Солнечный свет в моей голове

Глава 6. Звук стекла. — Не ожидал тебя увидеть так рано… М-да кажется хозяину ой как не понравился твой крутой нрав, хотя я бы сказал тихий, но… В некоторых ситуациях, думаю это слово к тебе применимо. Ты вообще, чем думал, когда пытался противостоять господину? — накладывая на фиолетовый синяк отвратительно пахнувшее средство и накрывая его тряпочкой, что бы то впиталось, ворчал человек. — Я ему не противостоял… — Даже сейчас со мной споришь. Так повернись немного, да вот так. Спину продрало, из горла сквозь стиснутые зубы вырывалось мычание. Казалось, что что-то выжигают прямо на той самой ране, которая и так болела сильнее всего. — Терпи теперь, упрямец, — Вздохнул устало лекарь. — Я пообщался с господином, после того как ты сглупил и у меня есть новости. Взгляд болезненных голубых глаз пытался поймать и посмотреть в серые, но то ли освещение в комнате, то ли лекарь так искусно уворачивался меняя тряпки и замазывая каждый новый синяк на маленьком теле. Никак не удавалось понять характер дальнейшего разговора. — Ты рецессивный Альфа, хотя я об этом и так знал… — Медик наконец смог посмотреть в растерянные глаза на против с некой печальной улыбкой, будто успокаивая на будущее. — Не подумай, это неплохо, если бы ты был доминантным, тебя бы изжили самыми ужасными методами, а так ты просто можешь быть ведомым, я имею ввиду…— немного прокашлявшись продолжил — Тобой можно повелевать, манипулировать, если ты воспримешь кого-то выше себя и… Ты же чувствовал это чувство ранее, да? Мальчишка всё продолжал тихо лежать только взгляд стал ещё более равнодушным и будто сам он был где-то далеко не здесь. Мужчина, закончивши с перевязками, тоже молчал и смотрел на избитое лицо, явно задумавшись о чём-то своём. — Зато у тебя не будет цепей, это ведь здорово? — его голос пытался хоть как-то подбодрить лежащего юношу, но тот так и не подавал никаких эмоций — Если не будешь таким упёртым, твоя жизнь будет легче… — Почему у меня не будет цепей? Бесцветный голос был сух. Усталость от всего брало своё, иногда, казалось, что внутри его головы слишком много отчаянья, хотелось просто не думать ни о чём. Пусть мысли бы писали поэмы, например, о пустоте, о шероховатости стен или о странной вязи паутины в углу комнаты, можно было бы опять и опять изучать единственное такое странное окно. — Понимаешь, таким как ты можно поставить специальное клеймо, которое привяжет тебя к господину, если точнее… Ты не сможешь причинить никакого вреда или сбежать от того, кто поставил его тебе. — Метка? Как та, что у истинных? Лукавая улыбка и глубокий вздох послужили ему ответом. Вечерело и закатное солнце наконец окрасило серую комнату хоть в какой-то ярко рыжий оттенок, а через каменные стены ощущался запах леса и влажного ветра. — Работает она похоже, но это извращённый вариант метки, её прижигают на любое место на теле слуги, с применением чёрной магии, поэтому это далеко от законов природы… И поэтому весь процесс очень болезненный. — Страшнее чем та пытка душем с мылом? Смешок раздался в небольшой комнате, а лекарь стал перебирать все имеющиеся у него склянки. — Да. Не хочу пугать, но многие, даже рецессивные не выживают. Так как чёрная магия – одна из самых неустойчивых, но сильных. Руки остановились на каком-то лекарстве и медленно изучали форму стеклянной фляжки. — От куда ты знаешь об истинных? Голос мужчины заметно потяжелел и стал тише, но он так же стоял спиной и делал вид что рассматривал рецепт на стекле. — Мои… Родители были такими. — голос дрогнул, но мальчишка быстро поправился — Они любили друг друга… И меня тоже. — Будто кому-то что-то доказывая ставит перед фактом брюнет. — Я не хочу об этом говорить… В памяти мелькает тот белый парень что равнодушно избивал и обращался с ним как с провинившимся псом. Его слова о том, что раз он появился на свет, то родители совершенно не желали ему счастья и не любили его. Мансель не верил в это и как заезженная пластинка прокручивал счастливые моменты, которые казалось были