рассветы, закаты, подростки

Ксюша спала в наушниках, провода от которых мы общим трудом распутали, оставляя затяжки на местах узлов, которые возможно застали прошлого ректора alma mater. Или Медведева. В общем, качество было соответственное, но выбирать не приходилось — отсутствие нормальной гарнитуры обнаружили уже после пересадки. На экране впустую проигрывался первый сезон «Молодого Папы». Её лицо казалось совершенно детским. Ромка не звонил. Так и должно было быть. Несколько лет назад мы крушили мебель, теперь оставались только вялые пинки вкупе с негласными соглашениями. Я любила его. Даже в эти моменты. Сложно сказать, когда это началось. Наверное, когда я хлопнула дверью в очередной раз лет шесть назад, и вместо ненависти почувствовала тепло, представив, как он бубнит, собирая осколки (я умылась, смыла следы скандала, мы потом собирали осколки вместе). Это вообще такая семейная история — собирать вместе осколки. Не знаю, зачем я сейчас обо всём этом думаю. Но, по крайней мере, не плачу. Лет шесть назад бы точно расплакалась. Рубеж в тридцать (раньше, но округлим) подарил понимание, что всё проходит. Всё, кроме вещей, которым мы сами придаём силу. Половина пятого. Из-за задержки в час в Богдановиче (меняли машину) мы только подъезжали к Ёбургу. Лекция прошла так себе. Ну да неважно. Пейзаж уже примелькался. Читать не хотелось. Хуже того, начинало укачивать. Последний раз ели в том же Богдановиче, пакет посикунчиков отдавался в желудке не то чтобы болью, но чем-то неприятным. Минералка не помогала. Мне просто хотелось домой. Телефон пискнул. Думала, да понятно, что думала, но письмо от учебки. Если коротко — ничего не понятно, следите за почтой, в ближайшее время всё должно стать ясно. А потом и правда написал Ромка. Всего лишь два слова. «Ты ок?» Но от этого стало немногим лучше. Теплее. Спокойнее. В тёмной комнате нажали на выключатель. Но вместе с тем — отчётливее тахикардия. Дрожь по пальцам. Что он там делал? «Спасибо» Погасила экран, перевернула телефон. Глубокий выдох. Вот так. Сосредоточиться. Делай что должно и будь что будет, остальное как-нибудь уже приладится. От простенькой мантры и правда переставало казаться, что на меня перевернулся фургон с кирпичами. Ещё один сигнал. Терять состояние покоя не хотелось до чёртиков, но любопытство победило. Пошла на компромисс. Зажгла экран, двинула пальцем, растягивая предварительный просмотр. Там была фотография. Фотография паспорта Ксюши.

