У него нет цели. Изабель спасена из Подземного города, Фарлан тоже пристроен весьма успешно и готов защитить ее.
Каждый раз доводя свое тело до идеальной гладкости при помощи воска, Леви делает это совершенно бесцельно. И ему хочется забыть. Забыть, что цели не существует. Хочется по-прежнему думать, что секс с незнакомцами за деньги нужен ему для чего-то важного и значимого. Хочется верить, что мир, в котором он барахтался всю свою жизнь, все еще существует. Даже если это не так. Леви испытывает откровенную потребность быть значимым в этой реальности, полной людей, которым не пришлось обесцвечивать свои сердца ради того, чтобы продолжать свое существование. Ему хочется быть. И ничего более. Он хочет существовать. Быть полезным. Мягкие губы касаются загривка, крепкие руки обнимают за талию. Блондин трется членом об ягодицы Леви, дышать снова становится труднее. Аккерман говорит себе, что обязательно закроет глаза. Если он потеряет гордость, дав волю своим чувствам — запустится механизм самоуничтожения. А может он уже уничтожен. Превращен самим собой в пустоту. Скорее всего, так и есть. — Леви... — Что? — Я хочу тебя кое о чем попросить. — Посмотрим... И о чем же? Пальцами Эрвин касается основания члена брюнета. Его рука выглядит такой большой на фоне идеально гладкой промежности. Леви избегает взгляда и все-таки опускает веки. — Трахни меня. Аккерман открывает глаза и в тусклых зрачках мужчины находит то же самое, что и на прошлой неделе. Возможно, это существовало там на протяжении всех недель. Доведенную до непристойности потребность. Потребность забыться. Леви не отводит взгляд с внимательного взора, наблюдающего за ним через отражение. В нем вся та измученность, которую приносит жизнь. Брюнет начинает невольно вздрагивать от непрекращающихся прикосновений к члену. Ему не нравится смотреть в эти глаза. Но порой заглядывать в них в то же время так приятно. — Я не трахаю парней, Златовласка. — Разве нет? — Только Фарлана. Такого рода услуги я не предоставляю. — Почему? — Мужчины — грязные. Я испытываю к ним отвращение. — Я уже давно заметил, что ты любишь чистоту. Именно поэтому я подготовил себя очень хорошо. — Но это смехотворно. — Ты находишь мою просьбу смехотворной? — По сравнению с тобой, великан, я гребаный карлик.«А еще ты такой слабый, сопляк... Такой чертовски слабый!»
До ушей доносится смешок. Леви понятия не имеет почему этот ублюдок смеется. — Я никогда никому не позволял доминировать надо мной. Поэтому для меня это будет совершенно новый опыт, Леви. Я бы хотел... В глазах — снова тоска. Все вокруг начинает терять свои четкие очертания. Что-то внутри Аккермана скручивается змеиным клубком. — Ты уверен в том, что это поможет тебе забыться? Блондин кивает. Но ощущение, которое родилось внутри, теперь беспокоит Леви куда больше. — Кроме того... Ну... Почему бы и нет? — правая рука Эрвина движется выше от паха, пальцы проходятся по впалому животу и останавливаются на мерно вздымающейся от дыхания груди. Ладонь ложится на коже уверенно и широко, — сколько себя помню, я был фанатиком. На прошлой неделе ты скакал на мне верхом, лицом к лицу. Я никогда не делал этого ранее ни с кем другим. Вне зависимости от того, женщина это была или мужчина. Хоть я и думал о такой позе, я никогда не позволял ее себе. Никогда. Еще неделей ранее, когда Фарлан трахал тебя, я впервые увидел, как кто-то получает удовольствие. Мне нравилось видеть, как ты развлекаешься. Я бы хотел снова увидеть то же удовольствие и отторгнуть свой фанатизм. Леви хмурится. Его, признаться, очень интригует услышанное. Все мужчины — фанатики. Их фанатизм — это инструмент. Все мужчины, которые обычно платят ему, всегда делают вид, что Аккерман — типичный: невысокий андрогинный мужчина, которого можно трахнуть. Чаще всего они хотят, чтобы Леви притворялся послушным, милым, показывал мальчишеские повадки. Последнее — отвратительнее всего. Но клиент есть клиент. Леви всю жизнь приспосабливает себя, свой характер и свою внешность к требованиям своих посетителей — жалких свиней, которые боятся издать стон, считая, что это сделает их менее мужественными. Но впервые кто-то просит его сделать подобное. Впервые, если не считать Фарлана, который, по-правде, тоже испытывает такую потребность раз в столетие.«Но ты слабак!»
