Княжеская забава

— По-немецки умеешь, княжна? — Куда мне, царь-батюшка? — улыбнулась Забава. — Приедет с Москвы мой немчин-опричник Штаден, пойди к нему, скажи, государь приказал тебя по-ихнему обучать. Хочу тебя в Посольском приказе оставить, да нечего там делать без языков фряжских. — Благодарствую, государь, — девушка низко склонила голову, приложив правую руку к сердцу. Это был первый прямой намёк, что после замужества её служба в опричнине не закончится. Что нужна она государю сама по себе, а не как приложение к отцу или мужу… Сердце забилось в радостном исступлении, к лицу прилила кровь. — Что это у тебя на щеке? — Это? — княжна коснулась вчерашней ссадины от отцовского удара. — О ветку, видать, поцарапала в лесу. Когда за папоротником бегала. Ответила почти искренне: минувший день был столь полон на события, что пощёчина, пусть и болезненная, едва ли не стёрлась из памяти. Иван Васильевич позвал к себе поздно вечером, что не удивило: вся Слобода до утра гудела, какие уж тут дела… После праздника сама не своя вернулась в светлицу, думала, что не уснет вовсе теперь, ан нет — как головой коснулась подушки, так и провалилась. Дядя Борис еле добудился потом, мол, царь к себе требует. С Фёдором не столкнулась, а времени нарочно искать встречи не было — Грозный ждать не станет. Про праздник поговорили, про послов. Государь был ей рад, общался ласково. — Ну ступай, девонька. Забава поклонилась, вышла из покоев царских с чувством радости и света. В Александрове всё ладно, Фёдор Алексеевич, кажется, посвататься обещал, Годунов и Басманов вступились за неё перед батюшкой… Жизнь в эту минуту показалась юной княжне простой и легкой, как праздничный перезвон. И не заметила, как врезалась в кого-то, внезапно вышедшего из-за угла, и оказалась припёрта к стенке мужским телом. — Попалась, мышка? — Ой… — Забава испуганно подняла лицо и тут же успокоенно выдохнула, поняв, кто перед ней. — Здрав будь, Иван-царевич! — из-за того, что он держал её за плечи, поклониться девушка не могла, но хотя бы приветливо улыбнулась. — Ты что ль, Серебряная? — юноша был как будто разочарован. — А я-то думаю, кто по ночам хлеб у Федоры отнимает, а это ты. — О чём ты? Иван отмахнулся, заодно отпустив её. Старший царский сын был её ровесником, едва ли не самым молодым из опричников, но это не мешало ему дерзить и отдавать приказы. — А вообще хорошо, что я тебя так выцепил. А то всё не знал, как к тебе подойти. — Откуда такая часть, Иван-царевич? — Отец… Тебя хочет в семье оставить. Нравишься ты ему, Серебряная. Сам он женат, Феодору и девяти нет, остаюсь я. Который вечер в уши свистит, чтоб я к тебе сватался. Забава улыбнулась. Конечно, сплетни такие ходили, в гриднице мужики посмеивались, что княжна без пяти минут царевна, но сама девушка всерьёз в это не верила. Ну какая из неё царевна? А тут вон оно как… — И что ты? — Да какая из тебя царевна, царица русская? — озвучил Иван её мысли. — Разве ж можно, чтоб ты сначала с мужиками на выезды каталась, а потом на троне сидела? Позор один. И тебе самой, а мне — ещё больший. Но и на людях тебя отказом срамить не хочу. Хорошая ты девка, что тебя зазря… Поэтому давай так: я тебе сейчас сам сказал, что замуж не возьму, сам же с батюшкой поговорю ещё раз — и за пределы палат это никуда не выйдет. Кому нравится сплетни разносить — тот пущай трепется, а кто и не в курсе был — так и не узнает ничего. Уговор, княжна? — Уговор, — легко согласилась Забава. Честно говоря, женой Ивана она могла себя представить с большим-большим трудом, оттого не только не расстроилась такому повороту дела, но даже обрадовалась. — А ты правда думаешь, что то, что я делаю — это стыд один? — Да что ты, Серебряная! Ты вольна делать всё, что хочешь. Пока ты просто одна из княжон московских и в царицы не собираешься, конечно. Ну и, надо думать, если б моя матушка была царицей, а я тебя вот так в ночь поймал у отцовских покоев, тоже так бы просто не отпустил. Но матушке-царствие небесное, и что там у батюшки с девками происходит при этой дуре Черкасской, мне не очень интересно. Да и зачем ему девки с Федорой-то? Хорошо устроился, шельма. Днём пиром правит, ночью — постелью царской… — Да о ком ты говоришь? Всё никак в толк не возьму! — Ты вообще что ли не в курсе дел слободских? — рассмеялся царевич. — Неужто тебе ни разу не говорили, что наш кравчий с государем по ночам делает? — А что они делают? Иван рассмеялся, громко, но совсем не по-доброму. А затем склонился к княжне и на ухо ей отчётливо прошептал то, от чего её глаза распахнулись ещё больше. — Да как же можно… а как они это… А… Шёпот возобновился, девушка аж вспыхнула до корней волос. — Брешут люди, Иван-царевич, а ты и веришь… — рассеянно пробормотала она, в эту минуту ещё готовая отстаивать свою правду. И Фёдора. — Да если б, Серебряная! Я ж сам как-то раз зашёл к батюшке не ко времени, да и застал их… Девушка прижала ладонь ко рту, силясь прогнать из головы возникшие там картинки. Враз стало холодно, от озноба заколотило всё тело. — Ну ты как вчера родилась, княжна! А и верно про тебя говорят: ребёнок ребёнком, куда тебе в опричнину… Ты до комнаты-то дойдешь сама? А то провожать тебя недосуг. — Дойду, Иван-царевич, — нервно сглотнула княжна, обняв себе руками. — Дойду.

