Параллельные миры Тэ

Однажды, когда у Юнги был так себе период, особо кризисный среди и так не ласкового к ним времени – с внешним хейтом, внутренними ссорами и творческим затыком – Чимин понял, что любит его. Не вот этой вот романтической «до гроба» хренью. Но и не как друга. Наверное, как семью. Или какую-то недостающую часть самого себя. Чимин не заморачивался поиском подходящих слов. Просто понял, что тот важнее для него, чем кто бы то ни был из мемберов. Да простит его Тэхён. Юнги пребывал в подзабытом уже мизантропическом ударе, сутками окапываясь в студии, часами не открывая рот. А если и открывая, то в основном чтобы шепеляво попросить от него отвалить. Ещё и простыл. Ослеплял прозрачней обычного кожей и полыхал красным носом. Добавляя к шепелявости ещё и гундосость. Чимин ничего у него не спрашивал, таскал ему термосы с горячим питьём, зачастил спать на его микро-диване в студии, а когда просыпался – упирался взглядом в склонившуюся над аппаратурой взъерошенную фигуру. Вставал, подходил с желанием обнять. Но обнимал редко. Не мешал. Мысленно приглаживал ему на затылке волосы, вслух напоминал о своём присутствии и хриплым после сна голосом предлагал пойти домой. Или выпить. Юнги почти всегда отказывал по обоим пунктам. Но иногда соглашался. Чаще выпить, чем домой. Они сидели в разных углах его дивана, потягивали пиво, реже – соджу. Молчали. Разговаривали. Иногда Чимин разминал ему плечи. Иногда Юнги засыпал, и тогда Чимин садился рядом на пол или в кресло возле пульта, и пропадал в телефоне, охраняя сон своего замотанного хёна. И примерно на отказе Тэхёну пойти расслабиться за компьютерной игрой, он понял, что Юнги для него чуть больше, чем все остальные. Наверное, даже вместе взятые. Но по подбору сравнений Чимин тоже особо не заморачивался. * * * «Пиздец» – сквозняком пронеслось в голове и где-то под ложечкой у Юнги, когда он понял, что именно происходит с Тэхёном. Это не был страх за группу, интуиция даже вяло не предсказывала риск развала. Это не были зависть или ревность – даже видя, что Чонгук ещё «спит» неведением сладкой печеньки, Юнги чётко видел идеально складывающийся пазл. Рано или поздно, так или иначе, и лучше даже не пытаться мешать этому складываться. Это был очень локальный, точечный пиздец, тюкнувший прицельно в какое-то невидимое, слабое, но очень конкретное место очень конкретного Юнги. Он пытался понять, куда там у него тюкнуло. Пытался понять, где укреплять позиции. Но в отношении самого себя интуиция работала хреново. Ему требовался GPS-приёмник, чтобы с чётким указанием – где, куда, и сколько километров бежать и с какой скоростью, чтобы подальше из зоны поражения. А у него был только счётчик Гейгера. Который мог только истошно орать и наводить панику. А что делать, или хотя бы что происходит – молчать бесполезной хреновиной. * * * «WTF» – ёкнуло у Чимина, когда происходящее с Тэхёном дошло и до него. Он тупо заревновал. Побоялся потерять. Сразу двоих. Тэхёна – потому что лучший друг. Чонгука – потому что любимый дурилка. Потому что их в макнэ-лайн трое, а не два плюс один! А те ведь ещё даже не были вместе. Но его ревности хватило буквально на пару дней. Игнорирование Чонгука разбилось вдребезги о взгляд ребёнка, которого наказали и не объяснили за что. А попытки обиженного игнора Тэхёна так походили на избиение лежачего, что Чимин сдулся. И сдался. И, под молчаливое одобрение всевидящего Юнги, дал им своё мысленное дружеское благословение. Следующее смятение случилось у Чимина, когда они вернулись из тура и счастливые прозревшие младшие принялись вить своё тэкуковское гнездо. Напряжение, довлеющее над всеми во время концертов, отпустило. И где-то глубоко внутри Чимина повернулся ключик. Маленький такой ключик. Открывший доступ к тому, что ранее исключалось из его системы координат. Возможность отношений. Каких бы то ни было. Любых. Чимину пришлось уталкивать это в своей голове, разрываясь между «а что, так можно было?» и «а тебе разве было с кем?» Вроде