— Дагер? Дагер, ты там уснула что ли? Открой дверь быстро!
Недовольный голос Грейс возвращает меня к реальности. Я вытираю ладонью со лба пот, сжимаю письмо в руке и открываю дверь. Ни слова не говоря, протискиваюсь мимо Грейс и сажусь на свою кровать.
— Что случилось?
— Не твое дело, — отвечаю я и смотрю в одну небольшую трещину на половой плитке.
Грейс ковыляет к кровати и садится напротив. Я не вижу, но чувствую, что она на меня смотрит.
— Слушай, Дагер, — говорит она примирительный тоном. — Мы друг друга терпеть не можем — это факт и причины нам обеим известны, но так уж вышло, что теперь мы с тобой напарники. Я не знаю, чем мы конкретно будем заниматься, но предполагаю, что нам придется при некоторых обстоятельствах прикрывать друг другу спины. Поэтому, мне кажется, нам стоит начать устанавливать доверительные отношения. Тебе так не кажется?
Я продолжаю молчать, но понимаю, что она права. Какой смысл в нашем тандеме, если я каждую минуту буду опасаться удара киркой в шею, а она ножом в бок? «Доверять друг другу» — это, конечно, сильно сказано, скорее, нам надо просто договориться. Кроме того, я чувствую, что если ни с кем не буду делиться своими опасениями и переживаниями, то просто сойду с ума. После того, что устроил Магнус, я с ним общаться не хочу, с Крестой мы едва знакомы, а Джоанна слишком легкомысленна. Я ни в коем случае не собираюсь становиться Эллиот подругой, но она единственная, кто будет со мной подолгу рядом.
Я поднимаю на нее глаза. Эллиот вопросительно на меня смотрит.
— Кажется, но только временно, — говорю я. Губы Эллиот трогает легкая улыбка.
— Ну вот и хорошо, — говорит она. — Предлагаю потренироваться уже сейчас. Я вижу, что тебя что-то беспокоит. И это что-то кроется на этом клочке бумаги, который скоро в твоих потных ладонях придет в негодность.
Я перестаю мять письмо и закусываю губу.
— Может, ты расскажешь, что там написано? — продолжает Грейс. — Я болтлива только когда выпью, а здесь с этим большая проблема, так что…
Я протягиваю ей письмо. Она разглаживает его на коленях. Я вижу, как с каждой прочитанной строчкой ее лицо вытягивается, а бровь ползет наверх. Хмыкнув, она отдает его.
— Надо его сжечь, — говорю я и достаю из коробки зажигалку Лайм. Забегаю в ванную и поджигаю письмо вместе с конвертом. Удостоверившись, что все следы заметены, возвращаюсь в комнату. Грейс задумчиво потирает подбородок: на моей памяти, это в первый раз, когда она о чем-то крепко задумывается. — Ну и что скажешь?
— Я скажу, пожалуй, тебе две вещи, — серьезным тоном говорит Эллиот, отчего я начинаю чувствовать тревогу. — Первая: ты конкретно влипла. Они оба — и президент Койна, и мистер глава капитолийской разведки, — держат тебя за горло. Откажешься помогать Койн, она от тебя избавится: и без тебя здесь хватает агитаторов. А, чтобы это еще и звучало красиво, скажет что, ты действительно оказалась подосланной шпионкой. А чтобы тебя не грохнули, тебе придется выполнять команды повстанцев, а это само собой соотносится с гибелью лояльного Капитолию человека. В общем, ты в западне, но с выбором.
— Да ну? И каким же?
— Очевидно: быть с повстанцами или с капитолийцами.
— Да, только, учитывая обстоятельства, до Капитолия я вряд ли доберусь, — фыркаю я.
— Дистрикт-12 недалеко, — пожав плечами, говорит Грейс. — А он пока принадлежит Капитолию. Тебе достаточно выйти на главную площадь и проорать: «я Мирта Дагер — цепная собака Капитолия требую аудиенцию у мистера Сноу!». И все: тебя с радостью к нему проводят.
— Ну… допустим. А какая вторая вещь?
Губы Грейс растягиваются в пошловатом оскале. Она проводит кончиком языка по зубам и оценивающе на меня смотрит, как тогда в поезде.
