Параллельные миры Тэ

Разум вздрогнувшего Чимина завопил красным, а тело уже плавилось под ещё не случившимися прикосновениями. И он знал, что Юнги видит и понимает и то и другое. Что Чимин хочет. Что Чимин умирает, как хочет. Хочет, но не может произнести ни слова, потому что горло сдавило спазмом и, наверное, потому что трус. - Если тебе это слишком некомфортно, просто скажи «нет». Чимин, конечно же, не мог. Чимин во все глаза смотрел на Юнги, и совершенно точно не мог сказать «нет». Вызывая у того ещё один обречённый вздох. - Тогда просто расслабься. Это немного странно, но для меня, как ты понимаешь, менее странно, чем для тебя. Окей? Я спокойно говорю, спокойно обсуждаю. Ты мне рассказал о своей проблеме. Ты не в себе уже несколько дней. Это заметно. Намджун уже спрашивал, не в курсе ли я, что с тобой. Чимин встрепенулся на упоминание лидера, но Юнги жестом успокоил его и хмыкнул: - Лидерская ноша. По-моему, он теперь нервничает после Тэхёна с Чонгуком. Это он, конечно, зря, но суть не в этом, а в том, что он прав – ты уже несколько дней сам не свой. И если проблема в том, что ты сказал… Я просто тебе помогу, я не собирался делать это подобным образом, но это и правда кажется эффективным решением. – Юнги перевёл дыхание после этого потока слов. Он выглядел спокойно, но собранно, как будто разговаривал с раненым животным. – Если ты чувствуешь, что тебе это поможет, то давай просто сделаем это. Я – сделаю. И в этом не будет ничего большего, чем просто помощь. Ничего лишнего. По этому поводу тебе точно не нужно будет переживать. - Ничего лишнего? – вырвалось взволнованное у Чимина. - Ничего. Чимин привстал. Присел. Отпустил предплечья, снова обхватил себя. Он очень, очень хотел сказать, что ему хочется, чтобы в этом было гораздо больше, чем «просто помощь». Но смог выдавить только: - Я не представляю, как мы будем это делать. - Я буду, – сказал хён, протирая влажными салфетками руки, – я буду делать. Тебе ничего делать будет не нужно. Только сесть передо мной и расслабиться. Чимин многое бы сейчас отдал за то, чтобы понять, что чувствует и думает Юнги. Он считал, что научился понимать его, но сейчас тот был почти полностью закрыт. Из того, что можно было заметить – было только ободрение и желание помочь. Искреннее – Чимин безоговорочно верил всему, что смог «прочитать». И что бы там ни было ещё скрыто за оставшейся нечитаемостью, Чимин сдался. Даже не понимая, выигрывая или проигрывая самому себе. Встал, приблизился к уже усевшемуся посередине дивана, расставившему ноги Юнги. Сел к нему спиной, выпрямившись в трясущуюся струнку на самом краю. Всё ещё обхватывая себя, но готовый внимать и следовать каждому слову. Тихо спросил: - Что дальше, хён? А дальше… Всё походило на то, как Чимин помогал Юнги в танцевальном зале. Как вставал рядом, помогал с постановкой рук и ног. Как удерживал во время медленных повторений движений, чтобы тот не упал. И терпеливо объяснял снова и снова, и хвалил за самый маленький успех. Только это был не танцевальный зал, а диван в хёновском музыкальном святилище. И позади был не Чимин, а Юнги, сам притянувший к себе вплотную и удерживающий своего донсена. Он так же терпеливо контролировал, объясняя. Так же успокаивал. И действительно не делал ничего «лишнего». Не гладил и не обнимал. Касаясь руками теперь лишь бёдер и паха. И уж, конечно же, не целуя. Хотя Чимин бы не отказался. Чимин, наверное, этого бы хотел… Но да боже, кого он пытался обмануть… Он хотел этого просто до помутнения рассудка. Захотел. Впервые. Вот прямо сейчас. Поцеловать его… Юнги-хёна… Разум не успевал выбираться