бы утолкал. Расслабился. Принял, что – ему-то что с того? Понаслаждался – вдоволь – тэкуковской невинной нежнятиной. А потом был тот день… Когда они все вместе пересматривали записи с концерта, а потом ушли, оставив Тэхёна и Чонгука вдвоём. А потом вернулись, и дома всё было по-прежнему, но эти двое – стали немного другими. В тот день, точнее уже вечер, Чимин, кончив на кафель в душевой, понял, что такое настоящий «WTF». Стоял, смотрел на стекающую сперму и чуть не рыдал от так и не наступившего удовлетворения. Напряжение не то что не сбросилось, а только, кажется, усилилось. Сигналы, поступающие от тела, взрывали мозг. Член обмяк, но внутренняя тяжесть, свинцом заливающая живот, не исчезла. Кожа, покрытая мурашками от контраста воды и воздуха, горела, изголодавшаяся по тактильной ласке. Не по любой тактильной. А направленной с очень конкретными намерениями на очень конкретного Чимина. Он потянулся повторно к члену, забив на то, что его, скорее всего, уже начинает потихоньку материть кто-то из не ополоснувшихся ещё мемберов. Скользнул второй рукой по телу – чего раньше во время самоудовлетворения практически никогда не делал. С силой провёл от паха до груди, прокатываясь по кубикам пресса. Легко коснулся подушечкой большого пальца самого кончика соска, возбуждая его вибрирующим движением. Обхватил, слегка придавливая, себя за горло. Прищипнул за нижнюю губу, сразу же заглаживая загоревшееся место указательным пальцем – и всосал его, прикусывая и лаская языком. Замельтешил второй рукой, не собираясь затягивать процесс. Доводясь до финала почти также быстро, как в первый раз. Содрогнулся всем телом. Боже, как хорошо… Блять, как недостаточно… У него как будто за все эти холостые годы накопилось. Новая порция спермы стекала по кафелю. Тело устало просилось в кровать. Глаза жгло так и не снизошедшим удовлетворением. И продолжало жечь после, когда все улеглись спать. Чимин слушал, как возятся – просто устраиваясь поудобнее – тихие тэкуки. Он не смотрел на них. Просто невольно представлял, как соприкасаются их тела. В этом не было никакого секса, но его тело – фантомно, в тех же местах, что и на представляемой картинке с тэкуками – охватывало тоскливое полыхающее эхо. И на следующий день. И на следующий. Тело не успокаивалось. Кожа пылала. Кафель ежедневно страдал. Чимин пытался понять, что с этим делать. Тело искало утешение в чём могло, не особо спрашивая мнения растерянного разума. Сильнее обычного льнуло к Намджуну, разгоралось от движений Хосока, залипало на спину Сокджина, тянулось к Тэхёну и Гуку, одинаково сладостно впитывая и то, как они млеют от его ласковости и как ревнуют к нему друг друга. А вот Юнги тело как будто стало «игнорировать». Боготворимого мозгом Юнги. Рядом с ним тело страдало тихо и ни на что не напрашивалось. Чимин быстро это понял, и – пребывая в ужасе от реакции на других – почти прописался рядом с Мином. * * * - Расскажешь? – не оборачиваясь, спросил хён. Чимин, сидевший на диване с ногами напряжённой кучкой, даже вздрогнул. Но не удивился. Обычно его проблемы Юнги помогал решать, не обсуждая. В случае если понимал, в чём дело. А если не понимал – всегда рубил в лоб, маленьким беспощадным томагавком. С интуицией шамана и безапелляционностью палача. Вытаскивал из Чимина именно те слова, которые упрятывались глубже всего. Тот со временем уже и не пытался прятать. Уже заранее набираясь духа перед Миновской целительной экзекуцией. Сейчас – впервые за долгое время – снова захотелось спрятать. - О чём? – нарочито беззаботно спросил он. Юнги не ответил, снова погрузившись в сведение каких-то звуков, одной рукой придерживая наушники, второй – мелькая по клавишам и кнопкам. Чимин уже почти расслабился, когда тот отодвинулся от аппаратуры, опустился на корточки перед шкафом, спросил, – пиво или соджу? – и, не дожидаясь ответа, взял зелёную бутылку и пару стаканчиков. - Ну? – спустя треть бутылки снова спросил он. У Чимина сжались все внутренности. Он протянул стакан за