А ветер тянет нас к северо-западу

Дилюк не знал, должен ли он жалеть самого себя, или благодарить за сообразительность и скорость мысли, себя же, разумеется. Потому что с одной стороны, попасть из порта в Монштдадт было гораздо быстрее, да и новости о нем он бы с большей долей вероятности услышал там, а не на маленьком острове, полным монашек. С другой стороны, согласись он на монашек и монастырь, и все невзгоды и несчастья, свалившиеся на его голову разом и в один миг, обошли бы его стороной. Дилюк понял сразу: работать на судне было просто невыносимо. К концу дня, проведенного под палкой капитана и боцмана, у него болели руки и спина. Гордость не дала ему тогда спуститься на ужин вместе с остальными – Дилюк не хотел слушать то, как над ним смеялись, а над ним наверняка смеялись, потому что богатенький сынок купца, которого заставили делать грязную работу, это всегда смешно. Он сидел у борта, закрыв глаза, и ни о чем не думал, когда по локтю осторожно похлопали. Это был Беннет, он принес ему тарелку и грубую деревянную кружку. Несколько сухарей, солонина, небольшое яблоко, и никаких, разумеется, столовых приборов. Ничего не евшему с утра Дилюку пришлось запихнуть свое «фи» куда-то за корку мозга. - Такой сегодня ужин, - виновато проговорил Бенни. Дилюк принял тарелку и благодарно кивнул. – Извините, больше я ничего не… - Ты не должен извиняться, - он вздохнул и, еще раз поблагодарив Беннета за доброту, принялся есть. Пресные сухари отказывались хоть как-то ломаться, ему приходилось почти вгрызаться, чтобы откусить хоть немного, и долго, долго жевать, стараясь при этом не выглядеть так, как если бы он был при смерти: Беннет остался сидеть рядом, приобняв коленки и молча смотря куда-то в небо. - Зря вы, наверное, - произнес он. Дилюк, тянувший зубами кусок солонины, вопросительно на него посмотрел. Беннет заметил это и запнулся. – Н-ну, в плане… зря вы тогда вступились. Тогда еще, на «Попутном». - Не думаю, что зря. Ты собирался сказать, кто из команды был Рагнавиндром? Беннет замотал головой. - Не собирался! – он посмотрел на Дилюка, не нашел в его взгляде холода или отстраненной строгости и неловко продолжил. - Хотел, но только потому, что страшно было, очень. Но решил промолчать, подумал – а если из-за меня… - Ну, вот, - он слабо улыбнулся, повернувшись к мальчику. – А если бы они тебя убили за благородное молчание? Я бы себе этого не простил. А так – мы оба с тобой живы, хоть и находимся на… на пиратском корабле. - Думаете, они бы убили? – Он поднял на Дилюка глаза, а тот нахмурился. - Не обманывайся тем, как они радушно тебя приняли, если вообще приняли. Все это – только потому, что капитан так сказал. – Дилюк презрительно скривил губы. Они замолчали. Дилюк взял кружку и хмуро сделал несколько больших глотков, но почти сразу же поперхнулся, закашлялся и выплюнул все обратно. - Это… это что?! – Беннет оживился. - Кажется, ром, мне только его дали. - Я уже понял! – откашлявшись, Дилюк сделал несколько глубоких вдохов и уставился на Беннета. – Я надеюсь, что ты это не пил? - Ну… - Беннет. - Там ничего не было, кроме этого! – он вытянул руки и пытался оправдаться, но Дилюк зла на него не держал. Он в негодовании смотрел туда, откуда сейчас слышался веселый полупьяный смех. - Если у них есть вода, чтобы намешать грог, - строго произнес он. – То найдется и вода, чтобы давать тебе. Это… это просто немыслимо, давать ребенку грог… - Мне уже тринадцать, - Бенни нахмурился и сложил руки на груди. – А грог, это… - Это ром, смешанный с чаем или водой. И