Параллельные миры Тэ

Удивительно, но общение с ~halo~ продолжилось. Ну как общение… Хотя Хоби и написал первым, после, какое-то время, их переписка больше напоминала личный дневник ~halo~. В общем чате сообщения этого пользователя были куда сдержаннее. В общем чате были разборы и анализ. В личке же был просто непреходящий поток эмоций. ~halo~ будто распирало от них, и выплескивать их было больше некуда, кроме как сюда. Хоби поначалу отвечал очень редко. Но почему-то в этом случае он не чувствовал себя должным. Почему-то эти чужие эмоции его не напрягали, не давили необходимостью отвечать. Но ему нравилось их читать. Это было ярко. Он как будто оказывался на другой стороне своей реальности, и, глядя оттуда, извне, на BTS, по-новому влюблялся в них. В самих себя. Со стороны. И пусть диалога даже не было. Просто однажды Хоби видел новые уведомления, предвкушал, и как только появлялось время – читал выплеснутое. Иногда у него возникало ощущение зазеркалья. Особенно если он был уставший или сонный, в немного изменённом состоянии. Ему казалось, что это ~halo~ – не раскрывающий себя айдол, а он сейчас – какой-нибудь безликий ноунейм. И пишет, и пишет, то ли избавляясь хотя бы от части переполняющих эмоций, то ли задавшись целью наполнить ими неразговорчивого собеседника. Хоби было сложно понять, почему выбрали именно его. ~halo~, казалось, было всё равно, комментирует Хоби его «простыни» или нет. Эти «простыни» продолжали появляться вне зависимости от его реакции. Как будто и правда, эта личная переписка была его индивидуальной отдушиной. Было в этом что-то такое, будоражащее. Говорить вот так… С незнакомым, по сути, человеком. Это волновало. Хоби бы так не смог. Он был уверен. Ему уже давно не приходилось налаживать с кем-то контакт ради эмоционального сближения. Хотя он вообще легко сходился с кем бы то ни было, но именно глубокого контакта давно ни с кем не устанавливал. С мемберами уже давно всё было близко, открыто и интимно, становление их отношений давно прошло. Притирки в основном тоже. И вот он здесь. Смотрит из-за стекла на выраженную в тексте душу, и изумляется, и точно знает, что он бы так не смог. * * * Тот случай после концерта, эмоциональный и выбивающийся, тем не менее, как будто негласно узаконил то, что происходило между Юнги и Чимином. Перевёл из разряда артефактов в разряд «особенность наших отношений». Однажды Юнги мимоходом заметил, чтобы Чимин больше не ждал, пока дойдёт до такого. Чтобы приходил к нему сам – и говорил. Если ему так будет проще – то в конкретное время вечером. Но вообще – в любое время. Как всегда с любой просьбой. Ничего не говоря о самом себе. Но рождая в Чимине новую порцию тоски и внезапную надежду. Что вдруг там, за его выставленными границами, тоже что-то большее, чем «просто помощь». Ну вдруг. И Чимин стал приходить. Сначала редко. Потом несколько раз в месяц. Иногда Юнги затаскивал его сам. Это было в те моменты, когда Чимин слишком погружался в свою безнадёжную надежду и не хотел больше «только помощи», а хотел всего-всего-всего, и чтобы Юнги не за спиной, и чтобы не только руки. И не только – там. Когда хотелось просто забраться Юнги подмышку и признаться оттуда в своей «лишней» любви. Он метался, разрываясь между страхом признания и всё более саднящим желанием это сделать, а Юнги считывал его, но понимал не так, как умолялось, а в контексте их обновлённых отношений. Бросал «приходи» и не закрывал в студию дверь. Чимин мысленно говорил себе, что не придёт, и выуживал из памяти всё самое срочное и важное, но потом неизбежно обнаруживал себя в становящееся привычным время у знакомой двери. Скрёбся, предупреждая, и сразу же толкал, уже зная, что она открыта. Для него. Закрывал, проходил, ничего не спрашивал, по затылку Мина определяя степень погружения в работу. Стоит ли подходить или лучше максимально не отсвечивать. Почти всегда было второе. Тогда Чимин падал на диван и ждал там. Это, в общем, было почти так же, как и годы до этого. Только приходить Чимин стал чаще. И теперь они не только разговаривали и пили соджу. Пить они вообще почти перестали. Чимин боялся, что у него снесёт тормоза и он во всём признается. У Юнги было два страха. Первый – такой же, как у Чимина, второй – полностью противоположный. Что долбанёт приступ не сентиментальности, а вины, и он прогонит младшего без объяснений, и тогда точно всё полетит