Family Values

— Блядь, как же меня раздражает, что надо искать какие-то пустые кабинеты, чуланы или еще что, — Флинт уже хотел закончить этот год, потому что игр в квиддич нет, экзамены почти все сданы и теперь школьные правила сковывали его почти как обеты. — Ладно, — Эсми положила ему руку на плечо. — Остался последний экзамен, пьянка и домой. И это все останется в прошлом, — кольцо на пальце цепляло взгляд. Она улыбнулась. — Мои соседки визжали, как корнуэльские пикси, когда увидели кольцо на том самом пальце. Даже Эстер. Она сначала повторяла, как заведенная: «Это неправда!», но потом тоже обняла и поздравила. Теперь все ждут приглашение на свадьбу. А я вот не уверена, что хочу их звать на свадьбу. Ну и вообще звать кого-то на свадьбу, я не очень люблю, когда много людей. Они зашли в пустой кабинет. Эсми наложила заглушающее и запирающее заклятие. Она раньше удивлялась, почему Марк этого никогда не делал сам, а потом Люциан как-то пояснил ей, памятуя, как он случайно зашел к ним в раздевалку, что накладывать такие заклинания на раздевалку была обязанность кого угодно, но только не кэпа, и Маркус даже не задумывался о необходимости этих заклинаний. — Ладно, до отбоя еще сорок минут, — Эсми повернулась к Маркусу, заметно нервничая. — Если старосты не поймают или Снейп, то и подольше. — А Снейп куда-то свалил, не знаю, где он. Хер с ними, — Флинт очень сомневался, что хоть один староста посмеет что-то ему сказать. — Итак, рассказывай про свою семью, а то заинтриговала. — Ну, да, — кивнула Эсми. — Вроде как, надо. Я сразу извиняюсь за то, что буду тупить. Я никому еще не рассказывала, поэтому опыта у меня нет. Ты первый, кто узнает всю правду. — Ладно. Мне нужно опасаться? — Маркус пытался прикинуть, что такого ужасного она должна рассказать. Она точно не была грязнокровкой, потому что упоминала, что родители решили перевести ее в Хогвартс, потому что кто-то из них в нем учился. Что если она полукровка? Он об этом даже не думал. Она ведь рассказывала, что ходила с отцом смотреть маггловские фильмы. Маркус нервно сглотнул, подумав, что он все равно ее не отпустит. О таких вещах, конечно, надо было сразу спрашивать, но он даже не подумал. С отцом точно будут проблемы, но и хер с ним. — Я не расторгну помолвку, если что. Ты, кстати, чистокровная? — Что? А, ну да, само собой. Ну, я надеюсь, что не расторгнешь — Эсми села на парту напротив Марка, положила палочку рядом и, сжав ладони, начала рассказывать. — Нет, думаю нечего опасаться. В моей семье нет преступников или что-то в этом роде. Вроде как. Ладно, — она выдохнула и начала. — Я родилась, когда моим родителям было по семнацать, я говорила уже. Они учились в Шармбатоне. Моя мама была очень красивой, мой отец был очень, как бы это сказать, классным. Ну и получилось то, что получилось. Мои бабушки и дедушки были в ужасе. Отец еще ко всему прочему умудрился какую-то фигню очень нехорошую натворить и его выгнали из школы. Он не расстроился, — усмехнулась Эсми. — В итоге мой дед, который отец матери, который Хантингтон, он запретил моей матери общаться с отцом, потому что он, отец, типа опасен и вообще. И родители отца тоже были в шоке от всего и тоже не хотели свадьбы. И вообще с отцом переругались, что он свалил из дома и жил сам по себе. Но когда я родилась, все посыпалось. Моя мать не хотела меня воспитывать. Она хотела учиться, она хотела путешествовать, ей не нужен был ребенок. Она скинула меня на деда с бабушкой, своих родителей. Бабушка была больна и не могла за мной присматривать, ну, полноценно, хотя с ней я до сих пор общаюсь. Она меня многому научила, например, пуговицы отпарывать. Ну, не суть. А дед был занят работой и вообще не планировал растить маленького ребенка. Мне постоянно нанимали нянь, отправляли в какие-то пансионы. А тут объявился мой отец. Он всегда был рядом, но его письма выбрасывались и ему со мной видеться не разрешали, ну, когда я родилась, ему сообщили