Отсчитай время на этот раз правильно

— И с каких пор ты начал прогуливать? — насмешливо произнёс он, но издал довольный смешок, вновь зарываясь в чужие волосы и едва ощутимо погладив шею по случайности. Разумовский хотел ответить, но лишь ахнул, невольно выгнувшись. Птица торжествующе усмехнулся, найдя чужую эрогенную зону и ещё несколько раз погладил шею, отслеживая реакцию. На этот раз из груди Серёжи вырвался полноценный стон — пока тихий, ведь тот пытался сдержаться. От мурчания Птицы прошибало током, но на вопрос ответить Сережа всё-таки смог: — Да, пожалуйста… — выдохнул он, с нежностью и жаром глядя на своё крылатое отражение. Птица улыбается ласково, нависает над ним, одной рукой удерживая пока что свой вес, второй же ведёт от чужого лба, по линии челюсти, до подбородка, гладит с нежностью, целует также мягко, изучающе, лишь немного покусывает губу, боясь напугать Разумовского. А Серёжу ведёт от этой аккуратности и нежности, от ощущения заботы чуть ли не больше, чем от его касаний. Он отвечает как может — всем телом, движениями. Рука с лица возвращается на шею, гладит, чуть царапая поуменьшенными когтями, сейчас больше напоминающими длинноватые чёрные ногти. Губы от губ оторваться не могут, нежные, но жадные, словно Птица изголодался по теплу. И Сережа прижимается ближе, выгибается и сбивается с ритма поцелуя, захлебываясь стоном. — Такой чувствительный, — смеётся мягко Птица, ненадолго отстраняясь от чужих губ. Касается их быстро, кусает подбородок, добирается до шеи, чтобы терзать ту губами, языком, и осторожно, чтобы не повредить клыками, прикусывать, тут же зализывая. Птице так нравилось слышать звуки, которые вылетали из рта Сергея, его крылья взволнованно трепетали за его спиной. И это не прошло мимо затуманенного удовольствием взгляда Серёжи. Не желая оставаться в стороне, он протянул руку, вплетая пальцы в перья верхнего края крыла, но очередной укус заставил рефлекторно сжать пальцы, слегка царапнув горячую кожу под пухом. Если просто прикосновения к крылья заставило Птицу хрипло выдохнуть, то дальнейшее вызвало отчаянный стон и неконтролируемую дрожь. Сережа изумлённо посмотрел, явно не ожидая настолько сильной реакции, но с удовольствием повторил, второй рукой зарываясь в перья на лопатке Птицы, задевая самое основание крыла. Беспомощный стон был ему ответом. Рука, на которую опирался Птица, подкосилась, и он рухнул своим весом на Разумовского. Сережа сначала почти испугался, что сделал что-то не так, но стон явно был не болезненным. Толкнувшись бедрами, Разумовский потерся изнывающим членом куда-то в живот Птице, и продолжил исследовать чувствительные местечки на его крыльях и спине. Птица дрожал, сдаваясь под напором ласковых рук, что, кажется, всерьёз решили лишить его разума. Он даже и думать не мог, что крылья способны ощущаться так… так… Захлебнувшись очередным стоном, он умудрился ослабшей рукой подлезть под штаны и плавки Разумовского, нащупав его член и проведя по нему. Теперь Сережа издал всхлип, вновь сжав пальцы и толкаясь в руку Птицы. Птица словно снова почувствовал себя хозяином положения, или вернул себе самообладание, потому что Разумовский ненадолго прекратил ласкать его крылья, и он вновь начал губами терзать чужую шею, свободной рукой пробравшись под футболку Сергея и найдя его сосок, второй же рукой по-прежнему неторопливо двигая по возбуждённому органу Разумовского, словно впитывая в себя малейшее движение и стон того. Всхлипы становились все громче, и жалобнее. — Кто-то близко? Птица ускорился, осторожно прикусывая бьющуюся жилку на шее. Что стало последней каплей в чаше наслаждения, слова или лёгкий укус, Сережа не понял, но на миг перед зажмуренными — и когда успел — глазами словно взорвалась сверхновая, а тело выгнулось, после чего стало очень лёгким. Когда Серёжа расслаблено открыл глаза, он мог увидеть, как довольный Птица слизывает его вкус с собственных пальцев. Стон — обречённый, и почти возмущенный сорвался с губ Серёжи, пока его глаза не отрываясь следили за этим искушением. — Что-то имеешь против? — насмешливо и хитро поинтересовался Птица, обхватив один из своих пальцев губами. — Не-е-ет, — протянул медленно Разумовский, не менее провокационно облизывая губы. — Ты вкусный, — поделился с ним Птица, не повёвшись на провокацию, но проследив за движением языка. — Да? Тогда может быть мне удастся попробовать тебя? — сам краснея от своих слов, отозвался Сережа. — Ну, попробуй, Птенчииик, — хрипло сказал Птица, не веря, что Разумовскому смелости хватит. Это хриплое «Птенчик» заставило Разумовского смутиться ещё больше, но отступать он не собирался. Подобравшись к Птице, он поцеловал его, чувствуя странный непривычный привкус, и