Отсчитай время на этот раз правильно

Уже в башне, куда они приехали в мрачном молчании, Сережа сел на диван в их комнате, ожидая, что теперь будет. Но Птица не спешил появляться. — Птица? — окликнул его Сережа. Глухая злость и обида, явно чужая, стала ответом. — Ну пожалуйста, Птичка, иди сюда… — Зачем ты это сделал? — А как иначе мы могли бы его прижать? А если бы он ещё кого-нибудь сбил? — попытался объяснить Сережа. — Если бы? Как иначе? — Птица зарычал, оказываясь очень близко к Разумовскому, буквально нависая над ним, когтями вцепляясь в спинку дивана по бокам от головы Серёжи. — Тебя могли бы сбить! Почти сбили! Ты умереть мог, идиота кусок! А я бы ничего с этим сделать не смог бы. Сережа молчал, понимая, что тот прав, но все же сделать по другому он не мог, поэтому попытался успокоить Птицу: — Я все просчитал, да и ничего не случилось же… — Просчитал он! Жизнь — не программный код, тут перезапустить программу или удалить ошибку не получится! — крылья Птицы возмущённо раскрылись, глаза гневно свернули расплавленным золотом. Сережа хотел что-то ответить, но не смог — Птица сейчас был так похож на себя в том будущем… Разумовский невольно сжался, зажмурившись и его рука дернулась, словно пытаясь прикрыть голову. Птица, заметив реакцию Серёжи, шипяще выдохнул сквозь зубы, как-то разом обмякая. Он устало уткнулся лбом в чужое плечо, но злость и испуг по-прежнему клокотали в нём, а потом он отстранился и отошёл. Сережа, сначала дернувшись от прикосновения, распахнул глаза, постепенно все же справляясь с воспоминаниями. Когда Птица отошёл, он сам потянулся за ним, опасливо кладя руку ему на крыло. Крыло отпрянуло от прикосновения. Птица всё также молчал. Молчание Птицы для Разумовского было хуже его гневных криков. Сережа подошёл ближе, обнимая его и утыкаясь носом между крыльев. — Прости… Крылья нервно подрагивают, а Птица с горечью усмехается. — Ты ведь не понимаешь, да? Я не хочу потерять тебя. Ты устраиваешь истерику, когда я всего лишь ранил плечо, защищая тебя, а сам подставляешься при первом удобном случае. — Ты меня не потеряешь, — негромко произнес Сережа. — Ну не злись, Птичка… — Как я могу быть уверен в этом, если ты проворачиваешь самоубийственные вещи в обход меня? — Если я скажу, что больше не буду делать ничего такого без твоего ведома, ты мне поверишь? — Сережа попробовал заглянуть Птице в глаза. Птица дёрнул уголком губ, ловя чужой взгляд. — Посмотрим, Птенчик. — Ну что мне сделать, чтобы получить твое прощение, — чувствуя, что крылатый понемногу оттаивает, Сережа прижался крепче. — Не рисковать собой, — буркнул Птица. — Ну хочешь, можешь меня наказать, — Разумовский сам не знает, насколько серьезно предлагает, но готов и правда на все. Птица склонил голову набок, задумчиво на него посмотрев. Даже несмотря на раздражение, он не мог сказать, что его не заинтересовало предложение Серёжи. Тот покраснел, но твердо кивнул: — Что пожелаешь, то и будет… Птицу опалило жаром возбуждения. Вот же… Птенец. Знает. как перевести внимание с проблемы на что-то другое, более приятное. — Наказание, да? — хмыкнул Птица. — В спальню, сейчас же. Сережа прикусил губу, взглянув на него из-под полуопущенных ресниц, окончательно заалев щеками, но кивнул, послушно направившись в спальню. В животе горячим клубком ворочалось предвкушение с каплей опасения. Птица последовал за ним, задержавшись всего лишь на пару мгновений, чтобы окончательно успокоиться — он не хотел повредить Птенцу ни в коем случае. — Разденься. Разумовский, сам себе не признавая, как его ведёт от этого властного спокойного голоса, медленно стянул с себя рубашку, слегка зашипев, когда ткань, прилипшая к сожженному в процессе падения локтю, сдернула запекшуюся кровь. Птица, сосредоточенный, подходит ближе и смыкает пальцы чуть ниже раны, залечивая. Наклоняется ближе, слизывает застывшие следы крови с кожи. Сережа вздрогнул и задышал чаще, наблюдая за этим. Птица, закончив своё действие, всё так же молча отошёл. Направился к шкафу. — Продолжай дальше. Разумовский с заминкой, но все же послушался, стягивая брюки, а затем и трусы. Часы легли на тумбочку, и Сережа неловко переступил с ноги на