— А второе: твой «до сих пор большой фанат» от тебя без ума.
— Что ты несешь…
— Нет, я серьезно: стал бы сын президента, глава капитолийской разведки, наверное, самой важной структуры страны, подговаривать
всех тебя не трогать? Он тебя безумно хочет и всячески тебе на это намекает.
— А мне на секунду показалось, что ты можешь быть серьезной, — раздраженно произношу я, ерзая на месте. — Но, знаешь, Хеймитч был прав: ты правда озабоченная идиотка!
Грейс заливается смехом. Я еле сдерживаясь, чтобы снова не набросится на нее.
— А я и не спорю, Дагер! — сквозь смех произносит она. — И я от этого кайфую. Потому что благодаря этому я понимаю, на что может пойти человек, ради своих желаний. Мужчины склонны идти на подвиги ради обладания женщиной, и я сейчас не про любовь. Нет, любовь — это светлое, нежное чувство, не требующее спешки, а вот вожделение — это импульсивный и страстный порыв. Знаешь, что бы я сделала, будь я на твоем месте. Я бы нашла выход из этой подземной тюрьмы, добралась бы до Дистрикта-12 и дала бы себя арестовать. Поверь мне: он придет за тобой тут же, но не потребует ничего. Нет, он отпустит тебя, а потом, когда с восстаниями будет покончено, придет к тебе, и ты сама ему отдашься, и будешь умолять, чтобы это произошло еще и еще, потому что вот эти послания, намеки — это все опий, который тебя травит. Ты сама не заметишь, как будешь от него зависеть.
Я, вся красная от злости, вылетаю вон из комнаты под аккомпанемент смеха Эллиот. Чокнутая дура, видать, совсем помешалась без своего опия и мужского внимания. Я иду, куда глаза глядят. Люди вокруг обходят меня стороной и неприкрыто пялятся: наверное, все еще думают об интервью Берглинда и Катона. И все же Эллиот, если не считать ее последний монолог, подтвердила мое опасение: я в ловушке, именно я, больше никто другой. Вряд ли Сноу писал еще кому-нибудь такие письма. А вдруг писал? Но уговор у него был с нашим дистриктом. У Курта сейчас ничего не узнать, а разговаривать с Магнусом нет никакого желания. Тут я осознаю, что у него дома осталась семья. Интересно, что с ними сделали? Впрочем, он сам виноват. Вот пусть мучается теперь.
Я осматриваю коридор и вижу железную дверь с надписью: «Техническая лаборатория». Я настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как поднялась на несколько этажей вверх. Охраны у двери нет, и я решаю зайти. Внутри находится только Бити Литье, который поднимает на меня глаза, едва дверь закрывается.
— О, мисс Дагер. Проходите, пожалуйста, — он жестом приглашает меня сесть за единственный свободный от разного хлама, железяк и бумаг стол. Сам же подъезжает ко мне на стуле на колесиках. — Как вы себя чувствуете?
— Неплохо, — со вздохом отвечаю я, чем сдаю себя с потрохами. Мужчина участливо улыбается.
— Все образуется, вот увидите. Я сейчас работаю над одной вещью, которая вам очень пригодится, но кое-что я сделал уже сейчас. Секунду.
Пока он говорил, его грустные глаза загорелись, а на губах заиграла немного безумная улыбка. Глядя на то, как он проворно маневрирует на стуле между столов и станков, я поражаюсь, насколько все эти чудаковатые ученые из Дистрикта-3 похожи. На ум сразу приходят Джерри и Лесли: в жизни ничего из себя не представляющие, но как только разговор заходил о технике, так они становились другими людьми.
Бити возвращается, держа в руке продолговатый кейс из черной кожи, на крышке которого серебром выбит логотип Свободного Панема.
— Здесь, в Тринадцатом, подобное украшательство сочли бы лишним, но я подумал, что стоит добавить немного красоты, поскольку, этот кейс будет принадлежать девушке, — Бити открывает серебряные замки и открывает крышку.
Я не могу сдержать восторженный вздох: внутри обнаруживается с несколько десятков самых разнообразных ножей. Кажется, что здесь есть все существующие виды. Все рукоятки прорезинены, клинки сделаны из черной стали, а лезвия — я думала, мне показалось, — отдают красным и желтыми цветами. В секретном отсеке в крышке также находятся два боевых кинжала, на рукоятках которых выбита золотом римская цифра «два».
