Легенда старого маяка

      Весь день моряки возились со сборами, снова возвращались к разбитому о скалы кораблю, что-то там искали, упаковывали, наловили себе рыбы и нажарили, чтобы поесть в пути. Сухо поднялся на самый верх башни, кутаясь в куртку, и наблюдал за их приготовлениями сверху. Холодный ветер норовил проникнуть даже под свитер, холодил поясницу и почти заморозил кончики пальцев. Парень зябко поёжился.       Внизу на скалах показался Сехун. Он вышел как обычно в одном свитере, сложил на груди руки и терпеливо наблюдал за суетой пятерых мужчин. Он выглядел здесь так правильно, словно этот маяк создавался под него, и вёл себя смотритель как настоящий хозяин: уверенно и спокойно. Сухо не переставал удивляться ему. Он тоже хотел бы так же уверенно общаться с людьми, без страха, не опасаясь унижений и не чувствуя вины. Но пока не получалось. Мадам Ким прививала ему это уничтожающее чувство вины, словно он обязан ей за то, что не сдала в приют после смерти родителей, словно он сам напросился к ней в воспитанники. Каждый месяц она продолжала предоставлять ему отчёты о потраченных на него деньгах, поясняя, что ещё не скоро он сможет расплатиться.       Но ещё хуже обстояли дела с его отношением к себе. Из-за собственной слабости, неумения противостоять другим, Сухо себя ненавидел и считал ничтожеством. Он действительно опустил руки, сдался, он позволял делать с собой грязные вещи, не приносившие ничего, кроме отвращения и очередной порции презрения к себе. Сперва Сухо прощал себя за слабость, ведь он был мальчишкой и не имел возможности себя защитить. Хуже того, ему запрещали защищаться. Сейчас казалось, что надо было поступить наоборот, надо было бороться за себя. А вообще, лучше бы он попал в приют и вырос как сирота, зато не чувствовал бы себя подстилкой для ног.       С другой стороны, он не знал, как было бы лучше, ведь по закону он принадлежал мадам Ким, и раз она не отказалась от него, у него не было выбора, его судьбу решали другие взрослые. И ещё неизвестно, как сложилась бы его судьба в приюте. Сейчас, на обдуваемом всеми ветрами маяке, словно забытом посреди этой водной стихии, у него было время подумать об этом. Но простить себя он всё ещё не мог.       Довольно быстро Сухо разочаровался в людях, независимо от их пола. Родная бабка оказалась меркантильной стервой, без души и совести; актрисы театра, как правило девушки из небогатых семей, не брезговали возможностью подзаработать или получить несколько подарков, поэтому нередко сами выбирали себе покровителя или даже соблазняли нужного им человека. Впрочем так же поступали и парни-актёры. Сухо пытался научиться у них, в первую очередь научиться флиртовать и хотя бы не испытывать отвращения, но всё равно это было противно.       Да и как выбрать себе покровителя, если твоим расписанием заведует мадам Ким и из финансовых соображений подпускает к тебе только избранных ею мужчин? Мало того, она была весьма избирательна: в основном к Сухо допускали стариков или тех, кто уже подступал к этой границе возраста, и конечно, это не были люди высокой морали, зато при деньгах. Их заботили лишь собственные удовольствия.       Молодых людей Сухо не видел вблизи, а других актёров не воспринимал, как потенциальный объект чувств. Девушки же актрисы и вовсе вызывали у него жалость своей низкой моралью.       Он даже не знал, кто мог бы ему понравиться. Если бы сейчас его спросили, какой тип девушек или парней он предпочитает, Сухо не смог бы ответить. Ему не с чем было сравнивать, он даже толком не понимал, что правильно, а что нет. В книгах, которые удавалось читать, отношениям отводилось не так много внимания, особенно в классике, упор был на другие ценности. В фильмах, дорамах и анимации отношения часто идеализировались или приобретали гипертрофированную форму.       