сахаром, - Дилюк снова поморщился и сплюнул остатки терпкого сладкого пойла. – Не думаю, что тут пьют чай, но вода быть должна. Завтра я поговорю с капитаном по этому поводу. Беннет отвел взгляд. Наступило неловкое молчание, очень искусственное, такое, когда одному все же есть, что сказать, но он очень этого не хочет. - А вы уверены, что вам стоит с ним говорить? – он неловко застучал пальцами по коленке. Дилюк нахмурился. – Просто сегодня вы с ним тоже «поговорили», а потом отправились палубу мыть. Дилюк вздохнул и раздраженно потер виски. В чем-то Беннет был до то́шного прав: если он решит препираться с капитаном, тот, возможно, свалит на него долю, менее милосердную, чем была сейчас. А до порта оставалось ещё целое море. Как Дилюк ни хотел поговорить с капитаном насчет меню для Бенни, он забыл об этом сразу, когда в до неприличного раннее утро их всех разбудили и выставили на палубе. Новую рубашку Дилюку еще не выдали, и он не знал, собираются ли вообще, а потому ежился, то и дело вздрагивая от мурашек на холодном утреннем ветру. Он выждал немного и, когда капитан закончил прохаживаться перед ними, говоря очень много непонятных слов, связанных с жизнью корабля, поспешил догнать его и схватить за плечо, дернув на себя за темный камзол. Кэйю такая наглость ввела в ступор – он поддался, развернулся, и Дилюк решил не тратить время: - Дайте мне одежду! – выдал он, гордо подняв голову. Кэйа, справившись с обескураженностью, долго посмотрел на него, не моргая, а затем снова развернулся. - Обойдешься. – сказал он, пренебрежительно повел рукой. Он продолжил подниматься на верхнюю палубу, и Дилюк продолжил следовать за ним. - Это несправедливо! Почему остальная команда ходит одетая? – он остановился на ступеньке и в негодовании вновь потянулся к Кэйе, но тот успел быстрее, вновь разворачиваясь к нему. Стоящий против солнца капитан, чье лицо выдавало раздражение, выглядел едва ли устрашающе – Дилюк убедил себя в этом, потому что какой-то пират не должен запугивать его в ответ на вполне справедливое требование выдать хоть какую-то рубашку. Кэйа шумно выдохнул и нагнулся. Горечавый глаз уставился на него, губы не двигались, он замер, рассматривая и выжидая, но Дилюк не дрогнул. - Никто не заставлял тебя раздеваться. Да и когда это ты в команду попасть успел? – вопрос застал врасплох; Дилюк нахмурился, подумал и попытался ответить, но Кэйа его опередил. – Ты у нас пассажир, который оплачивает путь до порта работой. Пассажирам одежда не предусмотрена. Делай с этим, что хочешь. А теперь пшел! Голос пирата звучал резко и рвано, защекотав где-то в горле у Дилюка что-то раздражающе злое и горячее: он не привык слышать приказной тон в свою сторону, тем более от кого-то вроде Кэйи Альбериха – это было так неправильно, так несправедливо, что Дилюк невольно сжал кулаки и вжал ногти в мягкие ладони. Дилюк мотался по палубе и с поджатыми губами выслушивал насмешки в свою сторону – бледный, он слишком уж выделялся на фоне загоревших во время мореплаваний пиратов. Ему уже не было холодно – палящее морское солнце и тяжелый труд сгоняли с него семь потов. К вечеру, когда его с несколькими матросами согнали собирать паруса, его плечи и руки уже болезненно зарозовели, и он точно не чувствовал себя всего лишь пассажиром, снова садясь в гордом одиночестве у корабельного борта. Рядом раздались шаги; Дилюк, подумав, что это Беннет, повернул голову и мягко улыбнулся, но вместо светловолосого мальчишки увидел сапоги капитана; тот, не проронив не слова, кинул ему на колени мягкую бежевую