***
Зашло солнце красное, да вспыхнули костры алые. Огонь с обоих берегов отражался в воде, отчего казалось, будто горит сама река. Дрогнули струны гуслей, зазвучали дудки, застучали скоморохи в бубны. Затянули песню девки слободские, да подхватили парни. Завели хоровод русский. Забава нарочно оказалась на другом от терема царского берегу. Здесь она ничем не отличалась от других веселящихся: те же растрёпанные волосы с венком, да сбившаяся на одно плечо сорочка: на Купалу не подпоясываются, не следят за одеждой. Всё в эту ночь, завершающую русалочью неделю, пропитано колдовством: опасным, но манящим. Вся земля, вся вода взбудоражена, переболомучена, неведомая сила жаждет вырваться на волю. Княжна пока не встретила ни одного знакомого лица, да и искать никого не спешила. Веселье подхватило её, закружило: в голове затуманилось, на сердце стало легко-легко. Пригубленная медовуха, дым костровый, травяной запах, что окутал Слободу, наполнили её существо, вытеснив дурное. Вслед за смешливым кудрявым парнем сиганула через костёр: жар опалил голые ноги, защекотал нутро — Забава, уже приземлившись, согнулась пополам и безудержно хохотала, забыв про всё на свете. Удаль ударила в голову. Вот и она пустилась в пляску, подхватила песню. Ноги гудели от приятной усталости: ночь перевалила к середине, самое время нестись, сломя голову в подлесок за цветком колдовским. Часть девушек со смехом и гомоном убежала почти тут же, за ними последовали парни, выкрикивая что-то по пути. А несколько слободских девок к ней подошли, за плечи ласково тронули: — Что тебе по лесу бегать, Забава? Ты сама краше любого цвета будешь! Пусть тебя и ищут! Пойдём-ка на женихов погадаем, да венки по воде пустим? Княжна проворно закивала головой: после плясок да костров правда надо было отдохнуть. Ты плыви поверх реки, мой венок, ладу, ладу, Мою тайну сбереги, мой венок, ладу, ладу. Только в срок остановись, мой венок, ладу, ладу, Кому надо пригодись… Заплетала слово за слово, за цветком вела цветок, Чтобы стал ещё прекраснее, кто наденет мой венок. Забава и не заметила, как оторвалась от остальных. Речная отмель словно позвала в свои объятия. Девушка сняла с головы венок, встряхнув волосами. Осторожно опустила на воду, подтолкнула ладонью. Проводила взглядом уплывающий венок. А потом вдруг… Вдруг померещилось, что вода стала совсем стоячей, слово течение её прекратилось по одному только мановению чьей-то сильной руки… До конца не ведая, что творит, княжна стянула с себя сорочку, сняла и сапожки, закрутила волосы жгутом и с разбегу оказалось в воде. Холод свёл пальцы на ногах, от него перехватило дыхание, из груди вырвался нервный смешок. Она сделала несколько гребков, чтобы как-то согреться, за венком. И глазам своим не поверила: его не было. Не было вовсе, как если бы венок утонул, но он не мог утонуть, княжна прекрасно видела, как он плыл! Внезапно вернувшееся течение толкнуло в спину, Забава оцарапала коленку о каменистое дно в мелком месте и спешно выбралась на берег. Всё тело мигом покрылось мурашками, холод пробрал до самого нутра. Серебряная успела натянуть рубашку и один сапожок — и как вовремя: из кустов донеслись мужские голоса. Она испуганно вздрогнула, волосы разметались по спине. Перед княжной оказались Скуратов и Олег… — Какие люди, княжна Серебряная! — пробасил Олег, приближаясь к девушке. Она, было, отступила, но за спиной была река: бежать некуда. — Разве ты не знаешь, что ночью Купальской бывает? — насмешливо спросил Максим, тоже делая шаг вперёд. — Знаю, — кивнула девушка. — Да разве ж можно?.. Одному делу ведь служим… Братья вы мне… по… оружию… — она