Параллельные миры Тэ

Джин услышал его пыхтение, наверное, за километр. Оторвался от экрана телефона, не собираясь упускать возможность подшутить над бегущим к нему Намджуном, и замер. Смотрел, как тот бежит и ещё не видит его. Большой и сильный, с бессменной своей аурой надёжности и постоянным – увеличивающимся пропорционально количеству производимых им движений – рассинхроном с окружающим пространством. Такой мощный и одновременно милый – не только этим рассинхроном, а всей ситуацией, в которой никто никуда не убегал и уж точно никуда не опаздывал – с раздувшимися от усилий ноздрями, сдвинутыми бровями и напряжённой от усердия нижней губой. Но даже это было в нём так гармонично, что Джин набросился бы на того, кто предложил бы что-то «исправить» в Намджуне, сделать его лучше. Потому что ничего прекраснее в своей жизни Джин не видел. Тот был идеален, Джин знал это абсолютно точно. Он убрал телефон и развернулся всем корпусом навстречу, чувствуя, что не готов сейчас произнести ни слова. Ни единого. Намджун продолжал бежать так, будто невидимый пока ему Джин стоял на подножке уходящего поезда. Намджун не знал, зачем торопился. Поступок Юнги, поначалу вызвавший только лёгкое возмущение, с каждой новой минутой до встречи с Джином вызывал всё больше смятения. Хотя за эту неделю они так хорошо обустроили ту точку, в которой можно было продолжать быть теми, кем они были неделю назад. Продолжать «не быть». Они общались, и шутили, и главный – поддерживал, а старший – заботился. Обо всех и о себе. Им было легко это делать. Было легко поверить, что этого – когда-нибудь – станет достаточно, что так всё и должно быть. Но разговор был нужен. Просто, чтобы обозначить. И, откровенно говоря, Юнги опередил Намджуна совсем ненамного. Тот и сам собирался поговорить с Джином. На днях. Вскоре. Когда-нибудь. Времени ведь хватало. А сейчас он бежал, и чем ближе он был, тем меньше в нём было терпения. Тем страшнее было опоздать. Куда-то. К кому-то. Почему-то. Увидел, наконец, Джина и с марафонского перешёл на спринтерский. Тот стоял, ждал его, и издалека был такой спокойный. Такой мягкий. Как всегда. Он ведь всегда такой, так ведь? Что в нём – именно сейчас – такое невыносимое? Конфетного цвета спортивный костюм. Мягкий, немного примятый по фигуре после нескольких часов работы. Мягкие аккуратные пряди на лбу. Серьёзный, но такой мягкий взгляд. Мягкие губы… но вот о них не надо, он же решил, не надо. Мягкие движения, мягкая поза, мягкая мимика… Намджун ворвался, наконец, в зону этой мягкости и утонул в ней, не смея преодолеть разрыв до конца, застывая на расстоянии покачнувшейся руки. Движение встревоженного воздуха окутало хёна с ног до головы, кажется, даже шевельнув на лбу волосы. …Всё в порядке? – надо было бы спросить у него Джину. …Да, сам не знаю, куда я так бежал, – надо было бы ему ответить, – я просто хотел обсудить… – и здесь надо было бы придумать что-нибудь страшно важное по работе, таковое у них всегда имелось под рукой, особенно у Намджуна, особенно в связи с новостью про переезд. Или соврать, что просто решил совместить полезное с полезным и побегать. Но Джин не спросил. А Намджун не мог врать. Никогда, если честно, не мог. А именно сейчас и именно Джину – особенно. - Это Юнги написал, – со смешным обиженным раскаянием сказал он, – это сообщение написал он. - Как он там? – совершенно игнорируя тот факт, что его, по сути, обманули, спросил Джин. Понял по лицу Намджуна, что так хреново, что лучше и не спрашивать. - Написал бы тогда сразу. Что это не ты. Рука Намджуна качнулась, оседая в мягкой тёплой ладони. «Мог бы написать. Но