рубашку. Он поднял на него глаза, Кэйа криво хмыкнул и как ни в чем не бывало пожал плечами, гордо уткнув руки в бока и пройдясь перед ним. - Чудной ты, конечно. Мог бы выпросить тряпку, но решил пойти в обход, а потом приходишь и ноешь – «дайте мне рубашку»! – он закривлялся, а потом усмехнулся и цокнул языком. - А знаешь, почему? – он остановился перед ним и улыбнулся так едко, что Дилюку пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отвести взгляд. – Потому что ты простой упрямый засранец, и мало чем отличаешься от моих ребят. Дилюк вспыхнул от негодования. Он сжал рубашку, рывком поднялся и пихнул ее в грудь Альбериху, открывая рот, чтобы ответить, но тот крепко сжал его запястье и отвел назад, впервые приложив при этом силу. Он цедил, продолжая улыбаться: - Об этом я и говорю. Ты же сам так просил эту чёртову рубашку? Э, нет, бери, не хочу высаживать обгоревшую курицу. Бери-бери, пока я добрый. Кэйа слукавил, говоря про «своих ребят» и то, как Дилюк на них был похож, но последнему вряд ли помогло, если бы он об этом узнал. Капитан вновь театрально поклонился и ушел восвояси. Дилюк надел рубашку – та была больше на несколько размеров, пахла потом и имела несколько подозрительных бордовых клякс, въевшихся в ткань очень давно. И эти ужасные, отвратительные дни под руководством пирата Кэйи Альбериха потянулись снова. Не так Дилюк представлял работу пиратского капитана – для него они все были тунеядцами, денно и нощно сидевшими в капитанских каютах, хлеставшими ром и перебиравшими золото, тогда как их капитан, помимо постоянной ругани, которая была грязнее, чем портовые улицы одной из совсем юных монштадтских колоний, сам был не прочь заняться тем, с чем бегали простые матросы. Он поднимал и опускал паруса, подбадривая остальных, ловко взбирался на мачты и так же быстро слетал с них вниз. – Эй, Рагнавиндр, - подошел он в один из дней. Дилюк тяжело вздохнул. – Ну-ка, скажи, куда тебя послали? Боцман был ничуть не лучше Кэйи Альбериха, но он, по крайней мере, не отпускал сальные шутки и сухо отчеканивал ему, куда надо идти и что делать. Оттого появление капитана в его личном пространстве ощущалось еще тяжелее. – К бочкам, - соврал Дилюк. Кэйа пристально осмотрел его, хмыкнул. – К бочкам, да? – Он нагнулся и пристально посмотрел на него. – И что тебе сказали делать с бочками? – Перекатывать, - он говорил уверенно, потому что уже знал, что матросы могут делать под палубой. Кэйа качнулся, зазвенели стекляшки на груди – он с силой сжал Дилюковое плечо и толкнул в другую от выхода в трюм сторону, к борту и спутанному такелажу, который лежал таким уже очень давно. – Да что ты говоришь, - произнес он в этот момент. – А вот я слышал, что тебя отправили сверить узлы. И я не видел, чтобы ты их проверял и перевязывал как надо. Чтобы ты вообще к ним подходил. - Дилюк развернулся к нему, мотнув копной рыжих волос, которые за время работы на корабле стали до неприятного жирными и тяжелыми, и открыл рот, чтобы выдать что-то язвительное и резкое: Дилюк не умеет вязать узлы, с чего бы ему идти и проверять их, да ещё и по своей воле? Но он не успел - Кэйа нагнулся к нему и, понизив голос, продолжил. - Мне все равно, что ты сейчас выдашь. Если по твоей вине что-то развяжется и упадет, то отправишься килеваться тотчас же. А до порта ещё плыть и плыть. Выдержишь? Дилюк поджал губы, смотря на него с прожигающей, дикой ненавистью и яростью, готовой перейти во что-то более материальное, но прежде, чем он успел сжать кулак, к говорящим быстро подбежал Беннет. – Не