Blacker than midnight / Темнее полночи

      Он до сих пор не верит, что это с ним происходит.              Что ему и правда предложил специфические отношения человек, в которого он без памяти влюбился — и предложил выбор, быть с ним рядом или нет. Но если сердце орет “да, конечно!”, то мозг осаживает “постой, подумай” — и Галф разрывается между этими двумя органами.              Ему на самом деле сложно решить, потому что рациональная часть его понимает, что это не будет просто — совсем наоборот. Секс без чувств — это не про него же. По крайней мере, он так думает.              Наверное, когда ему будет прилично больше лет и появится тот самый взрослый цинизм и жизненный опыт, для него подобная ситуация не будет казаться чем-то из ряда вон выходящим: ну секс и секс — не повод для знакомства. Но сейчас, когда это фактически его первые серьезные чувства, все кажется таким сложным и неоднозначным.              Именно поэтому его рука дрожит, когда нажимает на дверной звонок уже знакомой двери, когда он ждет того, что его впустят в чужую и такую странную для него жизнь.              — Галф!              В глазах напротив — нескрываемая радость и даже облегчение, поэтому он пытается растянуть губы в приветственной улыбке:              — Привет.              — Ты все-таки пришел!              Кивает и мнется на пороге, словно в последнюю секунду может передумать и сбежать из этой обители порока (нет). Но ему не дают исчезнуть, потому что рука осторожно берет его за запястье и тянет за собой:              — Проходи — чего стоишь.              И он делает эти самые шаги, что помогают ему пересечь черту, которая разделит его жизнь на до и после — как бы тривиально это ни звучало.              Галф нервничает, и это не укрывается от его партнера, потому что тот тоже какой-то дерганный и неуверенный:              — Выпьешь чего-нибудь?              Мью явно намекает на алкоголь, который, вероятно, мог бы помочь ему расслабиться, но он хочет оставаться трезвым и чувствовать все. Буквально все. Поэтому отрицательно качает головой:              — Разве что воды немного.              Держащие стакан руки все еще немного дрожат, пока он делает несколько совсем ненужных глотков — только чтобы сгладить неловкость. Стук стекла, встретившегося с поверхностью стола, разбивает тишину между ними. Мью, откашливаясь, неуверенно смотрит на него:              — Значит, ты решил…              — Да, я хочу попробовать.              Нельзя сказать, что его голос, как и внешний вид, источает уверенность, но это все, что он может сейчас сказать, потому что и правда хочет.              Хочет узнать.       Хочет почувствовать.       Хочет Мью себе — во всех смыслах.              — И когда?              — Что? — он теряется от неожиданного вопроса.              — Когда ты хочешь попробовать?              — Сегодня? Сейчас?              Да, отвечать вопросом на вопрос — такое себе, но что делать, когда он на самом деле смущен и многого не знает — в том числе о собственных желаниях и сомнениях.              — Знаешь, что? — глаза Мью сосредоточены на его губах — и тот как будто не может оторваться от этого зрелища. — С такими вещами нужно быть терпеливым.              Галф из-за внутреннего смятения сглатывает:              — В чем отличие от обычного секса? Начинаешь и заканчиваешь, — он нервничает от такого пристального внимания, хочется от возбуждения облизать губы, но он себя сдерживает.              Да, он почему-то хочет казаться опытным в глазах партнера, но тот явно усмехается, уловив попытку обмана:              — Давай научу тебя. Такие вещи — больше, чем “просто начинаешь”.              И снова этот алчный взгляд на губы, а левая рука тем временем мягко опускает Галфа на постель, чтобы наконец приступить к самой важной части действа. Руки все еще как будто сопротивляются неизвестности, поэтому упираются в грудь Мью, но рот Галфа уже приоткрыт в ожидании.                     