***
Когда Карсейн открыл глаза, то первое, что он увидел — это старшего брата, что нависал над ним с пытливым лицом. Их матушка в это время находилась в объятьях отца, который гладил ее плечи и тихо нашептывал что-то успокаивающее. — Он пришел в себя! — воскликнул Кайсиан, и его щеки от радости порозовели. — Я же говорил, что он сильный и так легко нас не оставит! Старший заключил младшего в объятья, от чего Карсейн закашлялся. Видя это, Эрния несильно ударила Кайсиана по плечу веером, и парень, наконец, оставил брата в покое. Сев рядом с сыном, женщина заботливо взяла его руку в свою и спросила о том, хорошо ли он себя чувствует. Вновь видя перед собой мать, полную жизни и энергии, Карсейн улыбнулся, кивая. Он также заверил отца, что действительно не пострадал, так как родитель уже собирался послать за врачом. — Простите, что заставил волноваться, — сказал Ласс, с особенной любовью глядя на отца, который сел рядом с ним на постель. — В следующий раз я буду аккуратнее, прогуливаясь рядом с фонтаном. Аркинт покачал головой, чувствуя себя неудобно под его взглядом. Ему казалось, что его сын немного изменился после пробуждения. — Как вы вообще оказались в святилище? Вам повезло, что рядом был корень Виты — Примус, — заметил герцог. — Он первым нашел вас и оказал помощь. Примус сказал, что вы оба испытывали сильную боль… Я… — мужчина сжал плечо сына своей ладонью, горячей и сильной. — Мы все беспокоились о тебе. Карсейн позволил семье гладить себя и проявлять всяческое внимание. Совершеннолетний он в этом мире видел их каждый день. Однако он впервые смотрел на них как старик, который вспомнил свою прошлую жизнь. Его сердце пело и плясало от радости. Но было еще многое, что он должен был им сказать. — Только не пугайтесь, — предупредил парень, — но когда я был там, в фонтане, я увидел самого Бога Виту… Точнее, я говорил с ним, — поправил себя он. — Я хочу рассказать об этом священнику… Нет, кому-то из Корней Виты. В идеале, чтобы это был Квинтус. Мама, папа, брат, вы можете помочь мне найти его? Квинтус был пятым Корнем Виты и, по правде говоря, самым знакомым как Карсейну, так и Аллендису. В их прошлом, если можно было так сказать, он был тем самым человеком, на которого они полагались. Он был дружелюбным и умел идти на компромиссы. Ему не было чуждо чувство прекрасного. Это касалось и дорогих вещей, однако он больше предпочитал смотреть на них, нежели использовать. Члены этой семьи привыкли доверять друг другу. Они были уверены, что Карсейн не лжет им, а потому согласились с его просьбой. Даже если у них ничего не получится, то во всяком случае, они хотя бы попытаются… — Ты пробыл без сознания три дня, — напомнила Эрния, — я пойду и распоряжусь об ужине для тебя… — Матушка, постой, — остановил ее Карсейн. — У меня есть еще одна просьба. Аллендис… Ты бы не могла узнать, как он? Если герцогиня и была удивлена, то виду не подала. Лишь кивнула, соглашаясь, после чего вышла, оставив своих мужчин наедине. И лишь там, за дверью, она прижала кулаки к сердцу, сдерживая слезы. Ее мальчик вернулся к ним.***
Аллендис отправил письмо Карсейну сразу же, как привел свои мысли в порядок. Он был краток, поэтому написал о том, что здоров и ждет его у себя. Им следовало многое обсудить… И час долгожданной встречи настал быстрее, чем он ожидал. Карсейн примчался к нему следующим же утром, застав дома не только самого Аллендиса, но и его невестку. Илия бросила на Карсейна предупреждающий взгляд, после чего неожиданно мягким голосом сказала: — Добро пожаловать. Надеюсь, что Вы не будете сильно утомлять моего деверя. Он только вчера пришел в себя. Ласс не совсем понял, что означал этот взгляд и какой подтекст скрывался за этими словами, но он определенно чувствовал, что в доме Верита все изменилось. Во-первых, все, кроме