— Я подумал, что вам нужно, чтобы что-то напоминало о доме, — поясняет Бити, замечая, что я провожу пальцами по рукоятке кинжала. — Если хотите, я могу убрать.
— Нет-нет, все замечательно, — выдыхаю я. — Бити, они изумительны. — Старый ученый улыбается еще шире.
— Это еще не все, — заговорчески произносит он и поднимает за тонкие ремешки еще один скрытый отсек. Там обнаруживается несколько ампул с разноцветными жидкостями и порошками, пара шприцов и несколько игл для них. — Зеленые — это яд, синие — снотворное, красный порошок — воспламеняющееся вещество. Лезвие будет гореть, но не испортится. Яд и снотворное можно нанести на кончик только некоторых ножей, я их пометил буквой «Х». Порошок — на что угодно. Кроме того, у кинжалов есть специальный переключатель, который накаляет лезвие: это позволит прорезать метал.
— Их сделала Хоуп Литтл так? — не удержавшись, спрашиваю я.
Улыбка сползает с лица Бити, он вновь превращается в измученного пожилого мужчину.
— Их сделал я по ее чертежам. Она оставила их мне, прежде чем уйти на Игры, — произносит он безжизненным голосом.
Я вижу, что воспоминания о мертвой воспитаннице приносят ему боль, но не могу не задать вопрос, который меня довольно долго мучает.
— Что было в том послании? Это же вы его отправили?
— Я написал, что мы смогли пробить киберзащиту арены, и чтобы она на следующем уровне вам удалила следящие устройства. Я думал, что мы быстрее обойдем защиту, но их программисты ее усилили. Хоуп помогла нам найти брешь прямо на арене. Она это делала, пока дежурила. Когда мы поняли, что защита ослабла мы смогли перевести вас на тестовую арену. Она была нестабильна, нужно было торопиться. Как я понял, распорядители ничего толком не поняли, подумали, что сбой произошел автоматический.
— Нет, — говорю я. — Они подумали, что это Хоуп виновата. Они подстраивали все так, чтобы она умерла.
Бити дрожащей рукой снимает очки и трет глаза.
— Почему она спрыгнула? — спрашиваю я. — Я же могла ее спасти.
— Хоуп была очень нервной после своих Игр, — поясняет Бити. — Врачи в Капитолии не занимаются психикой, только внешностью, а у нас с медициной все было не очень, хотя мы поставляли в Капитолий большое число приборов и лекарств в том числе. Хоуп жила со мной рядом в Деревне победителей, и я часто ее навещал. Когда умерла ее мать, так она совсем пала духом. Я сделал ее своей ассистенткой, чтобы хоть чем-то отвлечь, но она все равно подсела на морфлинг. Периодически, она будто приходила в себя, а потом все повторялось. Ну вы помните, в поезде. Я думаю, она просто устала бороться. Так было всегда: пока я рядом, она еще цеплялась за жизнь, но когда оставалась одна…
— Вы не виноваты в ее смерти, мистер Литье.
— Нет. Только я виноват. Если бы я с ней был рядом, она осталась бы жива.
С этими словами Бити довольно резко захлопывает кейс и вместе с ним отходит к другому столу, встав ко мне спиной.
— Когда закончу одно приспособление, я вам все отдам. Передайте, пожалуйста, мисс Эллиот, чтобы она вечером зашла ко мне. Спасибо.
Стало понятно, что разговор закончен. Я выхожу в коридор. Настроение упало ниже плинтуса. Я думаю, чем себя еще занять, чтобы совсем не впасть в депрессию. До обеда еще больше часа, в комнату возвращаться не хочется. Госпиталь!