Он бы не удивился, если бы Мью ввел мораторий на поцелуи, потому что это всегда очень чувственно и интимно — по крайней мере для него, но тот явно не хочет упускать этот вид удовольствия, потому что целует его аккуратно и нежно — и очень неспешно, словно у них есть все время мира.              — Я почему-то думал, что ты не захочешь меня целовать…              — Я не буду спать с тем, кого не могу поцеловать.              Вроде такие простые слова, но от них бьет дрожь, что Мью точно чувствует по рукам, его обнимающим, и по губам, что робко отвечают на поцелуи. Поэтому тот улыбается:              — Не думал же ты, что БДСМ — это только про специфические практики? И что тут нет места поцелуям?              Стыдно признаться, но думал, поэтому зажмуривается и кивает. На что Мью как-то особенно нежно целует его, шепча:              — Я же обещал, что твой первый раз будет максимально ванильным — помнишь?              Помнит.       Но все равно с трудом верит в реальность происходящего.              — Так вот: я стараюсь всегда держать свое слово, — еще один успокаивающий поцелуй, который завершается проникновением языка и еще одним интимным прикосновением ладони — на этот раз к чувствительной груди.              Галф уже изнемогает и запускает руки в темноволосую шевелюру, стараясь вложить всю свою страсть и все свои чувства, о которых ему нельзя говорить, в ответные действия: поцелуи, рваные поглаживания и умоляющие стоны. Он надеется, что Мью достаточно проницателен и, чего уж там говорить, опытен, что сразу поймет, что ему нужно — и это не придется, стесняясь, озвучивать. Потому что поводов для смущения у него и так предостаточно.              — Снимешь?              Галф выныривает из тумана блаженства и понимает: Мью про его одежду, которая выступает досадным препятствием для продолжения, поэтому молча кивает и поднимает руки, чтобы было удобнее стаскивать майку. И стонет от удовольствия, когда кожи касаются эти горячие губы, что опаляют его подобно огню и ставят свое невидимое клеймо везде, где могут дотянуться.              Соски удостаиваются особого внимания: это болезненно приятно, когда мягкие касания языка сменяются легкими покусываниями. Это заставляет терять голову — снова, в очередной раз — и умолять о чем-то большем.              — Я без ума от твоих бедер, они такие гладкие, шелковистые, сладкие…              А он без ума от этих слов, которые реально делают его немного сумасшедшим и совсем без тормозов, потому что Галф может только умолять в ответ на поглаживающие движения, которые он ощущают сквозь ткань брюк:              — Сними их тоже…              Хотя Мью и Дом, но тот, вроде бы, рад подчиниться этому приказу-просьбе, потому что буквально через несколько секунд Галф оказывается только в одном нижнем белье, извиваясь под этими порочными руками, что гладят, гладят, гладят…              Он замирает от восторга, когда тепло ладоней заменяет влажность губ.       Когда шершавый язык проходится по нежной коже внутренней стороны бедра, рисуя какие-то узоры и доводя его до белых кругов перед глазами.              Это настолько выбивает почву из-под ног, что Галф невольно цепляется пальцами в эти идеально-широкие плечи, что сейчас так благоговейно склонились над ним. Но Мью словно дразнится, словно испытывает его терпение, потому что касается и боготворит каждый сантиметр тела — кроме того участка, где это необходимо больше всего. И даже недвусмысленные движения бедрами не помогают внести ясность, поэтому Галф покорно сдается и почти хнычет:              — Мью, пожалуйста…              — Что — пожалуйста? — тот как-то хитро улыбается, оставляя поцелуй на гладком бедре.              — Ты знаешь, что!              — Не знаю. Я очень недогадливый, видишь ли. Скажи мне.              Галф почти плачет от отчаяния:              — Ты же говорил, что мой первый раз будет без этих твоих штук…              — Говорил — и держу свое слово, — Мью снова целует, на этот раз нестерпимо близко к вожделенной области. — Я просто хочу, чтобы ты учился проговаривать вслух свои желания.              