Знаю, чужие ошибки не учат, А время жестоко, и вовсе не лечит, И весь мой накопленный жизненный опыт Возможно, окажется, вдруг, совсем бесполезен. Flëur — Расскажи мне о своей катастрофе
14
Маленький Мишель любил свою большую семью. Больше всего дедушку-омегу, потому что именно он всегда был рядом. Они с дедушкой вместе играли, дедушка купал его в детском надувном бассейне на заднем дворе, дедушка мазал его липкой мазью, когда Мишель в очередной раз простывал. Дедушка-альфа намного реже возился с Мишелем, но тоже был добрый и никогда не ругал. Почти каждые выходные у них набивался целый дом гостей. Приезжали сыновья дедушки — старшие беты, дядя Джейк и дядя Коллин, и младший альфа, которого все дети звали просто Майки, ведь тот носил рваные джины и на звание «дядя» не тянул. Дядя Коллин Мишелю нравился больше всех, потому что пока дядя Джейк почти до хрипа спорил с дедушкой-омегой в кабинете о своей работе, а Майки обсуждал с дедушкой-альфой учебу в медицинской академии, дядя Коллин играл с детьми. У него было двое приемных сыновей — Анджей и Несси, оба омеги. Анджей был постарше на несколько лет, а Несси возраста Мишеля. Вместе с Несси Мишель учился кататься на велосипеде и пытался лазить по деревьям, они обменивались своими игрушками и строили планы по исследованию леса — на самом деле небольшой рощи — который рос неподалеку. Анджей же считал себя умным и взрослым и постоянно их задирал. В свои пять лет Мишель даже мог подговорить Несси на драку с Анджеем, так он иногда их бесил. Дедушка ругался, конечно, сильно. Дедушка, вообще, не любил, когда Мишель баловался. А еще по выходным приезжал отец. Мишель всегда ждал его визиты, даже если отец ничего не привозил и не хотел играть в его игры. От отца приятно пахло. Мишель любил забраться к нему на колени, залезть носом ему в вырез свитера или футболки и дышать этим запахом. Так не пах даже дедушка. Мишель понимал, что вот именно этот взрослый — его. Мишель не задавал вопросов о папе, потому что он всегда знал, что папы нет, и даже если поплакать, его не будет. Его водили на кладбище и говорили, показывая на маленькую могилу с ровным белым камнем: «Это твой братик Ричард, он живет на облачке вместе с папой», потом молча кивали на могилу побольше. Мишель, не совсем понимая, про что ему говорят, делил цветы, срезанные с дедушкиной клумбы, на две равные части и клал на белые камни. Так его учили. Потом Мишель задался вопросом: почему брат Ричард живет с папой, а к Мишелю отец приходит только по выходным? Мишель тут же спросил у дедушки, но тот не смог ответить. У Мишеля оставалось несколько отчетливых воспоминаний о нем пятилетнем. Те моменты, когда у него впервые поселилась тревога внутри. Когда вообще впервые мир его пошатнулся. Когда Мишель отвлекся от своих игр и сказок и посмотрел вокруг. Одним летним днем Мишель снова спорил с Анджеем. Тот отобрал мяч и не отдавал. — Отдай! — кричал Мишель. Анджей был старше, выше и сильнее, поэтому Мишель мог лишь крутиться рядом и тянуть Анджея за руки. — Это мой мяч! — Мишель почти плакал, но и злости в нем было не меньше, чем слез. — Это общий. — Сказал Анджей. — Дедушка купил его всем. — Это мой дедушка! — Мишель до сих пор помнил свою злость. Тогда он был еще маленьким. Дедушка уже пытался учить его манерам и хорошему поведению, но результата не было. Пятилетний Мишель вообще не был похож на семнадцатилетнего, пятилетний Мишель мог подойти к своему противнику и от души его пнуть. — Ты приемный! — крикнул он тогда. Анджей так весело смеялся, когда Мишель подпрыгивал за мячиком и не мог его достать, что хотелось хоть как-то его победить. — Это не твой дедушка! — И не твой! — сказал Анджей так уверенно, что