***

Фёдор был в отъезде, решал дела с купцами на Москве для государевой кухни в Александрове. Не было его целую неделю, и всю эту бесконечно долгую неделю Забава мучилась. Дурные мысли впивались в неё когтями, терзали голову и сердце, мешали спать по ночам, отвлекали от всего остального. Не будь у неё своих дел, княжна, чего доброго, вовсе бы слегла. В её хорошенькой головке никак не укладывался её добрый, хороший Фёдор Алексеевич и содомский грех… Басманов, наконец, приехал. Юноша удивился, увидев, что княжна не встретила его ни на подъезде, ни в конюшнях, ни во дворе. Сердце от радости билось всё быстрее: он скучал без Забавы, мечтал поскорее её увидеть, обнять… С девушкой он столкнулся едва ли не случайно, перед обедом. Кравчий подгонял стольников, раздавал указания, Серебряная случайно оказалась рядом: она ждала Штадена, который должен был обязательно явиться на пир, хотела поговорить с немчиным с глазу на глаз. — Забава! Щёки вспыхнули сами собой. — Здрав будь, Фёдор Алексеевич, — она намеренно склонила голову ниже обычного, желая скрыть свои чувства. — Что с тобой? — обеспокоенно воскликнул Фёдор, подходя к ней ближе. Он не понимал, отчего Забава держится от него подальше, и зачем она так холодна… — Посмотри на меня, княжна. Серебряная мотнула головой: юноша оказался так близко, что она могла бы уткнуться носом ему в грудь, если бы хотела. И она хотела. Но отчаянно боролась с собой же. — Что случилось? Обидел тебя кто? Да ты едва не плачешь, Забава… — он собирался привычным уже движением коснуться её щеки, но княжна отшатнулась. — Не трогай меня… Пожалуйста… — Да что происходит?! Девушка наконец-то посмотрела прямо ему в лицо: её глаза казались ещё синее от слёз. — То всё правда, что про тебя говорят? — А что же про меня говорят? — Я не буду это повторять! Что в гриднице болтают, о чём вся Слобода, оказывается, говорит, о чем мне Морозов сказал! — И ты этому всему веришь? — Я не верила, Федя, — сдавленно проговорила Забава. — Не верила, пока могла. Пока всё это были просто сплетни, обрывки фраз. Но когда мне об этом в лицо говорит царевич… Я тебя спрашиваю: это правда?! — Правда! — зло выкрикнул Басманов. Княжна хватанула воздуха ртом, но только задохнулась ещё больше, закашлялась, в голове закружилось. — Я… Я не буду… Не мне… Не мне судить царя… Тебя… Я не буду… Но зачем же ты… Со мной? Меня?.. — Потому что ты одна такая. Не верила всему этому, как будто не слышала. К тебе даже грязь не цеплялась. — И поэтому ты решил меня с головой в неё утянуть? Я запуталась, Фёдор Алексеевич… Если ты… с государем, то зачем тебе я? А если со мной, то зачем с… А если… Я не знаю. Не понимаю, как с тобой быть. Не ведаю, зачем… — она всё-таки заплакала, и крупные слёзы прочертили дорожки на её лице. — Я… Мечтала, чтоб ты только моим был… Всё бы отдала… А теперь и не знаю, во что верить… — Ну и пожалуйста! Я весь твой, Забава. Всегда был твоим! Думаешь, мне это нравится?! Думаешь, я отказаться могу от воли-то царской? Думаешь… Думаешь, мне не страшно? — Я не знаю, что думать.