Галф прикусывает губу, пытаясь сдержать рвущийся изнутри стон, но потом сдается:              — Пожалуйста, потрогай меня там.              — Где — там? Живот? — и снова коварный поцелуй, на этот раз на его совсем неидеальном животе.              — Нет! — он почти плачет. — Дотронься до члена, пожалуйста!              — Тебе надо просто об этом попросить, мой хороший мальчик, — тот довольно улыбается, но рука уверенно ложится на выступающее под тканью возбуждение.              Но Галфу этого мало, мало этих поглаживаний и сжатия. Поэтому он умоляет:              — Сними белье тоже!              Он зажмуривается, чтобы не видеть эту улыбку победителя, даже прячет лицо за ладонями, но потом все-таки убирает их, чтобы впиться зубами в собственное запястье, когда рука Мью касается его обнаженной плоти так деликатно и волнующе. Несколько поступательно-возвратных движений — и он уже окончательно сходит с ума, извивается и стонет на кровати, хватаясь скрюченными пальцами за смятые простыни и умоляя не останавливаться. Но у его партнера — свои планы, потому что тот удобно устраивается между его раздвинутыми бедрами и еле гладит их свободной рукой, пробираясь к месту, где они соединяются:              — Скажи мне: ты готовился? — палец легонько касается сморщенного отверстия, поглаживая.              Галф готов умереть от смущения, когда утвердительно кивает:              — Да.              — И что же ты делал? — тот беспощаден в своем любопытстве.              — Мью! — он снова прикрывает лицо ладонями. — Я не могу вот так просто об этом говорить!              — Почему нет? Я должен знать, чтобы не навредить тебе, — Мью, словно пытаясь успокоить и расслабить, оставляет невесомые поцелуи на обожаемых им бедрах. — В этом нет ничего постыдного — поверь мне.              — Ладно, черт с тобой! — Галф решается, хотя все еще не может смотреть на него. — Я делал клизму и пытался потом себя растягивать.              Вот, он сказал это.       И даже не умер.       Ну, почти умер от смущения, но почти — не считается.              — Мой хороший мальчик, — тот тянется, чтобы оставить поцелуй на дрожащих губах, — не надо этого стесняться. Я правда хочу, чтобы тебе было максимально хорошо, поэтому…              Мью отрывается от него, и на сей раз объектом его интереса становится тумбочка возле кровати, в которой обнаруживается смазка и упаковка презервативов. В ответ на широко распахнутые глаза Галфа звучит:              — Твоя безопасность и здоровье — превыше всего.              Ему стыдно за свою неопытность, поэтому Галф с замиранием сердца наблюдает, как Мью освобождает от упаковки один презерватив, который натягивает на указательный палец и обильно поливает смазкой, чтобы затем снова пристроиться между его бедер:              — Ты позволишь?              Да, он понимает, что это значит, поэтому сжимает влажными руками простыню (снова!) и кивает, пытаясь расслабиться, пока в его тело проникает нечто чужеродное.              Галф пытался это делать сам раньше, и нельзя сказать, что эти ощущения какие-то особенно приятные, но их можно назвать… терпимыми. Да, это можно вынести, если закрыть глаза и думать о том, какой офигительный мужчина сейчас рядом с ним и хочет его.              Но все становится куда приятнее, потому что Мью возобновляет свои сводящие с ума движения на члене. А еще тот обладает какими-то сакральными знаниями, потому что толкается несколько раз в его тело под определенным углом, из-за чего Галфа словно прошибает разрядом тока, и он вскрикивает, с удивлением открыв глаза:              — Мью!              Тот довольно улыбается и делает так еще раз, заставляя повторно дернуться:              — Нравится?              — Да!              Это странное ощущение: больно на грани приятного, такое болезненно-острое удовольствие, на которое подсаживаешься как наркоман и требуешь еще. Поэтому Галф согласно кивает на каждый вопрос:              — Все нормально? Могу я добавить второй палец?              