Мишель забыл про мячик. — Это мой дедушка! — повторил Мишель. Он был уверен, что Анджей врет. Он всегда врал, чтобы потом посмеяться над ними с Несси. — Ты даже не приемный. — Говорил Анджей. — Папа говорил, что тебя даже не усыновили. Они меня взяли насовсем, а тебя на время! Это был первый раз, когда у Мишеля что-то разбилось внутри. Когда он забыл про мячик и не сразу заплакал. Он даже не мог больше спорить с Анджеем. Он был очень счастливым ребенком с большой дружной семьей, но тем же вечером, когда дедушка укладывал его спать, Мишель вцепился в его руку, не отпуская, и задал самый главный вопрос: — А ты мой родной дедушка? Дедушка никогда не врал ему, всегда говорил правду. Дедушка сказал, что нет, не родной, но он хорошо знал папу Мишеля. — Столько я с ним намучился, — сказал дедушка, улыбаясь. Ночник Мишеля в виде звездочки мягко освещал его лицо, очерчивал морщинки и окрашивал неаккуратный пучок волос в рыжий теплый цвет, — он мне уже как родной стал. — Дедушка накрыл Мишеля одеялом. — Нам не нужно быть родственниками, чтобы любить друг друга. Мишель понял дедушку, но все как прежде уже не стало. Второе воспоминание — он подслушал разговор дедушки и отца. Наступила поздняя осень, гостей в эти выходные у них не было, поэтому Мишель был единственным ребенком в доме. Отец пришел почти на весь день. Они вместе почитали новую книжку Мишеля с яркими объемными картинками, потом Мишель показал отцу свои рисунки и рассказал стихотворение, которое он выучил вместе с репетитором, готовившим Мишеля к школе. Когда по телевизору начались мультики, взрослые поднялись на второй этаж, оставив Мишеля одного. Но мультики оказались скучными, и Мишель, похватав свои рисунки с фломастерами, побежал наверх. И он замер перед приоткрытой дверью дедушкиного кабинета. Его не заметили, и Мишель обрадовался — он мог подслушать взрослый разговор. — Я не отбирал у тебя ребенка. — Говорил дедушка отцу. Мишель как-то сразу понял, что это про него. — Но ты его один раз уже бросил, с чего мне сейчас тебе доверять? Мишель прижался к стене прямо около двери. Ему не нужно было заглядывать, чтобы понять, что дедушка сердится. Таким тоном он говорил только со взрослыми, и то редко. — Я больше года не пью. — Послышался голос отца. — А остальное? — дедушка вздохнул. — Ему пять, с ним тяжело. Генри, я вырастил троих детей, я знаю, что ты не справишься. — Это мой сын! — твердо ответил отец. Мишель по ту сторону двери вздрогнул. Что-то заставило его оцепенеть, буквально застыть на месте. Он не совсем понимал этот разговор, а со временем и вовсе его забыл, помнил только свои чувства. Он стоял один в полутемном коридоре, а за стеной ругались его взрослые. Мишелю снова хотелось плакать. Он чувствовал, что не так все хорошо, но не понимал, что именно. — Я знаю. — Ответил дедушка после долгой тишины. — Мы что-нибудь придумаем. — Ты много на себя берешь. Повторяю, Мишель — мой сын, по закону мой сын. — Если я захочу, — почти зашипел дедушка, тут же прерывая все слова отца, — он перестанет быть твоим сыном. По закону. Мишель весь сжался, случайно смял свой же рисунок и чуть не выронил фломастеры. Прошла долгая минута в полной тишине. — Я заберу у тебя деньги Этьена. — Заговорил отец. — Мы купим квартиру, но работу я не брошу. Буду ездить каждый день. Пусть до школы Мишель живет у тебя, но потом я его заберу. — За год успеешь? — спросил дедушка уже спокойней. — Мне нужна помощь. — Хорошо. Можешь пока брать его на выходные, он привыкнет. Через год Мишель переехал к отцу. Ему понравилась новая квартира и его новая комната, очень большая, с собственным балконом, откуда Мишель мог выглядывать во двор. Мишелю понравилась школа, в которую его