новой порцией алкоголя, сделал несколько глотков. И, выхватив из сумбура, кишевшего в его голове, наиболее далёкую от каких-либо чувств и от каких-либо людей фразу, то есть максимально безопасную на его ошалелый взгляд, ляпнул: - Вот ты часто дрочишь, хён? Зашёл, так сказать, издалека. Не проваливаясь тут же под землю только потому, что, бормоча извинения, кинулся спасать подавившегося соджу Юнги. Через несколько минут уже сомневаясь, что спасение того стоило, потому что прокашлявшись и вытерев с себя разбрызганное, тот невозмутимо продолжил. - Так что именно тебя парит? – спросил Мин своего «подшефного», покрасневшего и забившегося в свой угол дивана, – что ты слишком часто или слишком редко это делаешь? Чимин кинул на него быстрый взгляд из-под чёлки, пытаясь разглядеть усмешку. Но тот смотрел прямо и беспристрастно. Одновременно с пацанским «а чё бы и не обсудить» и терапевтическим «я и не такое слышал за годы практики». - Часто… – снова краснея, выпалил Чимин, и его как прорвало. Отшлифованный годами «эффект Юнги» безошибочно сработал и на этот раз, вытягивая из Чимина первые трудные фразы и открывая у того болтологические шлюзы, удерживающие, казалось, бесконечный словесный поток. - Часто, – повторил он, – но это… ну, меня парит не это. Меня другое… – он запнулся, не представляя, как вообще всё это объяснить. – Мне перестало это помогать… не в смысле, ну… кончить, – болтливость вовсе не мешала ему продолжать время от времени краснеть, – с этим всё в порядке, – беспощадно, беспощадно краснеть, – но… Он снова застопорился. Юнги не встревал, хотя его беспристрастность стала выглядеть чуть более заинтригованной. - Это всё Тэхён с Гуком, – вдруг совершенно убеждённо сказал Чимин, – не потому что мне тоже захотелось отношений или там любви, или просто секса… мне не хватает… – он прикрыл глаза, пытаясь вспомнить вечерние ощущения, – не знаю… чужих прикосновений, наверное. Во время этого. Не своих. Если совсем честно, то мне их всегда не хватает, но терпимо, я уже привык, да и с вами это проще, ну, не в этом плане, а в обычном, наобнимаешься так за день, хорошо, и вечером потом кончить охота, но чтобы кто-то хотя бы дотронулся – уже нет, ну, почти всегда. И почти всегда одного раза в день хватало – блин, хён, не смотри на меня сейчас, пожалуйста – да, я озабоченный, теперь ты знаешь, и нет, на светлый образ мемберов я никогда не дрочил, ни на чей, хотя от вас много эмоций и вас можно обнимать сколько влезет, я бы без этого, наверное, так долго не протянул, и если честно, не знаю, как справляются другие – вот ты, например, как, хён? блин, нет, не слушай меня, и не смотри, – в общем, раньше мне хватало нескольких минут, и мне даже не надо было ничего представлять, и так накапливалось за день, я даже себя не гладил, несколько минут и рука, и всё… а теперь – не всё… теперь кончаю, иногда не раз и не два, но… сам не знаю, чего хочу… тэкуки постоянно в голову лезут… не в том смысле, что хочу с кем-то из них, а просто вспоминаю, какие они вечно слипшиеся, что могут трогать друг друга всегда, когда захотят… ну, почти всегда… дома точно всегда… мне вот этого, наверное, не хватает… прикосновений… и, может, спонтанности какой-то… блин, я не верю, что сижу тут рассказываю об этом… и, если честно, когда вот так вслух говоришь, то звучит это совершенно по-идиотски… и как будто я где-то обманываю сам себя… блин, Юнги, ты же не смотришь, да? давай забудем всё, что я сейчас… Зря он закрывал глаза – подумал Чимин, открывая их – а то сейчас чувство, будто по телефону трещал, а не рядом сидел. Какое-то так себе чувство… - Иногда я счастлив, что ты бываешь такой разговорчивый, – Мин протянул к его пустому стакану бутылку и снова наполнил, – пей. Как будто рецепт выписал. Чимин опрокинул в себя «лечебное», прислушиваясь к себе. Стало легче? Или не стало? На Юнги долго смотреть не мог, сразу начинало жечь смущением. И шлюзы болтологии закрылись, теперь без усилий он не выудит из себя ни одного слова. - Чимин, не