Отсчитай время на этот раз правильно

Открыв глаза, он словно оказался в той же тьме, не в силах разобрать ничего. Но постепенно все органы чувств приходили в норму — глаза, привыкнув к темноте, начали различать свет от фонарей за окном, пробивающийся сквозь шторы, восстановившийся слух различал шум машин, доносившийся из форточки, а осязание четко давало понять, что он явно находится в кровати. Вот только все это казалось смутно знакомым и очень далёким одновременно. Кое-как встав, Сережа почти по наитию нашел выключатель и тут же зажмурился от резанувшего по глазам света от послушно вспыхнувшей лампочки. С трудом проморгавшись, стирая выступившие слезы, Разумовский с неверием осматривал… свою комнату. Вот только это было не полуподвальное убежище в Венеции, в котором он засыпал… Это была спальня в съемной квартире, где он жил, кажется ещё во времена учебы. «Ты сможешь все исправить, » — всплыли в памяти слова того неизвестного существа. Сережа только сейчас заметил, спадающие на лицо волосы — да, именно такой длины, как он носил в те годы… С размаху рухнув на жалобно скрипнувшую кровать, он тут же начал лихорадочно искать телефон, и когда на загоревшейся экране отобразилась дата, а на краю сознания в этот момент мелькнуло чужое, но такое родное присутствие — плотину прорвало. Сережа зарыдал, почти завыл в голос, тщетно пытаясь заглушить звук, вцепившись зубами в собственную руку. Всхлипы, разрывающие грудь от недостатка воздуха, слезы, мигом ставшие неуправляемой рекой — вся боль, отчаяние и опустошенность сейчас выплескивались из Серёжи водопадом, одновременно смывая с души остатки ненависти к тому, кто пусть и порой неправильными методами, по-своему оберегал и любил его. Он не решался позвать Птицу, все ещё подсознательно боясь услышать тишину в ответ, но того звать и не пришлось. «Тряпка? Что за истерика? , » — сквозь раздражение чувствовалось почти очевидное для Серёжи волнение. — «Кошмар приснился? Так не ребёнок уже». — Птица?! — вырвалось со сдавленным стоном, и Разумовский выпустил из зубов руку. На коже остался быстро темнеющий след — от эмоций, он сильно сжал зубы, поэтому явно будет как минимум синяк. «Ну чего тебе, Тряпка?» — немного паникующий от поведения человека и удивлённый, что его не игнорируют и не подавляют, Птица пытался понять, что происходит. — «Кто ещё». — Ты можешь…? — голос подводил, но Сережа все же сумел закончить просьбу. — Я хочу тебя увидеть… «… Увидеть? — шок прорвался наружу насмешкой. — Ты меня ни с кем не перепутал?» — Нет, — покачал головой Разумовский, а потом добавил, — Птица, пожалуйста… Тот всё-таки появляется: — Ну и что с тобой, Тряпка? Но ответа он не дождался, все последние крохи самоконтроля Серёжи ушли на эту мольбу и сейчас тот просто вцепился в материализовавшегося Птицу, обняв того и поливая слезами черные маленькие перышки у того на груди. Птица замер на мгновенье, рука машинально коснулась чужой спины. Секундой позже, он опомнился, вцепился в его плечо и отстранил от себя, спросив немного грубо: — Что случилось, Тряпка? Сережа вздрогнул от тона, на инстинктах отшатнувшись, но через миг все же постарался вновь вжаться в Птицу, игнорируя дрожь застарелого страха. Он не мог ответить вслух, лишь всхлипывал. Птица вздохнул, окончательно ничего не понимая. Разумовский вёл себя почти так, как когда был ребёнком… даже не совсем так. Его поведение напоминало период до того, как появился Волков, и Серёжа предпочёл «реального» друга, опасаясь, что тот тоже от него отвернётся из-за «сумасшествия»… Казалось, Тряпка действительно был даже слишком напуган. Что такое могло присниться этому неугомонному созданию, чтобы довести его до такого состояния? Он, смирившись, положил руки на спину Разумовского и успокаивающе погладил. Он вряд ли мог вот так вот просто игнорировать состояние Тряпки. — Тише. Успокойся, Тряпка. Зальёшь всю комнату слезами. Это уж точно не могло заставить Сережу перестать плакать, но вот чуточку успокоить — вполне. Он больше не дрожал лишь почти беззвучно плакал, не отцепляясь от Птицы, боясь, что это может оказаться очередным кошмаром. Он поднял уже изрядно покусанную руку сжал наливающийся синяком след от укуса, сжав пальцы