не смог». - Давай сходим поедим, – «я запутался, но, Джин, прямо сейчас мне необходимо побыть вместе с тобой». Он перехватил мягкую ладонь, пряча её в своей. Не торопясь сжимать, делая всё так медленно, что это слишком походило на поглаживание. - Куда? – «да – любому твоему решению». - Может, в то кафе, у парка, на третьем этаже? – «это адская потеря времени, но тебе оно понравилось, и сейчас там, скорее всего, никого нет». Мягкая ладонь будто нечаянно раскрылась, пальцы, распрямляясь, проскользнули между чужими, удерживающими их. - Не замёрзнем? – «будем сидеть на террасе»? - Я видел там пледы, – «я не дам тебе застыть». Их пальцы окончательно зажили собственной жизнью, переплетаясь и заново знакомясь друг с другом. Сколько раз до этого они держались за руки? Миллионы. И ни разу – вот так. Но если не смотреть, то можно делать вид, что у двух взрослых людей просто неспешный разговор, а их пальцы… Ну что же, их пальцы – они сами по себе. Вне их юрисдикции. Вне их решений. Какое «взрослое» допущение. Какой возмутительный обман. Всё меньше и меньше соответствующие принятому решению «не быть». - Надо, наверное, написать нашим, чтобы не теряли. - Я напишу. Они почти не смотрели друг другу в глаза. Бросали только короткие взгляды. Чтобы успеть посмотреть, но не дать успеть увидеть. Поэтому глаза – были под запретом. Руки определённо тоже. Губы – вообще под строжайшим. Так что смотреть в итоге было почти что некуда. Джин курсировал взглядом от уха до носа, от скулы до подбородка, и активно разглядывал волосы. Намджун качнулся в его сторону, влекомый к нему вопреки любым решениям, но тут же отшатнулся, чувствуя себя полным дураком. - Поехали, – сказал Джин, пережимая отдельную жизнь их рук более крепкой и куда более дружественной хваткой, – может, успеем туда до заката. * * * Терраса и правда была пока пустой. Деревья вокруг шелестели и впитывали в себя уходящее солнце. Они всё-таки успели до того, как оно дошло до горизонта. Сидели рядом за столиком кафе и любовались небом. Удивительно сегодня необыкновенным. Говорили сначала ни о чём, даже не о группе, и не о музыке, и не о пунктах в расписании. Вскользь обсудили меню, более подробно – фильмы, которые непременно нужно посмотреть, и крайне тщательно – закат и привычки, от которых хотели бы избавиться. Джин много говорил и много смеялся. Намджун тоже много говорил, но улыбался одними ямочками. Было хорошо. Было очень хорошо. Они сидели бок о бок, смотрели на последние лучи солнца и деревья, подставляющиеся под них, и было легко продолжать не смотреть друг на друга. Но потом Намджун вдруг молча встал и вышел с террасы, оставляя за собой смятение и вид своей удаляющейся спины. И вернулся не сразу. Успев заселить в груди Джина свежие капли горечи. Но вернулся. Также молча. Держа в руках два пледа. Накинул один на Джина, второй развернул у себя. Отважно прокрался рукой под соседний и уже там, на чужом колене, замялся, не зная, куда пробираться в поисках пальцев, для продолжения налаживания отдельной их жизни. Робко и смело. Так по-Намджуновски. Джин прикрыл глаза, пряча облегчённую улыбку, и скользнул рукой под неуверенную ладонь. Тут же ожившую и укутавшую его. - Мы не можем сидеть здесь всегда, – сказал Намджун. - Не можем, – отозвался Джин эхом. И перевернул руку, чтобы ладонью оказаться к ладони. Было что-то тоскливо-счастливое в том, чтобы сидеть так, с тайно свободными пальцами и заранее быть готовым к любым словам, что будут сейчас произнесены. Просто потому что всё это было от Намджуна. - Неделю назад я решил за нас обоих. Джин смотрел сквозь полуприкрытые веки на