и даже позволили увидеться со мной. Тогда-то он и убедил всех назвать меня Жозефиной. Он умеет быть убедительным. Ну и моя английская бабушка, она француженка, так что все были за. А когда оказалось, что с детьми непросто (мне было года два, наверное), английские дед с бабкой сменили гнев на милость, и я половину времени проводила с отцом. Он классный, но он так и не повзрослел, мне кажется, что я старше него. В итоге до одиннадцати лет меня перекидывали как квоффл, и у меня не было своего дома, а потом я пошла в школу и появилась какая-то основательность. У меня появилась своя кровать в своей, пусть и общей, но спальне. Раньше такого не было. На выходные там отпускают, и я выходные часто проводила с отцом. Когда мне было лет тринадцать, оказалось, что мой дядя, старший брат моего отца, он исследователь древностей, в общем, он имеет какие-то проблемы с тем, чтобы завести детей. А там семья непростая и им нужен наследник. По идее у них был мой отец, но они же его выгнали. В общем, им пришлось мириться с моим отцом и со мной. А я их вообще никогда не видела, — Эсми улыбнулась, вспоминая, как бабушка с дедом пытались держать лицо, когда она стояла перед ними при знакомстве в кожаной юбке, грубых ботинках, джинсовой куртке, на пару размеров больше, слишком маленькая и худая, больше похожая на героиновую наркоманку. — Они, конечно, очень странные. Мой отец откровенно просто угорает над ними, и они ничего не могут сделать, потому что им нужен наследник. Мы видимся на Рождество, ну, и еще пару раз в год. Я не ношу их фамилию, но они теперь очень хотят. Я ношу фамилию моего английского деда. Но отец сказал, что я смогу взять его фамилию, когда закончу школу, чтобы у меня не было проблем. Если я захочу, конечно. Ну, а когда у меня были неприятности с зельями и всем этим, я рассказывала тебе, мой английский дед решил забрать меня в Англию, в Хогвартс, а французские родственники были не против. Ну, кроме отца. Но все считают, что зелья и наркотики — это дурное влияние моего отца. Вкратце такая вот история. Она замолчала. Маркус что-то обдумывал, потом сказал: — Ну ок, я в принципе понял. А с матерью ты не общаешься? Эсми вздохнула. Мать она частью семьи не считала. — Мы поздравляем друг друга с праздниками. Может быть, раз в год с ней пересекаюсь. Она вышла замуж и живет, по-моему, в Гибралтаре. Детей у нее нет, но она и не хочет. — Печально, — Маркус покачал головой. История была невеселая, но не ужасная. Но главное, она была чистокровной. Это все облегчало. — А зачем тебе были нужны колдографии? Сразу бы мне это рассказала. — Сразу бы ты мне не поверил, — Эсми достала альбом из сумки. — Без колдографий. — В такую историю? — Маркус пытался представить, что она хочет ему показать. — Нет, в то, кто мой отец, — она подала ему альбом с колдографиями. Маркус открыл альбом. Эсми на колдографии было лет шесть. Она прыгала на кровати в лазурно-голубой форме Львов и что-то кричала. На следующей колдографии молодой мужчина крутил ее, держа за руки. Маркус чувствовал напряжение, что-то было неуловимо знакомым. Перелистнув он увидел Эсми, уже чуть постарше, обнимающую молодого Эдварда Моле. Она висела на нем как обезьянка, а он смеялся и целовал ее в нос. Он перелистывал, и появлялись новые колдографии: восьмилетняя Эсми и Моле играют в волшебные шахматы, Эсми и Моле с одинаково завязанными хвостами на макушке едят мороженое, Эсми и Моле перед раздевалкой на стадионе. Толстый усатый мужчина пытается покинуть кадр, но Эсми хватает его за руку и что-то кричит. Он остается и смущенно улыбается. Дальше колдография, где они совсем близко. Видимо попытка сделать портрет. Одинаковые глаза, у них одинаковые глаза. Маркус замер, ошеломленный, сомневающийся и настороженно посмотрел на Эсми. — Это шутка, да? Это ведь шутка? — Это не шутка, Марк, — она внимательно смотрела на лицо Флинта. — Он мой отец. Поэтому я и говорила, мне нужны колдографии. — Не может