под откос, и, возможно, не только их многолетняя нежная дружба. Поэтому соджу пылилось, а диван, наоборот, сверкал. У Чимина нечаянно завелась «своя» футболка. В которую он переодевался, если приходил с тренировки. Просто скидывал свою, пропотевшую, и нырял в серую футболку Юнги, случайно оказавшуюся в первый такой раз под рукой. Хён сам дал. А потом не стал забирать. Иногда Чимин снова переодевался перед уходом. Иногда шёл в ней домой. Но потом всегда возвращал в студию. Иногда они так заговаривались, что до «опять» – заранее обозначенного – дело не доходило. Чимин мог долго сидеть один на диване. Иногда Юнги говорил «пять минут», склонялся над инструментом, и пропадал. Чимин не расстраивался. Эти моменты он тоже любил. Он не скучал. Иногда, как и раньше, засыпал и от этого тоже не расстраивался. Иногда они болтали весь вечер. Долго, много, бесконечно, тоже как раньше. Сидели на разных концах дивана и так увлекались, что подсознание Чимина, замасленное этим тесным вербальным контактом, переставало искать другие поводы для «дозы Юнги-хёна». Тем более что часто контакт был не только вербальным. Юнги мог закинуть ноги на колени Чимина, или наоборот. Однажды Юнги оторвался от работы, когда Чимин уже почти уснул, и потом они засобирались домой, но перед этим приключилось невероятных полчаса с головой на коленях хёна и его пальцами в волосах, и этот момент ещё долго был номером один в топе «Юнги-моментов». Однажды, когда они почти дошли до «опять», и Чимин уже удобно устроился на диване перед хёном, вроде бы уже законченный разговор возобновился, и в копилке «Юнги-моментов» появился новый. Тот, в котором Юнги обнимал его просто так, не перед «просто помощью» и не потому что ему было плохо. Просто так обнимал, рассказывая что-то своим шершавым из-за плеча, и не дёргаясь, когда Чимин изредка поворачивался к нему. Почти прижимаясь своей почти детской щекой к его почти детским губам. Просто так. И не отнимал свою руку, когда на неё легла ладонь Чимина. И машинально поглаживал его ногу. Сначала было просто уютно – волшебно. А потом стало немного колко. А потом уже не немного. Стало сложнее поддерживать разговор, сложнее дышать и сложнее сдерживать. Сдерживать волнение и желание поцеловать. Прямо так поцеловать, на одном из разворотов к нему. Просто немного продолжить движение и прикоснуться. Если бы только не было так страшно… Чимин развернулся, невольно приоткрывая рот и почти поддавшись желаемому, но только выдохнул, окатывая воздухом белую кожу. И резко развернулся обратно. Уже чувствуя, что разговор окончен, и почти ненавидя себя – то ли за трусость, то ли за неуместную несостоявшуюся отвагу. Как бы то ни было, он уже и сам не мог этот разговор продолжать. Напрягся всём телом и перестал имитировать ровное дыхание. Юнги не стал напрягаться в ответ. Приобнял чуть сильнее, вытащил руку из-под ладони Чимина, и провёл ею вверх, до застёжки джинсов. Но расстегнуть не успел. Чимин снова положил сверху ладонь, и на этот раз сильно сжал её. Тихо объясняя: - Сегодня, наверное, уже не надо. - Уверен? – после небольшой паузы спросил Юнги, – всё в порядке? - Да. Да… Просто… Не знаю, отпустило. Не расскажешь ведь, что и так получил сегодня больше, чем ожидал, и что вдруг остро захотелось больше ничем не искажать этот момент. - Хорошо, – принял ответ Юнги и – господи боже – потянулся, как после сна, распрямляя мышцы и вытягиваясь всём телом, попутно перехватывая Чимина поперёк груди, – тогда домой? - Угу, – нашёл в себе силы выдавить Чимин и сильно прикусил изнутри щёку. * * * После смиряться этого стало сложнее. С выставленными хёном рамками. Чимин ничего не мог с собой поделать. С этого момента он стал по-настоящему надеяться. И верить – зажмурившись, застывая внутри от желания и страха, не зная ещё, что с этим делать – верить хотя бы в частичную взаимность. Он впервые позволил себе подумать о том, что выставленные Юнги границы были искусственными. Он стал приглядываться. И немного провоцировать. В своём стиле. Не напрямую, а позволяя это делать своему подсознательному. Своему естеству. Которого он когда-то так долго стеснялся. Которое его так трудно учили принимать в себе и любить. Лучший учитель. Мин Юнги. Крутился всё ближе. Гибкий. Лёгкий. Стал совсем воздушным. Стал оставлять после себя паузы… Стал оставлять неутолённость. Информацией, поступками – не суть, итогом всё