ногу, оставшись совершенно обнаженным. Птица, достав красную шёлковую верёвку из шкафа, обернулся и окинул Серёжу жарким и внимательным взглядом. Тот сглотнул, пытаясь успокоить внезапно зачастившее сердце. Опустившись к полу, Птица начал затягивать веревку вокруг лодыжки Серёжи, чуть погладил кожу повыше узла, протянул ту по ноге, переходя к следующей. — Скажи, если что-то будет не так. — Х-хорошо, — смотрящий на такого сосредоточенного Птицу, Сережа ответил не сразу. Возбуждение тяжёлой волной поднималось изнутри. Как только Птица закрепил ноги Разумовского, он без предупреждения поднял его, словно тот совсем ничего не весил, и перенёс на кровать. — Заведи руки за спину. Сережа немного растерянный столь резкой сменой положения, выполнил и это указание, потемневшим взглядом следя за крылатым. Птица вернулся к верёвке, узел за узлом украшивая торс и грудь Разумовского прежде, чем перейти на руки, фиксируя их. Красный красиво смотрелся на коже Серёжи, особенно горячо та смотрелась там, где касалась сосков и промежности Серёжи. Птица обдал его долгим горячим взглядом. Натяжение, трение, давление, причем в самых чувствительных местах, заставлял возбуждение расти, а Разумовского — ёрзать, отчего веревка стягивалась сильнее. Но Птица ещё не закончил задуманное. Он перетащил Серёжу поближе к спинке кровати, чтобы тому было удобнее, когда они начнут, после чего соединил каждую из ног Разумовского с узлом у его плеч, располагая его в своеобразном положении, чем-то напоминающем букву «м». Затем Птица отошёл ненадолго, чтобы достать из комода всё необходимое. Разумовский, поняв, что кажется Птица запланировал что-то ещё, закусил губу, сдержав резкий выдох, пока пытался найти положение, чтобы то ли уменьшить трение веревок, то ли наоборот. Поза была странной, непривычной и смущающие открытой. Птица вернулся довольно скоро, вооружённый несколькими довольно… интересными вещами. Не особо демонстрируя их Разумовскому, но и не скрывая, он положил их сбоку на кровать, а сам, выдавив немного смазки на руку для лучшего скольжения, пару раз провёл по уже возбуждённому члену Серёжи. Тот выгнулся и застонал, когда пальцы Птицы прошлись именно там, где их хотелось ощутить больше всего. Впрочем, Разумовский рано радовался, потому что руку почти сразу же заменили кольцом. Стоило Серёже осознать, что именно происходит, стон сразу же сменился обиженным скулежом. Птица на это не повёлся. Он с едва заметной усмешкой ещё несколько раз провёл рукой по скованному теперь члену прежде, чем отвлечься и снова потянуться за смазкой. Сережа разочарованно простонал, когда его лишили даже таких прикосновений, дернув бедрами. Согрев смазку на пальцах, Птица покружил ими вокруг сжатого кольца мышц, не особо спеша продвигаться дальше. Разумовский уже почти готов был сам податься навстречу, но веревки мешали, отчего он лишь едва сдвигался, и их натяжение вновь разжигало возбуждение. Птица, словно издеваясь. всё также не торопился, лишь чуть-чуть проникая самими кончиками пальцев внутрь. Этого Сереже было безумно мало, поэтому он, перебарывая остатки стыда, попросил: — Пожалуйста… — Пожалуйста «что»? — Птица лукаво ему улыбнулся. — Глубже… — Сережа смотрел на него просящим взглядом. У Птицы пересохло во рту от такого Разумовского. Он обычно смущался всего на свете, но сегодня, похоже решил быть более откровенным в своих желаниях. Птица послушался, пока что. Ему нужно было достаточно растянуть Серёжу для игрушки, а вот удовольствие получится растянуть потом. Разумовский выгибался, насколько позволяла поза, постанывая на особенно удачных вторжениях, хрипловато прерывисто дыша. Птице не нравилось, что Птенчик снова пытается быть тихим, но пока что предъявлять ему за это он не собирался. Не время. Вместо этого он хорошенько растянул Серёжу и, смазав игрушку смазкой, толкнул её тому вовнутрь. Средних размеров вибратор на пульте управления явно доставит Серёже уйму… впечатлений. Особенно во включённом варианте. Птица повернул колёсико пульта на минимальную скорость. Разумовский, не ожидавший подобного, широко распахнул глаза, не понимая — как мог не заметить игрушку. — Как ощущения, Птенчик? Разумовский на