отдали. Первые пару лет отец сам водил его туда каждое утро и непременно расспрашивал об уроках и оценках. Даже дедушка сначала приезжал почти каждый день, а когда дедушки и отца не было, приходил пожилой омега и присматривал за Мишелем. Но радость от переезда длилась недолго. Вечером Мишель сам чистил себе зубы, сам умывался и шел в кровать. Сам включал ночник в виде звездочки и ложился под теплое одеяло. Звездочка мягко светила, из окна тоже лился свет ночных фонарей и даже иногда слышался шум города. Мишель молча лежал, даже не боялся темноты. Отец лишь заглядывал в комнату, желал ему сладких снов и прикрывал дверь. Мишель лежал и не мог заснуть. Раньше каждый вечер дедушка садился на край его кровати, расправлял одеяло, и они немного разговаривали. Иногда Мишель засыпал дедушку вопросами, накопившимися за день, иногда просто рассказывал, что он делал, что выучил на занятиях и с кем играл. Иногда дедушка читал Мишелю книжки или сам рассказывал интересные истории. Но когда Мишеля забрали, когда дедушка был далеко, Мишелю приходилось засыпать самому. Он лежал в своей кровати, смотрел мокрыми глазами на звездочку и чувствовал себя брошенным. Но время шло, и Мишель привык. Дедушка рассказал ему, что взрослые мальчики могут засыпать сами, без помощи старших, что перемены — это непривычно, но не страшно. Дедушка сказал, что Мишель должен быть самостоятельным и сильным, он должен учиться справляться с трудностями. Мишель справлялся как мог. И привыкал. Когда стал немного старше, перестал так сильно скучать по своему старому дому, а потом и вовсе полюбил их с отцом уютную квартиру, полюбил просторный двор и свой красивый район. Он снова начал чувствовать себя счастливым ребенком. Мишель постепенно избавлялся от детской иллюзии большой и дружной семьи, но это уже не было так болезненно, как тогда, в пять лет, когда Анджей смеялся над ним или когда он стоял под дверью в темном коридоре. Мишель научился спокойно воспринимать правду. — Расскажите мне про папу. — Попросил Мишель однажды. Была очередная годовщина его смерти. Мишелю было уже тринадцать лет. Они сидели все за одним столом в их с отцом квартире. Дедушка и отец пили вино, много курили, хотя в обычные дни что один, что другой при Мишеле даже пачки не касались. Дядя Джейк, заехавший за дедушкой, только что сварил кофе в турке и предложил половину Мишелю. — Ему нельзя кофе. — Попытался помешать отец. Обычно так и было. Отец не одобрял это. Но дядя проигнорировал это. Поставил перед Мишелем полную чашку, да еще и залил в кофе карамельный сироп. — Что тебе рассказать? — спросил дедушка. — Ты же все знаешь. Мишель сидел на своем месте, держал все еще холодные после улицы руки на коленях, смотрел на игривый кофейный дымок. Мишель понимал, что взрослые напиваются. — Он сам? — спросил Мишель. — Он сам покончил с собой? Мишель ответ знал, потому что он уже был достаточно взрослый. Он собирал информацию по крупинкам всю свою сознательную жизнь, вытягивал ответы из дедушки и отца, разглядывал две сохранившихся фотографии папы, на одной из которых папа был еще совсем ребенком, листал папку с документами, которую отец прятал в своей комнате. — Да. — Ответил дедушка. — Ты же уже знаешь это. — Почему? — спросил Мишель. — Почему покончил? — дедушка снова прикурил. Прямо у них в квартире и на глазах у Мишеля. Сегодня был такой день, когда взрослые забывали надевать свои благонравные маски. Мишель начинал о чем-то догадываться. — Я бы очень хотел знать, милый. Но это очень сложный вопрос. — Дедушка задумался. Он держал зажженную сигарету в своих длинных, обтянутых тонкой кожей пальцах. На город уже опускались сумерки, комната погружалась в полумрак, а огонек