Откуда уши растут

Иногда лучшее наказание — это действительно заставить энтузиастов реализовать их безумные идеи. Так размышляет Лань Цижень, пытаясь хоть как-то оправдать свою вовлечённость в сомнительные планы молодежи. Иногда лучший отдых — это быть подальше от энтузиастов и их идей. Это читается на лице у Цзян Чэна, когда тот оказывается в Гусу на ближайшем совете Глав. Поэтому, вообще говоря, Лань Цижень не так уж и удивлен, как мог бы, когда однажды вечером четверга обнаруживает Цзян Ваньиня на (своей) кроличьей поляне. Причем ладно бы просто на прогулке. Но нет. Глава Цзян изволит беседовать. С кроликами. И ведь вполне себе спокойно разговаривает. Вежливо. Душевно. Да если б он с людьми так общался… …То от поклонников Цзыдянем отбивался бы, понимает Лань Цижень внезапно. (Цижень ностальгически гладит свою драгоценную неизменную бороду и усмехается — у каждого свой способ самозащиты…) И все же вид перед учителем Лань несколько необычный. А вы сами представьте — сидит себе так трогательно на травке и что-то бормочет самый устрашающий глава едва ли не самого великого на данный момент клана. Ох… О чем говорит-то, кстати? Мало ли, может он кроликов чему плохому учит? (Так, по крайней мере, оправдывает себя Цижень, которому непросто даётся подслушивание… с каждым разом все легче, правда… гхм, вот же сомнительное достижение…) Прислушавшись, Лань Цижень может разобрать имена. Имена оказываются знакомыми. — Этот мелкий поганец совсем берега потерял, — бурчит глава Цзян недовольно пятнистому кролику едва ли не в шерстку. — Вот что значит — без нормального воспитания парень рос, без матери… Вот скажите мне, как объяснить Цзинь Лину и сотоварищам, что думать надо СНАЧАЛА, а очертя голову на приключения нарываться не надо ВООБЩЕ? Цижень моргает от удивления, потому что ему внезапно кажется, что его собственные мысли обрели самостоятельность и нагло превратились в звуки. — А как главе Яо донести вежливо, что он не слишком желанный гость в Ланьлине? И в Юньмене… Да и здесь, в Гусу, готов поручиться, тоже, если уж на то пошло… Не слишком-то праведно поддаваться злорадству, но Лань Цижень — всего лишь слабый человек. Однако порыв горячо согласиться вслух он подавляет, кустов уже знакомых не покидает. Интересно же, что ещё прозвучит? В смысле, нет! Не интересно. Полезно для… хм… выстраивания межклановой политики. Да. — А Лань Ванцзи как втемяшить в голову, что не собираюсь я его ненаглядного Вэй Усяня трогать? Больно он мне сдался, дюжину лет его не видел и век бы ещё обошёлся! Винные запасы полнее бы были, — вздыхает Цзян Чэн снова. — И как самому Вэй Усяню объяснить, что необязательно делать весь мир своими врагами? К этому моменту учитель Лань уже готов Цзян Ваньиня назвать если не любимым сыном, то уж точно своим третьим племянником. Потому что он, видит Небо, под каждым словом бы подписался. И кроликами рад поделиться. Ну. В границах этой поляны, и не далее. Они, в конце концов, полезны! Для налаживания контактов… и урегулирования конфликтов. Да. Сплошная польза и эффективность! В общем, успокоенный учитель Лань выходит на поляну. Разумеется, с видом человека, который никогда в жизни не прятался в кустах. Ни по какой причине. Кусты существуют, чтобы ими любоваться. Ну максимум, чтобы кроликов кормить. (Да. А Ланьская фирменная невозмутимость вообще штука полезная, если ею в меру пользоваться. Вы думаете, у кого Сичень учился правильно улыбаться?) — Хороший день, глава Цзян, не правда ли? — вполне вежливо начинает беседу он. На удивленном лице Цзян Ваньиня на миг отражается внутренняя борьба, и Цижень понимает, почему. На нем сидят кролики. И чтобы встать и поприветствовать старшего, кроликов надо спугнуть. Но разве же Лань Цижень может это допустить? Нет, что вы, он, конечно, ни в коем случае не беспокоится о приставучих ушастых! Просто… от них слишком многое зависит! Если они испугаются Цзян Ваньиня, весь план ведь насмарку пойдет! Нет, кроликов никак нельзя пугать. Не можно и всё тут. Так что учитель Лань спешно (но не теряя ни унции элегантности) пересекает поляну и опускается рядом с Цзян Ваньинем и кроликами. — Сидите-сидите, — говорит. Кому, правда, остаётся загадкой. Кролики сидят. Цзян Ваньинь тоже, и моргает глазами озадаченно. Явно не понимает, что происходит. Увы, Лань Цижень ему ничего объяснить не может… пока что, но у него для отвлечения собственный вопрос имеется. — Глава Цзян, молва гласит, что перец юньменский самый острый, верно? — вопрошает Цижень издалека. (О том, что у молвы имя Вэй Усянь, и не думает упомянуть). — Молва не лжет, учитель Лань. И вам доброго дня, — наконец приходит в себя Цзян Ваньинь. Сильно, видимо, удивился, раз его так из колеи выбило. Или это Цижень настолько странно себя ведёт? Ну и даже если так? Эх, размякла молодежь! Хотя этот мальчик лучше многих, если кого-нибудь интересует мнение Лань Циженя. — А многие ли люди из других кланов юньменские приправы могут есть? — задаёт другой вопрос Лань Цижень. — Немногие, оттого мы всегда гостям отдельно готовим, учитель Лань, — Цзян Чэн почтительно отвечает, но настороженно. — А в клане Яо острое любят ли? — наконец доходит до своей мысли Лань Цижень, и имеет удовольствие наблюдать, как на лице Цзян Ваньиня подозрение сменяется осознанием, осознание — восторгом, восторг — недоумением, а недоумение — коварной сосредоточенностью. — А если я для своего… хм, брата… решу пару бутылок передать в Гусу Лань, то уважаемый клан Лань ведь от скромного дара не откажется и гостей попотчует непременно? — вопросом на вопрос звучит ответ. — А если кто-то этого соуса случайно попробует и оттого весь вечер говорить не сможет, то чья в том вина? — это даже вопросом не звучит, звучит утверждением, и в глазах главы Цзян загорается огонек. — Жаль, что с Вэй Усянем не сработает, — вздыхает он вдруг. — Но соус доставят. Сегодня же. Если вам будет угодно. — Нам будет, — благосклонно кивает Лань Цижень и лишь затем откланивается. Удивительно: решал одну проблему, а решил другую. Не иначе как кроличья магия действительно работает.

