Отсчитай время на этот раз правильно

Первым изменением в их жизни стали разговоры — обо всем и ни о чем. Разумовский в который раз пожалел о своей глупости — игнорировать Птицу было не самым лучшим решением, ведь с ним можно было обсудить кажется всё на свете — от искусства до сети «Вместе». У Птицы на всё было своё мнение, но кое в чём они всё-таки сходились, например, им обоим было непонятно современное искусство, вернее то, что нынче называли этим словом — Птица предлагал его сжечь и не позориться — а ещё он сам того не зная, подавал Серёже идеи для сети. — Если дать людям полную свободу — ты уверен, что они его не использует во зло? — задал провокационный вопрос Птица. — На это можно сделать систему безопасности… — задумчиво протянул Сережа, в голове у которого мелькали кадры видео Чумного Доктора. — Например? — фыркнул тот. — Административный контроль разве не противоречит твоей идее полной свободы? — Если это будет делать искусственный интеллект… — То не пострадает только конфендициальность, но не свобода, — цокнул Птица. — Впрочем, ты прав, Тряпка, контроль и защита от различной опасной шелухи тоже должен быть. Удивленный тем, что с ним согласились, Разумовский отвлекся от мыслей о Марго и посмотрел на Птицу. Тот смотрел на него прямым пристальным взглядом, немного задумчивый. На чужое внимание он пожал плечами, понимая его безмолвный вопрос. — Люди вообще часто странно себя ведут, имея вседозволенность, — фыркнул он. — Стоит только вспомнить всех тех, кто должен был о детдоме и детях в нём заботиться, но они сидели у себя там по кабинетикам, хотя финансирования явно не хватало, — он зло оскалился, встряхнув крыльями. — Сжечь бы их всех, чтобы землю не портили. Перед глазами Сережи пронеслись картины сцен сожжения людей, записанных на видео Чумного Доктора. Он начал задыхаться, словно бы чувствовал запах гари, ему стало страшно, ужас накрывал с головой, а под веками зажмуренных глаз полыхало пламя тех костров. Его схватили за подбородок. — Открой глаза и дыши, Тряпка. Он не видел и не слышал все происходящее вокруг. Мозг пытался напомнить, что это в прошлом, точнее в том будущем, которого ещё нет и не будет, но его душа кричала от ужаса, не обращая внимания на его тихие напоминания. Воздух словно кончился, а слова Птицы, едва пробившиеся сквозь пелену паники, лишь сильнее заставили Серёжу сжаться от страха, дрожа всем телом. Беспокойство мелькнуло во взгляде Птицы. Укрыв Разумовского крыльями и прислонив свой лоб к чужому, он заговорил более тихо и мягко. — Давай, вдох-выдох, Тряпк… Птенчик, — исправился он на старое-старое детское прозвище, которое так давно не использовал. — Всё хорошо, всё в порядке, нет нужды бояться. «Птенчик». Как давно его так не называли… Сережа распахнул глаза, начиная слышать его слова, но не веря, что ему не прислышалось, но все же завороженно глядел в жёлтые глаза, словно ища в них что-то и к своей радости не находил. Не было яростного пламени ненависти, ставшего столь привычным в прошлом-будущем, лишь беспокойство и тепло. — Не забывай дышать, Птенчик, — видя, что внимание Разумовского вернулось к нему, он продолжил говорить. Обращение так легко срывалось с губ. Так естественно и правильно… Птица коснулся его руки одной своей и сжал, начиная массировать, чтобы отвлечь, то же самое и с той же целью он проделал другой рукой с его шеей. — Вдох-выдох. Повторяй за мной. Невольно вслушиваясь в теплые нотки, так напоминающие о детстве, Сережа и правда начал дышать в унисон с Птицей. Страх отступал, понимание, где он сейчас все больше успокаивало, избавляя от ужаса и мрачных мыслей. Ему стало стыдно — опять выставил себя плаксой перед Птицей, удивительно, как тому хватает терпения вот так бережно вывести его из этого состояния. — Что тебя так напугало? — заметив, что Серёжа начал приходить в себя, уточнил Птица. — Огонь… — хрипло выдохнул Сережа, закусывая губу. Птица едва заметно вздрогнул, как от удара. Он соотнёс последнюю сказанную им фразу до реакции Разумовского и события давнего прошлого, когда защищая Тряпку, перестарался с хулиганами… Он отстранился и словно бы закрылся. Хотел оскалиться и ляпнуть что-то насмешливое, да только не позволил себе подобного. Просто пристально смотрел на Сергея, так, словно запомнить пытался. Сережа невольно потянулся следом. — Не прошло и года, и ты вспомнил, что меня нужно бояться, — невесело усмехнулся Птица. — Нет, не тебя, — к счастью, осознание реальности вернулось полностью, позволяя четко осознавать разницу между Чумным Доктором и Птицей, сидящим рядом и явно собирающимся вновь исчезнуть. Птица скептично хмыкнул, но вернул объятия, спрятав лицо от Разумовского. — И как у тебя это получается? Иногда врать так, словно правду говоришь. Похоже, я недооценил тебя. Разумовский дернулся возмущённо, но крепко обнял, обиженно засопев на его слова. — Я не вру… — Да-да, конечно, Птенчик, — фыркнул он. — Твои слова почти похожи на правду. — Как же я хочу, чтобы ты мне верил… — тихо и как-то тоскливо вздохнул Сережа, пряча лицо в черных перьях у Птицы на груди. Объятия стали крепче. — Разве ты не знал? — поинтересовался Птица. — Доверие — это слабость. Опасное, рискованное и болезненное дело. И бесконечно глупое. — Знаю, но что если рисковать вдвоем? Птица отстранился и Разумовского от перьев оторвал, не до конца, но чтобы видеть чужое лицо. Что-то слишком открытое и уязвимое было в Птице на тот момент. И совершенно неожиданно признался. — Понятия не имею, почему ты так резко поменял своё мнение и отношение, но мне нравится это. На миг в глазах Серёжи мелькнули боль, вина и страх потерять. — Я понимаю, что это странно, но я не изменю своего решения, обещаю. — Вот и проверим, Птенчик. Вот и проверим…