парься хотя бы из-за того, что рассказал это мне. - Угу. Боже, он рассказал ему, правда, он сделал это – жахнуло в дезориентированном сознании Чимина. Нахера!? И Юнги, наверное, это заметил, потому что закрыл рот – хотя только что очевидно собрался продолжать разговор, наверное, анализировать и предлагать варианты, как с этим справиться – задрал ногу и пнул его в бедро, этим грубым действием пытаясь вернуть Чимина в реальность. Не страшную, чуть подвыпившую реальность, где два друга сидят и обсуждают всё, что упадёт им в голову. - В школе было проще, – почти ностальгически усмехнулся он, а на вопросительный взгляд Чимина, уточнил, – не давали с пацанами друг другу пропасть. «Ох, ну ни хрена себе» – пролепетал, видимо, весь вид шокированного Чимина, потому что Юнги сказал: - О, – и, боже, кажется, даже смутился. И от его смущения почему-то сразу стало легче. Но вот от его слов легче не стало. Вот совсем не стало. Потому что эти слова накрыли веерным огнём, заполняя сознание Чимина картинками с участием его боготворимого хёна, и, что ещё хуже, с участием его самого. Он сжал зубы, как никогда в жизни пытаясь сохранить невозмутимый вид, и пожал плечами, типа – «да ничего, нормально, удивил, конечно, у нас в школе такое не было принято, но почему бы и нет, гормоны, всё такое, пубертат». Никого, конечно, этим не обманывая. Юнги смотрел на него, нахмурившись и не отрываясь, и Чимин и представить не мог, что тот там сейчас в нём видит. Но явно ничего «невозмутимого», потому что в прямом взгляде хёна было сплошное беспокойство. И Чимин перестал изображать безмятежность, в его случае больше смахивавшую на замороженность. Отвернулся, пытаясь сбросить охватившую его внезапную дрожь. Его откровенно затрясло. Представив «картинку», он уже не мог выбросить её из головы. Раньше он, наверное, смог бы отнестись к этому легко. Наверняка засмущался бы, но смог бы рассмеяться и даже вряд ли бы отказался от того, чтобы немного поддразнить. Но сейчас эти слова упали на его измученность горячим воском. Почти буквально. Застилая разум, и не давая полностью контролировать себя. Он сидел, обхватывая себя руками, чтобы хотя бы так удержать этот тремор. Мозг продолжал полниться всё новыми и новыми картинками, эмоции копились, лопались и пузырились, а тело… тело, которое Чимин был готов сейчас снова возненавидеть, истерически мандражировало в грёбаном ожидании открывшейся возможности. Возможности, которой на самом деле нихрена не было, вот только кто бы его тело теперь в этом убедил. Юнги молчал. Чимин не смотрел на него, причём сейчас больше боясь смотреть не в лицо, а на руки, и мариновался, мариновался в своих хаотичных мыслях, подбирая какие-нибудь упрощающие всё слова, но те, как бы он их не крутил, неизменно складывались в нечто слабое, похожее на «хён, пожалуйста» и дальше что-то на невнятном… И откровенно унизительном… Нет! Нет! Чимин сильно зажмурился, решив, что не будет ничего лучше, чем извиниться за всё, что выболтал, потому что это уж точно было не тем, в чём бы ему мог помочь Юнги или кто-то из мемберов. Открыл глаза, поворачиваясь к нему, но смог выдавить только то самое: - Хён, пожалуйста… – и в горле пересохло, передавливая оставшиеся запланированные «прости, что вывалил на тебя всё это». Лицо Юнги, ещё недавно такое обеспокоенное, было нечитаемым. Не каменным, потому что взгляд его продолжал пронизывать. Но что было за этим взглядом, Чимин, как ни пытался, понять не мог. - Совсем хреново? И не нужно было ничего отвечать, одним лишь телом выдавая ответы на все вопросы сразу. Чимин неопределённо махнул рукой, кривя губы и пытаясь скрыть подступающие от злости и обиды на самого себя слёзы. Только их ещё не хватало. - Да пиздец, если честно, – совсем лихорадочно выдохнул он, – но я, наверное, пойду, хён… Он отставил в сторону стакан, чуть не выронив его по пути от негромкого, но какого-то обречённого вздоха Юнги. - Чимин… – тот сжался, заранее ошеломляясь от любых следующих слов, – тебе помочь…?