Параллельные миры Тэ

Концерты… Вечный адреналин. Череда усилий, выдохов, музыки и ожидания. Интенсивного ожидания. Не пустого. Сшитого из круглосуточной работы и коротких пауз. Пауз, только чтобы выдохнуть, пристроиться сердцем к биту и, дождавшись нужного момента, выйти навстречу космосу. Тридцать секунд… Юнги сидел на сцене, скрытый от космоса тонкой перегородкой, ссутулив плечи и прикрыв глаза, прислушиваясь к тому, как вибрирует уже полностью подчинённая музыке кровь. Чимин, в балетной позе, смотрел на него сверху вниз, не отрываясь, зная, что уже скоро он так делать не сможет. Хоби прислушивался к новым тоскливо-томительным нотам в привычном раскочегаренном предвкушении и думал о том, что сегодня они впервые встретятся с ~halo~, но так и не узнают друг друга. Тэхён, по сценарию стоящий в стороне ото всех, невидяще смотрел в пол, обманчиво расслабленный, будто его тело держалось только на невидимых нитях. Не привязанных к рукам кукловода, а пронизанных сквозь гудящее в ожидании шоу пространство – и тянущихся к вон тем шестерым своим почти уже сиамским душам. Чонгук лежал, откинувшись на колени Юнги. Он должен был сохранять неподвижность, но сохранял её лишь условно. Он был и оставался устройством для создания миллионов нужных и ненужных движений. Но если раньше в них больше чувствовалась нервность, заставляющая мельтешить, выискивая дзен на лицах хёнов, готовясь следовать за ними, то сейчас это всё больше оставалось лишь иллюстрацией его неуёмности, не зависящей ни от возраста, ни от уверенности в себе. Сейчас это были брызги чистой не вмещающейся внутри энергии. Пространство между мемберами было настолько плотным, что ощущалось Чонгуком физически. Он чувствовал одинаково натянутые между ними нити, одинаково поглощаемый кислород. Где-то во всём этом была нить, связывающая его с отдалённо стоящим Тэхёном, и она – вне всяких сомнений – чувствовалась иначе, чем другие. Но это не нарушало вообще ничего. Они в принципе, все соединяющие их нити, были разными. Нить Чонгука и Тэхёна. Нить Тэхёна и Чимина. Чимина и Юнги. Юнги и Хоби. Хоби и Намджуна. Намджуна и Джина. Джина и Чонгука. Чонгука и… Двадцать одна нить. Сплетающаяся в один узор. Который – структурно – уже почти не менялся. Не так, как в период трейни и дебюта, когда временами они походили на спутавшийся комок. Когда приходилось – иногда заставляя себя силой – садиться и всемером распутывать узлы, даже если виноваты в путанице были лишь двое. Наверное, хорошо, что тогда не было ни времени, ни сил на романтику и пособничество гормонам. Кто знает, смогли бы они всё распутать, если бы это всё случилось тогда. Колени Шуги-хёна под затылком ощущались тёплыми и удобными. Не такими, какими они были на вид. Как и весь хён. Чонгук посмотрел на нависших над ним намджинов. На застывшего струной Хоби. На непроглядного Юнги и очевидного Чимина. На Тэхёна. Тот шевельнулся и поднял на него свой взгляд, будто и правда почувствовал натяжение их нити. Едва заметно сощурился, дразня и высекая искры. Чонгук сверкнул в ответ и синхронно с ним набрал полную грудь новой порции кислорода. Вслушивающийся в рёв зала Намджун ритуально проверил нити на прочность – справятся ли перед внешним? Джин огладил нити почти незаметно – все ли справляются с внутренним? Хоби просто привычно «держал» их повязанными на себя – на сцене, тем более во время хорео, он контролировал их беспрерывно. Три секунды… Юнги распахнул глаза, поднимая голову и без пристрелки пронизывая Чимина насквозь. Две секунды… Семь выдохов беззвучно слились в один. Одна секунда… Семь сердец гулко ухнули, окончательно синхронизируясь. Их больше, чем звёзд на небе – подумал Намджун, глядя через распахивающиеся декорации на лайтстики – больше, чем всех видимых на обоих полушариях звёзд! Тэхён сделал первый шаг. Не к залу, а к своим сиамским