Княжеская забава

— Разбили мы татар, государь, — отчитывался Годунов, низко поклонившись царю. — Отличился наш Фёдор Алексеевич, совсем взрослый стал. Умело атаку провел, ни одного нашего воина в бою не потерял. — С Федькой ясно всё, — огладил Грозный бороду. — А ты мне что привёз, Борис? В царевой горнице их было всего-то: Борис Фёдорович, оба Басмановых, князь Вяземский и Забава. Её-то и подпихнул в спину Годунов, так что девушка склонила голову ещё больше. — А вот, царь-батюшка, привёз тебе дочку Никиты Романовича. — Микиткина дочь? — Иван Васильевич оживился, как бывало с ним всегда, когда купцы передавали ему подарки. — А я и не признал в начале, что это девица, ещё решить не мог, кого это ты притащил. Ну, подойди ближе, не бойся. Как зовут тебя, дитя? — Забава, государь, — она сняла шапку и оправила растрёпанную косу. — Хорошее имя, наше, русское. Видать, радость ты для отца и матери. — Матушка давно померла. — А княгиня Евдокия — на той неделе, — вставил Годунов. — Я крёстный Забавы, как услышал, что татары опять в Рязани, не мог не поехать. На кого б я её оставил? — Правильно сделал, Борис. Как раз Никита скоро должен вернуться из Литвы, пускай здесь с дочкой и встретится. Царь помолчал, внимательно разглядывая княжну. — Лепо на тебе платье мужицкое сидит, девонька. Издали и не отличишь от моих опричников! Оставайся на мужской половине. Вот приедут послы, знатно повеселимся с ними! Ступай, Забава. Федя! Проводи княжну, да постельничему скажи, чтоб подготовил всё. — Благодарствую, царь-батюшка, — низко поклонилась девушка, щёки которой пылали от смущения. Басманов вывел её под локоток из палат царских. — Ты, Алексей Данилович, поезжай-ка к пограничным, подготовь всё к посольскому приезду. Да вот, Бориса с собой возьми, проверьте всё. — Слушаемся, государь, — откланялись мужчины. Остался наедине с царём только князь Вяземский. — Что, Афоня, правда это дочка Серебряного? — Правда, Иван Васильевич. Я ж и Никиту знаю, и мать его знал. На венчании том был, потом на крестинах. Как щас помню — у нас с Еленкой свадьба в июне была, у Никиты — в июле, а в начале марта следующего года уже Забаву крестили. — А мать-то её кто? — Да так и не поняли, государь, откуда Никита её взял. Простая девка теремная, чуть ли не ключница… Апраксия, да. В ту пору лет шестнадцать ей было, вот как Забаве сейчас. И видишь, как вышло, роды так и не перенесла… Мы с Еленой Дмитриевной только потому ездили к Серебряным, что нас сама Евдокия Петровна приглашала всегда. А ей не отказывали, нет. Никто не отказывал. Хорошая баба была, боевая такая… Ей бы в воеводы, а не в княгини… Царствие небесное, — спешно перекрестился Вяземский. — Да и с крестинами какая-то мутная история вышла тогда… Боярин Дружина Андреевич всё в крёстные рвался. — Морозов что ли? — Он самый. Но княгиня грудью встала, мол, мужа её сгубил, сына по кривой дорожке повел, внучку единственную она ему точно не отдаст. — Верно, что по кривой… В опале ж Морозов. Больно умничать стал, шельма! Пускай охолонится теперь… — Правильно, царь-батюшка. — Как там Елена Дмитриевна? Она ж и мне не чужая, в девичестве-то Плещеева, двоюродная, кажется, тётка, Федьке моему…нашему. — Здорова, Иван Васильевич. Жаль только, детей не даёт нам Господь. Помню, как бились мы с Никитой за Елену-то, когда молодые были, бегали к ней по очереди, подарками да словами ласковыми заманивали… А жизнь вот как нас рассудила — я с любимой, а Никита с дочкой. Странно только, что так и не женился второй раз за семнадцать лет-то. Может, и впрямь так любил свою Апраксию? — Может, и любил, — задумчиво произнес царь. — А может, тут что другое. — Ты об том лучше Годунова спроси, государь. Он один, наверное, всю правду знает. С девчонки-то что взять? — Правильно ты всё говоришь, Афоня. Ты только учти, что у вас там с Никитой да Еленой в молодости было, меня мало волнует. Как вернётся Серебряный — можешь ему хоть в морду дать по старой памяти. А вот девку его не трожь. — Да я-то что, Иван Васильевич! Ты это вон, молодежи скажи нашей — царевичам, Федьке, Максиму… — Этим скажу. А Федька и так не тронет.

***

Забава осваивалась в слободе. Многое, слишком многое было для неё сложным и непривычным. Никогда ранее не была она окружена таким количеством людей. Никогда не видела таких трапез. Никогда раньше ей не было можно ходить везде, где вздумается. На мужской половине и в трапезной на ней было всё то же чёрное облачение опричника — правда, с помощью иголки и нитки девушка наконец-то смогла подогнать вещи под себя. Годунов помог ей проделать дополнительные дырки в ремнях — и теперь ни рубаха не висела мешком, ни штаны не норовили соскользнуть. А для общего двора для Забавы, по царскому повелению, сшили новый летник нежно-голубого цвета, прибавив к нему и кокошник с лентами. Было в юной княжне много тоски по дому и родным людям, много было и неясной, смутной тревоги. Почти седмица минула с прибытия в Александров, когда Борис Фёдорович зашёл в комнату, выделенную Забаве. В трапезной они всегда сидели вместе, да и о дневных делах крестницы Годунов был осведомлен. Потому без лишних предисловий перешёл к делу. — Принял тебя, Забава, царь. Это хорошо. Очень хорошо. Теперь бы придумать, как отцу твоему помочь. — А что с батюшкой? — испуганно вымолвила девушка. — Пока ничего, а вот когда сюда с докладом явится, ой, что будет… — Я не понимаю тебя… — Твой батюшка всегда был верен государю и всегда любил его. И Иван Васильевич его любил. Да вот только вряд ли простит ему пять лет в Литве, которые Никита псу под хвост пустил. Бестолково твой батюшка переговоры провел: ни мира, ни ряда не заключили мы. Царь пока не знает, но как узнает… Расстроится. Так ведь надеялся о море опереться, о торговлю… — А что же мне делать? — Не ведаю, Забава Никитична. Но надо тебе придумать что-то такое, чтоб государь проникся к тебе да князю, и миловал его. — Да разве я могу что сделать? — Ты девочка умная, справишься. Только в лоб не действуй, глазками не стреляй, не играй в искусительницу, всё равно проиграешь… — Да что ты такое говоришь, дядя Борис! — всплеснула руками девушка. — Разве можно?! — Вот именно, что не можно! Царица прознает — съест. Хорошо, что тебя не на женской половине поселили… Не теряйся, княжна, не мнись, не мямли! Сумеешь Иоанну услужить — он Никиту помилует, тебя за опричника просватает, будешь как у Христа за пазухой! Забава вздохнула, прижала руки к полыхающим щекам, внимательно посмотрела на боярина. — Сумею, дядя Борис. Куда деваться-то?