***
Долго ли, коротко, вечером четвёртого дня они оказались в Архангельском, что было всего в двадцати верстах от Старицы. Похолодало совсем не по-летнему, и дождь, который сначала едва-едва моросил, к ночи усилился до ливня. Благо, опрчиников уже устроил на ночлег деревенский староста. Накормили и оставили в покое. Разговаривать с царёвыми людьми никто не спешил. Пока располагались в небольшой комнате с печкой, Забава услышала негромкий разговор за стенкой. — За каким мы их вообще впустили? — зло шептала жена старосты, дородная русская баба, которая при встрече успела наградить княжну крайне недовльным взглядом. — Не можно не впустить. Грамота у них. Царёва. — Кромешники окаянные… Ну ворота б не открыли, они б потоптались да уехали, потом и не вспомнили б. — Ой, не скажи, Маланья. Такое б не забыли. Сделали бы свои кромешные дела, вернулись бы в Александровку да рассказали бы государю: не впустил нас староста Ерофей в Архангельском. И хорошо, если после такого одну нашу избу сожгут, а не всю деревню. — Не к добру они тут ошиваются. От лукавого эти, причём оба. Парень на девку похож, а девка в мужицкое рядится, где ж это видано? Забава поёжилась от резких слов, и в тот же миг её плечи накрыли Федькины руки. — Ты замёрзла? Надо было тебе днём ещё кафтан отдать. Как бы ты не простыла… От его искренней заботы всё дурное отошло на задний план, позабылось, растаяло. — Притомилась, княжна? — юноша ласково развернул Забаву к себе. — Пойдём спать тогда. Утром пораньше выедем, пораньше в Старице будем. В груди вспыхнул жар. Девушка спала с кравчим в одном шатре, спала рядом у костра, на Купальскую ночь и в руках его крепких задремала, но это не имело ничего общего с тем, что они собирались сделать сейчас. Лечь вместе. Так, как позволено только мужу и жене. В сине-зелёных глазах мелькнул не то страх, не то интерес… Басманов бережно обхватил ладонью её лицо: — Господи, Забава. Я не трону тебя. Ты же знаешь, не трону, — он прижал её голову к своей груди, провёл рукой по волосам. — Знаю, — выдохнула девушка. — Знаю, Фёдор Алексеевич. Только вытянув ноги, Забава поняла, насколько в самом деле устала. События в Слободе измотали её, дорога выдалась непростой, будущее выглядело тревожно-неясным. По крыше мерно стучал дождь. Печь была хорошо растоплена и теперь приятно отдавала свое тепло, перина на ней была довольно мягкой. На руках легко подтянулся Басманов, устраиваясь позади княжны. Она так переволновалась, что аж затаила дыхание. Юноша укрыл их обоих одеялом, одним на двоих, и уже этот его жест отозвался в сердце. — Точно не замёрзла? — сильная рука легла к ней на талию. — Сейчас ведь согреюсь, — шепнула княжна. Хриплый вздох стал ей достаточным ответом. Девушка вдруг испугалась собственной смелости, стало мучительно стыдно: в какие игры она играть вздумала? Какие глупости говорит — и кому? Но её только надёжно прижали к себе. Сквозь два слоя тонких рубах княжна чувствовала жар мужского тела, согревающий, ласковый жар. — Княжна моя… Короткие, горячие поцелуи прошли путь от девичьего виска к тонкой белой шее, Басманов осторожно навис над ней, припав губами к острой ключице, что была открыта в сбившемся вороте. Забава ахнула, все слова, все мысли куда-то вдруг улетучились, а получившаяся на их месте пустота оказалась целиком заполнена Федькой. Спиной она льнула к его груди, доверяя ему себя. Всю себя. Кравчий снова опустился рядом, продолжая крепко обнимать девушку. Вторую руку он подложил ей под голову, и Забава смешно ткнулась в него носом. Пыталась унять сбившееся напрочь дыхание. — Ну чего ты так разволновалась? Заалела вся, точно зорька. — Я тебя сейчас спихну, — с лёгкой обидой буркнула Забава. Она и так не могла прийти в себя: сором смешивался со сладострастием. А если Фёдор ещё и подначивать станет… Сам же первый начал… Басманов тихо рассмеялся. — Клянусь тебе: не обижу. Но и как сдержаться, когда ты такая? Краснеешь и то лепо. Снегирёк ты мой, месяц ясный… Помолчали. Девушка так и не знала, куда девать себя от спутанных мыслей. Но в руках юноши было так хорошо, так тепло, так спокойно, что никуда бежать не хотелось, несмотря на весь стыд. — Холодное лето нынче. Надо будет тебе шубку к Покрову справить, а то и раньше. Я тебя, княжна, знаю, ты от любого сквозняка ёжишься. — Лето холодное… Значит… Голод будет по осени? Фёдор снова усмехнулся: — Глупая… Вернёмся в слободу, расскажу государю, как ты на его дворе голодать собралась. — Я же серьёзно… — Спи, Забава. Я позабочусь, чтобы уж ты ни в чём нужды не знала. — Фёдор Алексеевич… — княжна обернулась к нему, и Басманов поцеловал ее в лоб. — Спи, снегирёк.***
