Параллельные миры Тэ

Вторые концерты подряд обычно были расслабленнее и эмоциональнее. Потому что за три предыдущих концертных часа ты успевал запомнить сцену – так, что мог бы оббежать её с закрытыми глазами; привыкнуть к расположениям камер – на автомате выдавая свой лучший для отображения на большом экране ракурс и пряча вне их внимания то, чем не хотел светить; прочувствовать ARMY – их душу, отдачу, настрой и самые чувствительные точки. В одном месте и подряд на нескольких шоу реакция зала редко радикально отличалась. На вторых и последующих концертах на это уже не приходилось тратить фокусированное внимание, ты успевал сделать это рефлекторным во время первого. Это не всегда было так, но как правило. И в этом, может, и было меньше непосредственности, но зато и свободы было больше. И истратить освободившийся ресурс можно было на что-то другое. * * * Юнги был уверен, что сегодня он плакать не будет. И он свой зарок держал. Он не стыдился слёз. Но прилюдные не любил. А при родителях не любил особенно. И мемберы это, разумеется, знали. Но было бы наивно думать, что эти неуёмные затейники оставят его сегодня без внимания. Он и не думал. Он даже мысленно готовился. Они могли сколько угодно молчать все предыдущие дни о присутствии на этом концерте его семьи, но в момент икс… он был почти уверен, что этот факт они без внимания не оставят. И они, блять, не подвели. О, нет. Они переплюнули все его смутные «ожидания». Надавили на всё самое-самое. Превзошли самих себя. Разве что не раздели догола и не провезли на паланкине по сцене. Ну… по его ощущениям… Обычно находясь вне фокуса и общего бедлама, сегодня он заколебался сохранять лицо, выкручиваться и смущаться, в каждой паузе выталкиваемый «группой поддержки» в центр внимания. Он там, кажется, старался блюсти свой образ? Кто бы ему дал. - Шуга, ты думаешь, ты будешь сегодня плакать? – в первой же паузе на глазах у тысяч людей спросил его бессмертный Тэхён, – это главный вопрос на сегодня! - Я видел, как ты вчера сдерживал слёзы, – добавил Намджун, а Юнги тоскливо подумал о том, что этот концерт записывается официально. - Но вчера Шуга не плакал, – сделал попытку спасти облик хёна Чимин и тут же её провалил, – но был очень милым. - Я видел, Шуга был на грани слёз, – Тэхён всё не унимался, и Юнги только и стоял, перетаптываясь между этими предателями и не успевая ни переводить между ними взгляд, ни, открыв рот, нормально парировать. Он не злился, его это даже, в общем-то, немного забавляло, он был разгорячён и воодушевлён шоу, достижениями и заполненным под завязку стадионом… но он смущался, как последняя тварь. Чонгук вон залил вчера слезами всю сцену, но им обязательно надо выворачивать наизнанку – перед родителями и записывающими всё камерами – именно его! - Да, я вчера на самом деле минут двадцать был на грани, но я сдержался, – попытался он сохранить лицо и серьёзность, перевести далее фокус на концерт, альбом и огромную Арену. Но Хосок зарубил эти попытки на корню, заявляя: - А я бы хотел видеть слёзы Юнги! – и беспардонно светясь своим ликующим видом на все экраны. Как только выпала возможность, Юнги практически пантомимой припугнул (в смысле попросил) этих засранцев от упоминания в дальнейшем его слёз и они – пантомимой – клятвенно пообещали ему это. И клятву сдержали. Только для того, чтобы в следующей же паузе завести речь про его продюсерство и гениальность, и Юнги отчасти это сам провоцировал, но такого глумления (в смысле восторженности) он не ожидал. И он краснел и то ли принимал, то ли отбивался от этих подхваченных другими восторгов и был наполовину сердит и наполовину тронут и благодарен. И если бы только этим всё кончилось… Но ещё через паузу Намджун, встречая его после передышки на сцене, закричал, – сюда идёт наш