Я иду по коридору в поисках указателя. В голове все еще крутятся слова Бити: «В Капитолии не занимаются психикой». Но я ведь получала психиатрическую помощь от доктора Каста. Да, он пичкал меня по собственному незнанию психотропными таблетками, но разговоры с ним были вполне искренними, и он явно пытался мне помочь. Может, мы правда единственный дистрикт, к которому Капитолий относится с уважением? Это логично: мы обучаем миротворцев, но не все же этим занимаются. У нас много строителей, шахтеров: вполне обычные профессии, как и в других дистриктах. Я вспоминаю рассказ Грейс о ее братьях. Капитолий не выполнил своего обещания, и Эллиот свихнулась так же, как и Хоуп. Жизнь Энни Кресты тоже была не подарок: я помню, как о ней отзывался Каст на моем суде, да и сейчас она вся дерганная. Но, это скорей всего, из-за смерти Финника. А что же Джоанна? Она не кажется какой-то зашуганной, даже наоборот. Надо бы у нее спросить, а потом узнать у… Я резко останавливаюсь и облокачиваюсь боком на стену.
Больше спрашивать не у кого. Остались только недобитки из Второго, Третьего, Четвертого, Седьмого и Двенадцатого. Больше никого нет, нет свидетелей. Я ловлю себя на мысли, что начинаю сочувствовать другим дистриктам. Неудивительно: ведь я теперь за революционеров. В голове вновь всплывают строки из письма Луция Сноу. Нет, Грейс не права, дело не в сомнительном обожании, дело в ребенке. Он все знает и может, действительно, не хочет, чтобы я погибла. Ведь я из Дистрикта-2: самого любимого дистрикта Капитолия.
Я начинаю складывать пазл. Луций Сноу — глава разведки: теперь понятно, откуда он черпает знания. Те люди, которые брали у нас интервью перед Играми, это были его люди. Он хотел, чтобы весь Панем услышал правду, он специально подчеркнул всю нашу значимость. Он хотел, чтобы
я лично в этом убедилась. Я вдруг понимаю, что мне хочется с ним поговорить, но тут же, будто рядом, раздается смех Грейс Эллиот со словами: «я же говорила, ты сама к нему придешь».
Я отталкиваюсь от стены и иду дальше твердым шагом. У меня одна цель — спасти мужа и отправиться домой. И если Койн обещала, значит я стану ее цепной собакой и буду выполнять любые ее приказания. Но чего я точно не буду делать, так это допускать излишнего кровопролития: запасной план всегда должен быть.
Плутая по бесконечным коридорам, мне все же удается найти госпиталь, под который отвели целый этаж. Я уже тянусь к ручке, как осознаю, что не знаю, как задать свой вопрос. Меня до сих пор смущают подобные разговоры. Взяв себя в руки, я захожу внутрь. Вся решимость спадает, когда женщина, сидящая за столом рядом с входом грозно спрашивает, что мне нужно. К моей радости рядом проходит доктор, который занимался моей рукой. Он тут же засыпает меня вопросами, не давая мне вставить ни слова. Наконец, я отвожу его в сторонку и объясняю цель визита. Он понимающе кивает и отводит меня в самый дальний кабинет, где сидит нужный специалист.
После довольно неприятной процедуры осмотра и череды откровенных вопросов, женщина-врач отходит к шкафчику и роется в лекарствах. Я напряженно слежу за ее движениями. Возвращается она с пачкой таблеток и начинает расписывать, что и в каком порядке принимать. На вопрос, понятно ли мне, что делать, я бездумно киваю, но, спохватившись, спрашиваю, зачем это все нужно. Женщина слабо улыбается.
— Ну как же: вы же хотите, чтобы беременность шла успешно? Принимайте все по инструкции и все будет хорошо.
До меня не сразу доходят ее слова. Я, как в тумане покидаю госпиталь и с глупой улыбкой до ушей иду обратно в свой жилой отсек. Люди сторонятся меня еще больше: наверное, счастливая я им кажусь страшней.
Я распахиваю дверь и застою Грейс, которая явно не ожидала, что я так громко заявлю о себе. От неожиданности из ее рук падает рамка с фотографией. На стекле образуется трещина. Она быстро поднимает ее прижимает к груди, словно я собираюсь ее отнять. Я недоумевающее смотрю на нее и иду к кровати. Грейс следит за мной волком. Она быстро задирает матрас и прячет фотографию.
— Эллиот, — говорю я. — Ты говорила о доверии, поэтому не прячь от меня ничего, я все равно не буду смотреть.
— Я просто не знаю, куда ее деть, даже тумбочки нет…
Мы долго смотрим друг на друга.
— У тебя намного больше вещей, — с нотками зависти и укора говорит она. — Каюсь, я заглянула. Но так, мимолетом.