душам. Медленно, по сценарию, вонзился в самый центр застывших мемберов, пробуждая их. И шестеро, заражённые им, одновременно пришли в движение. * * * Космос пульсировал. Вокруг термоядерного ядра, ограниченного сценой. Вокруг центра системы/галактики/всей вселенной, втиснутой в микроскопически ничтожный в масштабах мироздания кусок пространства. Космос пульсировал. Планктонным светом бомбочек, лиственным оглушительным шелестом исторгаемых звуков – в тишине и замкнутом помещении опасных для барабанных перепонок, но на распахнутой многотысячной арене рассеивающихся, резонирующих и сливающихся не в боль, а в дрожь. Семью драгоценными песчинками, скачущими на вибрирующем сите. Звёздными пылинками, чувствующими себя в полной власти у рук, даже не прикасающихся к ним. Центр вселенной пылал. Космос пульсировал. * * * Атаки выбивали дух. Паузы вынимали души. Хореография была отточена до каждого сорванного вздоха. Коленки рвались на свободу сквозь дыры в джинсах. Галстуки взлетали белыми бабочками, вились черными змейками и серебром. Подошвы пылали. Белый шелк рубашек едва ли остужал. Кульминация атаки захватывала с первых же мгновений. С невозможностью ни подготовиться заранее, ни промежуточно вздохнуть. Сцена заливалась светом и вспарывалась по краю пиротехникой. Небо осыпалось блёстками и мерцало светлячками бомбочек. Возможность продышаться выдавалась дозированно и дразняще. Атаки заканчивались то резким обрывом, то медленным откатом. Пауза за паузой, атака за атакой – на арене всё меньше оставалось душ, самостоятельно контролирующих своё дыхание и сердце. И в небе, за пределами пиротехники. И на сцене, у семи чистых сгустков энергии. Так или иначе, но всех растворённых в этой подконтрольности. Тэхён отдавался этому настолько легко, что было непонятно, он был следствием или причиной этого. Хосок по этому скользил легче, чем дышал, он будто сам был этой энергией. Намджун распалялся вместе со всеми, но продолжал упрямо держать узду. Джин подстраховывал эту узду без какого-либо упрямства. Чимин в танце – распахивался до самых дальних углов. Чимин в паузах – сжимался. Не до карманного размера, как раньше, но до пространства, ограниченного мемберами, как максимум. Чонгук отдавал себя всему этому с доверием ребёнка, попавшего в парк аттракционов. Юнги берёг плечо, прикрывал сердце и совершенно не щадил уши. Он не был контрол-фриком, но не любил подконтрольность ровно настолько же, насколько его – латентно, пряча что-то более сложное – пугала уязвимость. Он вынимал наушник, смотрел и слушал, и понимал, что сегодня он уязвим особенно. И ничего не мог с этим поделать. Шоу плыло по арене космическим китом. Огромным организмом с выверенной работой всех органов и заданным алгоритмом существования. С постепенным ослаблением алгоритмических пут, к концу шоу выпускающих этого кита в свободное плаванье. Семеро распадались на отдельные детали – и склеивались снова. С такой разной пластикой. С такими разными голосами. Вокалисты, в кромешной тьме, освещались один за другим, отправляя свои голоса к поднебесью. Находящиеся слишком далеко друг от друга световые пятна, разделённые тьмой, сливались на уровне звука. Чонгук сливался с Ви, Ви сливался с Чонгуком. Летящие следом Чимин и Джин вплетались к ним и взвивались дальше. Рэп-лайн стояли за сценой, не в первый раз слушая, как рушится карточный домик, но впервые настолько обездвиженные этим – так, словно это происходило не на открытом стадионе, а в Храме. Где-то на полпути к Богу. Голоса вокалистов перекликались и множились, сплетаясь в конце в один общий горячий стон. Тысячи звёзд забывали, как дышать. Юнги стоял, опустив голову, бессильно позволяющий самой медовой составляющей многоголосья проникать до самых разодранных своих уголков. Намджун едва ли понимал, где он и что с ним происходит, утопая в четырёх