сигареты притягивал к себе взгляд. Мишеля немного тошнило от табачного дыма. — У него много разного было в голове. — Сорвался. — Подал голос отец. — Этот человек, Мельгор, что-то с ним сделал тогда. — Напал на него. — Дедушка кивнул в сторону Мишеля. — Он тяжело пережил смерть одного ребенка, когда второй оказался в опасности… Я не думаю, что он тогда вообще что-то соображал. Мишелю было семь месяцев, когда все произошло. И Мишель даже все видел, он был в той же комнате, сидел там в своей детской кроватке. Но ничего не помнил, конечно же. Вообще, он уже начал терять уверенность в том, что его семья была когда-то счастливой. Папа был самым настоящим преступником, тем с кем Мишель ни в коем случае не должен был общаться. В это Мишель поверил не сразу, но отрицать очевидное нельзя было. Отец даже подтвердил подозрения Мишеля, что папа сидел в той самой колонии, где отец работал. Мишель тогда места себе не находил, снова долго всматривался в две старые фотографии, украл их из папки отца и спрятал у себя в комнате. Мишель не осуждал папу, ведь он не должен был осуждать людей, хотя и совершенно не понимал. Просто Мишель снова чувствовал это — правда жалила больно. Папа не остановился на своих детских преступлениях ради отца или ради него. Даже потом, когда уже жил вместе с отцом, когда забеременел, он продолжал воровать, зарабатывать на перепродаже ворованных автомобилей, насколько Мишель понял из спрятанной папки. Почти все эти деньги, на которые Мишель беззаботно жил, были не совсем честные. Дом, в котором жил Мишель, был куплен на них. Вся учеба Мишеля, его репетиторы, факультативы, лицей — все оплачивалось с них. Огромная сумма на счетах отца, которая дожидалась совершеннолетия Мишеля — тоже они. Даже этот стол, стул и кофе могли быть купленными на них. Но Мишеля с самого детства учили другому. Он должен быть добрым и честным, он не должен делать зло, должен учиться, быть умным, должен сдать экзамены, получить достойную профессию. Уж точно он не должен жить на деньги, которые его папа попросту украл. Еще у него был брат. Брата звали Ричард. Они были близнецами, но Ричард был альфой. Он родился с серьезными проблемами со здоровьем и умер еще младенцем. — Он переживал, но он бы пришел в норму, — говорил дедушка, — он даже с мета уже слез. — Он сто раз с него слезал. — Отец подлил вина. — Если бы этот псих тогда не пришел… Когда они с братом родились, папа сдал своих друзей полиции. Но был среди его знакомых один альфа, Мельгор — Мишель специально уточнял фамилию. Они были знакомы давно и, скорее всего, имели какой-то личный конфликт. Этот альфа пришел к ним домой, когда папа остался с Мишелем один. Убил полицейского, охраняющего их квартиру. Что происходило следующие двадцать минут, никто точно не знал. Единственный живой свидетель — это сам Мишель, который был очень мал. Он знал итог — папа застрелил Мельгора, а потом застрелился сам. — Не думай об этом много, это очень сложно. — Посоветовал дедушка. — Ты еще маленький слишком, чтобы разбираться во всем этом дерьме. — Я уже не маленький. — Качнул головой Мишель. — Я примерно понимаю. — Даже я не все понимаю, а я уже очень стар. — Дедушка качнул головой. — Ты будешь еще расти, ты встретишь разных людей, не всегда хороших. Ты набьешь свои шишки, и, как бы я не старался, ты не всегда будешь поступать, как хороший мальчик. Ты сам — целый набор разных чувств, поступков и эмоций, и ты сам их не все понимаешь. Так и другие люди — ты никогда не узнаешь их полностью, это очень сложно. У каждого своя трагедия. Твой папа имел причины поступать так, как он поступал. Сейчас поздно гадать о них. Все равно не угадаешь. — Он застрелил этого человека, — продолжил