— Я тоже, — говорю я. Девушка одобрительно кивает. — Вещи не мои, они… принадлежали моим друзьям, победителям из дистрикта. Из моего только браслет — подарок мужа.
— А у меня только фото и медальон, — Грейс достает из-за пазухи небольшое украшение из потертого серебра. — Можно посмотреть альбом?
— А ты мне дашь фотографию?
Грейс усмехается. С минуту подумав, она вытаскивает фотографию из разбитой рамки и протягивает мне, я в свою очередь отдаю альбом. Фотография оказывается цветной и очень потертой, будто ее часто складывали или мяли. На ней, на фоне какого низкого дома, запечатлены трое молодых людей: двое парней и девушка, которая стоит между ними. Я не сразу узнаю Грейс: здесь, в простом синем ситцевом платье, чуть ниже колена, она выглядит совершенно другой. На вид ей лет шестнадцать-семнадцать, светлые волосы аккуратными локонами струятся по плечам, яркие зеленые глаза блестят, а на губах играет самая счастливая улыбка. В руках у ее братьев — а то, что это они сомневаться не приходиться: настолько вся троица похожа друг на друга, — сжимают в руках по кирке и тоже улыбаются, как сестра. Они оба очень плечистые, короткостриженные, одеты в простую рабочую форму.
Я, не поднимая головы, смотрю на Грейс, которая с интересом листает альбом. Как же сильно на нее повлияли Голодные игры и горе: ничего общего с этой милой девушкой с фотографии.
— У тебя симпатичные братья, — тихо произношу я. Грейс улыбается.
— Да, они были первыми красавцами в нашем районе. Третий, самый младший, нас сфотографировал: он сам не очень любил это дело. Мне здесь всего шестнадцать, представляешь? За два года до Игр, и за год до бунта в дистрикте.
— Ты тоже весьма ничего, красивая. Наверное, за тобой парни в очередь выстраивались, — говорю я, специально затронув ее любимую тему, чтобы она отвлеклась. Это срабатывает. Грейс похотливо улыбается и расстегивает первые три пуговицы рубашки (водолазку она решила не носить), демонстрируя свою обожженную и расцарапанную кожу.
— А сейчас что, я стала хуже выглядеть? — с придыханием спрашивает она.
— Если только чуть-чуть, — в тон ей отвечаю я. Грейс посмеивается.
— Ты со мной заигрываешь, Дагер? Твои намеки меня очень возбуждают.
— Боги упаси, Эллиот, я даже об этом думать не могу.
— Хотя да: куда мне до твоего влиятельного поклонника из Капитолия…
— Заткнись…
Грейс смеется и протягивает мне альбом.
— Какие же у вас все-таки красивые парни-трибуты, — говорит она. — Одни Курт с Магнусом чего стоят. Такие обаятельные, с жгучим взглядом. Как жаль, что я не жила в то время в Дистрикте-2.
— Тебе ж вроде бы нравятся большие и крупные?
— Да, но эти двое просто свели меня с ума. Здесь, в Тринадцатом, с мужиками вообще какая-то напряженка. Все меня шарахаются, а выглядят так будто вот-вот коньки отбросят. Мне кажется, если я кого-нибудь из них попробую оседлать, тот тут же раздроблю им бедра. Хотя, военные у них ничего: видела парочку. Может, мне заняться нашим полковником Боггсом? Как думаешь, ему нравятся женщины со шрамами тяжелой судьбы, помешанные на угле?
— Не знаю, — отвечаю я и ложусь на спину. — Кстати, Бити просил передать, чтобы ты зашла к нему вечером.
— С удовольствием, — Грейс тоже заваливается на кровать. — Слушай, а ты чего такая счастливая сюда завалилась? Получила очередное письмо от поклонника?
— Нет, узнала, что не потеряла ребенка.
— Какого ребенка?
Я подозрительно на нее кошусь, но вспоминаю, что на тот момент она выбыла из Игры и не слышала, как Катон об этом сказал. Я коротко пересказываю ей свою историю. Грейс во весь свой целый глаз пялится на меня.
— Из тебя получится отвратительная мать.
Я хватаю подушку и запускаю в нее.