совсем недавно, но открывая глаза вновь и вновь, каждый раз приходит понимание что их больше нет, не существует в этом мире, всё не будет как прежде. Хотелось просто так же избить своего псевдо-хозяина до полу смерти, что бы и тот почувствовал, что чувствует он. Если бы отобрать всех, кого он любит и тех, кто ему дорог. А есть ли такие у этого златоглазого монстра? Слышится ещё один тяжелый вздох, и неспеша доктор поворачивается с каким-то лекарством в руках. — Я не сомневаюсь в этом, но позволь спросить про твои уши… Как я понял ты умеешь полностью обращаться в волка, однако, обращаться в человека всё ещё выходит только оставив что-то волчье, верно? — дождавшись осторожного кивка, врачеватель начинает объяснять — Это может помочь тебе при выжигании клейма, неполностью обратившиеся легче переносят это, и твои гормоны станут более стабильнее что позволит избавиться от этого недуга… Возможно, я не уверен. Я постараюсь сделать всё быстро, помни что я не желаю тебе зла. —Вы? Вы тот, кто будет выжигать мне метку? Голубые глаза впились в человека напротив всматриваясь в каждое движение, изучая эмоции и мимику, вылавливая ответ. — Я могу контролировать чёрную магию, но она слишком подвижна даже для меня. Поверь, так будет лучше, другие тебя просто убьют. — Ну и пусть… Побитое лицо уставилось в потолок. Мансель внутренне умолял себя держать в руках те эмоции, что сейчас переполняют каждую клетку сознания, не быть слабым, хотя бы не при том человеке что лечит его. — Иногда нужно помогать людям против их воли. — грустно усмехнулся врач, подавая какую-то микстуру волчонку — выпей, это средство запустит регенерацию тканей быстрее, но шрамы всё рано останутся, особенно тот на спине. Шрамы лучшее украшение для воина, так что потом… — Это неважно. — уверенно сухо сказал юноша, не решаясь брать лекарство — Какая разница, если скоро меня снова пустят на фарш? Лекарь нахмурился, и взял глубокую ложку, наливая до краёв водянистую субстанцию. — Тебе не кажется, что лучше бороться до конца? Что бы твои родители… — Не смейте говорить о них! —мальчишка с вызовом пытался оттолкнуть руку с лекарством — У вас нет права даже заикаться о моей жизни, вы ничего не знаете! — Используй то, что у тебя есть, идиот, а ты лишь обороняешь то, чего уже нет. Приди в себя. Доктор тоже явно с гневом пытается довести этого взбалмошного, отчаянного зверька до выброса хоть каких-то эмоций. Пару минут назад побитый уже напоминал самоубийцу что мечтает о смерти. — И что же у меня есть?! Ни-че-го, понимаете? Только грёбанная надежда, которая так бесит… Только мешает… Плечи с ушами начинали мелко подрагивать, избитое лицо больше исказилось в почти беспрерывной грусти. — Ты не понимаешь, иногда вполне достаточно одной надежды. Надежда — хорошая эмоция. Рука с лекарством уже была у рта дрожащего пациента и ожидала момента, когда тот успокоится, придёт в себя. — Этого слишком мало. Недостаточно… — Если Бог зачем-то устроил наш мир вот так, то не нам судить, что в нём правильно и неправильно... Нужно просто идти вперёд, и пытаться быть стойким до конца. — Пхах… Смех послышался под закрытыми руками. — И давно вы верите в бога? Я вот с самого рождения знал, что ваш всеми любимый Бог – просто полное дерьмо. Убрав руки и смотря на ложку с лекарством и беря ту в руки, а после и в рот, лицо жмурится от отвратительного вкуса. — Премерзко… — Зато полезно. — почти пропел дружелюбно доктор, убирая склянку обратно в мешок. Морщинистые руки оставляют стакан с водой на деревянной тумбе, поднимая с неё пыль. Мужчина что-то ворчит о срочной уборке и грязи, но это почти не касается успокоившегося почему-то сознания. — А как вас… Тебя… Зовут? — задумчивым голос спросил Мансель. Врачеватель остановился на несколько секунд изучая спокойное лицо пациента. — Бисмут…— тепло улыбнувшись представился мужчина — Но не обращайся ко мне если увидишь меня где-либо, мы с тобой союзники только тогда, когда ты больной и хромой, лежишь, а я тебе штопаю раны. Запомни, мелкий. Выжидающий взгляд будто