Параллельные миры Тэ

Дверь захлопнулась. Мозг Чонгука был близок к коллапсу. На него обрушилась ослепительная в своей свежести мысль. Он всё это время тщательно обдумывал идеальный план для идеального Тэхёна для того, чтобы идеально красиво вернуть их к точке, в которой их прервал его голодный живот. А что делать после этой точки, мозг Чонгука совершенно из виду упустил. Не то чтобы он не знал. Но, откровенно говоря, именно после этой точки у него было гораздо больше шансов налажать. Хотя тогда, когда они прервались, всё казалось так легко… С экрана продолжал издеваться его двойник, олицетворяя того, кем Чонгук хотел сейчас себя чувствовать. В руках дышал замерший Тэхён. Он, действительно, совсем застыл, но сердце его, во всей этой возне оказавшееся почти под ладонью Чонгука, билось хаотично и взахлёб. Чонгук посмотрел на ухо, трогательно торчавшее из растрёпанных волос. Мозг не хотел сдаваться. Но буксовал. После всей этой безмолвной борьбы с одеждой – а на самом деле со смущением, Чонгуку срочно захотелось посмотреть Тэхёну в глаза. Просто. Посмотреть на Тэхёна. На того, который в руках, а не на экране. Как будто очнувшись, он дёрнулся и выключил запись. Засуетился. Хотел подтянуть Тэхёна к себе, но передумал и сам немного стёк вниз, на уровень его лица. Напрягся, чувствуя, что так они сейчас оба свалятся на пол. Схватился за Тэхёна ещё крепче, одновременно встречаясь с ним взглядом. Задышал часто-часто. Ляпнул: - Прости за кофту, – каким-то противно осипшим голосом… - А? – Тэхён растерянно посмотрел вниз, на безнадёжно порванное место, и вернулся взглядом к Чонгуку. Тэхён выглядел так, будто был на грани нервного срыва. Тэхён был умопомрачительно смущён. И – понял вдруг Чонгук – смущён не перед хёнами. Тэ всегда было плевать на ложные приличия. Всё, что было естественным – было в его представлении прекрасным без исключения. Тэхён смущён перед ним. Не за реакцию тела, а… за что? Разум Чонгука сделал последнее усилие подумать, но бездарно пыхнул кнопкой «off» и отключился. Там, в глазах Тэхёна, смущение, усталость, нежность и ожидание – сказал бы Чонгуку разум, останься он в эфире ещё хоть на пару минут. Там знание, что Тэхёну не нужно ни через что переступать, чтобы вывести их «я не знаю, что делать» на новый уровень. И там же – отбросившее вину и страхи намерение дать это сделать Чонгуку. Дать осознать. Отпустить время, чтобы сам дошёл до точки необратимости. Принял себя. Довзрослел. Тонкая паутина ожидания… Минут? Дней? Недель? Месяцев? Лет…? Наверное, Тэхёну стоило это усилий – мог бы подумать Чонгук, но больше он ни о чём не думал. * * * Уязвимость Тэхёна действовала на него бесповоротно. После моментов осознания этой уязвимости у Чонгука всегда шли моменты маленькой амнезии. Он потом, как правило, много чего делал, даже, он бы сказал, творил. И абсолютно. При этом. Не думал. Его заколотило. Как тогда, на первом концерте, когда он понял… Или как на втором, когда смотрел, как танцует Тэхён… Или… Кажется, его слишком часто колотит. И нет, чтобы одним сердцем, как у Тэхёна, чтобы если кто и догадался, то только приложив руку к груди. А не так, что кровать ходуном, и зубы сомкнуть невозможно, и мышцы – желе. И непонятно откуда силы встать, практически на весу перекладывая Тэхёна так, чтобы удобно, чтобы к дальнему краю, и лечь – то ли рядом, то ли нависнув, закрывая своим колотящимся телом от страхов и идеальных планов. Сомкнуться телами, не оставляя для смущения ни йоты, лишь одновременно пропуская выдох, когда уже соприкоснувшиеся бёдра у обоих невольно подались ещё немного вперёд. Опереться на локти по обе стороны от лица Тэхёна, падая в его глаза, светящиеся так, будто смотрели на настоящее чудо. Склониться до самых губ, мазнуть по ним выдохом, не переставая дрожать. Закрыть глаза, разрывая зашкаливающий взгляд и сорваться на последний миллиметр вниз. Не так сладко и мягко, как до этого по вечерам. Но и без форсирующего напора. Стихийно и мощно, как вода стометрового водопада. Всем собой, без обуздания и бережливости – языком, губами, зубами, самоотверженностью и приступом дрожи. Тэхён лежал, как тонкая длинная трава лежит под ураганным ветром. Он не подавался навстречу, не сминал руками прижавшее его тело. Лишь касался, едва-едва, самыми кончиками пальцев, щёк Чонгука. Не сдерживая, а будто благодаря. Его голова была запрокинута, и он отвечал и обволакивал, и как будто пил, пил, пил эту стихию и эту дрожь – и не мог насытиться. И это снова было волшебство. Между локтями Чонгука, сводом нависшим над простëршимся под ним Тэхёном. На пальцах, удерживающих этот свод. Там, между их лицами, была невесомость. Сказочный космос. Там, наверное, летали феи и рассыпали на губы, ресницы и волосы волшебную пыльцу. А бедра соприкасались тяжело и жёстко. Чонгук давил с нагрузкой в несколько G, даже не двигаясь, просто вжимаясь, с острым ощущением – чем и обо что. В его статичности не было стеснения, просто Тэхён был такой эфемерный под ним... и ни малейшим движением внизу не просил чего-то более интенсивного. Но кончики длинных пальцев соскользнули с лица и прокатились до поясницы и