Если подумать, Сехун был первым человеком в его жизни, с которым Сухо общался вне театра и без каких-либо обязательств. И это общение кардинально отличалось от всего, что он знал. Но Сехун не был обычным, ведь нельзя считать обычным того, кто уединенно живёт на маяке на окраине океана.       Сехун словно по мановению волшебной палочки вдруг оказался рядом, хотя парень не сообщал ему, куда собирается, разве что смотритель почувствовал его.       Казалось, только пару минут назад он стоял внизу на скалах и вот уже рядом, на башне маяка. Или это Сухо так надолго задумался? Смотритель бросил на него грустный взгляд. Он часто смотрел вот так – задумчиво и немного печально – и Сухо казалось, что маячник просто жалеет его, это раздражало, ведь меньше всего он хотел бы вызывать жалость.       – Скоро они уплывут? – поинтересовался Сухо, пытаясь унять дрожь от его внезапного появления.       – Скоро. Почти закончили. Выйдешь проводить?       – А надо?       – Это скорее морская традиция – провожать и желать удачного плавания, ведь никогда не знаешь, как сложится.       – Ну раз так, то выйду конечно.       – Можешь остаться здесь, они не обидятся, – предложил смотритель.       – Да мне не сложно.       Сехун подошёл и коснулся его рук.       – Ты совсем замёрз, сходи в комнату, надень что-нибудь ещё.       – Да всё нормально, мне нравится здесь, и я не замёрз. Нахождение здесь наверху чем-то похоже на медитацию. Только ты и океан.       Сехун улыбнулся, обнял его руки своими ладонями и обдал горячим дыханием. Сухо замер, не зная как реагировать, и поймал себя на том, что не может оторвать от него взгляда. В глазах смотрителя искрилась вселенная, клубясь скоплениями галактик и мерцая мириадами звёзд. Сухо не любил смотреть в глаза, потому что часто видел там лишь похоть, презрение или разочарование в жизни, но не в случае с маячником. От него трудно было отвести взгляд. Сехун улыбнулся краешком губ, так редко он это делал, что Сухо не удержался от ответной улыбки.       – Что ж, пойдём проводим их, а потом вернёмся сюда, чтобы линзу помыть, – тихо произнёс маячник.       Сухо бросил взгляд на крупное стеклянное устройство с множеством граней, Сехун называл его линзой Френеля. Именно линза светилась в маяке, пробивая светом толщу темноты. Правда, Сухо ещё ни разу не видел, как она работает. Нельзя было не признать, что после шторма выглядел светильник потрёпанным: ветром нанесло грязи и даже водорослей, вся поверхность забрызгана морской водой с потёками грязи. Сухо вздохнул и поплёлся за Сехуном вниз. Наверное, чуть ли не основное занятие маячника – постоянно мыть и протирать линзу, чтобы свет её был правильным и ярким.       Моряки уже всё упаковали в небольшую надувную лодку с мотором и теперь присели на камнях покурить.       – Готовы? – поинтересовался Сехун, одарив моряков лёгкой улыбкой.       – Да. Спасибо за помощь. Докурим и в путь.       – Не торопитесь.       – Пока ребята отдыхают, покажите мне путь через скалы, – попросил один из мужчин, что занимал должность штурмана. Сехун кивнул и отвел его в сторону, к скале, откуда открывался наилучший обзор.       Сухо застыл на месте, не понимая, что ему делать. А когда бородатый капитан поднялся и пошёл к нему, мурашки страха сковали парня.       – Мы вас можем с собой забрать на большую землю, – предложил капитан, оглядывая его с ног до головы.       – Мне туда не нужно, – выпалил Сухо.       – Знаете, я не настаиваю, но вы не выглядите, как маячник. Слишком ухоженный и нежный у вас вид для этой суровой работы.       – Хотите сказать, что Сехун выглядит подобающе?       – Он – да, – моряк непонимающе взглянул на него, как если бы тот сморозил глупость.       