Аллендиса, смотрели на него, как на врага. Во-вторых, Аллендис был окружен аж пятью горничными, каждая из которых была готова сделать для него все, чтобы тот не пожелал. Казалось, прикажи он одной из них стать стулом, она бы с радостью сделала это. Лицо Аллендиса было изможденным. Без сомнений, он любил внимание к своей персоне, но всему же должна быть мера. Прежний он уже давно бы взорвался… Но теперь, помня свое прошлое, а вместе с ним перенимая и мудрость прожитых лет, Аллендис не стал бы опускаться до подобного поведения. По крайней мере, на людях. Словно чувствуя его настроение, Карсейн принес ему букет фиолетовых цветов, что были по-настоящему роскошны. Букет был подвязан красной кружевной лентой — Аллендис принял подарок с большим удовольствием. Используя эту возможность, Верита попросил Илию оставить их с Карсейном наедине. Пусть и неохотно, но она согласилась. Обычно они не общались друг с другом, так как Илия считала его слишком пугающим. Но с тех пор, как она вошла в эту семью, как законная жена Алексиса, она многое поняла и стала более терпимой. Потеряв мужа, Илия больше всего боялась, что ее снова кто-то покинет. Поэтому, когда Аллендис недавно проснулся и стало известно, что, вероятно, эти дни могли бы быть для него последними, она была готова угождать ему во всем, лишь бы он побыл с ними как можно дольше. Однако Аллендис ни о чем ее не просил. Он вообще, казалось, был смущен чужим вниманием и вел себя спокойно и благородно. Сердце Илии сжималось, когда она думала, что деверь может покинуть этот мир вслед за ее мужем… Когда она увидел его тогда, такого тихого и обмякшего на руках Корня Виты, то надеялась, что просто спит. Теперь же она вдвойне хотела, чтобы так оно и было. Вслед за Илией ушли и горничные, так что Карсейн смог встать на одно колено перед Аллендисом и поцеловать подол его одежды. — Я слишком долго ждал этой встречи, — сказал он с мальчишеской улыбкой. — Тебе нравятся цветы? Признаюсь, я купил их по дороге за бешеную цену. Но если это делает тебя счастливым, то все остальное не имеет значения. Верита тяжело вздохнул, кладя цветы себе на колени. Если бы он кому-то сказал, что сам император целует подол его одежды, чтобы улучшить настроение, его бы назвали психом. Ведь никто и никогда бы не поверил, что монарх может быть подкаблучником! Но Карсейн определенно был именно им, причём в рабство своему возлюбленному он сдался бесплатно и с большим удовольствием! — Мне нравится, — признался Аллендис, позволяя себе легкую улыбку. — Хватит тебе вести себя как мальчишка. Нам многое стоит обсудить. Ласс кивнул, соглашаясь. Он сел в соседнее кресло, а не на диван, рядом с Верита. Ведь если они собирались вести серьезную беседу, то близость тел не приветствовалась. Влечение друг к другу их сильно отвлекало. — Для начала нужно придумать, как обелить наше имя, — сказал Аллендис, подпирая подбородок пальцами, — в обществе мы с тобой известны уже не как «гений века» и «гениальный фехтовальщик», а как «те парни, что бегают за юбкой Моник». — Ты утрируешь, — закидывая ногу на ногу, заметил Карсейн. — Люди не так говорят… — Те люди, которых знаешь ты — нет, — заметил Верита, — но вот те, которых знаю я… Продолжать Аллендису не пришлось. И без того было ясно, что речь шла о высшей аристократии. — Касательно этого вопроса, — продолжил Верита. — Мы не можем просто взять и в какой-то момент начать ее игнорировать. Это вызовет еще больше недопонимания. Значит, придётся создать иллюзию того, что мы трое — действительно просто друзья. — О, — заинтересованно протянул Ласс. — И какая же гениальная мысль посетила твою прекрасную голову? Аллендис отмахнулся от его заигрываний, призывая Карсейна быть более серьезным. — Скоро во дворце намечается бал, — напомнил он, — а там, как известно, нужно