краснея и возбуждаясь от осознания — что это. Тот ответил, проводя кончиками пальцев по алеющей щеке и погладив точно такую же алую мочку уха. Все ещё смущённо, но от этого не менее решительно, Сережа провел рукой сначала по груди, а потом по животу, чувствуя, как неожиданно под пальцами все более редеют перья. Птица подавался прикосновениям, пристально смотря на изучающего теперь его тело Разумовского. Сережа оторвался от губ своего крылатого наваждения, с удивлением понимая, что ему не показалось — ранее плотный покров перьев на теле Птицы исчезал, оставляя его буквально обнаженным ниже пояса. Разумовский осторожно касался пальцами неожиданно светлой кожи, проводя рукой вверх по внутренней стороне бедра и не отрывая взгляда от гордо стоящего члена. Птица, непривыкший к подобным прикосновением, вздрагивал едва заметно и хрипло дышал. Разумовскому очень нравилась эта реакция, и набравшись храбрости, он сначала прошел тот же путь лёгкими поцелуями, а затем на пробу лизнул головку. Птица хрипло рыкнул, неосознанно вскидывая бёдра. Сережа едва успел отодвинуть голову, сам не зная зачем, он подул на показавшуюся на самом кончике капельку. Птицу подкинуло над кроватью. Он вскрикнул. Взгляд Разумовского стал хитрым и он, глубоко вздохнув, решительно вобрал в рот головку, старательно придерживая бедра, чтобы не подавиться от очередного движения Птицы. Вскрик повторился, и Птица зашипел от переполняющих его ощущений. Сережа на миг оторвался от своего занятия, и облизнувшись мягко спросил: — Что-то не так, Птичка? — а затем добавил. — Ты, кстати, тоже вкусный, — и язык прошёлся от одного уголка губ к другому. — Не отвлекайся, — потребовал Птица. У него мурашки пошли от насмешливо-ласкового прозвища, но его больше сейчас заботило то, что удовольствие исчезло. — Как пожелаешь, — улыбнулся Разумовский, возвращаясь к прежнему занятию. Он осторожно пытался взять глубже, но на первый раз не торопился, просто помогая себе рукой, которую переместил на основание члена. Птица дёрнулся на инстинктах, толкаясь глубже. Эмоции захлёстывали с головой. На этот раз увлекшийся Сережа не успел вовремя отпрянуть и закашлялся, выпустив член изо рта. — Я… прости, — Птица замер испуганный и виноватый. Сережа помахал рукой, когда кашель стих, и улыбнулся, показывая, что все в порядке: — Ты такой сильный, и такой чувствительный, — хрипловато проговорил он. Птица наклонился, обхватив чужую шею рукой. — Прости, — произнёс он негромко. — Потерпишь ещё немного? Вылечу. — Потерпеть придется тебе, но обещаю, результат тебе понравится, — все также улыбаясь, ответил Сережа, сдержав стон, когда приятные ощущения от рук на шее заставили дрожь удовольствия пройти по позвоночнику. Птица чуть улыбнулся ему, отмечая про себя, что нужно будет потом удостовериться. Он откинулся обратно, собираясь удержать себя от излишних движений, чтобы не навредить случайно Разумовскому. — Я больше не буду дёргаться, обещаю. Разумовский кивнул и вновь опустился между его ног, оставив поцелуй на бедре, потом на основании члена, а после, на головке. Птица едва успел удержать себя от движения, но дальше стоически не двигался, лишь исцарапывал вновь появившимися когтями простынь, издавая стоны и дрожа крыльями. Сережа не стал мучать его слишком долго, возвращаясь к прерванному занятию — облизав истекающий смазкой член снизу вверх, взял в рот головку, обводя ее языком по кругу. Не пытаясь взять все целиком, он помогал себе рукой, сжимая ствол и водя по естественной смазке. Птица и не думал, что подобное может ощущаться так остро. Если бы он не боялся повредить Серёже, он бы не смог оставаться на месте. Чувствуя себя уязвимым, Птица оставил одной из рук несчастную простынь в покое и закрыл ей свой рот, слегка прикусив. Серёже не понравилось, что он сдерживает голос, поэтому, прервавшись, он напомнил: — Не прячься, я хочу тебя слышать. — Обойдёмся без этого, — фыркнул Птица. Разумовский не стал больше уговаривать, лишь вновь обхватил губами его член, при этом одна рука по прежнему водила по стволу, а вторая — неуловимым движением нащупала кончик крыла, зарываясь в перья и массируя кожу под мягком пухом. Не успев вернуть руку обратно, Птица издал долгий и протяжный стон. Он вцепился в простынку, раздирая ту окончательно и пытаясь не дёрнуться. Сережа и не думал прекращать, наоборот, желая довести Птицу до невменяемого состояния, он двигался со все большей скоростью, наслаждаясь издаваемыми им звуками. Внезапно Птица издал почти вскрик, крылья захлопали с силой, когда он кончил, чудом удержавшись от ответного движения. Разумовский вновь слегка закашлялся, немного не успев проглотить все, но тем не менее отстранился он, довольно облизываясь.