***

На следующий день на поляне всё те же лица, но ситуация иная: Цзян Чэн держит, вроде бы и не напрягаясь, корзину. От неё чуть ощутимо тянет острым. Лань Цижень, конечно же, приходит забрать весьма щедрый дар. Воистину, процветает Юньмен, если такая корзина с приправами для них — «небольшой сувенир», как Цзян Чэн небрежно о подарке отзывается. Зачем на поляну является Лань Ванцзи, не очень понятно. Притом, даже, кажется, ему самому, если судить по чуть поднявшимся бровям и дрогнувшим ресницам. В переводе с ланьчжаневского — тут и возмущение, и недоумение, и недоверие. — Это дар. — Это соус. Ответы Лань Циженя и Цзян Чэна звучат в унисон, хоть и о разном. У Лань Ванцзи бровь дёргается. У Лань Циженя и Цзян Ваньиня — нет. И оба молчат. А Лань Ванцзи вообще никто бы разговорчивым не назвал, так что пауза затягивается, и Цижень знает, почему. Присутствие дяди не даёт Лань Чжаню накинуться на Цзян Чэна с вопросами. С другой стороны, присутствие на поляне Цзян Ваньиня мешает Лань Чжаню напрямую спросить у дяди, что происходит. Его младший воспитанник слишком гордый, чтобы вот так признаться, что не понимает чего-то. Понимаете, Цижень любит своего племянника, вот честно, очень, но его манера общаться с людьми — это что-то с чем-то. И не то чтобы Цижень не понимал! В конце концов, люди — не кролики, ни тебе пушистой шерсти, ни длинных мягких ушей, ни удовольствия от встречи. Но Цзян Ваньинь в юности был таким воспитанным мальчиком, и старшим обычно никогда не грубит. Сичень от него в жизни слова недоброго не слышал. Как и сам Цижень. В общем, Лань Цижень на то и учитель, чтобы хорошо понимать, когда в ссоре виноват один, а когда двое. Да. И в общем, наверное, сейчас только то, что он тоже здесь находится, мешает началу очередного выяснения отношений. И слава Небу, что мешает. Цижень внезапно понимает, что он тоже от этих вечных свар подустал. Неудивительно, что и молодежь на стены лезет. У них-то нет десятилетий опыта присутствия на советах кланов, после которых даже стая диких голодных чаек кажется тихой и мирной. На лице Цзян Ваньиня отражается пусть настороженное, но все же удовлетворение. Видимо, пришел к тем же выводам. Ой, не зря при нем Юньмен процветает. В итоге молчание длится и длится… до тех пор, пока Цзян Ваньинь не вздрагивает вдруг и не опускает взгляд. А там кролик. Даже крольчонок, маленький совсем. Сидит и жуёт полу его ханьфу с зеленоватым узором. И на миг застывают все: Цижень, потому что не знает, как реагировать; Ванцзи — потому что недоверчивый; а Ваньинь, очевидно, просто удивлен. Но затем он опускается на корточки и аккуратно берет пушистого ребенка в руки, неспешно вынимая из его зубов дорогую ткань. — А тебя я раньше тут не видел, — говорит Цзян Ваньинь спокойно так, задумчиво, вызывая у обоих Ланей закономерный вопрос: когда это «раньше» — и как же часто вы, глава Цзян, бываете на этой поляне? Но задавать этот вопрос они всё же не хотят… поэтому Цижень прокашливается, решая наконец нарушить тишину, и говорит: — Ванцзи, помоги мне отнести это к кухне. Глава Цзян оказывает нам неоценимую помощь. — Помощь в чём? — хмурится Лань Чжань. — В борьбе с обстоятельствами, от нас не зависящими, — отвечает вдруг сам Цзян Чэн вполне спокойно. А затем сокращает дистанцию и без лишних движений или слов передает крольчонка в руки Лань Ванцзи. — Думаю, вы сами найдёте, как с ним поступить, а мне пора, — говорит он ровным тоном и затем стремительно покидает поляну. Лань Цижень не уверен, но ему кажется, что он видел лёгкий румянец на чужих ушах. Но это понятно: Цзян Ваньинь известен тем, как не любит показывать свою мягкую сторону. Неудивительно — он, конечно, совсем не кролик. Зато он с ними ладит, а Лань Цижень своим ушастым советникам уже, кажется, привык доверять.