спрашивает тот же вопрос, задавая его молча. —А я… Я… Мансель. — легко улыбнувшись сказал юноша — Забуду твоё имя, а вспоминать буду только тогда, когда окажусь при смерти в койке, по крайней мере буду знать кому обязан своему выздоровлению или же нет… — Необычное имя, впервые такое слышу, интересно, где ты жил раньше, но хозяин сказал, что ты не образован, так что не утруждайся… — Да сам твой хозяин безмозглый сморчок — притворно обидчиво произнёс брюнет — Твоё имя я тоже слышу в первый раз за всю жизнь. Оно красивое, похоже на название чего-то драгоценного. — Просто жизнь у тебя ещё недолгая… Мои родители владели шахтами, в которых добывали минералы, и один из них назывался Бисмут, поэтому… Доктор сам посмотрел в даль окна, будто вылавливая старые памятные воспоминания и быстро осёкся. — Я слишком долго у тебя нахожусь, надеюсь ты быстро поправишься, думаю тебе хватит несколько дней, я передам господину. И про клеймо… Будь готов через несколько дней. Позже я вновь приду, так что не скучай. Как сможешь стоять на ногах, можешь пройтись со стражей, не переживай они не должны тебя и пальцем тронуть. Мужчина только немного улыбнувшись собрал мешок с побрякивающими склянками и вышел за дверь, опять закрывая ту на ключ. Комната наполнилась осязаемой почти уютной тишиной, стены ещё больше покраснели, показывая, что ещё немного и солнце совсем сядет за зимний горизонт. Возможно, из-за ранее выпитых лекарств, проваливаться в сон было даже приятно, это был хоть какой-то перекур от перенапряжения и нервных потрясений. Наверное, впервые за долгое время в эту ночь не снилось ничего кроме тьмы и тишины, будто бесконечное забытие и шум молчания, не было голосов и силуэтов прошлого, ни раздирающих воплей, ни весёлых перекликающихся голосов. Иногда пустота оглушительна и вязка, и сейчас она обволакивала воспалённый разум и дарила спокойствие, унося теплым потоком в следующий день. Утро было прохладным, тихонько подвигав конечностями и всем телом, было всё ещё больновато, но не так как вчера, большинство ушибов и ранок немного затянулись и стали не такими яркими, что не могло не радовать. Бисмут приходил ещё несколько раз осмотреть потрёпанное тело, остался явно довольным результатом, принёс ведро с тёплой водой и предложил помыть тело хотя бы так. Мансель, конечно хотел помыться после всего что он пережил, но только в одиночестве и без мыла, он помнил какая это была пытка, так что упросил врачевателя оставить только ведро с тряпками и после того как тот уйдёт, он смоет этот вонючий слой от различных лекарств что так старательно накладывал доктор на его тело. С каждым прохладным мазком ткани было легче, он сосредоточенно нежно обтёр бледно-фиолетовое, из-за синяков в некоторых местах, тело и уже хотел накинуть на себя ту одежду что была на нём день назад, как ключ в двери быстро прокрутился с хрустом, а дверь стала со скрипом открываться. — Кажется тебе стоит больше есть. А то взглянув на тебя можно подумать, что твой хозяин плохо с тобой обращается. Весёлый холодный тон голоса, звучал знакомо. Это был тот самый беловолосый парень. «Любимый хозяин». С ним вошёл ещё какой-то низкий мужчина. Он медленно и покорно положил новую чёрную одежду на кровать и тихо начал убирать маленькую комнату. — «Не может быть… Он пришёл что бы уже поставить клеймо? Но не прошло и двух дней…» — судорожно подумал юноша. Он сразу взял одежду с кровати, чтобы скрыть своё тощее и всё ещё слабое тело, которое явно буравил взгляд ярких равнодушных глаз. Не хотелось хоть как-то показывать какие-либо эмоции этому высокомерному ублюдку. Одежда оказалась почти такой же что и та которую он надевал ранее, только в этой присутствовал маленький герб. Вышит был качественно и красиво, белыми нитями с золотым узором. Белоснежный величественный олень с такими же великими рогами гордо возвышался стоя на снежной горе. Хотелось провести пальцами и изучить сказочную картину, ранее он видел несколько иллюстраций, но те были редки и встречались лишь только в единичных книжках