В этом-то и проблема. Леви слаб, он и сам знает это. Его сила соразмерна с утонченностью его внешности, а что можно взять от морального духа, который взращен в этих пропахших похотью и грязью стенах? Он бессилен, поэтому не имеет права быть лидером. Брюнет смотрит на Эрвина, смотрит в пустоту этих обесцвеченных глаз, что отражаются в зеркале. Он все понимает, он хочет быть полезным и сейчас. Искренне хочет, даже если никто и никогда его об этом не просил. Может быть, кто-то вроде него тоже способен на такие поступки? Может и он может сделать что-то правильное? Подмять под себя, а не быть вновь подмятым. — Ложись на кровать посередине и раздвинь ноги как можно шире. Я как следует тебя растяну. То есть... Чтобы не было больно. На губах блондина начинает сиять улыбка. Внутри от нее снова что-то затягивается тугим дискомфортным узлом. Смит делает все в точности так, как сказал Леви. Последний в это время разглядывает себя в отражающей вертикальной поверхности. Он слаб. Он — крохотный. Кто-то, наверное, даже назвал бы его неженкой. Леви никогда не понимал, по какому принципу это работает. Все эти качества, которые ему не довелось выбирать, он просто использовал в своих интересах, как те самые пресловутые инструменты. Хватался за каждую возможность, чтобы заработать немного денег на этих гребаных животных. Впрочем, чему быть — того не миновать. Несмотря на такую внешность, а может именно из-за нее — он может позволить себе быть сверху. Возможно, даже он обладает достаточными характеристиками для этого, но просто пренебрежительно относился к собственным способностям все это время. Кивнув собственному отражению, он понимает, что теперь узнает его в зеркале. Узнает самого себя. Через секунду Аккерман уже стоит к зеркалу спиной, еще парой секунд позднее забирается на кровать, держа бутылочку с маслом в руке и подползая к Эрвину на четвереньках. Тот, лежа на спине, послушно ждет с широко раздвинутыми ногами, которые для удобства придерживает ладонями.Такой огромный по сравнению с самим Леви. Почувствует ли он вообще что-нибудь во время секса? Брюнет садится, упираясь коленями в одеяло и сводит ноги Смита вместе. Следом увлажняет пальцы и направляет их к сжатому колечку мышц. Слишком тугие. Но приятные на ощупь. Эрвин и правда очень хорошо подготовился. Леви делает все так, словно растягивает сам себя, круговыми движениями понемногу расслабляя. В какой-то момент становится заметен румянец, который алеет на щеках блондина. Тот смотрит куда угодно, только не на происходящее. — От этого ты не потеряешь свою маскулинность, — говорит Леви. — Спасибо, что уточнил, — Эрвин все-таки переводит на него взгляд, снова улыбается. На лице отчетливо виднеется волнение, — от каких предрассудков мне еще следует отказаться? Аккерман приоткрывает губы и осторожно толкается кончиком указательного пальца внутрь. Смит делает глубокий вдох, видно, что не может сосредоточиться. Леви заботливо напоминает блондину о том, что нужно дышать размеренно, как можно глубже и спокойнее. — Быть мужественным... В чем вообще заключается мужественность? Занимаясь подобным ты не перестаешь быть мужественным, и уж точно не перестаешь быть самим собой, — он проталкивает палец глубже, пытаясь продолжать аккуратно массировать уже изнутри. Эрвин, или же Златовласка, также известный как этот мужчина, который все еще полон глупых стереотипов, откидывает голову назад, вздыхает неровно. К его щекам и шее начинает приливать кровь, — ты не дурак, Златовласка. Ты знаешь обо всем происходящем, зачем же обращаешь внимание на мораль, которую диктует этот свинарник? Почему позволяешь им контролировать свои суждения? Палец погружается внутрь на еще одну фалангу, через какое-то время Леви уже отчетливо может нащупать самую чувствительную точку — простату. Приходится еще раз напомнить, чтобы Смит следил за своим дыханием. — Это самое интересное рассуждение, которое я слышал за последние годы, Леви.., — произносит Эрвин между прерывистыми вздохами, которые звучат совершенно искренне, — твои слова заставляют шестеренки в голове крутиться. — Тогда ты и без моей помощи знаешь, от каких предрассудков тебе еще предстоит отказаться. Во время разговора Аккерман не останавливается, теперь он потирает нужное место внутри кончиком пальца, стараясь не касаться ногтем чувствительных стенок. Эрвин начинает извиваться. Эрвин. Леви устал называть его «Златовлаской». Сейчас, когда они стали действительно близки друг другу, он больше