быть! — Маркус смотрел на колдографии и не мог поверить. — Как это возможно? У него же нет семьи, я читал все интервью с ним. — Он никогда не рассказывал обо мне, — это была их семейная тайна. — Боялся, что журналисты набегут и не дадут жить спокойно. И я с ним не так часто виделась. Он все время на сборах или на играх, на тренировках. — Ты дочка Эдварда Моле? — теперь все сложилось. И ее любовь к квиддичу и стадионам, и знание всех матчей с участием Моле и даже планер, который она прислала на рождество. — Не может быть! Эсми засмеялась. — Вот так тебе повезло, да? — Ты даже не представляешь, что он для меня значил, — Маркус ошарашенно подбирал слова. — Я его боготворил лет с семи. Я решил играть в квиддич, когда увидел его игру. У меня отец играл в квиддич, но мне было все равно. А когда увидел Моле, меня перемкнуло и до сих не отпускает. У меня его плакат всю жизнь в комнате висел, точнее, десятки плакатов, приклеенных так, что не отодрать, как бы мать не пыталась. Я на все праздники просил билеты на его игры. — Мы могли познакомиться с тобой на его игре, — улыбнулась Эсми. — Я ходила на его игры. Не на все, но на некоторые. Я всегда болею только за него. — А почему ты не играешь? — это было странно. Крутые игроки обычно запихивали и своих детей в спорт. — О нет, я боюсь, — она помахала руками. — Когда мне было лет семь, он уронил меня с метлы, я упала и сломала руку. Потом он еще пару раз меня ронял. Я боюсь летать. Я ж говорю, он классный, но как родитель не очень. — Офигеть. Просто офигеть, — Маркус снова стал листать альбом с колдографиями. — Уверен, что не будешь разрывать помолвку? — Эсми улыбалась, глядя на шокированного Маркуса. — Уверен. Я просто в таком шоке. Я даже предположить не мог, что твой — отец Эдвард Моле, — потом он задумался про ее историю и спросил: — Слушай, а твои бабка и дед — они те самые Моле? Я просто всегда думал, связан ли Эдвард с ними или нет. Он-то обычно говорит, что его родители умерли. — Да, те самые, — девушка закатила глаза. — Я ж и говорю, семья непростая, и Эдвард — это Эдвард. Любит их бесить. Но они такие тяжкие, это просто мрак. Не люблю с ними общаться. Эдвард, кстати, никогда не употребляет приставку «де» к фамилии в знак протеста. Говорит, что он простой парень, без этих выкрутасов. И они хотят, чтобы меня звали Жозефина де Моле, а я предпочитаю Эсмеральда Хантингтон, но Эдвард всегда зовет меня Жозефиной, чем меня бесит. Я обычно зову его Эдвард, а не папа, потому что он такой «папа»! — она фыркнула. — Надо сказать им про помолвку, — Маркус лихорадочно соображал. Обязательно надо было сказать. — Для таких семей это важный шаг. Тем более, если ты единственная наследница, тем более ты девушка. — Это их и на свадьбу звать? — бабку с дедом на свадьбе Эсми видеть совсем не хотела. — Я думала, можно без них обойтись. — Нет, ты что, — Маркус начинал понимать масштабы проблемы. — Это будет неуважение к семье, и потом все эти магические соглашения... — Я думала, твой отец просто к этому относится, — Эсми посмотрела на него почти умоляюще. — Ну, ты говорил, что вы нормальные. Я думала, все обойдется без магических соглашений, как с помолвкой Октавиуса, тихо, мирно с бутылкой вина в углу. — Думаю, не обойдется, — Маркус покачал головой. — Мой отец не любит все это, но вот мой дед, он точно заинтересуется возможностью породниться с Моле, на Фоули то всем откровенно плевать. — Ты говорил, твой дед умер, — она покосилась на Маркуса. Он несколько раз об этом говорил, это точно. Она надеялась, что у него нет истории про умершего, но продолжающего жить деда. — Мой другой дед. Ладно, мы уже помолвлены, — он немного колебался. — Ты уже рассказала мне про свою семью. Просто это крайне секретная информация, и мы про нее не распространяемся. Невесте Октавиуса про нее не сообщали. Ждут свадьбы, да и то, может, не скажут. Жене моего дяди так и не сказали. Но мы с тобой все равно поженимся, потому что, — Марк