стоит, капитан! Я научу его вязать узлы! Холодок во взгляде Кэйи тотчас сменился на обычное его лукавство; Кэйа хлопнул Беннета по плечу и широко улыбнулся. – Ладно, раз ты за него поручаешься, то доверяю его тебе. Но узлы потом проверю. – У «него» имя есть, - прошипел Дилюк в спину капитану, а потом хмуро повернулся к мальчику. Тот бодро взялся за такелажные тросы, принявшись распутывать веревки. - И что это значит - "отправишься килеваться"? – Это когда тебя по рукам привязывают к длинной верёвке и кидают в воду, а потом протягивают под, ну, под килем, - Беннет говорил, как ни в чем не бывало, а потом вручил Дилюку одну из веревок. Тому, впрочем, внезапно стало не до узлов - он озирался, ища темный камзол и старую треуголку, и Беннет, вздохнув, аккуратно подёргал его за рукав. - Мне кажется, капитан не всерьез. – Ещё бы он был "всерьёз", - он нервно выдохнул, сильно зажмурился и открыл глаза, смотря на концы веревки в своих руках. Дилюк стал наблюдать за руками мальчишки и старался повторять все точь-в-точь. Вроде как получалось. - Господи, это же кошмар. – Пиратский корабль же. Куда без этого, - Беннет пожал плечами. - Мне сказали, что капитан сам не злоблив, но за плохую работу наказывает строго. Иногда просто берет хлыст, и… - сделав паузу, Беннет кивнул на одну из мачт. Дилюк повернулся и увидел, сощурившись, на деревянном столбе бледноватые засечки. – И до кости. – А, то есть он для тебя уже капитан, да? – ядовито произнес он. Бенни повернулся к нему с широко раскрытыми глазами. Дилюк осекся. Прикрыл глаза. – Извини. Я не хотел. – Ничего. Давайте вернемся к узлам - я и сам пока не очень хорошо их вяжу, но что-то умею. Дилюк хмыкнул: тринадцатилетний мальчишка учит его, взрослого, дворянина, который, как он подозревал, единственный на корабле умел хотя бы читать и писать, вязать верёвки - это же немыслимо! Но Дилюк быстро вспомнил, что находится на пиратском корабле, где уметь вязать узлы было важнее, чем быть дворянином. Может, даже важнее, чем читать и писать. И этот тринадцатилетний мальчишка гораздо лучше приспособился к жизни на корабле, что Дилюку никак не подчинялось. И не должно, если так подумать: ему нужно вытерпеть до порта, сойти на землю, а дальше будет легче. Он думал так: если мечтать о суше, будет легче справляться с этим рабским матросским трудом, легче пережевывать сухари с целыми кусками лимона, легче ерзать на подвешенном в кубрике гамаке в окружении храпящей матросни; но чем больше он думал, тем больше вопросов задавал самому себе: он выйдет на сушу, и что дальше? При себе у Дилюка ни денег, ни товаров, а порт Шан-дю-Вен звучит как что-то, входящее под правление Фонтейна, а значит, помощь там он просто так не найдет. «Наверное, будет благоразумно по прибытии потребовать свою долю с продажи вина», - думал Дилюк, когда вместе с остальными его погнали спускать парус. Еще через пару дней его разбудили, небрежно дернув гамак. Дилюк, который только приноровился расслабляться и не ждать ежеминутно, что он перевернется, что-то просипел и упал навзничь. Дилюк поморщился, закряхтел и сощурился, смотря прямо на Кэйю Альбериха, который навис над ним. Это сразу вытрясло из него остатки сна – дернув верхнюю губу, Дилюк проигнорировал протянутую ему руку и поднялся сам. – Что-то нужно? – холодно произнес он, когда выпрямился. Кэйа лишь молча кивнул к выходу, призывая пойти за собой. Дилюку это не понравилось; на выходе, на самой лестнице он внезапно подумал: неужели его злополучные узлы все-таки развязались? Он, конечно, не воспринимал