Blacker than midnight / Темнее полночи

      — Мне уйти?              — Что?              Галф видит же это неуверенное выражение лица, когда человек не знает, как сказать что-то неприятное для собеседника, поэтому мнется и молчит. И поэтому он сам задает тот самый неудобный для них обоих вопрос после того, как он немного перевел дыхание и может даже приоткрыть глаза, чтобы рассмотреть неуверенность в глазах другого человека, который только что с таким упоением ласкал его, а теперь не находит себе места.              — Я должен уйти? — он повторяет вопрос и нервно натягивает на себя плед, чтобы хоть как-то прикрыть обнаженность тела в такой неловкий момент.              — Нет. Почему ты вообще об этом спрашиваешь? Оставайся, сколько захочешь, — Мью тянется к нему рукой, но почему-то так и не дотрагивается.              — Потому что я вижу, что тебе неловко, но ты почему-то не можешь попросить меня уйти, — Галф еще сильнее кутается в теплую ткань, что должна согревать и укутывать, но почему-то еще больше подчеркивает его беззащитность перед этим мужчиной.              Теперь рука, что лежит возле него, все-таки касается его, робко и неуверенно, но касается. Приятная тяжесть приковывает его внимание, как и взгляд, который не отрывается от его лица:              — Галф, тебе и правда не нужно уходить. Я что, в твоих глазах — такое чудовище, которое выставит тебя сразу за порог?              — Нет, но… — он и правда не знает, как объяснить свои ощущения, свое смущение, свою неуверенность.              — Все в порядке, правда. Я не знаю, что ты вбил себе в голову, но я буду рад, если ты останешься.              — А как же твое “я не вступаю в отношения”... — слова срываются быстрее, прежде чем Галф успевает это осознать, поэтому он испуганно ойкает и зажимает себе рот руками, но уже поздно: все было озвучено.              — Так вот, что тебя беспокоит, — Мью хмыкает и придвигается ближе, чтобы натянуть на плечи Галфа сползшее одеяло. — Я все-таки способен немного заботиться о своем партнере — не такой уж я и монстр, как кажется со стороны.              — Конечно не монстр! — он почти с болью смотрит на какое-то печальное лицо мужчины рядом с собой. — Просто это все в новинку для меня, и я не знаю, как себя вести.              — Понимаю, — тот кивает и даже приобнимает за плечи. — Я сам виноват, что вовлек невинного мальчика в такого рода отношения. Поэтому абсолютно нормально, что ты чувствуешь себя неуверенно или уязвимо после. И я, как твой Дом, обязан об этом позаботиться.              — Обязан? — Галф непонимающе хмурится.              — Да, aftercare — если перевести дословно, то это “забота после сессии”.              — Но мы же ничего такого не делали, — он смущен и все еще не очень понимает.              — Да, полноценная сессия у нас, я надеюсь, еще впереди, но даже того, что было, тебе хватило, чтобы почувствовать себя не в своей тарелке. Я прав?              Прав.       Теперь, когда Мью это озвучил, это ощущения стало очень четким и понятным: желание, чтобы о нем кто-то позаботился, утешил, успокоил, хотя вроде не произошло ничего из ряда вон выходящего.              Он беззвучно кивает и широко раскрытыми глазами смотрит на своего… партнера, который так четко угадал его настроение и состояние. Что же тот теперь будет делать?              А Мью неожиданно встает:              — Погоди минутку, я сейчас.              Минутку он подождет, тем более, что мужчина очень быстро возвращается с влажным полотенцем в руках и просит:              — Можешь убрать плед? Я помогу тебе вытереться.              Это неожиданно сверхинтимно, но так приятно, когда кто-то вытирает тебя теплой тканью, поэтому Галф пинками выгоняет из головы мысли о недопустимости такого действия и расслабляется в уверенных руках.              — Вот так, хороший мальчик, — Мью откладывает полотенце и оставляет легкий поцелуй на его немного влажном животе, заставляя мышцы рефлекторно сократиться от этого приятного прикосновения. — А теперь — пойдем в спальню.              — З-з-зачем? — он неожиданно начинает заикаться от удивления.              — Отдыхать, конечно. Обниматься. Расслабляться. Моему мальчику надо восстановиться.              Все еще немного шокированный, Галф следует за ним, чтобы оставить плед на полу и нырнуть под более плотное одеяло, под которым через несколько секунд уже окажется не один. Мью абсолютно прав: расслабиться вот так в этих теплых объятиях — верх удовольствия, поэтому он ничуть не стыдится своих ощущений, а лишь довольно вздыхает, поудобнее устраиваясь в этих умопомрачительно красивых руках и утыкаясь лицом в широкую грудь.              — Удобно?              — Да.              Ему и правда очень хорошо вот так лежать, очень комфортно. Настолько, что ему мерещится на грани сна и реальности поцелуй в макушку и тихое “отдыхай”.              И просыпаться в объятиях Мью без головной боли похмелья — воистину бесценно, потому что он в кои-то веки не чувствует себя полутрупом, готовым развалиться от малейшего движения, а готов с новыми силами исследовать этот мир и особенно одного человека в нем.              Рука сама тянется к этому непонятно-идеальному лицу, от которого невозможно отвести взгляд, особенно — когда Мью такой беззащитный во время сна. Уходит напряжение в чертах и какая-то горечь поджатых губ, остается только расслабленное выражение безмятежности сна, столь притягательное, что Галф еле удерживает себя, чтобы не коснуться. Пальцы замирают буквально в миллиметре от нежной кожи.              — Почему ты остановился?              Он вздрагивает и в панике отдергивает руку. Глаза Мью все еще закрыты — как тот узнал? Но хриплый после сна голос ему точно не померещился, потому что теперь губы, что так хочется целовать, искривляет усмешка.              — Прости, я думал, что ты спишь.              Ему на самом деле стыдно, что его поймали на таком интимном действии: Галфу не нужно смотреть в зеркало, чтобы ощутить, как полыхают его уши. Но вспыхивает уже все лицо, когда Мью ухватывает его ладонь и прижимает к своему лицу:              — Не сплю, как видишь. Продолжай.              — Ты не против? — шепчет, все еще не веря в свое счастье.              — А ты как думаешь? — снова усмехается, на этот раз открывая свои нереальные глаза, в которые так легко провалиться.              Галф видит, как тот немного жмурится от света после сна, ресницы чуть прикрывают эти темные очи. И в этом неспешно-ленивом выражении лица столько томной неги, что он задыхается от эмоций, от желаний, таких острых и сильных: прильнуть губами, обожествлять касаниями, поклоняться вздохами.              Но он не может себе позволить такую вольность, даже после разрешения, потому что до паники боится своих мыслей. Боится, что напугает Мью, оттолкнет его своей настойчивостью, своей неуемной жаждой, поэтому лишь робко тянется кончиками пальцев, чтобы урвать несколько мгновений подлинного удовольствия.              Кожа под его касаниями — трогательно теплая и нежная. И даже пробивающаяся утренняя щетина не портит это ощущение, а лишь усиливает его на контрасте: жесткость и мягкость удивительно сочетаются между собой, гармонируют, усиливают друг друга. В этом и есть сам Мью: единство противоположностей, что делает его таким притягательным и уникальным. Может, поэтому Галф летит на этот огонь как мотылек, с радостью готовый погибнуть в свете этого человека, опалить свои крылья, положить жизнь на то, чтобы быть рядом.              Быть вместе хотя бы немного.       Хотя бы то время, что вселенная отвела им обоим.              Тем временем его пальцы продолжают свое путешествие по геометрии лица, обожая касаниями выразительные скулы и густые брови. Он, как слепой, словно считывает то, что ему жизненно необходимо: насколько близко его смогут подпустить, насколько много могут дать в ответ на жалобную просьбу о близости.              Глаза напротив — совсем темные, и Галф понимает причину. Потому что теперь его организм не отправлен продуктами распада алкоголя и реагирует так, как должен: утренним возбуждением. Поэтому он жутко стесняется даже подумать о том, что у Мью сейчас ровно те же ощущения.              Зато его партнер совершенно не страдает от подобных размышлений, потому что эти чувственные губы чуть приоткрыты, и рваное дыхание тихо срывается с них, пока Галф исследует это уже запредельно томное лицо. А еще он помнит, что вчера удовольствие получил только он, поэтому глубоко внутри зудит тот самый червячок сомнения, стоит ли ему попытаться…              Рука опускается ниже по шее на грудь, дыхание Мью становится еще более неровным, но с губ не срывается ни одного протестующего слова, поэтому он набирается смелости продолжать. Чувствовать, как под его ладонью сокращаются мышцы пресса — потрясающе, это как получить над телом человека абсолютную власть и заставлять реагировать на каждое касание.              Но Галф все еще мнется перед тем, чтобы пойти дальше. Он замирает перед кромкой домашних шорт, поднимая взгляд:              — Мью, я…              — Что такое?              — Я не знаю, стоит ли…              — Поверь мне. Стоит. И даже ударение тут особо ничего не поменяет.              Рука обхватывает его за запястье крепко, но аккуратно, чтобы положить ладонь прямо на источник возбуждения. Галф невольно сжимает эту выпуклость и с восторгом ловит стон удовольствия, что придает ему смелости продолжать.              — Вот так, мой хороший мальчик…              Смелости у него сейчас столько, что он может сдвинуть одежду вниз, обнажая требовательно приподнятые вверх бедра и освобождая эрегированный член. Галф невольно замирает, потому что тот… большой. У него нет комплексов относительно собственного размера, но тут он оценивает с той точки зрения, что ему придется принять этот орган в себя. И это… пугает.              Но нетерпеливый стон Мью отвлекает его от этих мыслей, поэтому он несмело обхватывает член рукой и начинает совершать столь знакомые ему самому движения, которые так странно и непривычно воспроизводить на другом человеке. Но тому, вроде бы, все нравится, потому что стонет и прикусывает губы, стараясь сдерживать более громкие звуки.              — Погоди…              — Что? Тебе не нравится?              Галф пугается, что сделал что-то не так, но Мью лишь довольно улыбается и сам тянется к нему, чтобы дотронуться до уже болезненного органа:              — Вдвоем приятнее.              И Галф сходит с ума от ощущений: от скольжения в его руке возбужденной плоти, от восхитительных движений ладони Мью по его члену, от запахов и звуков, что сопровождают все это действо. И оказаться за гранью реальности становится так просто — достаточно всего несколько синхронных движений…              — Вот теперь — доброе утро, мой хороший мальчик, — Мью крайне довольно улыбается, утыкаясь кончиком носа в основании шеи и целуя впадину ключицы.              А Галф улыбается, потому что ему нравится быть хорошим для Мью.