миг зажмурился, когда вибрация особенно удачно достигла простаты, тихий вскрик, переходящий в стон — ответить как-то по другому он Птице не мог. Птица довольно усмехнулся и поменял ступень на следующую. Сережа задёргался, но добился этим лишь того, что натянувшиеся веревки натирали соски, а вошедшая глубже игрушка прижалась к комку нервов, отчего его словно прошибало током. Птица хищно наблюдал за происходящим, чуть ли не облизываясь. — Выглядишь мило, — со смешком прокомментировал Птица. Разумовский хотел что-то ответить на это, но голос сорвался на всхлип, когда он снова дернулся. В уголках глаз блеснули слезы. Птица наклонился и слизнул с щеки солёную жидкость. — Слёзы тебе тоже идут, но радостным ты мне нравишься больше, — хмыкнул он, снижая скорость на пару мгновений прежде, чем повысить её на несколько ступеней выше предыдущей. Сережа умоляюще глядя на него вновь дернулся, когда снизившаяся было интенсивность движения внутри него резко возросла. Из горла вырвался крик, а тело выгнулось, уже не обращая внимания на затягивающиеся веревки. Птица отследил момент, когда Серёжа был готов кончить — и только кольцо мешало ему это сделать — и дал тому небольшой перерыв, резко отключая вибратор и лишая Разумовского какого-либо стимулирования. Тот ещё несколько раз дернулся, разочарованно отчаянно простонав, пытаясь достичь оргазма, хоть и понимал, что это невозможно. Блестящие от слез глаза почти в растерянности сфокусировались на Птице. — Прошу… Птица хмыкнул, снова включая вибратор на приличной скорости — Птенцу бы поучиться лучше формулировать свои желания. Сережа не знал, что хочет больше — чтобы это прекратилось или никогда не кончалось, но больше всего хотелось, чтобы Птица наконец прикоснулся к нему. Разумовский зажмурился, чувствуя себя так, словно вот-вот сгорит, а ведь судя по довольному лицу Птицы, это только начало. Птица повысил ещё немного градус и поменял не только скорость, но и режим — теперь узор вибраций был хаотичным. — П-птица… — голос вновь сорвался на стон, а когда Разумовский попытался собрать силы, чтобы сказать что-то ещё, привычно закусив губу для концентрации, почувствовал металлический привкус на языке. Птица впился в его губы поцелуем, слизывая кровь и паралельно залечивая ранки. В наказание за самовредительство, он увеличил скорость и провёл горячей рукой по его шее. Перед вновь зажмуренными веками Сережи полыхнуло, все тело напряглись в очередной попытке перешагнуть грань удовольствия, а бегущая по венам лава закипела. Он сорвался на вой. Птица лизнул его нижнюю губу и чуть прикусил, продолжая двигать рукой по шее. — Что такое, Птенчик? Сережа распахнул почти безумные от желания глаза, и замер, напряжённый как струна, делая глубокий вдох. Последние остатки мозга подсказывали — если он хорошо попросит, то может быть Птица позволит… — Умоляю… Хочу тебя в себе, — чего ему стоили эти слова было понятно по бегущей по виску капле пота. Птицу током пробило от этих слов, но он усилием воли вспомнил о том, что запланировал. Он погладил Серёжу по щеке ладонью. — Может быть, но не сейчас. — Прошу… Сделай хоть что-нибудь… — Разумовский не знал, чего от него хотел Птица, поэтому только и мог, что умолять. Жарко. Птица смог добиться от Серёжи подобных слов, учитывая, что он обычно был слишком смущённым, но это всё равно было не совсем той целью, которую он преследовал сегодня. — Что-нибудь, да? Неожиданно Птица поднял ещё градус вибрации выше и снял ограничительное кольцо. Давно сдерживаемое уже почти болезненное напряжение раздавшийся пружиной ударило по всему телу, оргазм показался Сереже взорвавшимся вулканом. Он с протяжным криком выгнулся, кончая. Но вибратор не прекратил своё действие, и к нему добавилась ещё и рука на члене, безжалостно быстро двигающаяся и потирающая во всех нужных местах. Для сверхчувствительного после оргазма тела эти ощущения казались болезненными, поэтому обессиленный Сережа дернулся, вскрикнув и попытался уйти от прикосновений. — Тебе же не хватало острых впечатлений, Птенчик, — заметил Птица. — Раз уж ты решил под машину подлезть без подстраховки. Да и ты сам хотел кончить, не так ли? Сережа отчаянно замотал