гений! – и этот балаган продолжился. Чонгук лип и жамкал его плечи, Джин гнусно (гордо) поскрипывал в стороне, а Чимин – «ты же не думал, хён, что я останусь от этого в стороне?» – со смелым видом вставал рядом, складывал на груди руки, на всякий случай краснел и декларативно вопрошал: - Что думает наш гениальный Шуга про песню Fire? И гений стоял, собираясь с мыслями, а эти засранцы опять глумились (в смысле восторгались) и подначивали дальше. Как будто сегодня был не просто обычный день, а какой-то грёбаный Миновский юбилей. Грёбаный бенефис. Ну… так ему, обычно мирно поживающему в стороне от основного внимания, казалось. Они его адски умотали. В конце-концов, он самый щуплый и утомляемый из всех, и он заслуживает к этому уважения! Но уже к завершению концерта он с удивлением обнаружил, что почти за всё шоу не истратил ни одной нервной клетки по поводу присутствия здесь своих родителей. Все потраченные отсвечивали на счету подлецов-затейников. И, хотя концерт ещё не закончился, но, по крайней мере, все паузы Юнги пережил, достойно выстояв своим щуплым телом. Ещё и умасленный по самое нехочу (хочу-хочу) щедрыми словами мемберов. Так что убивать он их всё-таки передумал Но в список лучших друзей, осиротевший ещё после заговора по поводу их с Чимином разделения (сближения), возвращать не торопился. Перебьются. Пусть потопчутся в сторонке, хрена с два в ближайшее время он сделает им что-нибудь полезное, думал он, глядя, как продолжают глумиться (в смысле восторгаться) Тэхён и Джин, посягая на эксклюзивность произносимой во время исполнения Fire Шугой фразы «Burning you». «Жалкое подобие!» – мысленно орал Юнги, мило улыбался и надеялся, что «недрузья» читают по лицу все его мысли. * * * Чтение мыслей… Концерты – это всегда было что-то про телепатию. И дело не только в синхронизирующей всё музыке. И не только в отшлифованной хореографии, где даже их различия выливались не в дисгармонию, а особый шарм и дополнение друг друга. Эта телепатия не объяснялась тренировками или ритмом. Когда несколько, не сговариваясь, одновременно подстёбывают кого-то одного, и ржут потом даже не исходным количеством, а всемером, потому что смешно всегда сразу всем. Кроме разве что Мина, но и тот, чаще всего, букой просто прикидывается. Когда двое, не глядя, сближаются, так же не глядя соприкасаются, и расходятся дальше. Когда Джин, даже не обернувшись, ловит недоумённого Намджуна в полушаге от очередной катастрофы и лёгким движением руки направляет в более безопасное место. Когда Хоби в сольных отрывках слетает со сценарной линии, а другие, подхватившись его солнечным вихрем, лютуют рядом с ним. Когда Намджуну не нужно следить нон-стоп и за каждым. Не так, как в прошлом году, на закате лета и на рассвете отношений самых младших и самых первых, которых и впятером еле удалось удержать от саморазоблачения. Сейчас их таких не двое, а шестеро, и один Хоби вряд ли остановит хоть кого-то, кто вдруг потеряет контроль. Но всё хорошо. Никого сдерживать не надо. Энергия бурлит, камеры плавятся, нити натянуты – но всё плотно и сбалансированно. Сексуальность прёт, но не раздирает. Чувства щекочут и бурлят, но не шалят и ничего не разрушают. Когда одного переполняет слишком сильно, а остальные знают – нужно ли его прикрыть, или рассмешить, или сжать за плечо, или дать выплеснуть со слезами, или помочь это скрыть… Когда в паузах они предчувствуют, кто и что скажет, даже если это было что-то незапланированное. Когда, уже под конец концерта, кажется, что они непонятно что делают и чёрти что несут, и нагло ходят по грани – по двое, а то и все всемером – вспотевшие, рвано дышащие, выпавшие из реальности или взрывающие её – замирают остолбенело, скачут пьяными обезьянами, не танцуют вовсе, плачут, смеются, сияют, дают петь