из накатывающих помутнений. Чимин даже не помнил точно, когда он в последний раз целовался с кем бы то ни было, но почему-то очень отчётливо представил, как бы это могло быть сейчас. Его губы запылали от притока крови. Язык заныл. Слюна буквально заполнила рот, пропитанная новым вкусом. Боже, откуда он может знать его вкус…? Как бы ему хотелось его узнать… Поцеловать его… Но Юнги сказал «просто помощь». И «ничего лишнего». И Чимин сглотнул слюну и до боли закусил губы, пытаясь убедить себя, что так оно и есть, а «лишнее» – оно просто накатило, пройдёт, и пусть лучше не мешает получать то, что есть сейчас. А есть немало. Тёплая грудь позади. Тихие выдохи. Редко произносимые слова. Низким, ниже обычного, просто пробирающим голосом. Запах. И руки. Конечно же, руки. Одна, удерживающая, на бедре. И вторая… – господи боже – вторая рука Юнги, с этими его венами и пальцами – там… Первое касание было коротким. Просто чтобы дать возможность понять и опомниться, если что-то не так – Юнги так и сказал. Под первый судорожный вздох Чимина и рефлекторное вздрагивание. Второго прикосновения ему пришлось ждать. - Начни делать это сам, – сказали ему на ухо, уверенно повторяя после его смущённого замешательства, – начни, мне нужно знать, как именно тебе нравится. «Мне нравится с тобой, хён» – каждым своим движением «кричал» Чимин, уже точно осознавший свой диагноз, и подозревающий, что мог бы кончить просто с руками Юнги на своих бёдрах и его тихим голосом за спиной. Даже не прикасаясь к себе бы смог, зная своё тело, он был уверен в этом. От одного присутствия, от одного осознания, от дыхания за своим ухом и вздымающего волоски на коже голоса. «Юнги, пожалуйста, услышь меня без слов, как ты это умеешь, услышь!» Чимин неуверенно обхватил себя у основания, и медленно провёл рукой вверх. Наверное, именно поэтому его фантазия в эти дни исключила из объектов вожделения самого любимого хёна. Потому что… Боже, даже Чонгук бы уже давно понял… А Чимин… Чимину было страшно… Потому что «мой хён». Потому что боготворимый без преувеличения. Потому что со стороны старшего не было ни намёка. Потому что Чимин любит его, уже давно, просто раньше не до конца понимал, как. Потому что субординация, несмотря на близость, и потому что это святое. Хотя… кто сказал, что после прикосновений это святое перестанет быть таким? Погружённый в мысли и ощущения, он продолжал двигать рукой, всё меньше задумываясь, как именно и всё больше отдаваясь рефлексам. Юнги попросил. Юнги нужно знать. Уже в который раз за сегодняшний странный вечер вздрагивая, когда поверх его руки легла чужая. Повинуясь не отданному приказу, Чимин убрал свою, вздохнул под сжимающим движением, задышал часто и, уже совсем своевольно, откинул голову назад, почти до плеча своего святого фантома. Почти коснувшись его щеки. Выдыхая из приоткрытого рта где-то совсем рядом с его губами… Которые он мысленно уже зацеловал до припухлостей и покраснений. С такими и без того горящими на фоне белой кожи губами. Аккуратными. Почти детскими. С поджатой нижней – он успел заметить до того, как услышал: - Сядь снова ровно, так тебе будет удобнее. Так было удобнее только некоторым его мышцам, но этот голос был законом, и Чимин выпрямился. Находя утешение в том, что так можно было смотреть на «помогающую» ему руку. Хотя хотелось прикрыть глаза, отдаваясь тактильности. Но тогда бы он не видел её. На себе… Он помнил рельеф своего члена и каждую его микрореакцию наизусть. Он помнил наизусть эти руки – бесчисленное количество раз наблюдая, как они обхватывают микрофон, или что-то чинят, готовят или