не относится к Смиту как к одному из своих клиентов. Больше не хочет называть его прозвищем, придуманным из-за внешней характеристики. — Ты так добр ко мне... Услышав это, Леви смотрит в глаза Эрвина. И чувствует, что начинает забывать. Забытье приходит к обоим. Оно уничтожает все то, что действительно должно быть уничтожено. Что для них значит секс? Что он приносит кроме возможности почувствовать, что между ними существует некая интимная, безмерно глубокая и искренняя связь несмотря на то, насколько несчастен каждый в отдельности? Что, кроме возможности отстраниться от внешнего мира на пару часов? Это мимолетное наслаждение, в котором можно без стеснения обнажить пустоту в сердце друг перед другом. Пытаясь не забыть об этом, Леви ввел палец уже на всю длину, устраиваясь удобнее чтобы двигать им в нужном темпе и направлении, в то время как Эрвин изо всех сил пытался сохранять спокойный темп дыхания. Двигая фалангами вперед и назад, Аккерман старался при этом как можно чаще достигать простаты и массировать ее как можно дольше. Блондин в скором времени начал стонать, и стоны эти были действительно правдоподобными. Пришлось признать, что Леви это даже тронуло. Почему же? Обильно поливая собственный член маслом, брюнет оставил несколько крупных капель на разработанных мышцах Эрвина, снова растирая несколькими пальцами и, придвинувшись плотнее, широко разводя его ноги. Толкнулся вперед, войдя головкой лишь наполовину... И лишь тогда понял, что нервничает. Леви перевел взгляд на лицо Смита. Да, сознание светловолосого мужчины снова погружается в этот сладкий туман, без сомнения. И сейчас это взаимный процесс. Теперь Аккерман может выкинуть из головы то, что он слабый. Что он совсем не такой, каким должен быть настоящий мужчина. Из памяти медленно стирается то, что Кенни бросил его за «недостаточность». Он никогда не сможет быть «достаточным», вне зависимости от того, как сильно и упорно старается. Исключение — эта ночь, которую он проводит с Эрвином, чьи чувства отражают его собственные. С тем мужчиной, который знает, что вода, как и в том пресловутом рассказе про рыбок, существует. Вода — единственная очевидная вещь среди этого беспорядка, который кто-то окрестил «Реальностью». Несправедливость, страх, наглая ложь, дискриминация — они не перестанут существовать, даже если люди используют неведение как инструмент, чтобы забыть об этом. Чтобы притвориться, что всего этого на самом деле не существует. Это то, чего человечество действительно достойно. Этой неправды. И иначе быть не может, учитывая то, что саму мерку правдивости устанавливают эти свиньи. Пошли они к черту. Все они. Леви удерживает ноги Смита на весу по обе стороны от своей талии. Стискивает зубы, делает глубокий вдох. — Не забывай правильно дышать, Эрвин... Я почти вошел в тебя. Мужчина кивает в ответ, а его образ плывет перед глазами. Возможно, в свою очередь блондин видит то же самое. Леви толкается снова, теперь уже сильнее, и Эрвин вскрикивает. Взгляды снова встречаются. Эта близость, в которой оба пробуют вещи, совершенно для себя и своего образа жизни несвойственные, практически невыносима. Именно это Аккерман видит в поблескивающих глазах напротив, в том, как мужчина сдвигает брови к переносице. Член входит до конца, и Леви снова выходит. Эрвин принимает эту игру и отводит взгляд, затем возвращает его, потом снова отводит. Он сжимается безумно сильно, и тепло, которое обволакивает возбужденную плоть внутри, в тысячу раз жарче, чем огонь камина или свечей. Словно палящее солнце. Брюнет продолжает двигать бедрами, подаваясь вперед и отстраняясь. Мелкие капельки испарины начинают образовываться на спине, груди и шее не только у него, но и у Смита. И это неудивительно, ведь оба испытывают одинаковые ощущения. В них горит идентичное пламя, которое начинает своими тонкими жгучими языками облизывать тела, что сливаются воедино на белых простынях кровати. Толчок. Еще один. Пальцами Леви сжимает талию Эрвина, смотрит в его глаза. Тот комок, который уже какое-то время сидел камнем в груди, наконец рассыпается в песок. Секс — это инструмент, выходящий за рамки денег. Благодаря ему Аккерман может удовлетворять свою способность к состраданию. Помощь. Помощь Эрвину — это также инструмент. Он дает Леви цель. А цель — это единственное, что нужно Леви для выживания. Движения теперь быстрые, но по-прежнему мягкие. В зеркале четко находит свое отражение бледная кожа на ягодицах, которые двигаются взад