разных тембрах, абсолютно беспомощно резонируя на самом звенящем из них. Уверенные в защите полумрака, они сейчас совсем себя не экранировали. Полумрак и правда защищал. Но не от того, кто стоял рядом с ними. Хоби покрывался мурашками, и не только от того, что слышал, но и от того, что нечаянно наблюдал. Черное сменялось белым, белое сменялось красным. Небесные стоны взмывали и опадали вниз огненными каплями. Сначала редкими, но быстро усиливающимися, проливающимися на сцену плазменным ливнем. Огонь взлетал пиротехникой и иллюминацией, рычал битами и пламенем, трещал, вбиваемый ногами в сцену. Задувался шёпотом Шуги. Заливался водой. Только для того, чтобы после короткой передышки вспыхнуть снова. Намолившись в небеса, обновившись огнём, откровения возвращались на землю. И бились трёхголосой читкой в размякшие от молитв и огня души. Души внимали и подползали прибоем, повинуясь словам и жестам рэперов. Рэпмон долбил бархатно. Широко, контактно и объёмно. Шуга бил прицельно. Шершаво, отбойно и медитативно. Заполнял песком пространство между выкаченных лидером валунов. Джей-Хоуп пробивал током, прибивал руками и ногами, и выбивал остатки воздуха колюще-режущими. Добивал. Живых не оставалось. Только аморфное, колышущееся как море небо, мерцающее тысячами лишённых воли звёзд. Одна из звёзд не была способна даже на подконтрольное мерцание. Одна из звёзд смотрела на силуэт, рассекающий фоновый широкий луч прожектора, и была на грани то ли смеха, то ли слёз. Это был первый концерт BTS в жизни ~halo~. Было странным несколько лет быть ARMY на расстоянии, и решиться на живое погружение только сейчас. Сделать, наконец, шаг к живому Хосоку, осознавая, что причиной тому – SunEclipse. Купить билеты на оба концерта. На максимально близкие места, сегодня – у наружного края круга, завтра – внутри, почти в самой середине, в эпицентре сцены. Потратившись сверх разумного. И сейчас стоять, неподвижно прижав к груди лайтстик, смотреть на силуэт недосягаемой во всех смыслах надежды и осознавать, что разобраться в себе на этих концертах вряд ли получится. И уже какое-то время хотя бы отчасти было понятно, что именно разбередило в душе ~halo~ общение с SunEclipse. Что было НЕпонятно совершенно – так это то, почему этой душе именно сейчас так остро потребовалось увидеть вживую человека, который за несколько лет, без особого надрыва и фанатского экстремизма со стороны ~halo~ стал уютным кармашком и путеводной звездой в самые сложные моменты. Отдушиной, ресурсом, вдохновением. Бесконечно далёким, но уже таким родным. Что требовалось сейчас этой душе!? Разочарование в своём солнце? Благословение от него же? Разъяснение – почему для SunEclipse Чон Хосок – единственный из всех мемберов – оказался в слепой зоне? Очередной взрыв пиротехники прервал дальнейшее мельтешение мыслей, возвращая к морю, космосу и киту. Как бы то ни было, эти два дня, даже не разогнавшиеся ещё на полную, уже стали для ~halo~ самыми необыкновенными в этом году. А может, и не только в этом. И это невозможно было держать в себе. На огромный экран выползли первые кадры очередного VCR. Одна рука ~halo~ продолжала сжимать бомбочку, а вторая – потянулась за телефоном, с риском всё это добро уронить и потерять. ~halo~: Я в состоянии пепла. ~halo~: Они так близко. ~halo~: У Хоби синяк на правой коленке. ~halo~: Ты бы слышал вживую их cypher! ~halo~: Почему тебя здесь нет!? ~halo~: !!????!?!!??!? SunEclipse: Убирай телефон! И не доставай, пока не выйдешь со стадиона! SunEclipse: Обязательно расскажи мне всё! SunEclipse: Но потом! SunEclipse: А сейчас будь с ними! SunEclipse: Будь с ним. Расплывшийся взгляд ~halo~ с удивлением проследил за упавшей и потёкшей по экрану солёной каплей. Нос упрямо шмыгнул. Рука сердито потянулась вытереть щёки. Поправить выбившуюся длинную прядку. Перехватить