дома. — Насмотрелся? Чего ты так удивился обычной тряпке? — голос был равнодушен и холоден, но взгляд всё ещё блуждал по силуэту чёрного мальчишки — Меня уже напрягает это твоя несговорчивость. Бесит. Слуга что убирал комнату вздрогнул, но не смел обернуться, продолжая свою работу. Пальцы всё-таки прошлись по красивой вышивке, чувствуя шелковые нити. Никогда Мансель не носил такие вещи. Из одежды у него было всё как и у остальных лесных мальчишек. Мать сама шила штаны и тёплые кофты из убитых оленей, зайцев и прочей живности, а зимой он большинство часов на улице гулял в волчьем обличие. Однако, дома в старом шкафу, хранилась тёплая медвежья шубка, которую очень боялся испортить маленький Мани, поэтому иногда предпочитал надевать её лишь по праздникам или когда приходила Шона, чтобы та зарывалась холодными ручками в неё и грелась. — Просто красиво… — тихо в стенку ответил мальчишка, надеясь, что его лепет никто не услышит. —Хм… Для дикарей, наверное, любая мелочь удивительна — закатывая глаза, пробубнил высокий парень, прислонился к дверному проёму и задержал взгляд на самом гербе и касающихся его рук. Он несколько раз вобрал в себя воздух будто почуяв что-то, нахмурился — Я ещё в первый раз заметил, что ты воняешь, кажется, позже тебе стоит ещё раз помыться. Не хочу носиться с грязным вонючим псом. — «Что? От меня пахнет? Лекарствами может?» Пытаясь уловить хоть какой-то запах нос стал активно принюхиваться, но в помещении удалось уловить только ненавистный запах цитрусовых и мёда. — Я заметил, что ты себя уже отлично чувствуешь, можешь крепко стоять на ногах… Иди за мной. В этот раз постарайся меня не разочаровывать. —«Что неужели всё-таки… То, о чём говорил Бисмут?» Господин явно заметил страх и непонимание в глазах парня и усмехнулся. В этот раз его отстегнули от цепи. А в руки кинули чёрный кожаный обруч с серебренным значком, на котором изображался уже знакомый герб. — Надевай и пошли. — зоркий взгляд будто изучал пугливую лань, которая попалась в ловушку — То, что на тебе нет цепи означает, что любой шаг без моего ведома и твоя жизнь оборвётся очень быстро. Ты, конечно, можешь попробовать разок, но боюсь он будет последним. Сглотнув ком в горле, непослушные руки закрепили ошейник. Лицо нахмурилось, выдавая различные мысли. — «Теперь точно, как пёс.» Холодная улыбка полоснула недовольного происходящим брюнета. Дождавшись пока тот выполнит поручение, сделал несколько шагов в коридор, Мансель не отставал, боясь потерять из виду своего хозяина. Пока хватит избиений, совсем не хотелось ещё так же беспомощно валяться на полу пока другой Альфа тебя избивает. — «Уж если эта метка меня убьёт так убьёт.» Они быстро шли по тем же бесцветным коридорам, Мансель беззастенчиво, пользуясь своим положением, рассматривал спину Альфы впереди себя, его дорогую бело-золотую одежду, каждый аккуратно расположенный шов на ткани, золотистые переливающиеся пуговицы, следя за каждым пройденным широким шагом. Думая какого было бы впиться такому в шею, тогда на снегу и повалить его на мертво, или возможно бы было сбежать, хотя бы откусив часть тела или конечности. Да так что бы тот потерял всякий интерес к нему и таким же чёрным волкам навсегда. Жестокие мыли, но, когда ты борешься за жизнь, всё отъезжает будто на дальний план и будь даже сейчас возможность выжить и сбежать, он бы ей воспользовался. Какого было бы в мире, где всем всё равно какого ты цвета и что у тебя за родители. Жизнь без всякой злости и зависти, в гармонии и понимании друг друга. Почему это невозможно, ведь внутри мы одинаковы… — Клайд! — разрывая всякие мысли донеслось откуда-то справа. Нежный, довольно тонкий женственный голос прорезал пространство словно хрустальный нож масло. — Я так скучала, милый! Голубые глаза впились в изящную только-только подходящую из дальнего коридора девушку, что была, наверное, ровесницей господина. На ней было лёгкое сиреневое платье с рюшками и милыми переплетениями различных верёвочек из шелка. Её белоснежные волосы были собраны в аккуратную