пурпурный горизонт, слушал ровный голос и почти не вникал, только чувствовал. Он не хотел упускать ни секунды сегодняшнего дня. - Когда у Тэхёна с Гуком всё начиналось, было сразу понятно – здесь вариантов нет. Они либо вместе, либо – катастрофа. У нас всех. Я даже не думал всерьёз им запретить. Думал – их двое макнэ, а мы поддержим, справимся. Прикроем их собой. Мы же старшие, у нас всё под контролем и без глупостей. Реальность совсем расслоилась. На речь лидера, на красивый молчаливый закат и на отдельную жизнь пальцев, которая совершенно точно выходила из-под контроля и просто в геометрической прогрессии полнилась «глупостями». - Я много думал на этой неделе, Джин. Мы не имеем права рисковать. Речь, закат и пальцы. Какой красивый рассинхрон. Какой типично Джуновский. Вопреки математике попадающий в самое чувствительное. Интересно, так у всех или только у Джина…? - Особенно сейчас. То, что происходит сейчас – это слишком. Я сначала решил – умопомрачение какое-то. Насмотрелся на мелких. Все мы насмотрелись. Позаражались… Для Тэхёна же дверей не существует. Свою открыл – и все остальные настежь. Но правда в том, что двери всё равно у каждого свои. И нам было что там прятать. И открывать. И мы… Намджун оборвал фразу, закрывая глаза, погружаясь в свои ощущения от группы, в те знания о своих друзьях, что копились в нём годами, формируя одно общее представление. Единое эмоциональное поле. Его удивило, что Юнги влип ещё до дебюта. Но это почему-то никак не исказило уже существующую общую картину. И тэкуки в прошлом году не исказили. И то, что происходило сейчас под пледом – тоже. - Мы не можем дать развалиться группе. И мы не можем оставаться здесь всегда. Джин закивал, примиряясь со всем, со всем, но отключая при этом слух, который стал причинять чуть больше дискомфорта, чем он готов был принять именно сейчас. Особенно на фоне второй пробравшейся под плед руки Намджуна, обмирая от нежности, с которой тот с двух сторон обхватил его ладонь, пряча между своими. - Но… Чем больше я об этом думаю, тем меньше мне кажется, что это будет опаснее, чем есть сейчас. Может быть, даже наоборот. Джин… Может быть… Джини… давай попробуем быть вместе. Не только здесь. Я думаю, мы сможем. Сейчас – я даже уверен. Но это решение я точно хочу принять вместе. Там было так хорошо – между его ладонями. Джин совсем перестал поглаживать сам, расслабил полностью руку, оставляя её на волю самой уютной на свете колыбели. Обманутый однотонностью, не сразу вникая в смысл произнесённых слов. Лишь почувствовав движение рядом и напряжение греющих его ладоней, как будто только что проснувшись, он повернул голову к выглядящему куда более взволнованно, чем тон его голоса, Намджуну. И, боясь поверить отголоску проникающих в сознание слов, попросил: - Джуни… Пожалуйста, ты можешь повторить? Намджун стиснул покорную всему ладонь. - Давай уйдём отсюда вместе. Джин открыл рот, как будто собрался отвечать, но так и застыл, как будто отвечать передумал… моргнул – как это умеет только он – и веками, и бровями, и немного переносицей – боже, как так вообще можно. Всё ещё никак не реагируя на слова. Такой растерянный, такой красивый… такой… - Джин… пожалуйста… будь со мной… – произнёс Намджун на грани слышимости. Самые оглушительные сегодня слова. В окрашенном пурпуром, погруженном только в шелест листьев, мире. Застывшем в ожидании ответа. Джин, кажется, не находил в себе сил даже на произнесение слов, не то что на физические или моральные подвиги. Молчал с приоткрытым ртом, накручивая паузу, как воронку, заставляя Намджуна затаивать дыхание и сдерживать нарастающее