ARMY, шалеют от собственных достижений, считают, сколько лет они уже вместе, кидаются чем ни попадя, ходят с полотенцем (Тэхён, объяснись!) или корзиной (Чимин, нахрена?) на голове, заливают водой из бутылок себя, друг друга и зал; прикасаются как можно и как нельзя, вот вообще нельзя, судя по заполошному взгляду слишком близко стоящего стаффа, поймавшего незаметный для зала ракурс; смотрят в ответ то невинно, то нахально, а чаще всего – зеркально – да пожалуйста… …разлетаются брызгами воды, конфетти и эмоций по сцене, по залу, по своим сиамским телепатическим нитям, где дурка сейчас одна на всех, и слёзы размазаны тонкой плёнкой, а смех рассыпан разноцветными мячами… и чувства одни на семерых, настолько буквально, что нормальным это кажется только сейчас, только на исходе концерта, где грани стёрты, где перед глазами то ли насквозь вся вселенная, то ли туман… …где каждый из семерых трепещет при взгляде вниз, в море, боясь и желая увидеть Хосоково гало… где Хоби окончательно отпускает на свободу своё состоящее из чувств тело и, не прикасаясь к своим шестерым, причиняет им наслаждение и выбивает дух… …где сцена вдруг вся не только в конфетти, но и в бабочках, и у всех шестерых при виде собранного Намджуна дрожат коленки, а при виде расслабленного Джина щекочет внутри, и предвкушение гуляет вокруг сердец подожжённой спичкой… …где у каждого – перегретый солнцем песок в животе и ощущение стиснутых пальцев, и Чимин стихийно источает свои флюиды и подрывает все потуги на самообладание к хренам, а Юнги смотрит нечитаемо, мелькая розовым кончиком между губ, и то ли добивает своих шестерых, то ли чинит… …где каждого, попавшего под взгляд Тэхёна, проплавляет до нутра, а под взглядом Чонгука прошибает током… а попав между ними обоими, можно нечаянно сместись взрывной волной… Намджун в курсе, Намджун попадал… …где каждый, как Тэхён, знает, что весь этот мир – для него, а он – для всего этого мира… и каждый, как Чонгук, просто не в курсе, что у любых возможностей бывают пределы… где эти двое – гарант и равновесия и пиздеца… …где семь голосов становятся вдруг тактильными, скользя по коже атласными лентами, бархатом и кашемиром, колют остью и давят пеньковым жгутом… ласкают гладкостью, тревожат шершавостью и стягивают колючими узлами… …где каждый из семерых друг для друга это то, что для них сейчас единственно реально… и грани стёрты, и концерт навылет, и чувства вперехлёст… но в полной мере понимают это только они… хотя море плещет, бьётся и задыхается… но уже в метре от сцены сверхъестественная составляющая почти не «слышна», дальше катится только осязаемая часть, по-другому, но тоже мощно, цунами, до последних рядов и за их пределы, заполняя эфиром весь мир… и лишь стафф, который рядом, годами рядом, дышит тяжелее, отводя глаза, но предъявить ничего не может… потому что то, что происходит с остальными – это частная реакция, ничего страшного, бывает, дышите, ну же, дышите… а сиамское и телепатическое – оно только для семерых… И это то, что никогда не вскрывалось вслух. Хотя это не тайна. Это то, что раньше, между концертами, тушилось взглядами и постконцертными посиделками, и сублимировалось после круглосуточным трудом. То, что теперь тушилось не только этим, но и сцепленными руками, кружащимися спичками и параллельными мирами. Делая соучастников чуть более свободными, чуть более счастливыми. На истоках этой новой спирали ещё даже не осознающими всей её значимости. Не тайна. Затухающая стихия. Ещё на концерте, уже совсем к концу, разбирающая огонь по сердцам и глазам. Оседающая на сцену притихшим светом и опавшим конфетти. Снижающая температуру до приемлемой и позволяющая не только задыхаться, но и говорить. Затихающая «не тайна». Собирающая семерых в одну линию и рассыпающая их на слова.