I wanna try I wanna live all night And burn out bright I want you to know What I can't show the outside It's why I hide
Ветер, ударивший в лицо, улыбка, рука держит тощую, закостенелую, уже совершенно не способную сместиться ни на сантиметр чужую руку. У Фрэнки замерзли руки, чертовски сильно замерзли руки, даже его милые митенки, сделанные саморучно, не способны были сберечь наполняющиеся вишневым соком руки. —Ледяные руки у малышки Фрэнки, из ледяных костяшек мы построим дом!
Эти слова лились мелодично из уст Уэя. Его томный, мягкий голос окутывал всю улицу, каждое деревце, каждый закоулочек этого мрачного города, в котором на деревьях росли черепа, а дождь сбрасывал сладкие вишневые конфетки. Аеро был словно в трансе, его окутали, заворожили и унесли в мир грёз. Будто ему кто-то поёт колыбельную, будто снова укладывают в постель тёплые родные руки. Сейчас этого холодного, бледного парня не волновало совершенно ничего. В его голове был лишь этот момент, когда он, держась за руку с парнем, которого знает всего-то сутки, бежит по ночному Нью-Джерси, следуя за приключениями. Казалось, что это была дорога в лучшую жизнь. В ту самую, которую Фрэнк представлял перед сном, лёжа в своей кровати и наблюдая за фосфорными звёздами на потолке. Он всегда хотел быть свободным, гулять по свету и знать, что сегодня он точно не окажется на улице, а даже и если, то это будет исключительно его желание. Ему нужен был глоток свежего воздуха прямо как сейчас — ему нужен был свежий морозный ветер, бьющий в лицо и растрёпывающий волосы. Фрэнки нужна была лишь капля химии, чтобы остаться в этом волшебном мире и влюбиться в него раз и навсегда. Парень ещё крепче сжал руку Джерарда, будто боялся потерять её навсегда, будто это что-то единичное и больше никогда не повторится. Честно говоря, он и не мог знать, насколько вероятна цикличность данного события. Может это лишь однажды ему довелось повстречать свою свободу и счастье, сидя на крыше с ментоловыми сигаретами, а может быть однажды он сможет испытать это снова. Жизнь Аеро - непредсказуемая вещь настолько, насколько это можно было себе представить. Он совершенно не представлял, что может с ним произойти, и предпочитал не задумываться об этом. Слишком много мыслей портят пустую голову —они могут не оставить места для свободы и свежих эмоций. Пробежав половину квартала, двое парней успели запыхаться и захотели остаться погибать прямо здесь, "на этом, мать его, тротуаре". Уэй знал, куда должна была привести эта дорога, он знал, куда шёл и вёл своего новоиспечённого друга. — Знакомься Фрэнки, это психиатрическая больница. Психиатрическая больница, это Фрэнки. — Какая-то странная радость ощущалась в голосе Джерарда. Он был слишком весел для человека, который привёл парня, знакомого ему всего сутки, в столь загадочное место. Нельзя сказать, что Аеро не нравилась эта своеобразная вечеринка, ему скорее было непривычно. — Будешь клубничное молоко? А ещё у меня есть конфеты. Я видел, ты такие брал. Начало дружбы всегда такое странное и вязкое, будто тесто, которое ещё не замесили как следует , и оно предательски прилипает к рукам. Ты начинаешь аккуратно проникать в это глубокое чувство, утопать в нём, жить и радоваться тому, что ты живёшь. Ты перестаёшь быть одинокой звездой на чёрном небе — вас теперь таких двое. — Мы можем сюда присесть! — Джерард казался таким странным для Аеро. Он такой большой человек для маленького, зашуганного подростка. Он такой добрый, тёплый и славный. Этот молодой человек перестаёт быть жутким, как только ты поближе его узнаёшь. Он безбашенный, он ведёт себя так, будто ему нечего терять, он такой...он. Даже с незнакомцами вроде Фрэнка, Уэй ведёт себя открыто, будто впуская в свою розово-фиолетовую душу кого-то ещё, кого-то, как Аеро, с чёрной дырой вместо рёбер. Казалось, что Джерард Уэй просто материя, причем мягкая, бархатная, такая податливая и уютная. Бывают люди, дотрагиваясь до которых, возникает ощущение, будто ты проваливаешься куда-то и тебе не хочется, чтобы этот процесс хоть когда-то заканчивался. На этой бесконечной прямой жизни, однажды очерченной двумя точками, называющимися "рождение" и "смерть", возникает множество других. Это зависит лишь от того, какой путь ты выберешь в жизни, куда повернёшь эту извилистую тропинку, если ступишь на неё. А может это будет и вовсе тернистый путь через леса и каменные тропы, через площади и века. Ты существуешь. Ты существуешь вне зависимости от времени. Хоть наши земные дни сочтены, мы не прощаемся с этим навсегда, мы будем жить до тех пор, пока не погаснет последняя звезда. А погаснет ли она? В помещении было мрачно и сыро, будто в подземном, волшебном царстве. Там где-то точно сидят русалки на больничных койках, а лешие, заключенные в цепи смирительных рубашек, смотрят в стены. Это всё казалось впечатлительному подростку невероятным и захватывающим. До этого Фрэнк думал, что его невозможно поразить, но старая заброшенная психиатрическая больница в количестве одной штуки отпечаталась в памяти мрачным пятном с