так, что короткие ногти впивались в кожу. Вскрикнув от боли, но не обращая на это внимания, Разумовский немного безумно улыбнулся. Его руку грубо схватили, но отвели в сторону почти аккуратно. Птица смотрел на него пристальным взглядом желтых хищных глаз. — Совсем рехнулся со своей учёбой? Нервы сдают? Не смей себя калечить. Сережа не возражал, он сейчас убеждался, что выводы, пришедшие ему в голову после смерти Птицы, не были плодом его воображения — его крылатое темное отражение и правда волновался за него и берёг. Поняв, что спрашивать сейчас бесполезно, Птица сосредоточился на задаче успокоить Разумовского. В голову снова пришла мысль о детстве Тряпки и Птица решил использовать свои крылья, как когда-то давным давно успокаивал Серёжу. Когда за спиной Птицы раскрылись крылья, Разумовский дернулся, в голове пронеслись некоторые отнюдь не радостные воспоминания, но когда крылья теплым одеялом обернули его, пряча от мира, как в детстве, он невольно расслабился. Птица скривил губы, заметив, что Тряпка его боится. Не то, чтобы это было новостью, но… — Ты сам хотел, чтобы я показался, — напомнил ему Птица. — Что, не нравится мой облик? Сережа отрицательно помотал головой, не отрываясь глядя в глаза Птице и понимая, как был слеп всю жизнь, не замечая за его грубостью и показным раздражением других эмоций. — Ты был прав, я не смогу без тебя, — произнес Разумовский, когда все эмоции устаканились достаточно, чтобы вернуть способность мыслить и говорить. Мозг постепенно включался, просчитывая — что нужно исправить, раз уж ему дали такой шанс. Птица знал наверняка, что ничего подобного не говорил. Даже отвергаемый Тряпкой, он не считал хорошей идеей говорить подобное ребёнку. Тем страннее было поведение Разумовского. — Совсем с ума сошёл? — он оскалился. — Или тебе приснилась какая-то глупость с моим участием? — Сон? Да, сон… — вот только во сне невозможно прожить целую жизнь, изобилующую таким количеством деталей, которые прекрасно отпечатались в памяти Серёжи. — Просто не уходи… — он не мог произнести слово «смерть» сейчас. Птица вздрогнул и инстинктивно прижал Разумовского ближе к себе — подобные слова от того слышать было более, чем удивительно. Хотя давным-давно это было обычной фразой, которую тот произносил с легкостью. — Куда я от тебя денусь, Тряпка? Уйти. Будто он собирался когда-либо. Даже после того, как тот перестал его воспринимать, перестал считать своим другом. Слышать подобную просьбу было приятно. — Не надо за меня умирать, ладно? — он умоляюще заглянул в жёлтые глаза. Птица опешил: — Я похож на кого-то, кто легко умрёт? Перед мысленным взором Разумовского пронеслись картины, которые он не забудет даже спустя вечность — кровь на ладонях, щедро сочащаяся из раны в груди Птицы, и угасающий взгляд и холодеющее тело. Сухой всхлип — на слезы кажется уже не хватало сил, Сережа невольно потянулся к тому месту, где была эта рана, осторожно касаясь покрывающего тело птицы черного оперения. Птица устало вздохнул и почти неосознанно подался вслед прикосновению. Сделал вид, что ничего не произошло. Продолжил гладить Разумовского по спине в качестве попытки успокоить и крыльями укрывал его. — Ну, хватит. Я не собираюсь умирать, Тряпка. Не знаю, почему тебя беспокоит этот момент. Возьми себя в руки. Разумовский кивнул — крылья и правда действовали на него особенно успокаивающе. Паника и страх потерять сходили на нет, а сбитое дыхание постепенно восстанавливалось. Он был решительно настроен не допустить смерти Птицы, чего бы ему это ни стоило. — Успокоился? — уточнил через время Птица. — Молодец, — неожиданно похвалил он тихо. — Обработай укус, — произнёс он, явно собираясь исчезнуть обратно. Сережа так был удивлен, что замер на миг, уставившись на него в упор, поэтому наверное и смог заметить порыв Птицы уйти на другой план бытия, что явно вывело его из ступора. — Останься, пожалуйста, — рыжий вцепился в него, не обращая внимания на прострелившую болью руку, лишь тихое шипение выдавало. Птица посмотрел на него, как на сумасшедшего. За равнодушием скрывалось беспокойство, которое едва ли можно было заметить, если не знать, куда смотреть. Разумовский обычно был слеп к подобному. — И ты всё-таки