рассветы, закаты, подростки

Я открыла дверь, с трудом подавляя желание рвануть навстречу. Спугну ещё, чего доброго. У девушки был испуганный вид, тяжёлая одышка и несколько засосов на шее, плавно переходящих в укусы. При быстрой ходьбе, вот-вот срывающейся на бег, она странно прижимала к груди руки. Их била мелкая дрожь. Чёрт, детка! Не сдержалась, конечно. Сделала шаг. В её глазах мелькнули слёзы, на моих руках она просто повисла. Пахнуло паршиво-сладким шоколадным шампунем и, когда притянула её к себе, немного потом. — Мне сказали, что Вы… Что ты… — её трясло, она задыхалась, но сил встряхнуть за плечи или что там нужно делать у меня не нашлось, получалось только прижимать к себе и гладить по плечам. Господи, детка, я не понимала, трясло её от нервов или от холода. В любом случае, нужно было с этим справлять. — Чшшш, это ничего, ничего, — не верилось, конечно, самой, не знаю, что произошло, не знаю, какие кошмары ей теперь будут сниться, но — не усугубить, спасти, вытащить, и да поможет ей психотерапия, правда не была главным, — пойдём, налью чай, всё расскажешь, давай. Шаг назад, протащить её следом. Ещё шаг. Разжала руки, плавно опуская её на обувную тумбочку. От толчка глухо ухнуло, сейчас она была пустой. — Сейчас, девочка моя, сейчас, — главное, не прекращать говорить, не разрывать все контакты, дать ей знать, что я здесь, — только, — шаг, поворот замка, дополнительный замок, включить сигнализацию, возвращаюсь торопливо, встаю на колени, обнимаю снова, — вот и всё, сейчас. Она такая маленькая, хрупкая наощупь, что внутри рождается волна гнева. Лет девятнадцать всего. Господи, я в девятнадцать по общаге в драных колготках бегала. Чёрт, она же наверное тоже, пока не… Объятия выходят слишком крепкими, но она не замечает. Наверное, до безумия рада встретить здесь кого-то нормального. Скулит мне в ухо, вжимается подбородком в плечо. — Аня, меня зовут Аня. Сейчас нальём чай и ты всё расскажешь. — Мне сказали, что ты… Не живёшь тут постоянно. — Да. Не живу. Пойдём. Встала послушно, потянулась за мной как телёнок на привязи. Пара шагов до кухни. Кивнула ей на табурет. — Чай. Потом умоешься. Потом опять чай. Идёт? Она неловко залезла за стойку, вцепившись в неё побелевшими пальцами. Может и стоило сперва отправить умыться, конечно, но нет уверенности, что она не застряла бы в ванной часа на три, усиливая свою истерику. Пальцами она вцепилась в поверхность так, что отодрать её смог бы разве что трактор. — Ксюша. Я Ксюша. Идёт. — Хорошо, Ксюша. Жаль, что при таких обстоятельствах. Есть только чёрный. Щелчок чайника. Не смотрела на неё, но чувствовала спиной. А может додумывала. Пришлось очень стараться не разрыдаться самой. Гребанный посёлок, грёбанные оборотни. Ну вот и пришло время раскрыть правду. Без экивоков. Ромкин дом находился в посёлке оборотней (что не неожиданно), странном народце, полулюдях, полуволках. Когда я узнала — долго смеялась. Ромке было не занимать иронии ко всему, в том числе и к себе, на все костюмированные общажные капустники он приходил с вольчими ушами. В комплект с серым хвостом, большим шершавым языком, слизывавшим с пальцев остатки плавленого сыра и необходимостью хотя бы раз в три месяце убираться подальше из города шёл инстинкт. Ему повезло второй раз — почти также сильно, как и с иронией. Хотя это как посмотреть. Его инстинкт никогда не мог подавить мозг. Иначе меня бы тут не было. Иначе нас бы — может и были бы, но на очень короткий период. Здесь это было минусом. Идеал — волк, слившийся с человеком. Жестокий и живущий ради стаи как волк, способный к далекоидущим планам как человек. Зверь. Роман Валерьевич, сын вожака, был к этому не способен в силу своего дефекта. Впрочем, опять же, к счастью (но главный вопрос — к чьему?) — не первый сын. Уж не знаю, как бы они все это пережили. А так — вполне допустимый брак, на третий раз не получилось. Он кое-что рассказывал, но немного. Создание пары внутри клана (это слово кажется мне наиболее подходящим для их образа жизни с учетом типа правления военная демократия, хоть они используют другое, незнакомое социальной науке) не поощрялись в любом случае — женщины находили пары в других кланах, мужчины иногда находили пары в других кланах, а иногда — вне их. Согласны были далеко не все и не всегда. По крайней мере, в начале. Потом они приживались. Стрерпится — слюбится. Воспылает страсть. Истинные пары чувствует друг друга, но оборотень всегда видит первым. Они были предназначенными. По крайней мере, они так говорили. Они говорили «мойры уже обрезали нити, с ним я стала полной». Скажу честно, бывать тут было жутко. Особенно сперва, когда я решила предпринять попытку влиться — они кивали мне как куклы и говорили «да, я планировала стать танцовщицей, но он пришёл и забрал меня, теперь я тут, двое детей, я обожаю их, они — моя жизнь, он — тоже, я люблю его», у меня мороз шёл по коже, было ощущение апокалипсиса, я вежливо убиралась подальше, запиралась в спальне и пытала Рому вопросами, живёт ли что-то такое в нём, во мне. То, как выглядела Ксюша, напоминало, что я не сошла с ума, невзлюбив свекровь и невесток. То, как выглядела Ксюша, заставляло не верить им. Чай с шалфеем и мятой — очень успокаивает, да и тумана в голове прочищает, тонкая струйка кипятка, две чашки. Рома будет занят ещё с час — его сорок минут обыкновенно были равны девяноста, расскажу ему, когда всё выясню, чего отвлекать, если ему потом придётся доделывать работу, кроме него никто не сделает — здесь жила целая свора, а толкового управленца так и не нашлось: столько заказать бензина на зиму, столько мяса, кому написать, чтобы заручиться рекомендацией для поступления внучатого племянника троюродного кузена по линии почившей бабушки Авы в магистратуру, оплатить жильё, уехавших в город… и так далее, и тому подобное, и до бесконечности. Чашка в её руках почти не дрожала. Из буфета достала печенье. Жалко, паршивое. Специально для незваных гостей не выкинули, когда студенты в дорогу впихнули, но не для таких же. Она размочила печенье в чае, откусила аккуратно, я подавилась злобой. Дитя дитём. Ещё наверное подружки с ума сходят. Спешно отпила, обожглась, конечно же, поморщилась. — Кто этот ублюдок, Ксюш? — Вла-владимир, — девочка снова прятала глаза, но слёзы уже предательски стучали о стол, растворялись в чашке, путались в спутанных волосах. Старшенький. В свои сорок — всё ещё не женатый. Стоило этого ожидать. Плохо дело. Любимец — неизбежный — Лолиты, копия Валерия. Будем разбираться. Будет решать. — Хорошо. Хорошо. Мы тебя вывезем.