***

Фотография — это билет на поезд. Лет двадцать назад, может быть, и на самолёт, не знаю, тогда таких проблем мне решать не приходилось, но поезд — тоже хорошо. Говорить с водителями я уже устала. Хотелось тишины. Полежать. Выпить горячего чая, господи, если повезёт — купить горячей еды. Хотелось бы сказать, что десять лет назад поездки давались мне проще, но нет. Мутило меня одинаково. Да и Ксюше лучше бы спокойное место для второй таблетки постинора, раз мы не можем пока снять жильё. Точно. Жильё. Паспорт означал, что можно будет без проблем снять жильё. Найти её по нему они всё равно не смогут. Потому что единственный человек, который мог бы… Мысль отозвалась теплом. Тот человек — на моей стороне, как бы сложно всё не было. А ещё можно будет просто выкупить купе. И никаких попутчиков. Ничего. Может даже свешку выйдет взять, там будет вообще хорошо. Затёкшие ноги сладко вздрогнули в ощущении будущего отдыха. Всё-таки хорошо, что это происходит сейчас — лет пять-восемь назад я бы вряд ли могла оплатить максимально комфортный побег. Приятно быть взрослой. Ксюша всё ещё спала. Серия кончилась. Взяла телефон, открыла галерею. Дурацкие домашние фотки. Дурацкие голые фотки. Кухня. Солонка. О, помню, как это скидывала. «По-твоему, это соль? Это не соль, это камни какие-то. Купи мелкую а-а-а-а-а». Листаю. Увеличиваю, растягивая пальцами, пока изображение в пиксели не рассыпается, угадывая в их соцветиях такое родное лицо. Наверное, правильно было бы попробовать встать на позицию. Он там вырос, он любит их. Вообще, если задуматься, ему не позавидуешь — искать баланс между двумя мирами должно было быть мягко говоря утомительно. Но я не хотела вставать на его позицию. Традиции, биология, бла-бла-бла — существование женщин, которых устраивает жизнь в глуши я ещё могла допустить, мало ли, кто я вообще такая, чтобы судить, но трахать девочек? Извините, ту мач. Заблочила телефон. Ну его к черту. Нет, серьёзно, ну вот всё это к черту. Закончим с Ксюшей — и разберёмся. «Это всегда так начинается. Но в итоге они счастливы» «Ты про Стокгольмский синдром не слышал?» «Ань, нет» Оставалось сцепить зубы и постараться не прокусить губу. Злиться я перестану, а заживать ещё будет чёрт знает сколько. «Ань, нет». Что это вообще должно значить? Что? «То есть, если бы ты был как они — это было бы с нами?» Рома морщился, говорил «нет» и отворачивался. Выдыхал. Возвращался. Садился, смотрел прямо в глаза. Не боялся обидеть, но боялся лжи. «Я боюсь, если бы я был как они, всё бы вообще могло сложиться не так. Откуда я знаю, к чьим феромонам меня бы тянуло, Ань?». Звучало неприятно, конечно, бросало в холод от того, с какой лёгкостью он признавал «да, мы это не о биологии, да, оно всё могло работать иначе». Мне хотелось думать, что несмотря ни на что мы оставались бы нами, но он пожимал плечами и рассудительно выстраивал линию. «Ты ведь будешь опять кричать, если я скажу, что да, я бы вёл себя также? Это инстинкты». И правда хотелось кричать, потому что нет, Ромка, нет, ты бы не вёл себя как они, ты — это ты, помнишь, как мы кошку снимали с дерева перед общагой, а потом пристраивали, ну как ты — такой ты — мог бы выкрадывать и принуждать, запирать в комнате и держать, пока привычка не победит? Ну как, а? Иногда я озвучивала вопрос вслух. Он пожимал плечами. «Папа обожает играть в шахматы, особенно с тобой — ты сама знаешь, а ещё таскает ночами из холодильника сыр. Вова вон в машинах любит копаться, а Саня вообще цветы выращивать. Это всё уживается, понимаешь? Просто мозг отключается». Я не понимала. И не хотела понимать. «Ром…» «Я люблю тебя. И я рад, что всё так, слушай, честно рад, — и он был рад, я верила, хотя знала, как ещё на младших курсах его загоняло быть не таким, как все остальные, эта картинка выстроилась уже после того, как он привёз в гости впервые, когда я впервые увидела, какими большими волками становятся люди, — но давай не будем?» Я любила его, и я знала, что он не врёт, поэтому всегда соглашалась, вымотанная ссорой. «И я тебя. Давай не будем». Он подсаживал меня на кухонную тумбу и языком проходился по внутренней стороне бедра. Мы всегда заканчивали ссоры так. Это было самым главным. Всегда было. Всегда — смешное слово. Машина вздрогнула, мы переехали лежачего полицейского. Въезд в город. Я открыла глаза. Ксюша спала. Телефон молчал. Переписка в телеге. Написать — проще простого. И я написала. «Я люблю тебя». Он ответил, когда мы уже вылезли из машины, я перекинула через плечо сумку с ноутбуком, сонная Ксюша щурилась на солнце и чуть покачивалась. Я знала, что он ответил.