***

Ревела Забава три дня. Уже был июль, начался сенокос, в слободе было делов по горло… Только теперь всё казалось серым, безжизненным, и даже лето не радовало. А уж тем более — приближающаяся осень. Сама не своя зашла к Годунову: не то в плечо поплакаться, не то совета спросить. Пустым взглядом прошлась по обстановке его комнаты, но тут задержалась на книгах на столе. — Что тебе, дитятко? Стряслось что-нибудь? — участливо спросил мужчина. — Дядя Борис… Нет ли у тебя… текста… Писания? — Есть, конечно. А пошто тебе? — Да… перечитать захотела вдруг… интересно мне стало про грех содомский… были ли… были ли у них жёны? Годунов, разом всё поняв, привлёк крестницу к себе. — Растрепали тебе сердечко? Наболтали, ироды? Да нашла, кого слушать! — А кого же надо, дядя Борис? — Себя, девонька. Только себя. Ну, можешь ещё Фёдора. Он парень хороший, надёжный. А что вышло с ним так — не его вина… Постарайся… понять. Я же вижу, как он на тебя смотрит — глаз не сводит. С самого первого дня, с Рязани ещё. А сплетни когда-нибудь да утихнут. И государь образумится… Забава всхлипнула, но уже не так горько. Может, и вправду всё образуется? Дверь распахнулась, и в комнату заглянул Серебряный. — О, так и знал, что ты тут, — бросил он дочери. — Собирайся, мы уезжаем. — Не поеду я никуда, — девушка сложила руки под грудью. — Тем более с тобой, батюшка. Государь приказа не отдавал, значит, я в Слободе нужна. Разве можно со службы срываться? — Хватит, Забава. Наигралась в опричницу — поехали домой. — Ты, если отпустят, поезжай. А я здесь остаюсь. — Забава! — Силой не увезешь. На веревке не потащишь, батюшка. А по своей воле я не поеду. — Значит, тебе это в самом деле нравится? На коне да по мужикам скакать нравится?! Во всех углах терема тебя уже зажать успели? Всем раздала? Девушка покраснела, растерялась. Вздохнула поглубже, прошла к двери. — Слушать это я не намерена. Воспитывать меня поздно, особенно — тебе. Пойду я, дядя Борис. Спасибо, что утешил. Никита попытался задержать дочку в дверях, удержать за руки, но Забава холодно произнесла: — Ну ударь меня ещё, давай. Наори, ударь, как ты всегда делаешь. Пусти.

***

Забава ушла — только сапожки процокали по деревянному полу. — Ты её супротив отца родного науськал? — взъярился Серебряный. — Больно надо. Что она, сама что ли разобраться не может, супротив кого ей быть? Странно, что она вообще с тобой разговаривает, а не прячется от тебя. Ты в уме, Никита?! Думай головой! Себя не жалко — дочь единственную пожалей. Девка на государевой службе крутится, тебя с того света вытянула, даст Бог, замуж по-человечески выйдет! А ты довертишься хвостом — царь и на неё осерчает. Что тогда будем делать?! На одних воротах все вместе висеть?! — Разве ж можно, что б княжеская дочка на службе была? — А у нашего государя всё можно, Никита. Он у нас затейник… Сам как будто не знаешь! Окстись! Успокойся! Дочку дёргать прекрати! — Да она весь род наш позор… — Хватит! — рявкнул Годунов. — Я вас не сильно отвлекаю? — просунув голову в дверной проем, Фёдор постучал по косяку ради мнимого приличия. — Чего тебе, Федь? — Вы и дальше можете собачиться, если хотите… Только княжна моя где? — Я думал, она к тебе убежала, — ответил Борис. — Как это «ко мне»? Я приехал только, мы с отцом в Елькино ездили на полдня. Во дворе её нет, я спросил, мне сказали она тут, у тебя. — Да нет её, сам видишь… недавно ведь выбежала… Даже и не знаю, куда, раз она не с тобой. — Ты так, Борис Фёдорович, не шути, — Басманов нервно провёл рукой по волосам. — Может, у себя она? — подал голос Никита. Только вот и там Забавы не оказалось. Как не оказалось и во всём тереме, и во дворе, и на конюшне, и во всей Александровке.