покалечил себя, — проворчал Птица. Его губы скривились в насмешливой усмешке. — И в аптечке у тебя мышь повесилась. Какой ты непредусмотрительный, Тряпка. — Прости, — виновато улыбнулся Сережа, отвечая ему теплым взглядом. Птицу, которого впервые за очень долгое время призвал — сам! — Разумовский, терзали разнообразные вопросы. Тряпка вёл себя нетипично и странно, создавалось впечатление, что он действительно помутился рассудком — так резко начал вести себя с ним снова дружелюбно… — Температура что ли? — фыркнул Птица и неожиданно прикоснулся губами к чужому лбу. — Нет вроде. Тряпка, признавайся, ты каких-то таблеток напился, пока я не видел? — Я вообще никогда больше таблеток пить не буду, — пообещал Сережа несколько растерянный этим касанием. — Больше? — голос прозвучал насторожено и как-то опасно. Он взял чужую руку и критически осмотрел её, видя следы укуса и ногтей. Насколько он помнил, у Разумовского и правда в аптечке едва ли найдётся что-то толковое кроме порошка от простуды. Безалаберное создание, которое не заботится о себе. И ведь даже проклятого Волче рядом нет, чтобы присматривать за ним. Может поэтому Разумовский и начал внезапно так странно себя вести? Серёжа зашипел от прикосновения к больной конечности, и Птица нахмурился. Рука нагрелась почти до обжигающего жара, и Разумовский простонал от боли, попытавшись вырваться, но когда мгновенье позже его руку отпустили, на коже не было и следа. Рыжий с удивлением смотрел на абсолютно здоровую кожу, не понимая, что произошло. — А… Как? — только и смог выдавить Сережа. Птица снисходительно фыркнул. — Забыл, как я тебе коленки лечил? И не только. В голове всплывали полузабытые воспоминания из раннего детства, казавшиеся выдумкой, фантазией ребенка. А ещё — тяжёлая простуда, никак не желающая лечиться и перешедшая в пневмонию, тогда в одну из самых тяжёлых ночей Разумовскому приснился жаркий огонь, прошедшийся по телу, после чего на следующее утро Сережа смог нормально дышать, не чувствуя боли в груди. — Тогда почему… — тихо выдохнул Разумовский, вспоминая рану в груди Птицы, которую тот даже не пытался вылечить. — Что «почему», Тряпка? — Почему ты не лечил себя? — Сережа прикусил губу, понимая странность своего вопроса — ведь этот Птица ещё не был ранен. — А мне лечиться не нужно, — фыркнул Птица. — И я ведь не феникс, фокус работает не в мою сторону. К тому же, моя регенерация вполне справляется со всем, что могло бы мне навредить… А с чего такие вопросы, Тряпка? Решил попытать счастье и всё-таки избавиться от меня? Не выйдет. — Нет, я бы не…! — возмущение, страх и капля вины плескались в голубых глазах. — «Не»? Не ты ли всё это время хотел, чтобы я ушёл? Птица насмешливо скалился, не понимая, что внезапно ударило в голову Тряпке. — Прости, — Сережа опустил голову и зябко обнял себя руками. Его укрыли крылья, согревая. Птица недоверчиво смотрел на него, едва ли комментируя слова Разумовского. Разумовский чувствовал себя виноватым, ведь Птица был прав, не доверяя ему. Вспомнились две двери и сделанный им самим выбор — не стало ли это одной из причин произошедшего чуть позже? Тряпка начал дрожать ещё сильнее, и Птица, устало вздохнув, окончательно прижал его к себе. — Какой же ты всё-таки плакса, Тряпка. Приснился кошмар, а ты тут уже нас утопить пытаешься. Сережа кивнул, успокоенный его словами — это ворчание было таким родным, когда он постепенно учился не обращать внимание на казавшиеся обидными слова, видя за ними истинный смысл — беспокойство, попытку утешить, просто ворчание. Птица затянул Разумовского обратно на кровать — с тем явно было что-то не так, просто Птица пока не понимал, что именно. Но отдых ему явно бы не повредил. Сережа неловко устроился, прижавшись к Птице и слабо улыбнулся чувствуя, как боль в груди и пустота постепенно отступали, давая спокойно дышать. Птица дождался, пока Разумовский снова уснёт и украдкой уткнулся в чужую макушку. Давно… как же давно в последний раз они обнимались или лежали так. — Понятия не имею, что с тобой произошло, но было бы неплохо, если бы это было не слишком кратковременное явление, — едва слышным шёпотом поделился он со спящим. — Эх, Тряпка-Тряпка, и что же тебе приснилось всё-таки?