танцевать. Обычно мы зовем ее на первый танец, при условии, что у кого-то из нас есть на это время, и танцуем с ней каждый по отдельности. Так что неудивительно, что поползли слухи. Однако, что если в этот раз мы пригласим кого-то еще? Ласс приподнял бровь, выказывая немой вопрос. Он плохо представлял себе то, что хотел сказать ему возлюбленный. — Смена партнеров в танце довольна распространенная практика. Конечно, мы не можем просто оставить этого ребенка на посмешище, все же именно мы ее преследовали. Однако не стоит отдавать ей предпочтение в первом танце. Может быть третий или последний, но никак не первый. — Снова танцевать? — закрыв глаза и схватившись за голову, простонал Карсейн, — Молю тебя, только не это. Аллендис скептически улыбнулся. О, да, было время, когда он был вынужден наблюдать за тем, как Карсейн веселиться на балах в окружении красавиц. Тогда он безумно ревновал императора, но не смел говорить и слова против, прекрасно понимая, что это был его долг. По крайней мере, до тех пор, пока они не стали "парой, созданной на небесах". — Я помню, как когда-то две кандидатки поссорились, так как очередь сбилась, и они не могли выяснить, которая из них должна была танцевать с тобой, — продолжил Аллендис. — Ты же решил вопрос гениально — потанцевал сразу с двумя. Не было похоже, что тебе это не нравилось. — И после этого ты чуть не убил меня, — припомнил тот день Ласс с дергающимся веком, — мне очень повезло, что я сразу пригнулся до того, как войти в покои. Эта ваза могла меня убить. — Будь серьезнее, — не желая это комментировать, предупредил его Аллендис. — Так вот. Как я и сказал ранее, этот ребенок уже и так пострадал от нашего преследования. Конечно, ей бы стоило сразу провести черту... Особенно если учесть, что она, как и мы, вернулась во времени. Бам! Карсейн так резко поднялся со своего места, что кресло попросту упало. Он не ожидал, что окажется еще кто-то, кто сохранил бы память о прошлой жизни. И уж тем более, что этим кем-то могла оказаться Аристия. - Теперь, когда ты сказал об этом, - задумался Ласс, - А ведь она действительно вела себя странно. Раньше я принимал это за очарование, но теперь думаю, что все именно так... Погоди! Ты-то как узнал об этом?! - Хорошо, что у тебя нет привычки читать чужие письма, - похвалил его Аллендис, откидываясь на спинку дивана с ленивым видом, - Она сама рассказала мне об этом, хоть я ей и не поверил. Теперь же я понимаю, она, как и мы, перенеслась во времени и получила благословение Виты. - Значит, - продолжил обдумывать это Карсейн, - Ее идея с налогом на роскошь..? - Она одолжила ее у меня, - кивнув, подтвердил Аллендис. - Украла, - поправил Ласс, - Не зависимо от того, перенеслась она во времени или нет, украв чью-то идею, разве она не вызвала... - Изменения, - верно поняв направление его мысли, подхватил Аллендис, - Теперь все совсем не так, как было в наши дни. Злодеи наказаны, наши семьи с нами... Жаль, что Алексис все так же ушел из жизни. Если бы я все вспомнил намного раньше... Карсейн присел перед Аллендисам и взял его руки в свои: - Твой брат всегда был очень болезненным. Даже если бы ваши отношения изменились, ты бы все равно не смог ему помочь. Ты не должен винить себя. Аллендис так не думал, но Карсейн был так чувствителен в отношении него, что ему не хотелось доставлять ему еще больше хлопот. Поэтому, вместо того, чтобы предаваться жалости, он продолжил, обходя вопрос с Моник: - Нынешний этикет значительно отличается от того, к которому мы привыкли. Я думаю, нам обоим не помешало бы заняться учебой. Карсейн задумался над этим. Сам по себе он был простым человеком, для которого этикет не имел большого значения. Однако при дворе, если ты не умеешь себя вести и не знаешь, как себя подать — ты почти что мусор. Теперь, когда воспоминания