все сказанное Беннетом всерьез, наивно полагая, что к нему все это не относится, но кто знает, что роится в голове пиратского капитана, когда с его кораблем случается что-то, чего случаться не должно? Капитан шел медленно, и Дилюк быстро догнал его, попытавшись по лицу определить, о чем он думает или хотя бы в каком настроении находится; они шли по палубе и молчали. Потом губы у Кэйи дернулись, смялись – он улыбнулся, подойдя к борту, положил на него руки и кивнул в сторону моря. Дилюк убрал волосы, в которых вновь запутался наглый ветер, и повернулся за ним. В рассветном солнце, разливавшемся по неспокойному морю, как теплое молоко, они смотрели на небольшую бухту и город, расположившийся у подножия высокого острова. Точками от него отлетали птицы, осколками разбившихся тарелок блестели огни там, где Дилюк едва различал башни. Порт казался ему таким спокойным, тихим, сонным – его-то явно не вытряхивали из гамака посреди ночи. Дилюк даже забыл, что обычно от долгого вглядывания в море его начинало мутить: он смотрел и видел землю. Рядом хрипло рассмеялся Кэйа, и Дилюк повернул к нему голову. Кэйа вытащил из кармана небольшую подзорную трубу и протянул ему. Дилюк несмело посмотрел на нее, Кэйа хлопнул его по плечу: – Бери и смотри. Крутишь вот это кольцо – приближаешь. Это – рассеиваешь. Понял? – он кивнул и молча принял подзорную трубу, приложив ее к глазу. Капитан вроде не был настроен на то, чтобы издеваться - возможно, молочное солнце и морская тишина и его делали достаточно мягким. А Дилюк осторожно смотрел сквозь окуляры, рассматривал дороги, которые быстро уходили вверх, к домикам и башням, смотрел на причалы и чаек, или других птиц, видел редких людей, ходивших по земле, и не мог не улыбнуться от мысли, что и сам он скоро окажется на ней. Он осторожно передал подзорную трубу обратно. – Скоро причалим, - сказал с хрипотцой в голосе Кэйа Альберих. Дилюк склонил голову. – Разве пиратский корабль может остановиться в порту? - В этом – может. Обычные торговые корабли тут тоже останавливаются, не волнуйся. Некоторые из них даже вполне приличные, - он усмехнулся. – Продадим тут твое вино. Грех давать его грязным матросам, да? – он облокотился о борт и смотрел на Дилюка с усмешкой на лице. Дилюк фыркнул и, ничего не сказав в ответ, вновь повернулся к порту. Через какое-то время Кэйа вновь резко появился перед его глазами, отвлекая от мыслей о суше. – Дай ручку, Рагнавиндр, - Не ожидая ответа, он резко вытянул его руку под возмущенный восклик. Рука у Кэйи крепкая, шершавая; она держала его бледную ладонь, пока большой палец водил по линиям, задевая мозоли, которые Дилюк успел получить. Он выдернул руку, смотря на капитана возмущённо. Тот усмехнулся. – Я просто погадать. Знаешь же, что по вот этим линиям можно гадать, да? – Я не верю в гадания, - холодно заметил Дилюк. – Это я уже понял. У тебя линия сердца короткая, значит, ты не любишь верить на слово, - Дилюк громко фыркнул, а Кэйа усмехнулся. – Не хочешь – не верь. А вообще, я тебя с деловым предложением позвал. Мне на корабле нужен клерк, а ты… – Никаких «деловых предложений»! – прошипел Дилюк, резко отстранился и направился обратно в кубрик. – Очень жду, когда мы расстанемся, сэр. Кэйа проследил за тем, как тот исчезает внутри корабля, и снова вытащил подзорную трубу. Он стоял на борту, смотря за тем, как поднималось солнце, выглядывая время от времени из-за туч, а потом тихо, медленно спустился к спящим матросам. У тех еще вроде как было время для сна, но он широко улыбнулся и с грохотом раскрыл