и вперед между более крупными ногами Смита. У кожи последнего более темный, более солнечный оттенок. Он улыбается, то и дело прикусывает нижнюю губу и жмурится, чувствуя каждое движение внутри. — Сильнее, Леви. — Это твой первый раз. — Неважно. Я хочу сильнее, хочу так, как тебе нравится... Сам Эрвин — это инструмент. Он помогает Акерману забыть, что он слаб. Это помогает ему принять то, что он ненавидит в себе больше всего. Его чертово бессилие. Причину, по которой Кенни оставил его. То, из-за чего он никак не смог помочь собственной матери. Вещь, по вине которой он сам стал гребаной проституткой. Все эти факты. Каждый из них. Каждый! — Леви! — голос Эрвина снова срывается на крик, но он честно старается расслабиться, чтобы член входил с меньшим сопротивлением. Правой рукой в это же время блондин надрачивает собственный член, твердый и покрытый переплетением тонких вен. Сегодня Смиту оставалось лишь ласкать себя. Мужчины уже не отрывали взгляда друг от друга ни на мгновение, в какой-то момент и вовсе показалось, что они разучились моргать. Эта связь слишком близкая, слишком тесная. Слишком. Именно та, которая нужна им обоим: убивающая одиночество, использующая секс в качестве инструмента. Та, из-за которой простая физиологическая потребность превратилась в связь. Прямо перед зеркалом в качестве свидетеля, Леви понял, что теряет контроль. — Сильнее! — начинает умолять Эрвин. Одна из его ног начинает дрожать безостановочно от перевозбуждения, другую Аккерман прижимает плотно к себе левой рукой. Рывки, которыми двигается бледная задница в отражении, становятся быстрее, жестче. Леви старается вбиваться как можно глубже, хочет найти тот угол проникновения, в котором сможет потереться головкой о простату. Так, доставляя Эрвину сильнейшее удовольствие, он сможет наконец выплеснуть все свои разочарования, всю свою боль. Это мерзкое чувство... Знание того, что тебя никогда не будет достаточно. Аккерман снова с силой сжимает зубы, когда волна жара обрушивается на него, словно обжигающая лавина. Он стонет, дышит уже через приоткрытые губы и дает волю слезам. Бедра двигаются быстро и сильно, насколько у Леви хватает сил, и это приносит самое непристойное наслаждение. Все это происходит на фоне вскриков, полных удовольствия, которые раздаются со стороны этого человека... Такого близкого и вместе с тем совершенно непохожего. В какой-то момент брюнет сам становится этим человеком. Они погружаются в эту адскую агонию вместе, притворяясь, что ничего, кроме этого, не существует. Протягивают друг другу руку помощи таким специфичным образом. Показывая свою истинную натуру сами превращаются в инструменты удовольствия. — Кончай, Эрвин. Давай же..! — Леви бросает взгляд на краснеющую головку члена блондина, а затем, когда сперма начинает извергаться крупными порциями, переводит взгляд на его лицо. Эрвин, кажется, начинает плакать, находясь в этом бреду, полном удовлетворения и явного наслаждения. Его сухие губы приоткрыты, а все естество вздрагивает. Великолепно. — Я тоже кончу сейчас.., — чуть слышно произносит Аккерман. Все тело из-за пота стало липким и влажным, а это напряжение парализует и изводит. Покалывание, рожденное возбуждением, чувствуется во всем теле. — Кончай..! И Леви делает это, делает последний резкий толчок, даже слишком старательный. Очнувшись после секундного провала, он чувствует, как по подбородку тонкой ниточкой стекает слюна. Он выходит из Эрвина, позволяя себе несколько секунд перед этим содрогаться, находясь внутри. Хочется быть уверенным, что в блондине останется все вплоть до последней гребаной капли. Тело больше не слушается, оно, слабое и выжатое, падает прямо на Смита. Сейчас Аккерману совершенно плевать на сперму, пот, слюну и масло. Он стискивает Эрвина в объятиях изо всех сил. — Ты так полезен.., — шепчет Леви, вне себя от удовольствия, которое все еще пульсирует в каждой клеточке. — Для чего? — раздается заинтересованно. — Для того, чтобы я почувствовал себя полезным... Теперь в накоплении денег нет смысла. Смысл исчез даже раньше, как только Леви покинул Подземный Город. Возможно, они с Фарланом действительно заработали достаточно, и теперь таверна может обеспечивать их жизнь на более легких условиях. Может торговать своим телом больше и правда не нужно. Однако, Леви все еще способен заниматься этим. Способен обеспечивать забытье Эрвину. И теперь сострадание становится мостом, ведущим к новым целям в, казалось бы, бессмысленной жизни.