Сухо удивлённо посмотрел на собеседника, в голове роились вопросы. Почему? Неужели юность маячника их не смущает? А его худоба и красота? Или они видят его как-то иначе, чем видит Сухо? От этой мысли стало не по себе, и парень встряхнулся. Он вспомнил предупреждения Сехуна о том, как следует себя вести, и уверенно посмотрел на моряка, твёрдо сказав:       – Нет, спасибо, я не поеду. У меня здесь много дел.       – Не вопрос, – развёл руками моряк, неловко улыбнувшись. – Счастливо оставаться и спасибо за помощь.       Сухо даже опешил от того, как легко получилось. И почему он раньше так с людьми не разговаривал? Мадам Ким говорила с ним так, что Сухо всегда хотелось оправдаться, доказать что-то, переубедить. Его слова часто игнорировали или же легко опровергали, выставляя за истину собственное мнение. У самого юного дарования так никогда не получалось.       Сехун сказал вчера, что моряки эти контрабандисты, но они не стремятся причинить вред, потому что сами в беде. Возможно, Сухо просто себя убедил, что интересует их в каком-то смысле? Если подумать, люди только что спаслись из шторма, зачем бы им хотеть чего-то неприличного? А то, что его так подробно рассматривали в бане, ну мало ли… Они привыкли к грубо сколоченным угловатым телам друг друга и смуглой от частого загара коже, а Сухо сильно отличался от них. Нет ничего странно, что люди разглядывают то, что для них непривычно.       Моряк правильно заметил, он слишком изнежен в сравнении с ними, никогда не бывал на пляже, его кожа на порядок светлее. Наверное, он и сам бы рассматривал другие тела, если бы они сильно отличались от привычных ему. Да уж, ему стоит поработать над своими мыслями и поведением. Спасибо Сехуну за наводку.       Моряки отплыли, а маячник набрал два ведра воды, взял несколько тряпок из потрёпанного сундука и позвал актёра с собой наверх, к линзе.       – Кстати, ты не рассказывал мне про линзу. Почему она так называется? В честь изобретателя?       – Он был инженером и самоучкой. Удивительный человек, если подумать. Он научился читать только в 8 лет, школу не любил, а физикой занялся самостоятельно, потому что одна учёная книжка заинтересовала. Так же самоучкой стал проводить эксперименты с доступной тогда оптикой, и, не имея вообще никакого специального образования, случайно доказал волновую теорию света, а потом перевернул научный мир своим пониманием природы света. Уникальный мужик, жаль, рано умер.       – Надо же, прямо самородок, – проговорил Сухо, поражаясь услышанной истории и примеру простого человека, достигшего научных высот собственным трудом и интересами. Не то, что актер Ким Сухо, не умевший даже отстаивать собственное мнение. Чтобы отвлечься от самокопания и презрения к себе, Сухо решил подробнее расспросить про Френеля.        – Так как он линзу то изобрел? Я, конечно, могу почитать, но здесь интернет не берёт. Расскажи.        – До этого изобретения все маяки освещались при помощи ламп с отражателями. Это такая металлическая полусфера, посеребренная или покрытая кусочками зеркала, которая направляла свет от лампы в определенную сторону.       Чтобы маяк мог осветить весь горизонт, нужно было располагать такие лампы по кругу, подчас по несколько десятков штук. Часто вся конструкция ещё и вращалась, чтобы создавать проблески, различимые на фоне других огней. Было очень неудобно, если честно, и по всему миру моряки жаловались на блеклый свет маяков. Кораблекрушения происходили с печальной регулярностью. Френеля позвали во французскую Комиссию по маякам. Изучив современные устройства, он сразу понял: из отражателей не выжать больше света. К тому же они имеют недостатки. Во-первых, собирают лишь половину лучей. Во-вторых, их нужно постоянно чистить от копоти, отчего они быстро портятся. Свет от них часто неправильно сфокусирован и становится еще слабее. Линза послужила бы для этих целей лучше.       