Это все еще терпимо, но теперь он — опытный мальчик и знает, что за дискомфортом следует этот разряд, что заставляет его тело содрогаться, а бедра — прижиматься теснее к руке, что дарит ему эти ощущения. Поэтому третий палец в скором времени уже тоже проникает в его тело и помогает остальным раздвигать тугие мышцы на манер ножниц. На грани сознания он слышит шепот:              — Ты всегда можешь меня остановить — слышишь?              Но в ответ может лишь только стонать и пытаться насаживаться самостоятельно, цепляясь, словно утопающий, за своего партнера. Но тот неожиданно отстраняется, заставляя замереть от тревоги: что-то пошло не так…              Мью не нравится?       Мью он не нравится?       Тот его больше не хочет?              Но затем с облегчением выдыхает, когда видит, что мужчина стягивает с себя одежду, и свидетельство возбуждения скрыть уже невозможно. Он пребывает в каком-то дурмане, потому что сквозь затуманенное сознание видит, как Мью отрывает от ленты еще один пакетик с презервативом, чтобы применить его уже по назначению. И он даже не краснеет, когда бесстыдно наблюдает за этой картиной, потому что находится в своего рода трансе, который нарушается волной страха, стоит только партнеру придвинуться ближе и коснуться возбужденным членом его бедер и потереться между ними.              Галф невольно зажмуривается и напрягается: вот сейчас все случится… Но ничего не происходит, поэтому он открывает глаза и сквозь ресницы смотрит на причину своего смущения, которая, несмотря на сильную эрекцию, продолжает его нежно поглаживать:              — Боишься?              — Немного, — ему удается из себя выдавить.              — А чего боишься?              — Что будет больно. Что тебе не понравится. Что ты больше не захочешь меня…              Будь он в здравом уме, то никогда бы такого не сказал, но кумар страсти развязывает язык и заставляет быть таким смелым. Но Мью не смеется над ним, а лишь ласково гладит по лицу:              — Не бойся. Я сделаю все, чтобы тебе понравилось, и ты снова вернулся. И снова. И снова.              Тяжесть чужого тела приковывает его к постели, и Галф изо всех сил старается не зажиматься, когда его собственное тело чувствует вторжение. Он зажмуривается и старается максимально глубоко дышать, но от боли его отвлекают нежные поцелуи, что покрывают его лицо шелковыми лепестками прикосновений:              — Прости, прости…              Именно они помогают расслабиться и не впиваться в плечи ногтями так сильно. Галф невольно начинает отвечать на эти поцелуи, держась за Мью, как за самый надежный оплот. А тот не спешит, дает привыкнуть — и топит в своей нежности и заботе. Такое ощущение, что у мужчины не две руки, а как минимум шесть, потому что ласке подвергается каждый сантиметр его тела: и лицо, и выгибающаяся навстречу шея, и грудь, и бедра, что дрожат от напряжения.              Галф видит, как капельки пота напряжения катятся по этому красивому лицу, поэтому тянется, чтобы стереть их ладонью и прошептать:              — Можно.              — Я очень аккуратно — правда.              И Галф ему верит, потому что ощущает, насколько бережен с ним его партнер, как медленно и деликатно тот начинает двигаться, отслеживая каждую эмоцию на его лице. Поэтому он обхватывает бедра ногами, чтобы быть еще ближе, чтобы еще теснее, кожа к коже, страсть к страсти.              И вот уже боль становится незначительной, а наслаждение — ослепляющим с каждым толчком, с каждым движением.       И целоваться — неимоверно сладко, до умопомрачения, до звезд перед глазами.              Мью словно знает, как двигаться, как трогать и как целовать, что Галф абсолютно сошел с ума, извиваясь в этих объятиях и выстанывая любимое имя в тот момент, когда уверенная рука между их телами подводит его к грани:              — Мью…              Но он недолго там был один, потому что несколько глубоких движених сквозь размазывающий его оргазм — и вот уже Мью обессиленно падает на него, потный и уставший, сотрясаясь от удовольствия и целуя его искусанные губы:              — Мой сладкий хороший мальчик…