Из Уилтшира с любовью...

      Галлеон нагрелся. Это неожиданно взволновало Гермиону. Впервые Малфой сам связывался с ней. Она нетерпеливо нырнула рукой в карман пижамы, чтобы поскорее достать монету и увидеть, что он написал.              Я хочу, чтобы ты мне отсосала прямо сейчас.              Она покраснела, хотя вокруг никого не было и никто не мог узнать, что он написал. До чего же он грубый! Но это она сама виновата. Встречаться для секса в тот момент показалось ей самым убедительным, что можно придумать в качестве прикрытия на тот случай, если кто-то заметит его галлеон. Она прикусила губу, а затем ткнула большим пальцем в монету, отправляя ответ:              Будь паинькой, или я пущу в ход зубы.              Она улыбнулась, гадая, не переступает ли черту. Но Гермиона не успела хорошенько обдумать эту мысль, как появилось сообщение:              Пустая угроза, ты подавишься моей длиной.              Когда именно обмен сообщениями превратился в это идиотское соревнование? Нужно признать, что их переписка была весёлой и… кокетливой? Нечего с ним флиртовать! И она вернулась к привычным оскорблениям.              Разве каким-то стручком можно подавиться?              Вот так вот!              Видимо, у тебя был не лучший опыт, раз ожидаешь такого.              Любой ответ, который приходил ей в голову, подразумевал бы, что она занималась сексом с Роном или Гарри. Малфой загнал её в угол, заставляя отстаивать размеры их пенисов.              Вот же чёрт.              Она решила не отвечать на подначивания и позволить пока этому придурку победить.              Пятнадцать минут.              Гермиона сняла пижаму, надела джинсы и джемпер и аппарировала в свою спальню. Малфой уже был там. В комнате горел свет, а его палочка опять лежала на книжной полке. Сами же книги снова оказались немного переставлены. Хорошо, что он читал магловскую литературу. Но ради бога! Почему нельзя ставить всё на свои места?              Теперь на полке всё вперемешку.              Он лежал к ней лицом, а его взгляд переместился ей за спину, куда-то в район стола. Гермиона обернулась и увидела свиток пергамента, которого раньше там не было. Гермиона метнулась к столу, чуть не подпрыгивая от восторга: наконец-то у них появилась хоть какая-то информация после самоубийства Долохова! Но, вспомнив, что должна казаться незаинтересованной, она села и подчёркнуто медленно развернула пергамент. Этот свиток был озаглавлен: Поместье Роули. Чертёж ни в коей мере нельзя было назвать полным, но он содержал довольно много любопытных подробностей и намного больше описаний оберегов и защитных чар, чем она могла предположить. Эти сведения будут невероятно полезны для рейда. Вообще-то, они будут иметь решающее значение.              И всё же, почему Роули?              — Я думала, ты сначала сделаешь план поместья Лестрейндж, — произнесла она, не отрывая взгляда от чертежа.              Он в ответ лишь усмехнулся.              — «Спасибо» было бы уместнее.              Она бросила на него беглый взгляд. Малфой был прав. Может быть, она переусердствовала с попыткой снизить его значимость для Ордена. Теперь, когда Долохов был мёртв, ситуация сильно изменилась, и Малфой, конечно, понимал, насколько они в нём нуждались.              — Спасибо, Малфой.              Он молча ждал, пока она изучит планы. На свитке было записано много ценной информации. Без сомнения, на основании этих данных Тонкс сможет спланировать рейд.              Гермиона краем глаза заметила, что её магнитола сдвинута, и это её очень заинтересовало. Если она нажмёт «Извлечь», окажется ли внутри диск? Если да, то какой именно? Как и в случае с книгами, она не хотела испытывать судьбу. Сейчас Малфой был вежлив. Он только что передал ей сведения о поместье Роули и мог сообщить ещё что-нибудь. Она не хотела всё испортить и боялась, что его поведение может стать прежним, агрессивно-враждебным.              — Ты умеешь вызывать телесный Патронус.              Его слова вырвали её из размышлений. Гермиона наконец-то оторвалась от пергамента. Он не спрашивал, просто констатировал факт. Малфой всё видел сам, когда она передавала сообщение Гарри.              — Да. С пятого курса.              