показал на живот Эсми. — Я считаю, что тебе можно об этом узнать. Короче, мой второй дед Чезаре де Медичи. Эсми замерев, смотрела на него пару секунд, переваривая информацию: — Подожди, тот самый Чезаре де Медичи? — про семью Медичи она, конечно, знала. Ее французский дед их обожал. — Да ладно! — Тот самый, — Маркус кивнул пару раз. — Моя мать его младшая дочка. — Но я думала у него только сыновья, — девушка задумалась, вспоминая. — Все так думают. Но все думают, что и у Моле детей нет. — Маркус улыбнулся. Забавная привычка у аристократов скрывать информацию о себе приводила к таким странным ситуациям. — Мой дядя, который откачал меня, когда меня отравили — это Козимо де Медичи. — О! Мерлин! — Эсми закрыла рот руками. — Мерлин! Я разговаривала с Козимо де Медичи. Он мне еще успокоительное готовил. Я просто не знала, как он выглядит, — она вспомнила тот ужасный вечер и доброжелательного красивого мужчину. — Точно, они же звали его Козимо, но я даже как-то не подумала, что это может быть он. Мерлин, а все говорят, что он дьявол во плоти, но он вполне милый. Я не знала... — Никто не знает, — Маркус покачал головой. — Если колдографии деда еще можно раз в десять лет в газете обнаружить, то все остальные члены семьи избегают внимания прессы. Даже Лука, мой дядя Лука. Может, его пару колдофоток можно еще найти. Он, кстати,часто тусуется во Франции. Пытаются пролоббировать закон о хранении ядов. Знаешь, там какой-то в парламенте вашем есть Жак Лефруа. Вот с ним. А остальных ты не найдешь. — Подожди, тогда на помолвке твоего брата, вся это история с ядом, — Эсми вспоминала, и от этого становилось понятнее и страшнее. — Твоя мама, она Медичи? — В девичестве. Она прекрасно умеет с ядами обращаться. Мы с Октавиусом не очень, ну, я совсем плох в этом, а Кассиус наоборот. Он работает у Козимо. У мамы поэтому есть загоны насчет ношения безоаров. Это их милый семейный загон. Хотя, видишь, мне помогло, — Маркус вытащил из-за ворота медальон, а потом вдруг осекся и осторожно спросил. — А ты не ела суфле на помолвке? — Нет, у меня просто аллергия на смородину. У меня пятна после нее на коже. Отказываться было неудобно, так что поковыряла для приличия. А что? — Да так, ничего. Просто вспомнилось, — отец, помнится, хотел самолично проверить, стерли ли Эсми память, но отвлекся. — Слушай, а вот эти зелья, которые тебе дядя давал, они точно не могли сработать, как антидот? — Это ты внук короля ядов, так что это ты мне должен рассказать, — она задумалась, вспоминая курс зельеварения. — Профессор Снейп вроде сказал, что нет. Мы в этом году варили антидоты к конкретным ядам, там надо было знать изначальное зелье, чтобы подобрать антидот. — Да я в зельях вообще не шарю, — материны способности к зельям Маркусу не передались, о чем Северус периодически с удовольствием докладывал его родителям. — Просто дядя любит изменять зелья, типа, вносить усовершенствования. Может, что-то из этого сработало. Думаю просто, что указать причиной, ну, когда отцу буду писать. Понятно, что огребу, но хочется не совсем дебилом выглядеть. Кстати, я не буду говорить ему, кто твои родители, мало ли, письмо перехватят, а информация секретная. Ты тоже не пиши своим. Просто узнай, где и когда. — Представляю их лица, когда они встретятся, — Эсми засмеялась и встала, — ради такого я умолчу, но по официальной версии мы опасаемся разглашения. — Маркус тоже засмеялся и обнял ее. — Мы, кстати, тут одни, — вдруг сказала Эсми, прижимаясь к его груди, — двери заперты, студенты уже в постелях, я наложила заглушающие заклятия, а если еще и погасить свет, то нас вообще никто не потревожит. Маркус отстранился, достал из кармана мантии палочку, внимательно, слегка прищурившись, посмотрел на Эсми, что-то прошептал и одежда, распадаясь на ровные лоскуты, соскользнула вниз, оставляя девушку обнаженной. Эсми, улыбнувшись, взяла с парты свою палочку и, посмотрев Маркусу в глаза прошептала: — Нокс.