дверь: – А ну подъем! Поднимайтесь, ленивые бестолочи! Корабль сам до порта не доплывет! – он громко застучал по стене, смотря на то, как матросы резко и быстро поднимаются, привыкшие к подобным вещам. Беннет тоже не отставал; он быстро выскочил на палубу вместе со всеми. Дилюк, который только задремал и едва не свалился обратно, на выходе злобно посмотрел на Кэйю, а тот лишь пожал плечами: мол, ты ведь наверняка хотел бы оказаться в порту как можно быстрее. Матросы зашевелились, а вместе с ними и Дилюк, хотя сейчас, не выспавшись и имея вполне осязаемую тому причину, которая шагала по полуюту и что-то кому-то кричала, ни о какой работе он и думать не мог. А потому сейчас он осторожно, чтобы не попасться кому-то на глаза, ушел в тень и задремал, облокотившись об очередную балку со сложным названием. Проспал Дилюк недолго – нашли и погнали возиться с бочками. Корабль остановился в сотне метров от причала, и когда все концы были опущены, когда никакого дрожания дерева, кроме слабых волн, уже не было, Дилюк исступленно, но очень уверенно задвигался к противоположному борту, чтобы побыстрее спуститься в лодку, сойти и упасть на землю, и не вставать с нее столько, сколько потребуется, но тут же его схватили за плечо, останавливая: – Куда это ты собрался, - произнес Кэйа, и Дилюк в третий раз за это утро проклял его голову на всевозможные мучения. – Нет, милый, дело так не пойдет. Сейчас ребята выкатят бочку, я пройдусь и узнаю, действительно ли монштадтское вино такое редкое, и, если окажется, что ты соврал… - рука сжала его плечо, Дилюк поморщился и попытался вырваться, но наткнулся на тяжелый взгляд и устало вздохнул. – Что тогда? Выпорете на мачте? – Кэйа удивленно вскинул бровь, но плечо отпустил и, не ответив, развернулся и широкими шагами пошел к мужикам, выкатившим бочки на палубу. Пару слов он бросил им, парой слов обменялся с тем, кто был за боцмана, а потом, поправив шляпу с неожиданно увеличившимся количеством перьев, спустился с бочонком на лодку. Дилюк с завистью смотрел за тем, как дрожащее от шагов перо постепенно мельчает, а потом капитан в темном камзоле уходит куда-то в сторону зданий, поднявшись с лодки. Маленький мужичок в грязноватом парике-бинете с тремя кудрями пытался бежать за ним и время от времени указывал на их корабль, но бравый пиратский капитан лишь помахал ему рукой, призывая отстать. Дилюк покачал головой. Несладко, наверное, людям под его руководством, подумал он, и стал осторожно осматривать матросов, столпившихся на палубе. Те замерли, как если бы без Альбериха механизм корабля не мог заработать, но ему показалось, будто матросы чего-то ждали. Ждали своего капитана, так решил Дилюк, а потом резко сказал себе, что это не его, в общем-то, дело. Его дело – это найти на клочке земли благочестивых людей, которые могли бы ему помочь. Но, пока день постепенно разгорался в пасмурном небе, а на узких улочках появлялись человеческие фигуры, Дилюк начинал понимать, что сделать это будет не так-то просто. Все-таки, не зря пиратский корабль так легко пришел в порт, а пиратский капитан, чье лицо развешено чуть ли не на всех континентах и островах, спокойно расхаживал по городу. Чем больше он всматривался, тем больше насчитывал пьяниц, бродяг и продажных девиц, которых выбрасывали из одного трактира, а те шли в другой, и все повторялось заново. День едва шел за полдень, а звуки шумных драк и выстрелы уже начали греметь в порту Шан-дю-Вен. Кэйа Альберих вернулся без бочонка вина, улыбаясь во все тридцать своих и два серебряных