бомбочку. Убрать телефон. Что угодно. Лишь бы не написать в ответ зудящее – «хочу быть с тобой». Потому-что быть хотелось с обоими. Не задумываясь о том, на каком уровне. Просто вместе пережить эти эмоции. С обоими… Хоби, дрожа всем телом, проверил крепление камеры к моноподу. «Почему тебя здесь нет!?» пульсировало в висках, ногах и пальцах рук. А невозможность написать «Я здесь» почему-то ощущалась всё более невозможной. «Будь с ним» – с новой силой замерцало перед глазами ~halo~, когда прямо напротив, на внешний круг сцены снизу выехала платформа со стоящим на ней Джей-Хоупом. «Теперь у нас есть общее видео» – отстранённо мелькнула мысль, когда камера зависла на пару секунд, «выглядывая» из-за спины Хосока. «Помоги мне понять» – почти умоляюще пронизал взгляд ~halo~ развернувшегося к нему, но, разумеется, не замечающего его спасителя с синяком на коленке. «Будь с ним» – множилось в голове голосом Хосока и накладывающимися на него печатными буквами от SunEclipse. Иллюминация заливала небо теплом. Лайтстики заливали море холодным белым. Мини-камеры в руках мемберов кружили по проходам, микрофоны то и дело, заигрывая, прыгали к океану ARMY. Музыка проходила насквозь, застревая в каждой клетке. Голоса дотрагивались и цеплялись за самые чувствительные точки. Утягивая ~halo~ за собой, возвращая к тому, ради чего только и нужно было здесь находиться. Быть с ними. Энергия стеклась к основной сцене, переглядываясь и затихая. И через секунду снова взорвалась. Аккордами одного из самых горячих хитов. Выдирая из не успевших притихнуть тысяч серебряных звёзд все возможные звуки причастности к этому буйству, и вторгаясь в них подоспевшими битами. Как всегда, завораживая. Как всегда, будоража. Тихой «пьяной» экспрессией Шуги. Холеричной – Джей-Хоупа. Основательной – Рэпмона. Убеждая, что вокалисты тоже могут надавить напором. И продолбить, и нарычать. Джин таранил всей своей неотразимостью. Чимин тыкался плавной агрессивной рыбкой. Ви раздаривался и повелевал с повадками юного демиурга. Чонгук с ответственностью талантливого ребёнка вёл свои взрослые партии. В одном миллиметре от совершеннолетия, и чаще всего это было уже незаметно, но иногда – как сейчас – ещё ощутимо бросалось в глаза. Юный, лишь немного более взрослый демиург захлёбывался от этого нежностью. И впитывал эти последние крохи незрелости своего Гуки дотла. Буквально через мгновения чувствуя незапланированное касание и в коротком переглядывании теряясь в его уже совершенно тёмных зрачках и взрослой мимике уверенного в своих желаниях и своей ответственности человека, стоящего на страже своего нежного бога. Сценария становилось всё меньше. Свободы становилось всё больше. Семеро искрились. Тысячи пылали. Вербальные благодарности лились рекой, изобильно впадающей в раскинувшееся перед нею море. Юнги сжимал губы и взмахивал чёлкой, пытаясь сохранить невозмутимость. Чонгук, не пытаясь ничего сохранить, плакал; главный и старший утешали его, а Тэхён, развернувшись всем телом, обволакивал его всеми своими вселенными. Море в ответ шумело, впитывая в себя всё до последней капли, и слова и слёзы – и пролившиеся, и удержанные. Море замирало перед последним песенным проникновением, оставляя из всего шума только свои, вторящие семерым, голоса звёзд, многотысячным эхом вплетаясь в эпилог. Море ловило летящие в него мячики и слушало перешучивания и откровения семерых, их последние на сегодня слова. О самых прекрасных мгновениях в жизни. Семеро выплёскивались, собирали последнюю дань сияющих бомбочек и глаз, и исчезали. Море растекалось по вечернему городу, чтобы завтра немалой своей частью вернуться обратно. Семеро неслись по коридорам и запрыгивали друг на друга. Усталости почти не было. Ощущения завершения не было. Сегодняшний день ещё не закончился, а завтрашний уже начинал свою пульсацию в венах.