отец, — чтобы спасти тебя. Вот это тебе надо знать. — Он стрелял в твою кроватку, в деревяшке и в стене за ней нашли пули. Еще тебя душили, мы же два года с твоими приступами мучились после этого. Этьен, папа твой, много глупостей делал, но он защитил своего ребенка, он тебе жизнь спас. Не вини его в том, что было потом. — Ты должен принять это. — Закончил отец. — Это — уже законченная история. И Мишель смирился. И старался спокойно жить и радоваться. Ему оставалась пара недель до шестнадцати лет, когда дедушка умер. Сердце. С Мишелем случилась истерика, он даже отца к себе не подпускал, шипел на него и бил в ответ на объятия. Рыдал так, что голос сорвал. На похоронах Мишель уже был под сильными успокоительными и почти не понимал происходящего. Чувствовал он себя ужасно и еле стоял на ногах. Церемония была долгая — у дедушки была большая семья и много знакомых. Дедушка-альфа держался хорошо, хотя и выглядел сильно постаревшим и слабым. — Он был самым потрясающим человеком в моей жизни. — Сказал он первым. — Он мне не просто муж, он — смысл моей жизни. Спасибо ему, что позволил мне быть рядом с ним. Мишель дождался своей очереди. Он принес короткие белые розы с обрезанными шипами. Отделил от них один букетик и положил на свежую землю, уже полностью укрытую разными цветами. Церемония давно закончилась, люди расходились. Мишель еще немного постоял на месте, заставляя себя хотя бы здесь не впасть в истерику, не расстраивать дедушку в последний раз своими слезами. Когда время стало поджимать, Мишель глазами отыскал отца, развернулся и пошел в обратную сторону от удаляющейся толпы. Они были на том кладбище. На узкой боковой дорожке Мишель встретился с Анджеем. Они не виделись уже больше года, с прошлого Рождества. Анджей был совсем взрослым, черный дорогой костюм отлично сидел на нем, а строгий пучок волос совсем не выдавал в нем вчерашнего подростка. В полной тишине пустого кладбища они смотрели друг друга. — Идешь за мной? — подозрительно спросил Анджей. — Нет, прости. — Мишель аккуратней поправил в руках оставшиеся цветы. — Я к своим иду. — Понятно. — Анджей прищурился. Их детская вражда уже давно прошла. Они почти не общались после переезда Мишеля и были друг другу чужими людьми, но Мишелю все равно сейчас была неприятна эта встреча. Он хотел побыть один, даже отца не попросил пойти с ним. — Мои биологические родители похоронены здесь. — Сказал Анджей. — Я шел к ним. Мишель кивнул. Папина могила была рядом с могилой брата. Так получилось сделать, потому что они умерли в один год. Мишель поделил оставшиеся розы пополам и по очереди положил их на плиты. Потом достал из сумки на поясе небольшую игрушку, которую связал сам на дополнительной секции в школе. Это был немного кривоватый и непропорциональный котенок рыжего цвета. Изначально Мишель хотел сделать льва. Игрушку Мишель положил брату. Вечером он долго лежал в своей кровати, но пришлось вставать, когда показалось, что мочевой пузырь уже лопнет. Потом Мишель добрался до раковины и смог умыться ледяной водой. Глаза были красными, даже капилляры в них полопались. Раздраженная кожа горела от каждого прикосновения к ней. На кухне в темноте сидел отец и пил остывший чай. Мишель не стал включать свет, оставил комнату в полумраке. Он отодвинул стул и сел напротив отца. Сложил руки на столешнице и стал смотреть на отца. Ничего не мог сказать или сделать. В очередной раз все разрушилось.15