примесью паутины, сырости и клубничного молока. — Мы можем присесть— задумчиво произнес Уэй, оглядываясь по сторонам в поисках хоть какого-то предмета, на котором можно было бы обосноваться. — сюда! Это был пролет между первым и вторым этажом здания. Компания села на вельветовую куртку Джи рядом со стеклянной матовой стеной, которая скрывала от лишних глаз всё, что творилось в пределах этого этажа. — Знаешь, Джерард, — несколько секунд молчания, потраченных на размышления о разумности тех вещей, которые заполнили совсем недавно еще пустую голову Аеро, казалось, тянулись не меньше пяти минут. — именно здесь я чувствую себя уютно что ли. Тут веет свободой, комфортом и вечной тайной. Ведь когда-то здесь ходили люди! Абсолютно разные, мать его, люди! У которых было своё прошлое, настоящее и, должно быть, будущее. Все они прожили что-то, каждого из них кто-то запомнил... Тишина, окутавшая всё пространство, казалось, забрала весь воздух из лёгких этих двух самых сумасшедших здесь парней. Они будто утопают в формалине, эти вечно живые мёртвые подростки. Хоть Уэй и был старше Фрэнка, в душе он оставался тем самым подростком, у которого лишь ветер в голове и еще вся эта ебанная жизнь впереди. Ему не надо было спешить ни жить, ни умирать. Джерард лишь наслаждался моментом своей цветущей молодости, заполняющей его изнутри, как конфетами наполненная пиньята. Он был полон магии, сюрпризов и какого-то холода, но холод этот был необычайно тёплый, как мамины руки на морозе, как лёгкие поцелуи любимого человека, едва касающегося плеч в безлюдном таинстве ночи. Как всё, что скрыто от глаз человечества, но доступно лишь двум, связанным единой нитью сознания. — Всех нас кто-то запомнит, ведь каждый из нас кому-то нужен. Да, может придётся изрядно потрепать себе нервы, но, поверь мне, этот загадочный кто-то обязательно встретится на пути. Возможно, он уже встретился, а, возможно, на длинной прямой, усеянной звёздами, никогда не успеет встретиться, но однажды, несмотря на любой исход, вы станцуете вальс на планете полной звёзд. На ней не будет ничего. Только ты, кто-то ещё и затуманенный рассудок. Это будет холодно и тепло одновременно, это будет весело и печально. Ты увидишься с ним всего-лишь на мгновение и никогда больше не сможешь выкинуть из своей головы. Пустые глаза малыша Фрэнки пугали и завораживали. Джерард долго не мог понять, что же творится в его голове, о чём он сейчас думает и размышляет. Задел ли он его? Может даже обидел. А может эмоциональному подростку тяжело примириться и осознать такую тяжелую мысль даже для Уэя. Он бы не стал об этом говорить, если бы не... — Давай покатаемся на каталках? — этот вопрос отозвался эхом на всей площади лестницы. — Отличное предложение, Фрэнки. Джерард любил припизднутость как в себе, так и в других. Эта черта его завораживала, он точно знал, что сумеет поладить с таким человеком. Молодой человек любил веселиться, его привлекали сомнительные идеи, которые были опасны для жизни, но Джи это никогда не волновало. Озорной огонёк зелёных глаз отливал при свете луны, сбрасывающей свои лучи, окутывающие тайной. Смех, разносившийся по всей площади регистратуры и коридоров больницы, точно распугал всех спящих призраков. Да, призраки могут спать ночью, кто бы что не говорил. Двое парней точно вызвали раздражение на многих лицах, давно отдыхающих материй. Как же в тот момент было грустно всем приведениям, что им не суждено общаться с людьми. — Юхууу, давай ещё сильней! — Раздавался юный звонки голосочек. Им было чертовски весело вместе. Бедная каталка врезалась в стены с характерным звуком. Во славу всей нечисти, живущей в этих стенах, зеркал на этом этаже давно уже не было. Огромной загадкой остаётся вопрос, как никто из этих двух сумасшедших смертных не разбил себя. Сидя в позе лотоса и крепко держась руками за ручки, расположившиеся под основанием самой каталки, Аеро старался не свалиться с неё. В эти секунды его не волновало ничего. Возможно это обусловлено его возрастом, а может быть этот парень никогда не перестанет быть таким беспечным. Сейчас Фрэнку хотелось навсегда остаться подростком и не важно, что его ждёт ещё долгая, наполненная разнообразными событиями жизнь. Ему это было не интересно, ведь именно сейчас он свободен, именно сейчас он может громко смеяться, выплёвывая прокуренные лёгкие, и веселиться с совершенно незнакомым, странноватым парнем, которого он знает всего-то сутки, от которого веет тайной, холодом и вечностью, запертой в теле. Аеро хотел остаться в сейчас, потому что ему нравился этот парень. Он знал, что сейчас Джерард его не покинет как минимум потому, что в его руках сейчас каталка, на которой сидит такой счастливый подросток, которого он сам же и привёл сюда. Он хотел запечатлеть эти события в своих воспоминаниях полароидной фотографией, подписав как-то по типу "blood infections". — Боже, Фрэнки, ты в порядке? Тревога слилась с паникой, а на руках становилось всё больше крови. Эта лёгкая материя, состоящая из звёзд и счастья, становилась холоднее с каждой секундой.