arcam cum parvis

      — Тебе уже можно вставать? Или ты ушёл из лазарета без разрешения? — Адрэус распахивает дверь шире. Тирий замирает на пороге, как пугливый зверёк, немного пялится своими пронзительными янтарными глазами, не моргая, из-под растрёпанной светлой чёлки, а потом отводит взгляд и неловко прячет перебинтованные руки за спину. Жест до страшного уязвимый, бередящий память — так он часто делал в те далёкие дни, когда, будучи диким, воспитанным порядками улиц юнцом, приходил к своему новообретённому другу, чтобы бросить краткое, непривычное «извини», если ввязывался в глупости или обижал кристальной честностью. Адрэус, конечно, прощал, но обижаться ему было не на что. Только если волноваться, когда этот мальчишка, яркая жёлтая искорка, долго не давал о себе знать. — Там... Там не могу уснуть, — признаётся Тирий. Голос его хрипит, на щеке белеет пластырь — уголок уже отходит, обнажая запёкшуюся ссадину. Адрэус моргает, замечая, что пришёл он босой. Значит, сбежал. Вздыхает. Не бросать же его в коридоре в таком виде. — Заходи скорее. И сам отступает к кровати, садится спиной к двери, на самом краю, чтобы оставить место — она, конечно, узкая, строго на одного, но не страшно, в тесноте да не в обиде. Шагов Тирия почти не слышно, но через пару мгновений лежанка слегка проседает, ощущается возня. Адрэус чуть поворачивает голову — Тирий вытягивается на боку рядом, и раненные руки, видимо, больше не приносят ему дискомфорта. Одну он даже подкладывает под щёку. И внезапно спрашивает: — Я же совершил серьёзную ошибку, почему ты вступился за меня? Адрэус откашливается, тянется к стопке чистой бумаги на тумбе; пальцы медленно, но выверенно складывают из листа журавлика. Он ставит его на тумбу, делает ещё одного и устраивает рядом с первым. — Ошибаются все, Тирий, это... человеческая природа. Это... не плохо. К тому же, ты ведь вступался и за меня. В конце концов, спас мне жизнь. Не будь тебя там, прошлый я-калека вряд-ли смог бы отбиться от нежити. Да и мы много прошли вместе, я бы не смог отвернуться от тебя, ведь друзья так не поступают. И извиняться тебе стоит не передо мной, а перед тем аристократом и его сестрами. Тирий фыркает и, помедлив, тихо шелестит: — Спасибо. Адрэус лишь осторожно набрасывает на него тонкое одеяло.