прическу, из которой будто нарочно выбивались несколько прядей. У неё была такая же холодная красота что и у того, кого она звала, они были похожи своей белизной и идеальностью. Та всё щебетала и щебетала будто весёлая пташка. Чуть голубые, но больше серые глаза смотрели с любовью и обожанием на господина… Клайда? Беря того за руку и дожидаясь поцелуя руки. Вдруг заметив, что её любимый парень не один, её взгляд из тёплого, любящего быстро преобразился в пронзительный, ненавистный, яро озлобленный. Кажется и этим все они похожи. — Клайд, что это за… Отвратительное существо? Неужели ты хочешь его оставить? — её глазки впились в кожаный обруч на шее, где поблескивал серебристый металлический герб. В воздухе летал странный запах чего-то фруктового, что раньше не встречалось в жизни, поэтому и оставалось водить и внюхиваться носом в пространство. Беловолосый высокий парень медленно целует ту в руку, а затем и в щеку, дразня сразу притихшую и засмеявшуюся девушку. Впервые видя такие эмоции своего хозяина рот чуть сам не открывается от удивления. — Ага, устроил день благотворительности. Я его сам недавно нашёл в пустоши, думал убить, но... Передумал. В будущем он будет служить тебе и мне, конечно, если он нас не расстроит. — Взгляд золотых глаз проходится по остановившемуся брюнету. — Не смей смотреть на неё. Голубые глаза моргнули и опустились в пол, подчиняясь. Хозяин только хмыкает и вновь целует девушку. Все эти поцелуи и такие открытые отношения жутко смущают, что явно не укрывается от беловолосого парня, который явно наслаждается неловкостью, которое испытывает его пёс. — Меня уже это расстраивает! Он же явно Альфа, но подчиняется тебе? Таких нужно убивать на месте, а не делать из них игрушки, милый. Вдруг он забудет, где его место? Мансель никогда не встречал кого-то настолько красивого, поэтому не мог относится никак к этой вкусно пахнувшей фее, с её колючими, жестокими словами. Явно достойная друг друга пара. Будто он хочет быть псом этого… Клайда. — Не волнуйся, Зои. Я его дрессирую. Он слишком слаб, мой феромон его великолепно подавляет. Та ещё раз посмотрела на пленника, что теперь не отводил взгляд от пола. — Ну тогда хорошо, оставляю всё тебе, Клайд. Я знаю, что такие жалкие создания у тебя долго не живут. Последний мой подарок прожил всего неделю, а ведь он был довольно симпатичным и преданным, дорогим! — Его язык погубил, слишком уж много говорил, не смог удержаться, ты же меня знаешь. Да и я ревновал, знаешь ли. — обнимая за плечи шепчет на ухо какую-то ерунду, и помещение звенит от женского смеха. — Встретимся позже, у меня дела, нужно закончить с этим. В горле пересыхает, будто во рту пустыня. Девушка последний раз гладит того по щеке, бросает уничтожительный взгляд на брюнета и уходит так же внезапно, как и появилась, унося за собой приятный фруктовый шлейф. Движение ранее прерванное продолжилось и размеренные шаги вновь послышались по коридорам. — «То есть у него были слуги и до меня… И он избавился от них…» По коже расползались мурашки от мыслей того, как эти белоснежные руки могут окраситься в уже знакомый кровавый цвет. Насколько жестокими бывают подростки и дети, Мани знал с самого детства тогда, когда хотел с кем-либо подружиться и открыться любому, кто окружал его, но довольно быстро, открытый весёлый мальчик обрастал редкими шипами, иногда вступая в драки из-за своей родословной или внешнего вида. Его же хозяин казался равнодушным и жестоким человеком, хоть он был старше, Мансель не на каплю не понимал его, и не хотел. Если раньше он винил себя в том, что никак не мог понять людей вокруг, сейчас всегда понимал, что это не с ним что-то не так, а со всеми вокруг. — «Вполне обычная вещь — быть не таким, как все.» — Обнимала и успокаивала своего маленького дрожащего малыша обеспокоенная мать, утирая частые слёзы пальцами, убаюкивала всю ту злость внутри, что копилась в маленьком тельце при очередном разочаровании в людях. — «Значит даже и у таких монстров есть те, которыми они дорожат. Надо же…»