касаются клавиш или струн. Но сейчас смотрел, как знакомые до каждой щербинки пальцы сжимают его член и быстро скользят вверх, и чуть медленнее вниз, и никак не мог уместить это в голове. Боже, это, правда, происходит… Юнги, правда, делает это. И Чимин напрягал до боли пресс, и смотрел через полуприкрытые, плутая между фантазиями, ощущениями и осознанием, и сдерживал стоны, стесняясь быть громким – и очень быстро приближался. Как всегда. Но сейчас, впервые за очень долгое время, ему не хотелось торопиться. Откровенно говоря, сейчас он бы мечтал, чтобы это длилось как можно дольше. Бесконечно. Он попытался мысленно отвлечься, надеясь продлить, но Юнги было не обмануть ни в чём. В руку Чимина легло несколько влажных салфеток, а рука на члене начала постепенный разгон, с почти незаметными ускорением и усилением нажатия. Доказывая, что чувствует полутона не только в музыке. Точно улавливая, на какие именно реагирует Чимин. Тот метнулся, перехватывая влажными салфетками головку вместе с мелькающей по ней рукой, и откинулся назад, порциями изливаясь на салфетку и на эти руки. И, если бы он мог, то тут же бы сорвался во второй оргазм просто от низкого: - Ты молодец… Только сейчас не сумев удержать слабого стона. Восстанавливая дыхание и изгибаясь вдоль всего тела хёна, максимально прижимаясь к нему, и… …намереваясь – чувствуя себя всесильным в этот короткий миг – сделать то же самое для него. Или даже больше, чем то же самое, он был в прострации, он был не здесь, он был в самом бесстрашном на свете состоянии. Он сполз на колени, на пол, облизывая губы – рефлекторно, не специально – и глядя снизу вверх на всё ещё неподвижного Юнги одновременно умоляюще и твёрдо. «Пожалуйста, хён». «Это неизбежно, хён». И в этот момент в дверь постучали. Сдёргивая с Чимина бесстрашие, а с Юнги – оцепенение. Юнги крикнул с вопросом, и оказалось, что просто проверяли, здесь ли он. И даже не понадобилось открывать. Но момент был упущен. Или спасён. У Чимина и Юнги осталось разное мнение по этому поводу. Всё не закончилось критично. Всё просто закончилось. Юнги стал деловито протирать руки. Чимин встал на негнущихся и привёл в порядок себя и свою одежду. Подошёл к уже опять склонившемуся над пультом хёну. Размышляя о том, насколько хочется развернуть его к себе и прижаться, и о том, что нужно бы сделать на самом деле. И о том, насколько тупо будет спросить «а как же ты, хён?» Но Юнги спросил: - Хочешь посидеть здесь ещё? И Чимин совсем стушевался. Промямлил: - Может, пойдём домой? Не сдержал разочарования на: - Ты иди. Скажи парням, пусть не теряют, я скоро. Чуть не заревел, когда, как будто почувствовавший его раздрай, Юнги обернулся и крепко обнял его. Вздрогнул от уставшего шёпота на ухо: - Всё хорошо… Чимин, ты молодец. Теперь станет полегче. Каким-то образом не стал ныть и цепляться, когда Юнги разорвал объятия и снова вернулся к пульту. Провёл, всё-таки не удержавшись, рукой по согнувшейся спине, и ушёл. Уже у самой двери произнеся: - Я… Спасибо. Точно зная, что полегче не станет. * * * «Ты молодец» – ещё много дней звучало в голове у Мина. Дико хотелось материться, но в голове крутилось только это «ты молодец». Которым он хотел сказать «ты молодец, что рассказал, что позволил помочь, ты сильный», а прозвучало, как «ты хорошо постарался для меня, малыш». Он столько лет себя контролировал. Столько долбаных лет, безуспешно ожидая, что отпустит, что пройдёт. Блять, в первый раз в жизни ему было себя жаль. Если бы он мог, он бы разрыдался. Но он даже это не готов был себе позволить. Не такой, как он. Слезы приносят облегчение. А