Она достала палочку, произнесла заклинание, и на лице Малфоя отразилось удивление, когда он увидел, как её серебристая выдра с искрами света сорвалась с кончика палочки и несколько раз облетела комнату. Гермиона махнула рукой, позволив выдре рассеяться.              Малфой приподнялся, принимая вертикальное положение.              — Научишь меня.              Это был приказ.              Возможно, ей следовало бы обидеться на его тон. Но Гермиона понимала, что этой фразой он признавал, что в чарах она лучше, по крайней мере, в этих. На её глазах происходило невиданное: чистокровный просил у маглорождённой не просто помощи, он просил научить его магии!              Более того, он показал свою уязвимость и теперь компенсировал это тем, что пытался ею командовать.              Забавно...              Может быть, пока она будет его обучать, он продолжит рисовать им чертежи поместий. Уж лучше так, чем он снова заведёт речь о помиловании, которого она не могла гарантировать и не знала, как долго он станет терпеть её оправдания. Гораздо проще пропустить мимо ушей его повелительный тон и научить его заклинанию. Тем более, умение Малфоя создавать Патронус не несло никакой опасности для Ордена. Если подумать, это была отличная просьба, учитывая все обстоятельства.              Вот только ему понадобится палочка.              Она с опаской посмотрела на книжную полку, где покоилась палочка из боярышника. Он, должно быть, понял ход её мыслей, потому что с усмешкой добавил:              — Полагаю, что честного Малфоевского будет недостаточно, чтобы гарантировать твою безопасность от моих гнусных умыслов?              Гермиона покраснела от того, как он произнёс эту фразу про «гнусные умыслы», и он ухмыльнулся шире. Если отбросить невыносимость Малфоя, эта просьба отличалась от всего, что он требовал ранее: помилования, информации… И если Гермиона возьмётся его учить, то это поможет наладить доверие между ними как между шпионом и куратором. Потому что только что он признал свою уязвимость и попросил её о помощи.              Если она сможет научить его, он станет больше ей доверять.              — Вовсе нет, — Гермиона встала и оглядела комнату. — Подожди, — она постучала пальцем по подбородку. — Мы сможем всё устроить.              Он следил за ней взглядом, пока она закрывала дверь в спальню, раздумывая над тем, как безопаснее для себя организовать его обучение. Гермиона установила Антиаппарационный барьер, отрезав свою комнату от мира. В небольшом ограниченном пространстве это оказалось не так сложно. У неё не было опыта выставлять такие огромные защитные купола, которые использовались во время рейдов. Наконец, она наложила на себя длительное защитное заклинание от чар для пущей уверенности.              Гермиона не считала, что в этих предосторожностях была необходимость, по крайней мере, пока она будет учить его Патронусу. Очевидно, что он сам был очень заинтересован. Но не зря Тонкс учила её быть начеку и всегда предполагать враждебный настрой и скрытый умысел. В любых обстоятельствах.              Он мог наладить их взаимопонимание, чтобы притупить её бдительность. Чтобы она не возражала, что он будет использовать палочку. И тогда он смог бы напасть.              Гермиона не думала, что он на самом деле решил напасть на неё, но ей стоило вести себя так, словно она была к этому готова.              — Хорошо, — сказала она, указывая на его палочку, — обучение потребует времени, и, скорее всего, с первого раза ничего не получится. Так что давай приступим прямо сейчас. Думаю, что основы ты знаешь. Подумай о каком-нибудь счастливом воспоминании и произнеси заклинание. Давай посмотрим, что у тебя получается.              Она отступила на шаг, чтобы немедленно проклясть его, если обнаружится, что он колдует что-то помимо Патронуса.              Малфой взял палочку и произнёс заклинание. Гермиона отметила, как напряглись и заиграли мышцы на его предплечьях. С палочки Малфоя сорвалось серебристое дымчатое облачко и быстро исчезло. Типично для тех, кто только начинал изучать Патронус. Этого Гермиона и ожидала.              Малфой очень выразительно посмотрел на неё, как бы говоря: «Видишь?»              Ей было интересно, как много он практиковался до этого момента.              — Что ты вспоминал?              Он изучающе посмотрел на неё, неуверенный, стоит ли делиться с ней чем-то настолько личным. Но, должно быть, решил, что совет может оказаться полезнее возможного риска.              — Рождественское утро с семьёй. Мне подарили первую метлу.              — Ты вспоминал о том, как получил подарок? — Гермиона постаралась, чтобы насмешка в её голосе не звучала так явно. Неужели он действительно был настолько избалованным и примитивным? Но это же Малфой. Элита чистокровного фанатизма. О чём она только думала? Конечно, именно таким он и был.              Малфой покачал головой.              — Нет, это воспоминание связано с отцом. Он предвкушал, как научит меня летать. И я был счастлив и хотел поскорее приступить и… — он заколебался, наблюдая за её реакцией на свои слова. Гермиона постаралась сохранить максимально нейтральное выражение. Ему явно было неловко говорить о своём воспоминании. — И побыть с отцом.              О!              Гермиона внутренне отчитала себя за то, как поспешно сделала выводы насчёт Малфоя. Даже хулиганам были не чужды проблемы отцов и детей. У любого, кому Люциус Малфой пришёлся бы отцом, возникли бы такие проблемы. Возможно, именно поэтому он и стал Пожирателем смерти. Гермиона прониклась к нему глубокой симпатией и сочувствием, но знала, что он отреагирует неадекватно, если она как-нибудь попытается эти чувства выразить.              Должно быть, ему действительно хотелось научиться Патронусу, раз он рассказал что-то столь личное. Это также было своего рода тестом. Если она использует эту информацию против него, то полностью потеряет его доверие. И они вернутся к взаимной вражде.              — Попробуй ещё раз. Сосредоточь эмоции на отце, — предложила она. — Не на метле.              Он так и сделал, и вспышка, сорвавшаяся с палочки, стала ярче. Она даже заметила появившиеся тени на костяшках пальцев. Но всё же недостаточно яркой, чтобы превратиться в Патронус. Она вспомнила, сколько проблем было у Гарри, когда он на третьем курсе учился его вызывать, и как трудно ей самой далось это заклинание на пятом. Гермиона наблюдала за сосредоточенным лицом Малфоя, пока тот вычерчивал палочкой нужные движения и произносил заклинание. Свет и тени играли на его лице, обрисовывали нос, ложились на щёки и подчёркивали изгиб челюсти.              Гермионе надоело просто стоять и смотреть, как он снова и снова пытался вызвать заклинание, и она села в кресло, держа палочку наготове. На лбу у Малфоя от усердия выступила испарина, а щёки слегка покраснели от упорства, с которым он взмахивал палочкой при каждом новом заклинании. Время от времени он проводил рукой по волосам, которые то и дело лезли ему в глаза. Наконец те оказались зачёсанными назад и слегка влажными от всех его манипуляций.              Стоило признать, что он вошёл в раж. Патронус был сложным заклинанием, даже многие взрослые волшебники не могли его вызвать. Но Малфой не хотел так легко сдаваться и прекращать попытки. Гермиона терпеливо наблюдала за ним, но прогресса так и не увидела.              Для вызова Патронуса не подходило любое счастливое воспоминание. Пропустить через себя и направить в палочку получалось только такое из них, в котором были очень сильные эмоции. Она не сомневалась, что Малфой делал всё правильно. Он был умным и грамотным волшебником, стоило это признать, хотела она того или нет. Значит, вся проблема заключалась в чистоте эмоций. Действительно ли это воспоминание было абсолютно счастливым?              Гермиона откашлялась, и Малфой выжидающе повернулся к ней. Она не знала, как выразить свои предложения, не задев его чувств. Она боялась, что он разозлится и всё бросит, поэтому теребила край рукава, пытаясь подобрать верную формулировку.              — Хватит уже мяться, Грейнджер. Выкладывай!              Она глубоко вдохнула, надеясь, что не обидит его своими словами.              — Твоё воспоминание действительно должно быть счастливым. Без примеси негативных эмоций. — Малфой озадаченно посмотрел на неё, и она продолжила уже чуть тише: — На память может влиять наше отношение к ситуации. То, из прошлого, или то, как мы смотрим на вещи сейчас.              Он опустил палочку и вздохнул. Значит, так и есть. Гермионе не нужно было объяснять ему что-то дальше. Он поражённо к ней повернулся. Ей стало жаль Малфоя, ведь даже его самые светлые воспоминания об отце были до такой степени запятнаны, что уже не являлись счастливыми. Может быть, из-за войны или из-за каких-то других сложностей в их отношениях.              — Какое у тебя воспоминание? — спросил Малфой.              Она сразу же счастливо заулыбалась, вспомнив о нём. Но стоит ли ей делиться им? Оно личное. Сможет ли он использовать полученные знания против неё? Нет, не сможет. И своим воспоминанием он уже поделился. Возможно, если она расскажет о своём, то Малфой поймёт принцип, и ему будет проще найти собственное подходящее воспоминание, такое, которое окажется достаточным для Патронуса.              — Как я научила Рона левитировать предметы.              Малфой крякнул, пытаясь сдержать смех, а затем прикрыл рот рукой. Гермиона зачарованно наблюдала за тем, как он зажмурил глаза, пока его ноздри и щёки раздувались. Создавалось ощущение, что он вот-вот лопнет. А потом он вдруг громко расхохотался. Гермиона смотрела, как он согнулся от смеха и держался за колени, а его плечи тряслись не переставая. Она никогда раньше не видела, чтобы он смеялся. По крайней мере, не в таком смысле. Это был не издевательский смех. Он не хотел её запугать. Напротив, в его смехе звучало чистое, неподдельное веселье. Так он мог бы смеяться с друзьями. Его хохот разносился по комнате, а она сидела в кресле и не понимала, что же именно он нашёл настолько забавным.              — Это грубо, — заметила она, не особо расстроившись. — Над твоим счастливым воспоминанием я не смеялась.              Несмотря на то, что Малфой всё же рассмеялся, Гермиона помнила, как он старался сдержаться, чтобы не смущать её. Он так отчаянно пытался не засмеяться, но, по-видимому, что-то забавляло его сильнее, поэтому его попытки с треском провалились. У неё даже не хватило духу разозлиться на него, потому что она видела, насколько смех был непреднамеренным.              В этот момент ей было просто любопытно, что же он нашел таким смешным.              — Только… — выговорил он слегка хриплым голосом, вытирая глаза, когда смех начал стихать. — Только у такой заучки, как ты, самое чистое и счастливое воспоминание могло быть о том, как правильно взмахнуть палочкой и сказать Левиоса.              Его смех становился всё тише, пока он, наконец, не взглянул на неё с насмешливой серьёзностью на лице. Единственным признаком того, что полминуты назад он истерически хохотал, было случайное подрагивание губ.              О.              Ладно, она могла признаться, что подобный взгляд на ситуацию был забавным. И у него могло сложиться о ней именно такое мнение. Малфой неверно истолковал значение её воспоминания, основываясь на своих предубеждениях, точно так же, как она неверно истолковала его воспоминание, основываясь на своих предубеждениях о нём.              — Ну, счастье состояло не в этом, — в свою защиту пояснила она. — Хотя верно выполненный взмах палочкой стоит всех галочек в блокноте заучки, — пошутила она.              Его губы тут же сложились в коварную улыбку.              — Тебя возбуждают правильные движения палочкой?              Она стремительно покраснела, а его ухмылка стала только шире. Она имела в виду совсем не это.              — Нет, — нахмурилась она.              Он скрестил руки на груди и повернулся к ней с той же дерьмовой ухмылкой на лице.              — Итак, значит, ты против правильной техники?              Она ущипнула себя за переносицу и раздражённо вздохнула, пока он смеялся над её смущением, радуясь своей победе. Снова.              — Знаешь, ты можешь проваливать отсюда к себе домой и теребить свою чёртову палочку, пока она не отвалится!              — Ладно, Грейнджер, — сказал он с последним одиноким смешком. — Я постараюсь хорошо себя вести.              Гермиона сердито на него посмотрела. Дьявольский блеск его глаз безоговорочно указывал на то, что он точно не будет хорошо себя вести. От этой ухмылки желудок Гермионы подпрыгнул и сделал кульбит.              Она вздрогнула. Это было неправильно. Она не должна так на него реагировать.              — Итак, что там с твоим воспоминанием о том, как ты учила Уизела? — весело напомнил он.              — Так, — взволнованно сказала она, стараясь не замечать, как ей нравились такой игривый прищур его глаз и улыбка. Гермиона взяла себя в руки и вернулась в режим обучения. — Дело было не в самом заклинании или в том, что я кого-то учила, а в обстоятельствах. Рон долго пытался освоить эти чары. А потом в Хогвартс забрёл тролль, помнишь?              