головой, когда до затуманенного переизбытком ощущений мозга дошел смысл сказанного Птицей. — Что такое, Птенец? — Птица с нажимом погладил головку и клыкасто улыбнулся. Дикая смесь чересчур сильного удовольствия и боли заставляла Серёжу вскрикивать и изгибаться, пытаясь избежать касаний, но член меж тем вновь вставал. Птица довольно хмыкнул, заметив, что возбуждение Разумовского снова растёт, и утроил усилия. Сережа не знал, как реагировать на такое, да и что он мог, находясь в полной власти Птицы, да и хотел ли? Сережа понимал, что делает, вверяя себя ему и сейчас крылатый словно испытывал его тело, при этом явно раскрывая какие-то неизвестные доселе самому Разумовскому грани удовольствия. Птица прикусил чужую шею и отстранился, отслеживая реакцию Серёжи. Тот с трудом дышал, прерываясь на всхлипы, голос оказался сорван, а губа вновь была прикушена, но хотя бы на этот раз не до крови. Несмотря на это он инстинктивно потянулся за исчезающим контактом, распахнув темные от возбуждения глаза. Птица успокоился, с облегчением понимая, что, кажется, не перестарался. Конечно, действительно страх он бы от Разумовского ощутил, но… перестраховка лишней не бывает. Птица вновь принялся терзать чужую шею, старательно двигая рукой по члену Серёжи, пока вибратор вбивался в него. Разумовский вновь дернулся, да так, что одна из обвивающих его веревок прижала сосок, а чертова игрушка вновь оказалась вплотную к простате. С отчаянным хриплым скулежом он вновь кончил, дрожа всем телом. Птица дождался, пока из члена Разумовского выйдет всё до последней капли, и отключил вибратор до того, как и так слишком острый оргазм не перешёл в новое, ещё более острое посторгазменное ощущение. Серёжа, конечно, выглядел горячо и красиво, столь отчаянный и тонущий в удовольствии, издавая совершенно прекрасные звуки, но… если и продолжать подобное, то побольше обсудить с самим Разумовским. Да и для… наказания сейчас этого было достаточно. Птица облизнулся, слизывая с пальцев следы оргазма Птенчика, и окинул того жарким взглядом, впитывая в себя картину раскрасневшегося, связанного Серёжи. Сережа, наблюдавший за этим мельком подумал о том, что Птица остался без своей доли удовольствия, но двигаться хоть как-то он сейчас был не в состоянии, его тело все ещё дрожало, казалось, что вся кожа сейчас была сверхчувствительной, даже складки на сбитой простыне ощущались слишком ярко, не говоря о верёвках. Птица, явно понимая это, особо долго Разумовского не разглядывал. Он довольно ловко начал развязывать узлы, успокаивающе поглаживая кожу под верёвками, едва-едва касаясь, чтобы это точно не походило ни на возбуждающую ласку, ни на дразнения. Сережа едва слышно облегчённо выдохнул, когда затёкшие от непривычного положения конечности оказались на свободе. Двигаться он по-прежнему не мог, как и говорить — сил не было, да и, судя по ощущениям, он все же сорвал горло, он мог только улыбнуться Птице. Птица сосредоточено помог Серёже размять затёкшие конечности, залечил горло, едва удержавшись от того, чтобы погладить шею, и соприкоснулся щекой его щеки, чуть потершись. Надо было Разумовского отнести в ванную, чтобы обмыть, или полотенцем обтереть… а ещё простыни поменять. но отодвигаться от Серёжи сейчас не хотелось, как и менять положение. Даже ненадолго. — Птенчик? Разумовский, вновь улыбнулся, ответив на его жест, и тихо попросил: — Полежим так ещё… Птица чуть кивнул, прекрасно его понимая. Он собирался позаботиться о Серёже чуть позже, но пока и правда можно было немного позволить себе полениться. — Ты… не слишком злишься? — Злюсь? — Сережа слегка повернул голову, и голубые глаза растерянно взглянули на крылатого. — Кажется у людей перед подобным принято обсуждать происходящее и специальные слова для остановки… — Я же разрешил все, что угодно, — легко отозвался Разумовский, — да и — ты сам бы остановился, если бы было нужно. Птица кивнул и снова потёрся о чужую щёку, без слов благодаря за чужое доверие. — Но больше не рискуй собой, хорошо? Ты обещал, Птенчик. — Не буду, — подтвердил свое слово Сережа, сейчас понимая, как напугал своего хранителя, — прости. — Всё хорошо. Главное, чтобы ты был в порядке.