ещё немного вниз, замерли на мгновение и с неожиданной силой впились во вжимающие его мышцы, будто снимая стопор и задавая траекторию. Выпивая первый раздавшийся в комнате стон, и вторя ему – так знакомо – бэком, эхом, гортанным своим выдохом. И Чонгук ещё не знал, что теперь не сможет не вспоминать – ни на концертах, ни где-либо, слушая, как поёт Тэхён – где и когда этот тихий звук стал для него оглушающим. Он толкнулся, на этот раз сам, притираясь. Просто счастье, что толстовка немного задралась. И ещё раз. И что штаны такие тонкие – тоже хорошо. И в третий раз – что уже, оох... ритмичность. И кофта уже не так бесит, тоже незаметно сбившись вверх. В четвёртый уже было понятно, как нужно делать, чтобы максимально контактно и без дискомфорта. Это было умопомрачительно – чувствовать Тэхёна так. Чонгук задвигался – пятый, шестой, седьмой… – добавляя к движениям бёдер всë тело, изгибаясь в пояснице, поджимая колено, забираясь пальцами в мягкие пряди, лучами раскинутые вокруг самого упоительного в мире лица. Не дающего ему сейчас усомниться в том, что всё это происходит на самом деле. Он и Тэхён. Он – и Тэхён! С припухшими губами. Скользящий по кровати откликом его движений. Облипающий его ладонями и коленями, и бесконечностью всех своих миров. Красивее, чем когда-либо, красивее, чем это вообще было позволительно. Тэхён… Если бы у Чонгука хватило раньше фантазии и духа дорисовать свой идеальный план, то там точно всё было бы иначе. Там было бы, как в самых лучших фильмах. Там действительно было бы почти как на видео с концерта, только не на сцене на расстоянии светового года друг от друга, а на большой, широкой, единственной в комнате кровати, после долгого вечера и миллионов их уже привычных мягких поцелуев. В идеальном плане эта мягкость постепенно превратилась бы в бурю, и всё было бы плавно, с красивой прелюдией, умеренно протяжённым процессом и стопроцентно кожа к коже. И до самого чувствительного Чонгук бы дотронулся первым, а взлетел до небес – последним. В идеальном плане точно не было бы горячечных толканий в домашнем трикотаже в общей спальне. И вряд ли бы в этом плане ускользал контроль над телом, которое за жалкий десяток «понарошных» фрикций сорвалось в абсолютный разнос, сосредоточенное на вроде бы знакомых ощущениях, но доведëнных фактом тесно прижатого, живого, настоящего Тэхёна – до животного состояния. Как будто этот свершающийся акт – одетыми, в центре цивилизации – был залогом их обоюдной выживаемости. И рук Тэхёна – во всех смыслах более свободных, чем у нависающего над ним недопланировщика – акуратно-настойчиво вытребовавших хоть немного пространства и освободивших из трикотажного плена средоточие того самого животного состояния Чонгука – тоже, наверное, не было бы. Да и на хрен тогда этот идеальный план – шепнул бы голос Тэхёна в голове у золотого мальчика – просто на хрен. Реальный Тэхён потянулся вверх, захватывая язык самого помешанного на стремлении к совершенству человека – джетом прошивая его напряжённое старательное тело – от места посасывания до места, только что выпущенного на свободу. Сжал для фиксации происходящего и провёл своей невозможной ладонью по всей длине. Первые несколько движений рукой слились с почти непрерывным тихим стоном Чонгука. Но как только он вернул хоть какую-то связь с реальностью, то сразу поддался выбравшейся из подсознания суете – отдать, возместить, а как же Тэхён, а как же... Сбил весь ритм, кинувшись решать непосильную задачу: продолжать целовать Тэхёна, и хотя бы одной рукой пробраться вниз. Но ему не позволили. Такой податливый до сих пор Тэ едва заметным – даже не движением, а обозначением намерений – обязал вернуться на исходную. Зацепил своим сияюще-немигающим – его безнадёжно утонувшие, бездонные, обездвиживая на мгновение. «…Здесь. Сейчас. Со мной…» Практически вынудил встать над собой в коленно-локтевую, вопреки возражающему стону. Чонгук даже так едва мог стоять, его вело и продолжало колотить, и где-то во всём этом ещё мелькала убеждённость в необходимости обоюдности ласк. - Тэ… – только и смог выстонать он. - Тшшш… – продолжая, как крюком, держать взглядом, – давай… вот так… – регулируя руками поиск максимально устойчивого положения, – я и так сейчас почти умираю… – заколдовывая одним звуком своего голоса, – и ты ещё миллион раз покажешь мне звёзды. Тэхён стянул штаны с переставшего сопротивляться Чонгука пониже и наконец-то в полностью освободившемся от одежды и тел пространстве продолжил начатое. Невозможными… невозможными своими руками… И даже слишком долго мучить почти не стал. Хотя похоже, пытался, но буквально физическое отчаяние – вздувшийся пульс, прокушенная до крови губа – вернули его ласки к прежней интенсивности. Он вскинул одну руку вверх: приманить к себе, уткнуться лоб в лоб, глаза в глаза, выдох к выдоху. До боли вцепился в волосы на затылке. И в несколько выверенных взмахов второй руки довёл Чонгука до финала. Просто и сладко. Выдох к выдоху. Вдох – к стону. Глаза в глаза. Сияющие – к помутневшим. Впитывая взрывающиеся в них пульсары. Совершенно не переживая за окончательно испорченную кофту.