Он кивнул.              — Я была одна и без палочки в туалете для девочек, когда туда ворвался перепуганный тролль. Я пыталась спрятаться, а потом вбежали Гарри и Рон, чтобы помочь мне…              — Уизел и очкарик снова спасли положение? — насмешливо фыркнул он.              — Нет, каждый из нас внёс свою лепту, — возразила она.              Он закатил глаза.              — Мне рассказывать или нет? — огрызнулась она.              — Мои извинения, мисс Грейнджер, — извинился он с насмешливым поклоном. — Пожалуйста, продолжайте.              Ей на мгновение вспомнилось, как он точно так же склонился перед ней в облачении Пожирателя смерти, пропуская её в комнаты Слизерина.              Чертовы аристократы и их идиотские замашки.              Гермиона вздохнула и продолжила:              — Только в тот момент мне удалось научить Рона этому заклинанию. Он поднял дубинку в воздух, сбросил её на голову троллю и вырубил его, — объяснила она. Малфой слушал молча, крутя в руках палочку, поэтому она продолжила: — Счастье было не в том, что мы победили тролля, и не в том, что Рон впервые успешно выполнил Вингардиум Левиоса. Этот момент положил начало нашей дружбе. Моей, Рона и Гарри.              Малфой кивнул и задумался, словно перебирал свои собственные воспоминания и пытался найти что-то похожее.              — И ещё… — она сделала паузу. Малфой внимательно слушал. Ну, сегодня он сам напросился! Поэтому она не станет извиняться за следующие слова: — Это дало мне почувствовать, что я действительно принадлежу волшебному миру. Из магловской среды я попала в совершенно другую реальность, у меня тогда не было друзей, родители никак не могли подготовить меня к тому, что ждало меня в школе. Волшебный мир был мне абсолютно незнаком, и я была предоставлена самой себе. Их дружба оказалась… оказалась всем для меня.              Малфой с любопытством разглядывал её, переваривая рассказ. Она ждала, что он что-нибудь скажет. Хоть что-то. Но он молчал. И Гермиона решила говорить дальше, чтобы сменить тему.              — Итак, отсюда выходит, что дело не только в самом воспоминании, но и в том, что с ним связано, что оно обозначает и к чему ведёт. Вот моё сильное, чистое и счастливое воспоминание.              — А что происходит, когда ты злишься на Шрамоголового или Уизела?              — Шрамоголового? — переспросила она, приподняв бровь.              Он с ленивой улыбкой пожал плечами. Гермиона решила, что ему лучше не знать, какие прозвища придумали для него Гарри и Рон.              Если отбросить глупые дразнилки, то он поднял интересный вопрос.              И вполне обоснованный.              — Такое было на шестом курсе, — ответила Гермиона. — С одним из них мы серьёзно повздорили. В тот раз ссора не повлияла на Патронус, потому что воспоминание всё ещё делало меня счастливой. — Она подумала ещё немного. — Возможно, всё дело в степени моей злости на них, или насколько преданной я бы себя чувствовала.              Он на мгновение задумался над её ответом.              — Что, если один из них умрёт? Или даже оба?              Ещё один хороший вопрос, и очень важный в их тёмные времена. Малфой был проницательным, он смотрел в суть дела. Она предполагала, что узнает ответ на этот вопрос, если окажется права в своих предположениях насчёт Гарри.              Совершенно неожиданно запекло глаза, она поняла, что вот-вот расплачется. Гермиона попыталась сглотнуть образовавшийся ком в горле, но её голос всё равно прозвучал надломленно:              — Я не знаю.              Малфой наблюдал за ней, пока она изо всех сил старалась сдержать слёзы, которые почти выступили, а затем быстро отвернулся, возможно, смутившись её реакцией. Он вытянул палочку и снова произнёс: «Экспекто Патронум». Света стало больше, и он горел ярче и даже продержался в комнате дольше, но всё же он так и не стал Патронусом. Малфой попробовал ещё раз, но результат был тот же.              Он разочарованно зарычал.              — У тебя обязательно получится, — мягко сказала она, вытирая слёзы. — Мне потребовалось много времени, чтобы научиться. И он сможет защитить тебя от дементора. Может быть, даже двух.              Он пристально посмотрел на неё.              — Не разыгрывай из себя заботливую мамочку и не говори со мной как с недоразвитым.              Гермиона закатила глаза. Ну и что прикажете с ним делать?              Малфой попытался вызывать Патронус ещё раз, но успехом это не увенчалось. Она откинулась в кресле и потянулась, пока он упражнялся. Серебристые вспышки завораживали, создавали узоры бело-голубого света на его лице, шее и руках. Гермиона наблюдала за тем, как он раз за разом терпел неудачу.              — Может быть, сделаешь перерыв? Можем перекусить или выпить чаю.              Малфой повернулся к ней, на секунду прервавшись, а затем отрицательно покачал головой и снова произнёс заклинание.              Этот мерзавец умел усердно трудиться! Хотя зря она предложила. Малфой, должно быть, думал, что магловская еда превратит его кровь в слизь. Она представила, как гоняется за ним с домашним печеньем, пока он вопит от ужаса, так что ей пришлось прибегнуть к окклюменции, чтобы поскорее избавиться от этих эмоций и не рассмеяться.              И всё же, он рылся в её вещах…              Погрузившись в раздумья, она наблюдала за ним, пока Малфой изо всех сил пытался одолеть эти чары. Когда Гарри вызывал Патронус, он вспоминал, как впервые сел на метлу. У него не было счастливых детских воспоминаний, из которых получилось бы черпать необходимое для заклинания счастье. Полёты же не были ничем омрачены. Они несли с собой чистый восторг.              Гермиона наклонила голову, наблюдая, как Малфой взмахивает рукой. Она задавалась вопросом, сработает ли с ним то же самое. Ведь он тоже был ловцом и ему нравилось летать. Возможно, что его детские воспоминания, как и у Гарри, больше не казались счастливыми.              Стоит попробовать...              — Малфой… — нерешительно начала Гермиона. Он резко и раздражённо повернулся к ней. — Как насчёт того, чтобы вместо воспоминания о том, как ты получил свою первую метлу, вспомнить, как ты впервые полетел?              Его брови удивлённо приподнялись.              — Это хорошая идея.              Он отвернулся, чтобы произнести заклинание ещё раз, но не произошло абсолютно ничего. Теперь он не под тем углом держал палочку. Из-за раздражения его движения стали слишком резкими. Малфой так долго повторял одно и то же, что, кажется, потерял суть. Он произносил заклинание так часто, что упускал его смысл.              Было заметно, насколько напряжены его мышцы. Он хмыкнул, попробовал ещё раз. Ничего не произошло.              — Твоё запястье свело от усталости.              Он слегка улыбнулся, несмотря на разочарование.              — Грейнджер, моё запястье может работать столько, сколько нужно.              Гермиона мгновенно покраснела. Он когда-нибудь перестанет сыпать такими намёками?              Игнорируя реплику Малфоя, она встала, подошла к нему и, не раздумывая, взяла его за руку.              — Расслабься хоть ненадолго.              Когда его рука перестала быть такой напряжённой, Гермиона повела ею, демонстрируя правильное движение и верный наклон палочки.              Потом она вдруг очнулась, поняв, что именно делает, тут же отпустила его руку и отступила на несколько шагов. Она только что была к нему слишком близко. Трогала его. Держала его за запястье и прикасалась к мускулистому предплечью, на которое смотрела последние пару часов. Увеличив расстояние между ними, она робко взглянула на него. Малфоя тоже удивило, что она к нему прикоснулась.              Гермиона собиралась извиниться, но вовремя прикусила язык: это уж совсем дико. В конце концов, он сам попросил её о помощи.              Она ожидала какой-нибудь едкой реплики о том, что она грязная, или чего-то подобного, но Малфой никак не показал, что её прикосновение было ему отвратительным. Он даже не стал шутить насчёт движений палочки или о работоспособности своего запястья.              Вместо этого Малфой решительно поджал губы и повторил движение. Из его палочки вылетела белая сфера, которая, подрагивая, светилась, пока он держал палочку неподвижно.              У него почти вышло! И Малфой стиснул зубы, словно силой мысли мог заставить эти вспышки света сплестись в Патронус.              — Сбрось его и попробуй ещё раз, — проинструктировала она. Гермиона наблюдала за тем, как менялось его лицо, когда он погружался в своё воспоминание, произнося заклинание.              