***
На обеде мы занимаем самый дальний стол. Магнус сообщает, что Курт пришел в себя и в течение нескольких дней присоединиться к нам. Это очень хорошая новость. Энни рассказывает, что с ними уже начали вести работы. Плутарх лично за всем следит: проверяет костюмы, вычитывает тексты.
Закончив с обедом, мы с Эллиот поднимаемся к себе, как обнаруживаем, что скоро у нас должен быть брифинг по поводу первого задания. Я бегу пешком в штаб, когда как Эллиот, ругаясь, подгоняет лифт. В итоге, мы все-таки опаздываем на пару минут за что получаем выговор.
— Прежде чем приступим к брифингу, я хочу сказать, что мы здесь все солдаты. Если вам надо ко мне обратиться, то говорите «сэр» или «полковник Боггс». Понятно?
— Да, сэр, — без какого-либо намека на уважение произносит Грейс.
— Отлично. Вы еще не часть нашей армии, но, тем не менее, я буду к вам обращаться «солдат». После официального зачисления в наш отряд, вам будет присвоено звание «капрал». Да, солдат Дагер?
— После победы в 83-х Голодных игр мне присвоили офицерское звание второго лейтенанта. Я думаю, что…
— … это было во Втором дистрикте и в армии Капитолия. Здесь эти звания не имеют никакой роли, мы не награждаем людей за убийство детей. Поэтому не думайте даже заикаться об этом. Все ясно?
— Да… сэр, — в манере Грейс отвечаю я, на что та довольно усмехается.
— Приступим к заданию, — Боггс нажимает кнопку пульта и на экране показывается план какого-то комплекса, а чуть ниже подпись: «Тюремный комплекс «Черный волк». — Если кто-то не знает, «Черный волк» — это тюремный комплекс для преступников, осужденных на пожизненное заключение. Сейчас там находятся четверо наших связных, которых необходимо вытащить оттуда живыми. — На экране появляются тюремные фотографии трех мужчин и одной женщины. Судя по нашивкам, двое мужчин из Одиннадцатого дистрикта состоят в Отряде-10, третий (из Пятого) в Отряде-9, а женщина из Четвертого в Отряде-15, в котором когда-то была я.
— Подробную информацию о них вы узнаете из досье, которое я вам передам после встречи, — продолжает Боггс. — Тюремный комплекс хорошо охраняется, но наши специалисты смогли найти брешь, через которую мы сможем высадить десант в нескольких километрах от тюрьмы. Вы высадитесь вместе с головным отрядом. Вашей задачей будет незаметное проникновение на территорию тюрьмы и освобождение членов сопротивления. В случае обнаружения, вам необходимо будет затаиться и ни в коем случае не участвовать в открытом бою. Нашей огневой мощи хватит, чтобы уничтожить охрану, но потери будут с обеих сторон. Поэтому важно действовать скрытно. Наши люди — приоритет номер один, освобождать других заключенных не требуется. Есть вопрос? Да, солдат Эллиот?
— А что будете делать вы, пока мы будем рисковать своими задницами?
— Мы будем следовать за вами и займем позиции для прикрытия вашего отхода.
— У них есть снайперы, — говорю я. — Они прячутся где-то в горах.
— Их позиции нам известны, они не станут помехой.
— Что ж, звучит… Обнадеживающе. Сэр, — говорит Грейс.
— Операция начнется через полторы недели. За это время рекомендую вам заняться боевой, стрелковой подготовкой и тщательной проработкой плана. В конце этой недели я жду от вас предварительный доклад. Всю необходимую информацию найдете в досье. Успех миссии целиком зависит от вас.
Боггс выдает нам увесистые папки, пару блокнотов и ручек и отправляет восвояси. Пока мы едем на свой этаж на самом «быстром» в мире лифте, Грейс у меня спрашивает:
— Ну что, второй лейтенант капитолийской армии, ты участвовала в подобном?
— Нет, конечно и перестань ерничать, — бросаю я. — Выглядит все не так плохо. Там много охраны, но все они ошиваются возле виллы коменданта. Думаю, мы сможем все тихо провернуть. Да, есть еще один момент. — Я понижаю голос до шепота, а Грейс подставляет ухо почти к моему рту. — Тебе придется убивать одной.
— О, Дагер, это я с удовольствием.