Сперва думала, что уж точно не сумеет заснуть после всего, случившегося этим вечером… К тому же, Фёдор дышал глубже и чаще неё, что мешало расслабиться. Забава попробовала, было, подстроиться, но у неё ничего не вышло. Сопение юноши щекотало ухо. Девушка подумывала: то ли попробовать отодвинуться, то ли сказать ему что… И не заметила, как провалилась в сон. Никогда ещё не спалось ей так крепко и безмятежно. Присутствие чужого тепла, приятная тяжесть объятий баюкали даже лучше дождя. Наутро Фёдор с трудом поднял её: так не хотелось покидать уютного гнёздышка из его рук! Но служба ждала. Пока седлали коней, Басманов вдруг решился. Он сидел на корточках, затягивая подпругу, когда вдруг сказал, обращаясь, конечно, к Забаве, но не глядя на неё. — Помнишь Рязань, княжна? — Конечно, Фёдор Алексеевич, — Серебряная даже не поняла сперва, к чему это он. — Как забудешь… — Перед самым отъездом спросил меня государь… Чем, мол, тебя, Федя, за Рязань пожаловать? Девушка подошла к нему почти вплотную, когда до неё дошло, что разговор этот начат неспроста. — Яхонты предлагал… Соболя… Может, и чин окольничего дал, ежели б я попросил… — А ты что же? — тихо выдохнула Забава. — А я сказал, что не нужны мне ни соболя, ни яхонты, коли отдаст за меня царь-батюшка княжну Серебряную. Она ахнула, закрыла рот рукой, не зная, как поверить своему счастью и не обмануться в нём. — Господи Боже… Фёдор Алексеевич… Ты… — Я. Они были здесь одни, и Басманов, как был, упав на колени, обхватил княжну за пояс, щекой прижавшись к её животу, а та только опустила пальцы в чёрные кудри — ласково, радостно, любовно. Оставшаяся дорога до Старицы была ими почти не замечена. Большой деревянный кремль был сбит крепко да ладно. Встретили их, как ни странно, со всем радушием. Владимир Андреевич, немногим младше Грозного, был в расцвете мужской силы и стати. Княгини и те не смотрели на Забаву с каким-то осуждением, а уж детям нежданные гости были только в огромную радость. — Здрав будь, княже, — улыбаясь, поклонилась Забава. — Здравы будьте, опричники, — тепло улыбнулся в ответ Владимир. — Почто приехали? — С вестями мы к тебе от государя Ивана Васильевича, — также склонился Басманов. — С вестями? Добро, — кивнул Старицкий. — Хороший из тебя гонец, Фёдор Алексеевич, — подала голос старая княгиня Евфросинья, мать князя. — Умеешь ты в Старицу добрую весточку принести. Это было правдой: три года тому назад Басманов был послан сюда сообщить княгине об успешном взятии Полоцкой крепости. — А ты кто будешь, красна девица? — всё с той же улыбкой спросил Владимир. — Забава Никитична. Серебряная. — Роман Васильевич твоим дедом был? — Верно, княже. — Ох, и славный был воевода! Застал я его, когда был совсем мальцом, но в деле увидеть успел. — А теперь тебя, значит, царь на службу позвал? — Так и есть. Старицкий удовлетворённо кивнул каким-то своим мыслям. Забава, наслышанная о нём, только дивилась: и откуда грязные слухи поползли? Володимир Андреевич не выглядел ни предателем, ни изменником. Радушный хозяин, по совести ведущий дела, любящий брата, обожающий семью, верный своей земле. Дом Старицкого был наполнен светом и любовью, никто не мог чувствовать себя здесь загнанным или угнетённым. Еда к завтраку на столе стояла простая, но до одури вкусная: свои мёд, квас, хлеб, масло. Молодой княжне Старица нравилась всё больше. — Прибыли мы, Володимир Андреевич, передать тебе слова государевы. Чтобы от нас ты узнал, а не из сплетен, — произнёс Фёдор. — Царь Иван Васильевич намерен войну с Литвой поганой продолжать, мира унизительного не подписывать. — Он государь, ему и виднее, — спокойно ответил Старицкий. — Вместе с тем спрашивает царь-батюшка, — добавила Забава, — не дал бы ты, княже, своих людей для фронта ливонского? — Отчего ж не дать, коли царь просит? Вот первый мой воевода, Василий Иванович Темкин, — князь указал на рослого молодого мужчину, сидящего на другом конце стола. — Поручу ему отряд собрать да в Москву отправлю. А нужно будет — и сам поеду. А вам бы отдохнуть как следует с дороги, поесть, отоспаться. Знаю я, какой путь неблизкий ко мне из Слободы. — Спасибо, княже, — девушка была рада, что хоть что-то, порученное ей, прошло спокойно. А Федька был рад, что у них с княжной есть ещё долгие пять, а то и шесть дней наедине, пока не вернутся в Александров. В Александрове ждали неприятности, но ни кравчий, ни княжна были об том ни сном ни духом.