равно были эмоции, расщекоченные и не заглаженные чувства. Источал своё неповторимое «я не настаиваю, но ты попался». Это не было хладнокровным соблазнением. Это было – выпустить наружу инстинкты. Чимин продолжал блюсти рамки. Но теперь не отворачивался от них, а шёл по периметру, легко ведя по ним рукой и считывая зазубрины и прорехи. Это уже потом, прячась вечером под одеяло, Чимин позволял себе съёживаться, шалея от своей наглости. А до этого, днём… Он как будто всё ещё сидел перед Юнги на полу. И смотрел всё ещё смущённо. Но уже совсем не смиренно. Он всё ещё был бесконечно далёк от того, чтобы просто сказать. И просто спросить. Но и ничего не делать он уже тоже не мог. Физически не мог. Полгода… С того первого «тебе помочь?» прошло уже больше полугода… Шесть с лишним месяцев обмана собственного тела. Давать ублажать лишь малую его часть, жёстко обделяя всё остальное. Раз за разом оставаясь расколотым. Не цельным. Как будто ему с придыханием говорили «я тебя…» – не договаривали и уходили по делам. Раз за разом… И Чимин всё меньше мог это выносить. И – не задумываясь – откликался тем же. Дразнил и не утолял. Только не вечером в студии, а днём, на глазах у всех. Удивительным образом незаметно ни для кого, кроме попавшего под его целенаправленный обстрел Юнги. * * * А Юнги устал. Он чувствовал, что не вывозит. Ему казалось, они найдут точку баланса. Между «просто помощью» и дружбой. В какой-то момент он почти поверил, что нашли. Но нет. И это становилось всё более очевидно. Очевидно ему. Но, что усложняло всё гораздо сильнее, Чимину. Мин осыпался под его чувственными бомбардировками. Пора, наверное, было всё прекращать. Но Юнги не представлял, как. Всё, чего он так малодушно избегал, копилось и громоздилось вокруг, и ему всё сложнее было удерживать рамки. Он всё ещё считал себя виноватым. И ответственным. Он продолжал безнадёжно любить Чимина. И всё упрямее считал, что тот достоин чего-то иного. Он знал, он не заблуждался, он видел, что в Чимине уже давно пробудилось что-то новое. Но по умолчанию считал, что тот лишь запутался в потребностях тела и просто хочет нормального секса. Нормального секса хоть с кем. С тем, кто сейчас доступнее всего. А. Ха. Ха. С его заботливым хёном. Теория была почти стройной, реакции Чимина подтверждали её в четырёх из пяти случаев. А потом, на пятый, тот отказывался принимать «ту самую» помощь». А в другой раз – не сдерживал разочарованного вздоха, когда руки Юнги соскальзывали с любой части тела – на пах. И теория покачивалась и расплывалась. Это путало и пугало. Он устал… Устал сопротивляться и Чимину и себе. И его тело всё чаще подводило его. Чимин, конечно же, замечал. Всё чаще задерживался в его руках после того, как кончал, делая вид, что ещё приходит в себя, хотя за эти месяцы с одним единственным сценарием, Юнги выучил его реакции до миллиметра и до миллисекунды. Когда и как вздохнет, как и на что выгнется. Сколько нужно времени, чтобы отдышаться и начать себя контролировать. Чимин делал вид, что с каждым разом всё дольше. Юнги это замечал, но не пресекал. Всё хуже сдерживался. Всё сильнее уставал. Сначала Чимин не напрямую показывал, что чувствует ответное возбуждение. Потирался, как будто нечаянно. Как будто случайно цеплялся взглядом. И тут же отводил его. Спотыкался на полуслове. Краснел. Юнги понятия не имел, что с этим делать. Молчал. Игнорировал взгляды. Отвлекал внимание на другое. Эффективнее всего действовали продлённые объятия, которые так любил Чимин. И, полагая, что это гораздо безопаснее, Юнги с радостью «убегал» в них. * * * Со временем в общий чат Хоби совсем перестал заглядывать. А вот в личку писал всё чаще. Всегда, когда распирало ответное. От ~halo~ обычно следовала почти мгновенная реакция. Хотя порой Хоби был почти готов к «кто здесь?» Но… несмотря на то, что от него ничего не «требовали» – он всё ощутимее стал чувствовать, что его самого всё равно ждали. Почему-то. Он очень сомневался, что вне айдоловской реальности и вне своего активного позитива он может оказаться кому-то интересным. Продолжал считать, что дело не в нём, а в ~halo~. Наверное, это одиночество – думал Хоби – проводить столько времени в переписках. Наверное, у ~halo~ просто нет рядом человека, с кем бы можно было это обсудить. Смотрел на шестерых близких своих людей, улыбался, зарывался куда-нибудь в угол и открывал мессенджер.