тряслась, язык заплетался. От Олега особенно пахнуло хмельным. — А то не знаешь, что в опричне промеж братьев бывает? — Федька тебе не сказывал? — расхохотался Скуратов. — Я вам, собакам, сказывал, чтоб княжну пальцем трогать не смели! — вышел на отмель Басманов. Окинул девушку недовольным вглядом. — А ну брысь отсюда! — Ну да, так мы и ушли. Все трое были безоружны, но сильным противником выглядел только Фёдор — он остался в своем кафтане и белой рубахе без вышивки, не было при кравчем только пояса да перевязи с саблей. И пьяным он то ли не выглядел, то ли вправду не был. — Можешь попробовать. Меня тронуть аль княжну. Посмотрим, что с тобой завтра будет, — произнёс Басманов. — Нынче Димка Оболенский пока в морду не получил, не угомонился. А рот свой закрывать не научится — ещё не так отхватит. Так же хотите? Так я устрою. Олег озлобленно рыкнул, но Максим перехватил друга за руку. — Не надо. Не трогай — вонять не будет. А то ж мы к царю побежим плакаться, сопли до Москвы размазывая! Шуршание кустов, ругань, и Фёдор остался с Забавой наедине. Тонкая ткань, поспешно надетая на мокрое тело, облепила девичий стан, что вторая кожа. Волосы золотисто-медовые спадали едва ли не ниже поясницы. Девушка дышала часто-часто, отчего её высокая грудь то вздымалась, то опускалась, и Басманов на миг позабыл все слова, что хотел сказать. — Фёдор Алексеевич, — тихо позвала княжна, молодой кравчий поднял взгляд к её лицу и обомлел окончательно. Глаза её, сине-зелёные, в этот миг стали совсем чародейскими, сказочными. И глубокими, что море-океан… В них притаилась нежность, обещание страсти и… Так смотрела на него сейчас Серебряная, словно он остался единственным человеком на всём белом свете, а ей и не нужен никто больше. — Ты думаешь, что творишь?! — как ни старался показаться суровым, а вся злость уже развеялась. Сбросил с плеч кафтан, швырнул княжне, а та только прижала ткань к груди. — От цвета русалочьего ошалела?! Голову в тереме оставила? — Да я… — Да ты! Забава! — шагнул к ней, оказался вплотную, без труда выдернул кафтан из токних рук, сам закутал девушку. — Дрожишь ведь вся. Серебряная растерянно улыбнулась — и тут колдовство кончилось. Не было больше никакой русалки — соблазнительницы. Была совсем ещё юная, испуганная, замёрзшая княжна. Басманов обнял её, прижав к себе, прильнул к холодным губам, отдавая своё тепло.***
Они сидели у костра на дальнем берегу. Одна ладошка Забавы лежала на плече юноши, вторая рассеянно трепала васильки в его венке. — Отогрелась, русалка? Он и сам знал, что отогрелась: чувствовал, что она перестала дрожать, что всё тело расслабилось и стало мягким, податливым, манящим трогать себя ещё больше… — Вот и нашёл я свой цветок папортника. И бегать далёко не пришлось, — посмеивался Фёдор, крепче сжимая в своих руках княжну. Забава прильнула губами к к его щеке, лёгкие поцелуи пробежали по контуру гладкого лица, спустились к шее. Его рука опустилась на девичий затылок. Удержала, отстранила от себя. Девушка, ничего не понимая, уставилась на кравчего: смущённая, зардевшаяся. Да что эта её рубашка скрывает… Уложить бы на траву, под себя, подол задрать — вся недолга… — Не надо, княжна. А то… В узде себя не сдержу. И так сил нету, когда ты рядом, — голос юноши охрип, стал ниже и отозвался где-то в её груди. — Не можно ж тебя так, под кустом… Вот к осени посватаюсь… — А ты посватаешься? — с придыханием сказала Забава, сама боясь своего вопроса. Не отвечая ничего, кравчий только снова её поцеловал. От неё словно шёл жар — девичий, родной, влекущий. Княжна дремала на его плече в его кафтане. Занимался рассвет молодой опричной Руси.