зуба. Сияя, он подошел к Дилюку и широко раскрыл руки. Дилюк предусмотрительно отошел на несколько шагов. – Поздравляю, сэр Рагнавиндр, - он усмехнулся и вынул из глубокого кармана увесистый кожаный мешок. – Папенька хорошо обучил вас торговой чуйке. Эй, ребята! Выкатывайте бочки в лодку! – громко и радостно прокричал он. Команда оживилась, когда получила обратно заводной ключик с перьями в шляпе. Он гордо смотрел на все это, а когда все бочки оказались выгружены, прыгнул в лодку и с улыбкой протянул руку Дилюку. Тот проигнорировал его и сам прыгнул рядом, и всю поездку смотрел куда-то по сторонам, пока капитан работал веслами. Когда же нога коснулась причала, крепкого, не дрожавшего от волн и ветра, он не выдержал, ухнул на колени и вжался в дерево руками, выдохнув. По спине у Дилюка пробежали мурашки, от возбуждения и радости в мозгу все ворочалось и ворочало мышцы – он стоял на земле, на настоящей земле, а если сейчас поднимется и сделает шагов тридцать, или сорок, то окажется на щебёнке. О, на щебенку Дилюк был готов молиться. Кэйа все это время терпеливо ждал, стоя сзади. – Закончили? – съязвил он, но Дилюку было все равно. Он поднялся, когда смог, и чувствовал в ногах, при общей усталости, подъем сил. Дилюк прошел дальше, шел быстро, чтобы скорее оказаться на настоящей земле. И, почувствовав ее босыми ногами, заново испытал облегчение и радость, от которых хотелось плакать. Сейчас он ничуть не походил на дворянина, на торговца, на хоть сколько-нибудь благородного человека, а потому тот, кто стоял у выгруженного вина, не обратил на него никакого внимания. Он предпочитал разговаривать с капитаном – тот сменил свою драную рубашку на почти целую, а на рукавах камзола Дилюк даже усмотрел манжеты, значит, клиент был видный. Он не сдержал усмешки и покачал головой. Суша его опьянила, и под ее дурманом даже ненавистный пират казался глупым и забавным – глупый забавный пират пытается играть в торговца в глупом забавном порту с пьяницами и бродягами, вот ведь потеха! Пока он переговаривался с покупателем вина, Дилюк осматривал порт: он стоял на маленьком островке, большую часть которого занимала гора и густой лес, а потому было ясно, почему Фонтейн не стал драться за Шан-дю-Вен, когда тот отвоевали себе разбойники. Поднимался ветер, укрывавшие порт тропические деревья от него бесновались, и зрелище это завораживало, от того, в частности, что происходило на земле. Даже пьяные мужики в компании таких же пьяных дев, расхаживавших в одних кринолинах, и выстрелы откуда-то издали не казались ему чем-то ужасным. А потом пиратский капитан и торговец внезапно хлопнули друг друга по плечам, рассмеялись, Кэйа получил на руку несколько холщовых мешков. Подошли еще люди и начали отвозить бочонки в здание из серого камня, а пират, ухмыляясь, вспомнил о Дилюке. – Господин Рагнавиндр! – он позвенел перед ним золотом. Дилюк усмехнулся. – Я же говорил, - он проследил взглядом за своим вином, которое спасло его жизнь, и вспомнил, почему вообще попал в такое положение. – Кстати о золоте: на многое не претендую, но хотелось бы получить свою долю. Не дослушав его, Кэйа раскрыл два кошеля, из одного пересылал какое-то количество золота в другой, прозвенел и сунул один из них Дилюку. Он улыбался, а Дилюк недоумевал, почему жадный до денег пират так легко согласился. – Больше скажу, господин Рагнавиндр, - он улыбнулся, прикусив нижнюю губу. – Я лично отведу вас в наиболее… пристойное место, а то в этом порту ваше милое личико не сыграет вам на руку. Ступайте за мной. Они шли по