Однако тут встал вопрос веса и размера. Требовалась очень большая линза (несколько метров в высоту), чтобы ее фокусное расстояние было маленьким и ловило как можно больше лучей. Но в этом случае из-за толщины стекла она поглощала бы больше света, чем усиливала. И установить такую на маяк было бы крайне сложно, а изготовить в те времена – попросту невозможно. А с маленькой линзой свет будет не намного ярче, чем от отражателей.       – Ох, ничего себе задачка. Я никогда не видел таких линз больше.       – Тебе кажется, на самом деле эта линза много где применяется, точнее её принцип, придуманный Френелем.       – Например?       – В некоторых телевизорах, фотовспышках, светофорах, навигационном освещении и фонарях пассажирских вагонов поезда. А ещё их используют в шлемах виртуальной реальности, датчиках движения и даже в военных бомбардировщиках.       – Да ладно! В жизни бы не подумал…       – Век живи…       – И то правда. Так как же он дошёл до линзы такой?       – Он правильно чувствовал свет и понял, что дело не только в толщине стекла. Он взял овальную линзу, поделил ее на концентрические круги, а потом как бы порезал. То есть нарисовал надрезы под нужными углами для правильного отражения лучей из центра для увеличения их мощности и объёма. Представляешь, как матерились оптики того времени, когда он принес свой чертёж? Многие крутили пальцем у виска, ведь производство стекла в его время было дорогим и трудоемким, а тут абракадабра какая-то. Даже лучший оптик того времени, изобретавший приборы для академии наук, впал в лёгкий ступор при виде его схемы. Им двоим понадобился почти год, море терпения и изобретательности, чтобы изготовить опытный образец. Потом сам почитаешь, сколько там было заморочек с этой линзой, естественно её собирали вручную из кусочков и склеивали, ведь тогда невозможно было отлить цельную конструкцию. Но в итоге свет этой линзы превзошел привычный свет маяка в 25 раз!       – Невероятно! Открытие века, так ведь?       – В техническом плане да. На испытания приехали все заинтересованные лица, куча моряков и, конечно, производители отражателей, которые надеялись, что не лишатся работы из-за самоучки-инженера. Но когда линза первый раз вспыхнула, люди едва не ослепли от её яркости, зато никто больше не сомневался.       – Всё равно не понимаю, откуда в головах гениев рождаются такие идеи! – воскликнул Сухо, натирая тряпочкой очередную точёную грань. – Но ведь сейчас линзы отличаются?       – Конечно, их и отливают иначе, но смысл такой же, схема старая и она будет работать всегда.       – Потрясающая история, спасибо, что рассказал. Теперь я буду этим вдохновляться.       – Хочешь стать изобретателем?       – Нет, я.. Ну просто… Ай, да не важно, не обращай внимания.       – Сухо.       – Не надо, пожалуйста.       Сехун помялся немного, чего за ним прежде не наблюдалось, актёр вдруг забеспокоился и первым спросил.       – Случилось что?       Маячник бросил на него короткий взгляд, задумался, домыл ещё одну деталь и только потом заговорил.       – Я хотел сказать, что ты должен отплыть через 4 дня.       – Что? – встрепенулся Сухо. – Почему через четыре?       – Месяц почти истёк.       – Я не хочу. Пожалуйста, позволь мне остаться здесь! Ты же видишь, я могу быть полезным!       – Дело не в этом. Ты уже многое осознал и многому научился. Дальше всё зависит от тебя.       Сухо уронил тряпку в ведро и жалобно посмотрел на маячника.       – Я не хочу. Не хочу уезжать отсюда. Это единственное место, где мне хорошо.       – Это потому, что ты обрёл умиротворение внутри. Где бы ты не искал покоя, ты его не найдешь, пока его нет в тебе самом.       – Может ты и прав. Но я не хочу возвращаться. Пожалуйста, не прогоняй меня. Я больше не доставлю тебе хлопот и буду во всём помогать, обещаю.       – Нет же, Сухо. Ты не можешь остаться. Я больше ничем не могу помочь тебе. Ты должен выбрать свой дальнейший путь, найти себя.       – Я не знаю, как это сделать! До сих пор ты единственный, кто спасал меня, спаси и теперь! Спаси тем, что позволь остаться здесь!       – Маяк не бегает по острову, ища, кого бы спасти. Он просто стоит и светит.       – И что это значит?       – Я не могу тебя спасти. Только ты сам это можешь. Ты должен найти свой маяк, тот свет, что укажет тебе путь, и идти на него. А потом ты сам станешь маяком, обретя свет внутри себя.       – Я не справлюсь, – всхлипнул парень, закрыв лицо ладонями. Сехун подошёл к нему и отвёл его руки.       – Ты уже справился. Ты так многого достиг, но не понимаешь этого. После всего пережитого ты даже позволил мне поцеловать себя, хотя имел полное право послать и даже ударить. Но ты готов меняться, открыт к новому опыту.       – Ты слишком хорошего мнения обо мне, – выдохнул Сухо, пытаясь осознать весь масштаб его слов. Краем глаза он отметил, что погода, до сих пор ясная, вдруг испортилась, небо заволокло тучами, поднялся ветер. В глазах Сехуна тоже начиналась буря, и если бы Сухо верил в сказки, он бы предположил, что Сехун эту бурю и спровоцировал, так внезапно она началась.       – Не прогоняй меня, – взмолился Сухо, вцепившись в его руки, напуганный внезапными переменами и темным взглядом человека напротив. Сехун стал так много значить для него, что он уже не представлял себе другую жизнь.       – Я не гоню. Я просто не могу оставить тебя себе, – загадочно произнёс маячник, оплетая пальцами его кисти.       – А если я не смогу? Если сломаюсь прежде, чем добьюсь успеха?       – Что нас не ломает, делает нас сильнее. Но узнаешь ты это, лишь когда попробуешь. Ты можешь всё. Поставить ультиматум бабке. Сам можешь выбрать себе покровителя. Можешь найти способ вырваться из лап контракта и полностью изменить свою жизнь. Какой-то маяк уже светит тебе, но до сих пор ты не замечал его света. Оглядись! Он там есть, тебе нужно только увидеть и пойти навстречу, как бы темно ни было вокруг.       – С маяка я не так давно спрыгнул, чтобы умереть.       Сехун улыбнулся и провёл большим пальцем по его щеке, затем коснулся его губ и немного их приоткрыл.       – Скажи корейское слово суицид наоборот.       – Давайте жить..? – медленно протянул Сухо, задумавшись.       – Именно. Если есть смелость умереть, используй её, чтобы жить на полную катушку.       Сухо закусил губу и поднял на него взгляд.       – Но как же…       – Это как две стороны одной монеты. Где есть смерть, там есть и жизнь, где радость, там и грусть… Одно без другого не существует. Но всё временно. Понимаешь?       – Смелость жить… Это так страшно. Я ведь не знаю, что будет дальше.       – В том и смысл. Ты и не должен. Ведь ты сам создаёшь свое будущее своими решениями прямо сейчас. Это всегда страшно, потому что мы не знаем, к чему приведут изменения и через какую боль придется пройти. Зато потом ты станешь совсем другим человеком.       – Но это такая ответственность…       – Людям дарована возможность строить свою судьбу самостоятельно. Но вы так глупо и редко ею пользуетесь, – Сехун гладил пальцами его лицо и заправлял за уши волосы.       – Вы? А кто же тогда ты? Разве ты не человек? – нахмурился Сухо.       Вместо ответа Сехун вдруг подался к нему навстречу и поцеловал жадно, глубоко, решительно. У Сухо все волоски на коже встали дыбом, внизу живота что-то скрутилось в тугой узел, он приподнялся на цыпочки, потянувшись навстречу и вцепился руками в запястья маячника.       Буря вокруг них набирала обороты, но их двоих ветер едва задевал, цепляя края одежды, как будто они находились в центре воронки торнадо. Эта буря отражалась в глазах смотрителя, но сейчас Сухо казалось, что она вообще зародилась в этих удивительных глазах. Сухо не понимал, что происходит, он не чувствовал холода и не боялся бури, потому что рядом с ним стояло нечто непоколебимое, нечто, чему не было объяснения. Сехун крепко сжимал его в объятьях, умоляя пространство не разлучать их хотя бы сегодня, не противиться их единению. Он понимал последствия, знал, что будет расплачиваться за это своеволие, но так же знал, что пожалеет, если не проявит своих чувств, если не сможет поделиться с Сухо тем, чего у него никогда не было.       – Хочешь, проверим, насколько ты готов к новому? – прошептал Сехун ему в губы, и от его голоса по спине парня пробежал холодок.       – Как?       – Подари мне себя сегодня ночью. Она и покажет, к чему ты готов. И помни, ты можешь остановиться в любой момент.       Сухо ощутил дрожь во всём теле. Сейчас ему казалось, что Сехун – мифическое создание, для которого не существует каких-либо различий, ему всё равно, кто перед ним, мужчина или женщина, потому что маячник смотрит глубже и видит саму суть. Десятки вопросов роились в голове и все они сейчас были неуместны.       – Разве ты не можешь взять сам? – удивился парень.       – Не могу. Только если ты сделаешь мне такой подарок.       – Почему?       Сехун не ответил, околдовывая его взглядом, едва касался пальцами его лица и согревал теплом своего невероятно горячего тела. За пределами маяка совсем стемнело и буря выла, как зверь в капкане. Линза маяка неяркими пока бликами освещала их лица, разгораясь сильнее. Сухо вдруг осознал, что не хочет, чтобы это заканчивалось. Определять для себя, что именно «это» он не стал, как и пытаться понять, что останавливает Сехуна, но уверенность в том, что маячник не по своей воле сдерживается, не вызывала сомнений. Сухо это просто чувствовал. Чувствовал он и тягу Сехуна к себе, его желание. Впервые его просят о близости, а Сехун именно просил, и Сухо знал, смотритель не сделает ни единого движения без его согласия, как бы сильно не хотел.       – Хорошо. Я…       – Нет. Ты должен сам этого захотеть. Не потому, что я прошу и не руководствуясь никакими мотивами, кроме своих собственных.       – Я никогда не знал ничего, кроме принуждения. Я не знаю, как бывает иначе.       – Спроси себя и услышь ответ.       Сухо помолчал некоторое время, словно копаясь в своей голове в поисках ответов. Наконец, взгляд его стал осмысленным и твёрдым.       – Я хочу, чтобы ты показал мне, как может быть. Хочу почувствовать то приятное, о чём все говорят и пишут, но у меня этого не было. Хочу перестать бояться близости. Если ты можешь сделать это для меня, то сделай.       Сехун тихо выдохнул, сжал пальцами его бока, пробежался по плечам, коснулся лица и, глядя в глаза, прошептал:       – Спасибо. Это честь для меня.       Глубокий поцелуй разогнал по задворкам сознания мысли, колени подогнулись, Сехун держал его крепко, но Сухо вцепился в его предплечья для большей надёжности. Казалось, их закрутило в вихре, ветер словно пытался разорвать эту связь, и чем сильнее были порывы, тем крепче сжимал его смотритель, целуя. Не прекращая этого занятия они кое-как спустились по лестнице. Ближайшей комнатой оказалась спальня Сухо, там молодые люди и остались. Одежда оказалась на полу почти мгновенно, Сухо вздрогнул, когда сильные руки прижали его к молодому телу маячника, а его требовательные губы снова накрыли губы актёра.       Пожар двух тел и смешанная буря двух сознаний, в которой они менялись ролями и дарили взаимное наслаждение, продолжалась бесконечно. По крайней мере так казалось молодому актёру, попеременно тонувшему в удовольствии и срывавшемуся на крики.       Лишь к рассвету Сехун согласился прекратить свою сладкую пытку. За те несколько часов, что они не размыкали объятий, Сухо узнал так много нового, что это всё пока не укладывалось в голове.       Не в силах бороться с усталостью, утомлённый ласками и растёкшейся по телу негой, он не заметил, как отключился. Маячник лежал рядом, не спуская с него глаз, легонько касался пальцами лица, изучал изгибы стройного тела и запоминал каждое мгновение.