***
Последующие дни проходят в тренировках. Я часами пропадаю на стрельбище и спортивном зале. Мне хватило трех дней, чтобы прийти в форму. Пальцы руки к тому моменту уже зажили и теперь я чувствую себя полноценным человеком. Меня даже не смущает, что на меня продолжают пялится. В душе я торжествую: я намного проворней и сильнее любого бойца. Все они привыкли полагаться на огнестрельное оружие, а в ближнем бою толку от них очень мало. Все это доказывает бой, на который меня как-то вызвал один из вояк. Фигурой он очень похож на Брута: такой огромный и из-за этого медлительный. Я загоняла его так, что в конце концов он осел на татами. Хорошо, что этого не видел полковник Боггс. Он частенько заглядывает то на стрельбище, то в зал, наблюдает, чтобы я не покалечилась раньше времени.
Грейс, которая все еще была в ожидании своих улучшенных протезов, стала ответственной за тактическую часть. Поначалу она очень сопротивлялась, потому что хотела действовать по обстоятельствам, но, в конце концов, мне удалось ее убедить. Вечерам и почти до самой утра я вместе с ней корплю над планом. Досье настолько полное, что я поражаюсь, как повстанцы смогли его добыть, ведь «Черный волк» — одно из самых секретных мест в стране.
В середине недели Бити зовет меня к себе. Открыв дверь, меня оглушает счастливый визг Грейс. Она, как ни в чем не бывало, носится по его лаборатории будто вместо протеза у нее здоровая нога. В одежде так оно и выглядит, но на деле — это высокоразвитый протез из гибкого и прочного материала, который адаптируется под движения носителя. Также Эллиот обзавелась полноценной кистью руки. Это очень сложная конструкция, которая один в один походит на кисть с той лишь разницей, что она сделана из прочного темного материала и способна раздробить любой предмет. Грейс это особенно нравится. На тыльной стороне ее искусственной ладони Бити нанес гравировку с римской цифрой «двенадцать». Мне же он отдает кейс с ножами и протягивает пару черных перчаток, которые внешне ничем не выделяются. Он просит меня надеть перчатки, метнуть нож и после этого сделать манящее движение рукой. Едва я это делаю, как всаженный по самую рукоятку клинок летит ко мне. Я ловлю нож и ошарашено смотрю на Бити. Он с улыбкой отвечает, что так можно делать с любым ножом из его набора. Грейс в качестве оружия Бити дарит прочную дубинку, которая при нажатии на секретную кнопку превращается в кирку. Искусственная ладонь Грейс так же настроена на «призыв» оружия. Мы наперебой осыпаем Бити комплиментами, но он лишь устало отмахивается.
В перерывах между занятиями мы ходим слушать репетиции Энни и Магнуса. Им обоим сшили красивые костюмы с элементами родных дистриктов, привели в порядок внешность. Их речи очень вдохновленные и действительно цепляют. Плутарх, замечая мою реакцию, деловито потирает руки.
За три дня до вылета на остров, вечером на ужине я вижу, что напротив Магнуса сидит Курт Бонедз. Я счастливая подбегаю к ним, но замираю, как вкопанная глядя на, что с ним стало. Пол лица скрыто маской, оба глаза целы, но вместо одного оптический прицел: как раз тот самый глаз, который ему вживили в Капитолии, кожа на одной части головы полностью выбрита и выглядит так, что с нее сняли скальп. Курт, увидев мою реакцию лишь улыбается и протягивает листок бумаги, на котором написано: «Теперь я один в один, как тот маньяк из Дистрикта-1». Очередной виток ужаса.
— Ты лишился языка?
Он кивает. Магнус трясет головой и выглядит чересчур виноватым. Курт дает мне другую бумажку. «Не надо меня жалеть. Кстати, я буду служить снайпером в одном отряде с тобой и Грейс. Так что не волнуйтесь: я никогда не промахиваюсь». Это безусловно радует.