узким улочкам, то и дело прижимаясь к домам, чтобы не попасть под копыта лошадей и колеса повозок с мешками, коробками и людьми. Дилюк быстро смекнул, что порт с красивым названием в настоящее время является местом сбыта всего, что пираты этой части мира успевали награбить. – Кто знал, что колония Фонтейна превратится в… это, - выдохнул Дилюк, провожая взглядом то, как из очередной лавки выносили мужичка, не способного оплатить товар. – Каждому нужно свое пристанище, господин Рагнавиндр. Сколько бы вы ни ненавидели пиратов, а они живые люди. Ну, некоторые уж точно, - он улыбнулся. – И им тоже хочется иногда размять отсыревшие затекшие ноги. И, ну, ласки и тепла тоже хочется. – Может, не стоит тогда идти в разбой? – съязвил он. Кэйа повернулся к нему видящим глазом. – В разбой идут не от хорошей жизни. Да и смотрите-ка, спасли вас не праведные богатые вельможи, а грязная пиратская матросня, - он снова широко улыбнулся, а Дилюк обреченно вздохнул. Его начинала глодать совесть за свои же слова. – Идем, идем. Вы же из Монштадта? Отлично. Хочу вас кое-с кем познакомить. Не обещаю, что знакомство вам понравится, но лишним явно не будет. Кэйа привел его на холм, с которого открывался вид на причал, на бухту и море – век бы его не видеть, это море, но жаловаться ему было не на что. То ли из-за того, что гостиница эта находилась далеко от берега, то ли из-за хозяев, которые оказались, по словам Альбериха, чрезмерно верующими людьми, но место это, как он и ожидал, было тихим и относительно спокойным. – Что же, засим откланяюсь, - сказал пират и низко поклонился, сняв шляпу. – Доставил ты мне проблем, Огонек. А ведь все моя благородная натура! Отчасти, конечно, мне стало вас жалко, ибо я очень не люблю не только когда обманывают меня, но и когда жертвой обмана выставляют невинных людей… - Кэйа продолжил болтать, тянуть за уши все те семь или восемь дней ада, через который он же протянул Дилюка, а Дилюк, слушая в полуха и исключительно из вежливости, думал о том, как сейчас зайдет и возьмет себе что-нибудь горячее – похлебку, жареного порося, вареную картошку. И чай – в этой гостинице подают чай? Потом он разговорит хозяйку и выведает, где здесь можно купить ботинки, какая из бань – наиболее приличная, которое из судов принадлежит какой-нибудь торговой компании, монштадтской ли, или чьей еще. Наверняка в такой «скучной» гостинице останавливаются соответствующие люди, не правда ли? Да, точно – так он и спросит, очаровательно улыбнувшись и посмотрев хозяйке в глаза. Ход мыслей Дилюка прервался, тогда как пиратов монолог даже не подошел к гипотетической середине; Дилюк вернулся с небес на землю, когда заметил, как к ним кто-то бежит. – Беннет? – спросил он вслух, внезапно вспомнив о мальчишке. Это перебило Кэйю, и он сначала недовольно посмотрел на него, оставаясь с открытым ртом, а потом проследил за его взглядом. – Ты… Он вспомнил также, как Беннет то и дело порывался подойти и что-то сказать, когда капитан отчалил с бочкой вина. Тогда Дилюк подумал, что тот хочет сообщить, что остаётся на корабле. Беннет добежал и остановился совсем рядом, согнувшись и тяжело дыша: он бежал за ними с самого порта. Включившаяся на суше голова подсказала Дилюку поднять голову и всмотреться в море. – Господин пират, - тихо начал он, не отрывая взгляда от горизонта. Кэйа, пытавшийся расспросить мальчишку, поднял на него голову. Дилюк кивнул в сторону моря. – А не ваш ли это корабль уплывает из бухты? Кэйа быстро перевел взгляд в море. Темный фрегат удалялся прочь от портового города.