Когда Мишель пришел в себя от резкого запаха нашатырного спирта, он увидел перед собой только взволнованное лицо Берни. Тот облегченно вздохнул, отстранился от Мишеля и взволнованно обернулся. Мишель лежал на огромном диване в гостиной у Берни. Кожаная обивка противно липла к вспотевшему телу, а Мишеля мутило. Марка рядом не было. Мишель проследил за взглядом Берни в сторону открытой двери, ведущей на лоджию. Оттуда несло горьким табаком. — Ты нормально? — спросил Берни, заикаясь. Он больше не выглядел как подвыпивший. — Ты сознание потерял на пару минут. Мишель сел, придерживаясь рукой за спинку. Голова кружилась. Мишель вцепился пальцами в растрепавшуюся косу и нервно ее подергал. Марк вернулся в квартиру, остановился в нескольких шагах от Мишеля, как будто не хотел подходить к нему ближе. — Нормально себя чувствуешь? — повторил он вопрос Берни. Мишель не смог ответить. Он мог сказать короткое «да», но даже на это не хватало его моральных сил. Марк так приятно пах всегда и Марк так хорошо с ним обращался, что сейчас его холодность и настороженность пугали Мишеля. Но еще больше пугало Мишеля то, что он сам чуть ли не бросался в объятия альфы, отца которого — если признаться самому себе — Мишель считал виноватым во всем. Мишель опустил голову, спрятался, как мог, за растрепанными волосами, начал почти что раздирать свою косу. От Марка несло крепким табаком, который перекрывал его запах. Мишель втянул морозный воздух в легкие, ощутил этот горький привкус крепких сигарет. — Берни, — сказал Марк, — присмотри за ним. Я пойду. И он ушел. Мишель даже больше не мог взглянуть на него. Он снова упал, как в пропасть, в свои давние, взращиваемые с самого детства, переживания. И в его голове крутились все рассказы дедушки и отца про папу. Про то, что он любил Мишеля и поэтому защитил его жизнь, но этой любви не хватило, чтобы остаться жить ради нее. Мишель помнил про брата, с которым он вместе родился, но которого Мишель вообще не знал. Брат умер так рано и так мало пожил, что казался почти выдуманным и ненастоящим — после него ничего не осталось. Мишель помнил рассказы про пулю, перебившую жердочку в кроватке, и свои приступы асфиксии в детстве и иногда думал, что с ним могло получиться так же — он мог быть уже давно мертв. После него уже могло не остаться ни единого следа во всем мире. Берни, очень заботливый и такой умный на самом деле, долго приводил Мишеля в чувство. Он заставил Мишеля выпить горькую разбавленную водку, после которой туман в голове стал еще только больше. Но Мишель смог хоть немного вернуться в реальный мир из своих мыслей. Он позволил Берни отвести себя сначала умыться в ванную, а потом и в спальню, где его усадили на мягкую кровать. Здесь уже точно не было даже остатка запаха Марка. Всюду, особенно на свежем постельном белье, стоял стойкий феромон Берни. Но Мишель в таком состоянии даже не обратил внимания на раздражающий запах более сильного и зрелого омеги. Он безвольно дал Берни стянуть с себя штаны и сам переоделся в предложенную мягкую футболку. — Надо распустить. — Сказал Берни, стягивая с косы резинку. Мишель уткнулся носом в мягкую подушку, подтянул к себе колени и затрясся. Он снова начал реветь, уже не понимая от чего. Он вспоминал все. Ведь Лео навсегда останется бетой, и Берни скоро его бросит, потому что такой омега не сможет быть с бетой. Дедушка никогда больше не сможет успокаивать его, как это делал сейчас Берни. Отец так и будет жить дальше — на работе, иногда возвращаясь к Мишелю в пустую квартиру. Они так же сильно будут дорожить друг другом, но разговаривать будут про оценки Мишеля в школе. Берни продолжит смеяться над своими проблемами, и Мишель никогда не скажет ему, что он-то видит, что Берни на самом деле не всегда смешно. Марк не сумеет справиться в одиночку со всем, что он на себя взвалил. И он точно не пойдет в следующем году в колледж. И между ними всегда будет стоять слишком многое. Мишель не сможет так. Он не вынесет.