Снова появилась светящаяся сфера, которая, казалось, вот-вот превратится в Патронус и сорвётся с палочки.              — Ещё раз, — скомандовала она.              Он снова произнёс заклинание — тот же эффект. Потом ещё раз. И ещё. Он остановился и повернулся к ней. Одного воспоминания было недостаточно. Она должна помочь ему, чтобы он знал, на чём сосредоточиться.              — Малфой, погрузись в своё воспоминание. Что именно делает его счастливым? Это же не просто полёт?              — Я был хорош в этом.              Она кивнула. Как и у Гарри, но ему этого было недостаточно. Для Гарри этот момент стал подтверждением того, что он волшебник, как и её собственное воспоминание, когда она словно получила билет в новый мир. У Гарри же полёт ещё и значил побег от Дурслей, обретение новой семьи. В это же воспоминание он вкладывал эмоции от полётов с братьями Уизли во время его визитов в Нору, и эмоции от квиддичных матчей. Наконец, полёт у Гарри ассоциировался с отцом: тот был тоже в этом талантлив. Всё, что значил для него полёт, Гарри сливал воедино и вызывал Патронус.              Мало найти воспоминание, нужно ещё суметь чётко осознать, что оно для тебя значит.              — Но не в этом смысл твоего воспоминания. У тебя многое отлично выходит. — Малфой пристально посмотрел на неё, и Гермиона почувствовала, как по шее пошёл жар и залил щёки. Комплимент как-то сам собой сорвался с языка. — В нём должно быть что-то ещё, — продолжила она, не желая останавливаться на этом моменте.              Он нерешительно вздохнул.              — Отец мной гордился.              Она моргнула, глядя на него. Да. Определённо, у него есть проблемы с отцом. Он уже признался в этом раньше. Но должно быть что-то ещё. Малфой уже понял, что воспоминаний об отце недостаточно.              — Малфой, у тебя уже почти вышло. Должно быть что-то ещё, что ты почувствовал, когда впервые сел на метлу. Поэтому ты так далеко продвинулся с Патронусом. Ты можешь понять, что это такое? Сосредоточься на ощущениях.              Он провёл пальцами по волосам, почти мокрым от того, как напряжённо и долго он работал над сложным заклинанием. Он задумчиво посмотрел на неё и на некоторое время замолчал. Было что-то такое в его пристальном взгляде. Его глаза были чистыми и открытыми, он был на пороге своего первого Патронуса. Она никогда раньше не видела его таким, и это ошеломляло.              Его губы приоткрылись, и он резко вдохнул. Значит, он уже догадался.              Гермиона же ещё этого не поняла, но ей до смерти хотелось узнать.              Что сделало бы Малфоя, чистокровного предвзятого мерзавца, достаточно счастливым, чтобы он мог создать телесный Патронус?              — Свобода, — прошептал он.              Её глаза расширились, а дыхание перехватило. Всё, чего он хотел, — это свободы. Поэтому он и стал шпионом. Поэтому подвергал себя такой опасности. Полёт на метле давал ощущение свободы. Безграничной. Словно он не обязан служить Волдеморту.              В этот миг между ними что-то изменилось. Малфой уже знал, что она поймёт. Она и так знала, что он в ловушке. Что его семья в ловушке. Он же слышал её разговор с портретом Заклинателя змей в Хогвартсе.              — Вот и всё, Малфой. Теперь у тебя получится.              Вытянув палочку и решительно сжав челюсть, Малфой сделал глубокий вдох и произнёс заклинание.              Они оба наблюдали, как с кончика его палочки сорвалась мерцающая серебристая лиса и закружила вокруг них. На лице Малфоя отражался чистый восторг. В его серых глазах мелькали отблески Патронуса.              Гермиона отступила назад и скрестила руки на груди, наслаждаясь этим моментом. Она не могла поверить. Но она была очень рада за него. Гордилась им. На его лице играла глупая ухмылка — такой она не видела у него раньше, — когда лис прыгал по комнате, отталкиваясь лапами от стен. Вдруг он повернулся к ней с довольно озорным выражением на мордочке.              Лисёнок подпрыгнул и вскочил ей на голову, а потом уселся там. Гермиона посмотрела вверх. Зверёк наклонился и свесил голову, глядя на неё сверху вниз.              — Из твоих волос вышла бы хорошая нора.              За все эти годы она слышала от него достаточно оскорблений в адрес своих волос, так что эта фраза её не задела, да и в этот раз комментарий не звучал враждебно.              — Лис, — сказала она, констатируя очевидный факт, в то время как он просто помаргивал, глядя на неё.              — Нужно сказать, что я надеялся на дракона, — с улыбкой пожал он плечами. — Но лис мне нравится.              Гермиона насмешливо хмыкнула.              — Все надеются, что это будет дракон. Наверное, потому что хотят кое-что компенсировать.              — Туше, Грейнджер, — ответил он с мягким смехом, всё ещё глядя на лиса на её голове.              Лис спрыгнул, и Малфой с детским восторгом начал водить своего Патронуса по комнате. Он выглядел… Гермиона моргнула, глядя на него. В этот момент он был прекрасен. Блики Патронуса играли в его волосах и на лице, отражались мягким светом в глазах. Она никогда не видела его таким счастливым.              Гермиона вспомнила свои ощущения после первого телесного Патронуса.              Это воспоминание само по себе могло послужить отличным источником для заклинания. В этом смысле можно сказать, что петля замыкалась.              Гермионе было интересно, что бы сказал Малфой, если бы узнал, что для Патронуса он использовал то же воспоминание, что и Гарри. Тут она подумала, а что сказал бы Гарри, и с трудом смогла сдержать смех.              Малфой оглянулся на неё через плечо. Его лицо буквально излучало лукавство.              — Лучше, чем хорёк, правда?              У неё отвисла челюсть, и он засмеялся над её реакцией. Вот, ещё одна общая шутка с Малфоем. Тем более такая… Она не знала, что и думать, не то что сообразить ответ. Все их взаимодействие, связанное с Патронусом, разительно отличалось от того, к чему она привыкла. Она не знала, как реагировать на его смех, на его счастье или его самоуничижительный юмор.              Малфой был в таком хорошем настроении; Гермиона не знала, представится ли ей ещё настолько удачный момент, чтобы задать ему вопрос. А ей важно было знать. Накопилось так много любопытных фактов: он лежал на её кровати, рылся в её вещах, читал её книги, возможно, слушал музыку, а она только что держала его за руку. Она не говорила ничего раньше, боясь разозлить его, но больше не могла сдерживать своего любопытства.              — Малфой?              — Да? — рассеянно отозвался он, всё ещё водя лисёнка по комнате и ухмыляясь от уха до уха.              — Ты считаешь меня грязной?              Он медленно повернулся, и его рука опустилась. Чары рассеялись. Освещение в комнате снова стало тусклым. Малфой теперь опять выглядел настороженным, а его лицо приобрело серьёзность.              Веселье закончилось.              — По-моему, довольно ясно, что я так не считаю.              — Но раньше считал, — настаивала она, гадая, как он отреагирует.              Он оборонительно скрестил руки на груди и уставился на неё, обдумывая, будет ли отвечать на её вопрос. Возможно, то, что она только что научила его Патронусу, немного расположит Малфоя к беседе. Сегодня каждый из них признался другому в чём-то личном.              Через мгновение он ответил:              — Да.              Хорошо. Это было уже интереснее.              Ей стало интересно, как далеко получится продвинуться.              — Ты знаешь, кто изобрёл заклинание Патронус?              Он закатил глаза.              — Грейнджер, ты когда-нибудь бываешь не такой занудной заучкой? Мэри Солсбери. Она происходит из древнего рода…              — Нет, — сказала Гермиона, перебивая его и качая головой. — В этом ошибаются многие волшебники. Солсбери — магловская фамилия. Она была маглорождённой ведьмой и сама положила начало этой чёртовой линии своего чистокровного рода.              Он плотнее сжал челюсти, но ничего не сказал.              Гермиона взяла со стола свиток пергамента.              — Спасибо за чертежи, Малфой. Твой Патронус тебе подходит. Лис — хитрый и умный, он умеет выживать. Самый изворотливый зверь, даже коварный.              В его глазах снова появился намёк на веселье, которое теплилось в них несколько минут назад.              Гермиона покрутила палочкой. Ей до сих пор было радостно от прыгающего по комнате лисёнка. Она взмахнула палочкой и продолжила:              — С такими качествами тебе не обязательно компенсировать недостаток чего-то другого.              В уголках его губ заиграла усмешка, и Гермиона аппарировала.