рассветы, закаты, подростки

Сложно сказать в чём была причина, но вай-фай в поезде вечно не работал, а мобильная связь не ловила. Поэтому я просматривала новости сейчас, растянувшись на верхней полке, не дожидаясь, когда поезд тронется. Новости были так себе. В Москве закрывали школы (обновление от 10-ти утра, странно даже, что мне не попалось под руку раньше), регионы медленно подтягивались за столицей. Это могло сыграть нам на руку, а могло и наоборот — либо окажемся в защищённой крепости, либо в ловушке (огромной ловушке, где на попытки отследить могут уйти годы). Но зависит от действий властей. Так или иначе, сейчас менять план смысла не имело. Ксюша смотрела в потолок. Её становилось видно, когда я свешивалась с полки, чтобы взять со столика печенье. Я оставила попытки расшевелить её. Ехать сутки с небольшим, будет время и на выяснение планов, и на слёзы. Если ей нужно начать со слёз, пусть будет так. Купе я выкупила, так что со спокойным местом проблем возникнуть не должно было. Вообще, хороший поезд попался. Бархатные красные шторки, чистое постельное уже заправлено наверху и красные же диванчики внизу. Когда каталась в последний раз — дай боже, чтобы от простыней не пахло сыростью. Теперь же нет, теперь всё было более чем цивилизованно. В Италии разворачивался ад. Впрочем, из нашего ада этого пока что не ощущалось. Гинеколог отметил отсутствие у Ксюши порывов и выдал посткоиталку — в отличие от тех, которыми пользовалась я, эту можно было принять в течение 72 часов, и посоветовал через недели полторы посмотреть ХГЧ. Хотелось бы верить, что пронесёт. Но даже если нет. После новостей, промотала почту. Сегодняшняя лекция была откровенно запорота, местами пропадала связь, но случается — сейчас все куда-то уезжают. Отправила студентам темы для эссе. Раскрыла письмо от лайфстайл издания, на которое подзалипла в последнее время, как раз рассылка весенних книг. Скачала «Троллий Пик» Уны Харт. Имя ничего не говорило, но описание отсылало к привычному сюрреалистичному young adult, так почему бы и нет. Поезд тронулся. Сперва совсем медленно, словно с трудом проворачивая колёса, но всё неумолимо ускоряясь, он набрал ход. Шум вокзала сменился мерным постукиванием колёс. Всё как у классиков. В какой-то смысле, конечно, поезд был сосредоточением модерновой русской культуры, да и как могло выйти иначе в стране, где больше всего — расстояний. Внутри всё сжималось. Включила ночник, выключили общий свет.  — Спокойной ночи, Ксюш. Она заворочалась под одеялом, которым накрылась с головой, пока я занималась делами. Вздохнула, выдохнула, после сипло, выдавая слёзы, ответила.  — Спокойной ночи, Ань. Ела она сегодня не очень много, но я надеялась, что за ночь потаскает хотя бы печенья и шоколада, упаковки которых хаотично располагались на столе вместе с казёнными бутылочками воды. Впрочем, мне оставалось только ждать. Первые двадцать страниц ставили в ступор, отсылали к собственному детству — я никогда не понимала этой отстранённого слога взрослых авторов, когда речь заходила о детстве, ведь своё собственное никогда не воспринималось мной так, скорее как яркий всплеск счастья и боли, открытий и разочарований, но никак не долгое муторное падение в бездну. Взрослением было праздником, а не ужасом. Впрочем, может книги берутся писать специфичные люди, кто его знает, на каком этапе отбора произошла выбраковка из профессии. Кстати, интересно, что вообще можно сказать о нас по тому, чем мы занимаемся? …за этими мыслями почти удалось забыться. Тугой узел в животе не желал исчезать. Я перевернулась, надеясь его придавить, засунула под грудь подушку, взяла в руки телефон. Начала не очень последовательно, с конца, но с чего-то же было нужно начать. «Спокойной ночи». Прочитано было мгновенно, ответ пришёл ещё через пару секунд. «Спокойной, радость моя». Улыбка расползлась сама по себе, окатило волной чего-то родного, близкого, своего, показалось, что где бы я ни была, что бы я ни делала — я дома. Мой дом со мной. Во мне. Рядом. Ответила тоже быстро, вдруг как в девятнадцать поймав себя на испуганной мысли, что он ляжет спать, а я не успею дорассказать всю английскую литературу шестнадцатого века, и тогда меня навсегда постигнет разочарование и мне придётся его разлюбить. «Всё хорошо». Не лёг, конечно, нет. «Я рад. Тут тоже. Уже скучаю». Скучает. Удивительным образом, но это смыло воодушевление, потому что говоря откровенно, я тоже ужасно, просто ужасно скучала. Хотелось к нему, вместе под одеяло, вот это вот всё. Рот пришлось заткнуть кулаком, чтобы не разрыдаться совсем уж в голос. Этого ещё не хватало, конечно, чтобы Ксюша услышала. «Расскажешь, как удалось всех задержать?» «Может, когда приедешь. Впрочем, судя по новостям, всё закроют месяца на два точно, так что всё наверстаем». Протёрла экран простынёй, стирая капли. Наверстаем, конечно, куда мы денемся. Но, чёрт его, как паршиво. «Я люблю тебя, знаешь?» «Знаю». Всё так просто, всё так сложно, мы ушли в открытый космос, в этом мире больше нечего ловить, гни… И дальше по тексту. Ничего не хотелось гнуть, выяснять тоже не хотелось. Я свернулась клубочком, бережно удерживая телефон. Вагон начинало сильнее раскачивать, замедлялся поезд — видимо, проезжали какую-то станцию. Это всё ничего не значило. Я вернусь, и впереди ещё будет так много времени до ближайшей командировки, до начала очных занятий, для которых мне неминуемо придётся перебраться в город. В это отчаянно хотелось верить, но страх уже занял наблюдательную позицию. Я почти не боялась его семьи, но как можно было не начать, посмотрев на Ксюшу? Иногда самые дикие вещи становятся привычными. Иногда. Ещё одно сообщение от него. «Аня, теперь серьёзно. Они считают, что ты её похитила, и в их парадигме это действительно так. Ксюшу в расчёт просто не берут. Но если ей удастся затаиться хотя бы на месяц, привязка может разрушится. Он не успел поставить метку, а дважды начать не получится — и это реальный шанс. Большую часть наших счетов я перепривязал на тебя, на случай, если кто-то умудрится порыться в моём телефоне и попытается пробить ваше местоположение по локации чеков, так что не удивляйся. Люблю тебя, малыш. Я горжусь тобой». Вдохнуть. Выдохнуть. Вдохнуть. Так значит даже с точки зрения их гребанной физиологии шансы неплохие, то есть можно обыграть их на их же поле. Неплохо. Совсем неплохо. И Ромка, господи, мой Ромка… Я гордилась им до чёртиков, продуманным, спокойным, я знала, как он закатывает глаза на все претензии, и знала, почему он просто не может всё бросить и уехать со мной. Всё так просто, всё так сложно. Выдохнуть. Вдохнуть. В ответ отправила сердечко. Потом — ещё текстом: «Нет, ну если понадобится на новое бельё, ты обязательно пиши, я тебе скину». Пришло аудио. Его голос. Хриплый, замотанный, может даже немного простуженный. Его. Ромка. «Я люблю тебя».