он… Он не должен был. Каким бы разбитым ни был Чимин. Каким бы ни был. Пусть даже полностью разбитым. Юнги никогда не видел его таким. За всё время – ни разу. Ни когда помогал Чимину продираться через комплексы; ни в борьбе с собственным телом, когда приходилось учить его полюбить себя. Никогда. Никогда тот таким не был. Буквально в прострации, его так трясло – это было пугающе – он не мог сфокусироваться ни на чём. Но не сразу. Нет. Сначала, пока он о себе рассказывал, это было на удивление мило, и Юнги искренне ему сочувствовал, но был уверен, что даже один этот разговор и много крепких, но дружеских их объятий вполне могли бы помочь Чимину. Но потом Юнги ляпнул про их долбанное подростковое дрочево – можно вернуться в прошлое и убить себя за секунду до этого? – и запустил что-то необратимое. Фактически заставил Чимина признаться, что за угли тлеют внутри него, и вместо воды плеснул на них керосина. Заботливый хён. Как он вообще теперь сможет быть ему хёном… Тем, кто всегда помогал. Позволит ли он сам себе помочь ему ещё хоть в чём-то, хоть раз? Пришедшему за советом. За разговором. За «кажется, я сломал эту хрень» Чимину. Бессмертно тормошащему его по утрам. Что-нибудь у него выпрашивающему. Сонному. Уставшему. Докопавшемуся. Флиртующему. Разбитому Чимину. Послушному Чимину. Следующему каждому его слову. Трогающему по его просьбе себя. Такому отзывчивому, такому… Блять… Почему всё так!? Где, когда в своей жизни Юнги повернул не туда!? Почему сидит, жалеет и ненавидит себя, хочет или Чимина рядом с собой до гроба или себя – в гроб!? Какого чёрта он предложил ему «просто помощь»!? И «ничего лишнего»! Какого!? Нихрена это не просто помощь! Это дорога в ад! * * * Он подошёл к нему на следующий же день. Потому что иначе это грозило взорвать к чёрту не только его жизнь, но и всей группы. Да, он был уверен, что группе так будет лучше. И если бы не эта уверенность, то… Он бы позорно слился. Наверное. Исчез бы из жизни Чимина. Если бы смог. Но он подошёл Вечером подошёл. Потому что только к вечеру сумел взять себя в руки. Избегая до этого любых контактов с кем бы то ни было, с Чимином в том числе, хотя тот весь день усиленно нарезал вокруг него круги. Спросил сразу: - Ты как? – и, не дожидаясь ответа, продолжил, – извини, если вчера… - Нет! Это ты… Абсолютно неловкое начало. После которого вдруг выдохнулось с облегчением. - Всё нормально? - Да. Наверное… – Чимин даже улыбнулся, – я сегодня хотя бы могу подходить к остальным, не думая о том, чтобы опозориться… спасибо, – и всё же смутился на последнем слове. - Тебе… помогло? – не удержался от вопроса Юнги. Чимин кивнул. «Не возбуждаться от остальных мемберов? Да. Кончать с полноценным удовлетворением? Ещё не знаю. Не думать о тебе? Прости, хён…» - Хорошо. Это не должно тебя тревожить. Тебе было плохо. Я помог. Ничего лишнего. Можешь вообще об этом забыть. Чимин, до этого смотревший куда-то на его подбородок, поднял на него взгляд. - Да. Хорошо. – «Я постараюсь, хён». - Если хочешь поговорить... - Ладно, но всё и правда нормально. - Хорошо, – повторил за ним Мин, принимая этот взгляд. Так близко. Но всё ещё немного неловко. - Я только… – начал Чимин, вдруг разволновавшись, и запнувшись, и уставившись в пол. - Что? Пак глубоко вздохнул, набираясь смелости и неуверенно улыбнулся. - Я же могу обнимать тебя, как раньше? - Ну конечно, – выдохнул Юнги и первый притянул его к себе. К чёрту всё. Они смогут. Надо только забыть. Им обоим. И не только помощь хёна. Но и нереализованное намерение донсена, сползшего перед ним на пол. Они смогут. Ничего лишнего. Всё будет хорошо.