прошлого и настоящего смешались в его голове, идея Аллендиса снова заняться своим образованием не казалось такой уж плохой. — Хорошо, — он кивнул, соглашаясь, — как много у нас времени? — Месяц, — объявил Аллендис. — Почти вечность, Ваше Вели… Карсейн. То, как Верита ошибся, делало его очень милым. Ласс улыбнулся ему, протягивая руку и гладя его по щеке пальцами. Его кожа была такой же нежной, как он ее и запомнил. Аллендис до самого последнего своего вздоха тщательно ухаживал за собой. — И что у нас дальше? — спросил Карсейн. — Этот вопрос мы решили. Собираться, как я понял, будем у тебя. О, не волнуйся, я не позволю ни одной горничной нас беспокоить. — Дальше… — не сопротивляясь ласке, заметил Аллендис. — А дальше у нас Корень Виты. Ты уже попросил найти Квинтуса? — Это было первым, что я сделал после того, как пришел в себя, — кивнул Карсейн. — Мне пообещали откопать его хоть из-под земли. А ты? — Аналогично, но дело не только в этом, — не стал лукавить Верита. — Сейчас Квинтус молод, его легко обвести вокруг пальца… Тем не менее, я все еще помню его, как нашего близкого друга и не хочу лгать ему. Я предлагаю рассказать ему правду о нас. Повисло молчание. Карсейн подумал немного, прежде, чем дать ответ: — Хорошо, если ты так говоришь, значит так мы и сделаем. Я доверяю тебе. Эти слова были именно тем, что Аллендис так хотел слышать. В этой, новой жизни, он был замкнутым, депрессивным и недоверчивым. Единственная, кто верила ему, была та наивная дурочка Моник. Впрочем, это было и неудивительно. Он был первым, кто предложил ей дружбу. Вполне естественно, что она ухватилась за него, как за спасательный круг… И когда только они поменялись ролями? — Вы говорите, что я умен, но в этой жизни я еще больший дурак, чем был в прошлой, — раздосадовано проговорил Аллендис. — Позволил себе ухватиться за единственного человека, который был добр ко мне… В прошлом я сам разорвал свои оковы одиночества и смог открыть в себе сострадание. Помогал другим людям, спасал их, потому что хотел этого сам. Но теперь… Тот прежний я в этой жизни вспомнил свое прошлое и нашу любовь, — он протянул руку и Карсейн снова сжал ее в своей ладони. — И глядя, как бессмысленно я держался за то, что никогда и не было моим, я чувствую себя дураком. Вместо того, чтобы найти свою любовь, я нашел объект обожания, который позже и возжелал. Теперь, думая об этом, разве она просто не использовала меня? Мне казалось, что, пусть и не без умысла, но я многое сделал для этого ребенка. Но что она сделала для меня? Я помню, как увидев мое… Ненормальное состояние, она пообещала помочь мне. Знаешь ли ты, мой дорогой, что на этом все и закончилось? Когда тебе обещают помощь, а потом просто забывают об этом. Когда о тебе вспоминают, лишь когда ты нужен… Все это слишком мучительно. Ласс пересел на диван к Аллендису и заключил его в объятья. Верита в его руках был очень нежен. Он положил голову Карсейну на плечо и, не смотря на то, что совсем не давно обещал себе держаться, тихо заплакал… Как бы там ни было, а это были его чувства. Эта версия его, юная, в чем-то наивная, успела привязаться к девушке. Его чувства к ней были особенными и неправильными. Вот только не было никого, кто бы объяснил ему это. Все лишь твердили, что им нельзя быть вместе… Для него, человека с хрупким сердцем, это было невыносимо. Он плакал об ошибке, которую совершил. Не зная, что такое настоящая любовь, Аллендис принял ее за одержимость… Но пока его еще можно было спасти. К счастью для них обоих. Карсейн целовал его волосы, приговаривая, что все наладится, и вместе они справятся со всем в этом мире. У них были семьи — цветущие, любящие. У них были они — молодые, в полной мере познавшие чувства друг к другу, которые смогли перенести через смерть. И это было самое большое счастье.