Blacker than midnight / Темнее полночи

      Галф все еще нежится в теплом приятном коконе послеоргазменного удовольствия, из которого так не хочется выбираться. Он словно находится в ванной с миллионом пузырьков воздушной пены, что ласкают его тело, делая легким и невесомым.       И таким счастливым.       И таким спокойным.       Как никогда в жизни.              Но что-то тревожащее продолжает стучаться в голове и нарушает эту тихую идиллию, поэтому он непроизвольно морщится, желая продлить приятное состояние. А чей-то голос продолжает что-то говорить, заставляя невольно вслушиваться в слова:              — Галф! Ты в порядке? Галф!              — Что случилось? — он еле ворочает языком, но уже начинает узнавать Мью и понимать, в чьих руках сейчас находится.              — А ты ничего не помнишь?              — Смутно…              — Это называется сабспейс, Галф. Особое измененное состояние, в которое во время сессии ты можешь погрузиться. Что ты чувствовал?              Галф прислушивается к отголоскам тех эмоций, что еще совсем недавно поглотили его с головой:              — Это… как вспышка солнца, яркая и обжигающая, а потом — невероятный покой, словно я — песчинка в целой вселенной, и я на своем месте. А волны несут меня куда-то далеко…              Сквозь все еще затуманенное зрение он видит лицо Мью — какое-то отстраненное, и червячок неуверенности поселяется внутри, напоминая…       Напоминая…              Блять, что же он наделал!              Галф от ужаса замирает, потому что понимает, что под действием смывающих полностью чувств он признался в своей самой постыдной тайне, о которой его партнер не должен был никогда узнать. А тот явно слышал, поэтому ведет себя так… странно. Вроде и заботится, спрашивает о самочувствии, но при этом Галф почти кончиками пальцев может почувствовать возведенную между ними стену: такую основательную и холодную.              Он со страхом смотрит на Мью и не знает, что дальше делать: прикинуться что ничего не произошло? Сослаться на амнезию и сделать вид, что все в порядке? Но они-то оба все помнят, и смотреть в эти темные ледяные глаза неимоверно больно…              Поэтому Галф неловко натягивает на себя одеяло, не смея поднять голову:              — Я в порядке, правда.              — Может тебе надо в душ?              А? Что?       Ах да, душ.              Да, обмыться не помешает, потому что он весь потный и в собственной сперме. Галф стыдливо (с чего бы это после всего того, что между ними было?) заматывается еще сильнее в одеяло и неловко ковыляет в сторону ванной комнаты, слыша уже в спину:              — Ты справишься? Тебе помочь?              — Нет, не надо, я сам.              Да, он сам скидывает с себя уже ненужную ткань и сползает по холодной кафельной стенке, зажимая рот руками, чтобы Мью не услышал, как он рыдает от отчаяния. Снова эти когти, что рвут его изнутри, но теперь — с еще большей силой, потому что его подозрения подтвердились: Мью нечем ответить на его признание.              Знал ли он об этом?       Скажем так: догадывался.              Надеялся на чудо?       О да, глупо и безнадежно.              И вот теперь расплачивается за то, что был таким глупым и наивным мальчиком, своим разбитым сердцем. Но Мью не увидит, как ему плохо, не увидит его слез и опухшего лица!              Галф делает решительный шаг в сторону душа, чтобы включить обжигающе холодную воду и встать под ее напор. Вот так, пусть она смоет все его боли и печали, всю соль его страданий с лица — и выйдет он уже обновленным человеком, другим Галфом, который сможет выдержать, сможет выстоять.              Но смотреть прямо в глаза Мью он после душа все равно не может — слишком больно видеть в них эту отстраненность, поэтому он бормочет, собирая одежду по полу:              — Я, пожалуй, пойду уже.              Боковым зрением видит, как мужчина застывает:              — Ты даже не останешься на ночь?..              “Как обычно” не прозвучало, но витает в воздухе.       А Галф молча горько усмехается: и когда это вошло у него в привычку растворяться в этом человеке настолько, чтобы стремиться провести каждую свободную минуту рядом, спать вместе, просыпаться, завтракать — как обычная влюбленная пара, коей они, конечно же, не являются.              — Нет, у меня дела на этот вечер.              — Какие? Они не могут подождать?              Он видит, как напряжен Мью, весь язык тела сигналит о том, что его владельцу некомфортно, но сейчас Галфу откровенно все равно, потому что его боль куда сильнее:              — Не могу, я пообещал другу, что мы сегодня встретимся и посидим вместе.              Ложь.       Ничего он не обещал, но как еще прикрыть свой побег, кроме как ложью?              Он натягивает дрожащими руками байку и только после этого поднимает голову, чтобы увидеть смесь горечи и сожаления на чужом лице. Но ладонь его уже держит шлейку рюкзака, что закинут на плечо, поэтому пора прощаться:              — Пока. И спасибо за сегодня.              Спасибо, что ты вознес меня на такие вершины наслаждения, что я ненадолго выпал из реальности.       Спасибо, что промолчал в ответ на мое признание — это открыло мне глаза.       Да, кому-то пора взрослеть и перестать жить иллюзиями о том, что все завершится как в красивой сказке хэппи-эндом, но это суровая реальная жизнь.              — Галф…              Глаза побитой собаки смотрят на него.       Странно.              — Да?              — Ты еще придешь?              — Не знаю, Мью.              Он отвечает максимально честно, в том числе перед собой, потому что и правда пока не представляет, что делать дальше: со своей жизнью, с их отношениями. Но одно он знает точно: сил хватает только чтобы сделать несколько шагов и закрыть за собой дверь, чтобы потом ухватиться руками за стену, удерживая себя от падения.              Галф понимает, что еще слишком близко, поэтому он не может плакать в полный голос, но предательские тихие слезы катятся по лицу, и из-за них почти ничего не видно. Он наощупь достает из кармана телефон, чтобы набрать номер единственного человека, который поймет и примет:              — Привет. Ты дома?              — Чувак! Как я рад тебя слышать! Тебе повезло: меня прокатили со свиданием, поэтому я зависаю наедине с бутылкой. Хочешь составить нам компанию?              — Майлд, я…              — Так, а что с голосом? Ты что — плачешь?              Да, он уже не сдерживается и хлюпает носом в трубку:              — Майлд, мне так плохо…              — Галф, слушай сюда: ноги в руки — и ко мне! Тебе вызвать такси?              — Не надо, я сам.              Галф и правда справляется с этим несложным действием, и через полчаса сваливается в теплые дружеские объятия своего друга, который тут же понимает весь пиздец ситуации по выражению лица и тянет его в квартиру:              — Так, залетай и сразу дозу внутрь!              — Но я не хочу пить, — он капризничает, так как не уверен, что алкоголь сейчас ему поможет.              — А это не выпивка — в твоем случае это лекарство. Так что давай, три глотка — и сразу станет легче.              Пищевод обжигает спиртом, он закашливается, но Майлд прав: через пару минут тепло растекается по всему телу, и напряжение как будто ослабевает.              Парень садится рядом на диван и скрещивает руки на груди:              — Ну, выкладывай: что довело тебя до такого состояния?              — Ох, Майлд, я…              Вот и как теперь словами передать, что он влюбился в человека, которому не нужно его сердце?