волнение. А потом задышал трудно, разом теряя всю свою немую смиренность, и, переведя взгляд на напряжённые побелевшие губы, глухо приказал: - Поцелуй меня. Подаваясь сразу же навстречу этому уже почти отчаянью, сталкиваясь и смыкаясь. Как будто и не было этой недели. Как будто прошла только секунда на передышку. Ноющая, горящая секунда. Намджун склонился, почти улегшись на Джина. Тяжело дыша и тяжело придавливая. Так и не вытаскивая из-под пледа сжавшихся до боли рук. Только подхлёстывая ощущения этой ограниченностью движений. Впиваясь в губы, на которые боялся всю эту неделю смотреть, потому что, боже, они были просто вне законов здравого смысла и непорочности. Вне его, Намджуновской, непорочности. Он не сдерживал стонов, сминая их вишнёвую сочность, и выдыхал эти стоны прямо в них. Он чуть не пробил своим возбуждением штаны, когда эти губы захватили его язык. Он не собирался заходить сейчас слишком далеко, не хотел торопиться, он хотел, чтобы всё было достойно Джина. Его романтизма, благоразумия и воспитанности. Но и не забывал, нет, обо всех сторонах этого благоразумного характера. О том, что тот запросто готов развести на спор о том, кто в паре его друзей «сверху». О том, как страстно умеет негодовать. И как говорит о чём угодно без малейшего стеснения. Вежливо и прямо. Боже, и он теперь весь его… Вместе с негодованием, мудростью, незакомплексованностью и губами. И мировой красотой. Намджун, только что официально предложивший отношения и получивший на это однозначный ответ, боялся в это поверить, и жаждал всё новых и новых тому доказательств. Окончательно теряя свою «непорочную» голову. А Джин таял. Точно зная, какой производит на Намджуна эффект. И точно так же зная, что Намджун и вполовину не представляет, какой эффект производит сам. С сильным телом, сильным разумом, сильной душой. Невинный – для него – навсегда, насколько бы откровенные не совершал действия. Пробирающий до превращающихся в вату мышц. До подкашивающихся ног. И это не было преувеличением. Если бы Джин не сидел, он бы сейчас рухнул, отдаваясь этому воплощению эволюционно развитой мощи. Полностью солидарный с ним, с его колен начал сваливаться плед, напоминая о реальности. Джин выпутал из-под него руки, одновременно порываясь и обнять Намджуна и притормозить его, краем сознания «старшего хёна» вспоминая, что они, вообще-то, в общественном месте. И что любой может их узнать. И что они два парня, в конце концов, что не добавит примиримости горячей новости. И удивляясь, почему об этом совершенно не переживает Намджун. И вообще… - Тебя не смущает, что здесь до сих пор никого, кроме нас и деревьев, нет, – не своим голосом спросил Джин. Меньше всего ожидая услышать: - Нет, я уговорил хозяина… выкупить у него на сегодня всё кафе… когда ходил за пледами, – бьющее в самое сердце не меньше поцелуев… и заката, и пледов, и невинной силы. Джин откинул назад голову, подставляя голодному напору свою невообразимую – он точно это знал – шею, обхватил пальцами коротко стриженый затылок, удерживая его, и не сдержал звенящего стона, упавшего на хриплые выдохи Намджуна. - Но нам всё равно лучше зайти внутрь, – почти прорычал тот в его кадык. Притянул вплотную к себе, усаживая на колени и вынуждая обхватить ногами. Встал прямо с ним, поднимая легко, как будто Джин весил, как Чимин. И понёс… Чёрт знает куда, в какое-то «внутрь», где Джин даже ни разу не был, те несколько визитов сюда проходя напрямую на террасу, но, боже, какая разница, куда, если его несут… так… и дышат между ключицами… и опутывают, ещё сильнее опутывают уже давно въевшимся в его мировую красоту запахом.