После ужина я, Грейс и Боггс собираемся в штабе, чтобы представить свой доклад. Эллиот вызывается рассказать наш предварительный план. А состоит он в том, что мы зайдем в комплекс со стороны прогулочной площадки, которая ночью вряд ли охраняется. Там мы проберемся в основное здание и выйдем на территорию с бараками. Скрываясь от камер, проберемся в каждый и вскроем дверь. Внутри охраны, судя по информации, должно быть немного. Найдем среди спящих преступников агентов и выведем по одному за территорию. В случае, если кто-то из арестантов нас заметит, либо оглушим, либо ликвидируем. Боггс внимательно выслушав наш план дает добро на его улучшение и дальнейшую реализацию.
В последние дни мы занимаемся только на стрельбище. В основном используем пистолеты, так как другое оружие нам вряд ли понадобится. Краем уха я слышу, как некоторые солдаты обсуждают Курта, который стреляет из винтовки без оптического прицела и попадает всегда точно в цель несколько раз подряд. Их восхищение можно понять. Замолкают они лишь тогда, когда Курт возвращается, чтобы сдать оружие. Несмотря на страшные увечья, ведет он себя так, будто ничего не произошло. От него по-прежнему веет аурой сдержанности и спокойствия. Грейс рядом со мной томно вздыхает.
— Был бы он лет на десять моложе, я бы его трахнула…
Ночью, когда до вылета остается несколько часов, Грейс прошибает не к месту грандиозная идея.
— Дагер, а ты играла когда-нибудь в детстве в «А перед сном задай вопрос»?
— Нет. Эллиот, надо спать…
— Ну давай сыграем, ты же не спишь, — просит Двенадцатая.
— Ну ладно, в чем суть? — спрашиваю я, повернувшись на бок и подперев голову рукой.
— Надо задать друг другу всего лишь по одному вопросу. Выигрывает тот, чей вопрос заставляет соперника так крепко задуматься, что он не может быстро уснуть. В общем, кто позже всех засыпает, тот проиграл. Утром узнаем результат, только честно. Мы с братьями всегда так играли.
— Ты уверена, что перед заданием — это подходящее развлечение?
— Конечно, я вот все равно уснуть не могу, да и ты тоже. Ну давай, — жалобно тянет Грейс, и мне приходится согласиться.
— Только я тогда первая, — вдруг говорю я, загадочно улыбаясь. — Сейчас я побью тебя твоим же оружием.
— Спросишь, сколько у меня было мужчин и какие позы у меня самые любимые?
— Нет, спрошу влюблялась ли ты в кого-нибудь. По-настоящему.
Наступает тишина. Вопрос был совершенно безобидный, поскольку, мне казалось, что такая, мягко говоря, ветреная девушка как Грейс не способна на подобное чувство. Но, кажется, я задела ее за живое.
— Ладно, не отвечай…
— Нет-нет, я скажу. Просто, я думаю, с чего начать, — говорит Грейс спокойным тоном. — Было это, когда мне было семнадцать лет. Я тогда по уши влюбилась в одного парня, а он, как ни странно, меня не любил, хотя, мы с ним даже целовались. А потом у него произошло несчастье, и я подумала, что его несчастье принесет мне счастье, но стало только хуже. А потом его не стало вовсе. Вот так.
— И кто это был?
— Дагер, а ты много людей знаешь из Дистрикта-12?
— Ну, — я задумываюсь. — В целом человек пять, не считая тебя.
— А сколько из них парней?
— Двое… Слушай, причем тут… — я медленно приподнимаюсь. — Да ладно, быть не может…
— Гейл Хоторн. Круто, да? Ты заметила, как сильно мы с тобой повязаны, аж удивительно. Ну все, я тебе ответила. Так, сейчас я тебе устрою…
— Давай только быстро, спать хочется.
— Потерпишь. Хм… — Грейс вслух перебирает варианты, от которых у меня вспыхивает лицо. Хорошо, что мы лежим в потемках. — О! Вопрос серьезный: революция или Капитолий?
— Эллиот…
— Представь, что ты не здесь, не под колпаком Койн, а где-то дома, наблюдаешь за этим со стороны. При этом я здесь и твои друзья тоже. Революция или Капитолий? Мир или война?
— Ты думаешь, революция несет мир? — скептически спрашиваю я, поудобней устраиваясь на кровати. — По мне так, обе стороны приведут нас к катастрофе. С новой властью здесь и со старой там плохо будет одинаково.
— В корень зришь, Дагер, — спустя несколько минут молчания произносит Грейс. — Спокойной ночи.
