Легенда старого маяка

      Сухо казалось, что он сомкнул веки на минуту, но когда открыл глаза, уже светило полуденное солнце. В постели он был один, и бельё рядом давно остыло. После такой насыщенной ночи он ожидал совсем другого. Почему сегодня Сехун не остался с ним? Не дождался его пробуждения, как делал до этого? Или он получил, что желал, и теперь Сухо ему не нужен? Состояние счастья мгновенное разрушилось, вернувшись к привычному разочарованию. Что ж, ему не привыкать, все его «поклонники» так поступали. Со временем парень научился быстро достигать нужного им эффекта, чтобы побыстрее освободиться от их внимания. Но сейчас было обидно, ведь это Сехун. Неужели он такой же, как другие?       Зябко ёжась в остывшей за ночь комнате, актёр надел на себя все тёплые вещи и даже тогда не согрелся. Выглянув в окно, он убедился, что ночная буря закончилась, надел теплые шерстяные носки и вышел за дверь. В комнате Сехуна раздавался негромкий лязг металла. Парень прошел по ступенькам, как можно беззвучнее приоткрыл дверь и проскользнул внутрь. Газовая печь уже хорошо прогрела комнатку, маячник корпел у плиты и звуки, которые он слышал, оказались звуками сковороды и кастрюли на металлических конфорках.       Разглядывая широкую спину, Сухо осознал, что очень сильно хочет подойти и обнять его, как часто видел в фильмах. Но он не решился. Мало ли как смотритель отнесётся к этому. Ушел же он сразу после этой потрясающей ночи, так с чего бы Сухо думать, что его объятия кому-нибудь нужны?       – Почему не сделаешь то, что хочешь? – словно прочитал его мысли Сехун.       – С чего ты взял, что я что-то хочу? – парировал Сухо, не желая выдавать своих чувств. Его всё ещё терзали сомнения и разочарование, думать позитивно не получалось.       – Если бы я был на твоём месте, то захотел бы обнимашек. Впрочем, я их и хочу. А ты?       Сухо тут же воспрял духом, щеки покрылись румянцем, а настроение скакнуло далеко ввысь. Дивясь таким быстрым переменам в себе, он нервно сглотнул, размял внезапно затёкшие пальцы, которые покалывало от потребности прикоснуться, сделал пару шагов и несмело обнял смотрителя за талию. Сехун заметно расслабился и, наверное, улыбнулся, по крайней мере Сухо так подумал. Через пару мгновений маячник повернулся к нему лицом, закинул свои руки актёру на плечи, улыбнулся лучезарно и нежно поцеловал. Сухо буквально растаял от этой нежности, сбылась ещё одна его мечта – ощутить вот такие утренние объятия и поцелуй. Оказывается, подобные удовольствия и ему доступны.       – Если ты чего-то хочешь, ты не должен бояться сказать об этом. Равно как и о том, чего не хочешь, – назидательно произнёс Сехун.       – Ты ведь знаешь, мне никогда не давали такого выбора.       – Но сейчас ты можешь всё. Попроси меня о чем-нибудь, чего давно хочешь, и я сделаю.       – А тебе это понравится?       – Опять совсем не думаешь о себе. Попроси и я сделаю, а понравится или нет, решим потом.       – Я хочу, чтобы ты посадил меня на стол и снова поцеловал. Я так в кино видел, – выпалил Сухо и тут же зарделся от собственной смелости.       Но Сехун лишь улыбнулся и выполнил его просьбу, причём именно так, как Сухо хотелось – уверенно, трепетно и страстно. Вспыхнув от жарких объятий и поцелуев, он первым остановил смотрителя и прошептал, спрятав пылающее лицо у него на груди:       – Спасибо.       Сехун улыбнулся, потянулся к нему снова, но вдруг сморщил нос и принюхался.       – Чёрт! Рыба сгорела!       Момент ласки закончился, и они принялись бороться с последствиями своего потерянного завтрака: Сехун выбросил за окно пережаренную рыбу, которую тут же подхватили крикливые наглые чайки, и стал быстро чистить сковороду, чтобы нагар не пристал и не завонял ещё сильнее, Сухо махал тряпкой, разгоняя дым в комнате и открыл настежь дверь, чтобы сквозняк быстрее выдул запах.       Наконец, в комнатке посвежело, но вместе с тем и похолодало – сильный ветер выдул всё тепло. Заперев дверь и окно, Сехун добавил газу, затем накинул себе на плечи одеяло, уселся и усадил Сухо себе на колени, укутав и его теплом. Актёр зябко прижался к его груди, улыбаясь. А потом ему вспомнилось, что до конца его пребывания здесь осталось всего 3 дня, и он погрустнел. Сехун обнимал его и поглаживал, согревая, от него исходило спокойствие и уверенность. Сухо надеялся, что сможет зарядиться этими ощущениями от смотрителя.       – Я правда не могу остаться? – спросил он, не выдержав молчания и отсутствия ответов.       – К сожалению, – тихо ответил маячник.       – Почему?       – Тебе нельзя здесь находиться, и когда уедешь отсюда, многое изменится. Не говори никому, что жил здесь со мной, тебе не поверят. Скажи, что нашел некоторые вещи, справился с отоплением и баней, ловил рыбу и ел чаячьи яйца, так и выжил.       – Но это ложь.       – Отчасти. Поверь, иного они не примут.       – Почему?       – Этого места не должно существовать в понимании людей.       – Но оно существует.       Сехун завозился, усаживаясь ровнее, затем развернул его к себе лицом и заново укутал. Он ещё не решил, сколько можно рассказать парню без вреда для его психики, не каждый человек сумеет понять и увидеть масштабность мира, в котором они живут, и принять, что миров несколько. Даже если Сухо знает о таких теориях, вряд ли он когда-либо воспринимал их всерьёз. И всё же, совсем ничего не сказать тоже не получится, да и самому Сехуну хотелось стать настоящим, что-то значить для человека в его объятьях.       Незаметно для себя он умудрился привязаться к Сухо, как ни к кому прежде не привязывался, и немало этому способствовала его эмпатия, заставляя пропускать через себя эмоции парня. Сехун теперь знал и понимал его куда лучше, чем сам Сухо себя понимал. Но у смотрителя не было возможности поделиться с ним своей уверенностью или как-то повлиять на его характер, только вот самым обычным способом – словами и действиями. Но услышит ли его Сухо? Приняв решение, смотритель ответил:       – Я не могу объяснить тебе всего, но ты должен сделать, как я прошу.       – Не хочу. Ни уезжать отсюда, ни врать о тебе.       – Но иначе нельзя. Я не существую для них.       – Ты ещё скажи, что ты – плод моего больного воображения, и мне всё это кажется.       – А если это правда?       Сухо нахмурился, затем задумался, оттянул ворот своего свитера и показал засос на ключице, поставленный ночью в особо страстный момент:       – Это тоже плод моего воображения? Он вообще-то болит.       Сехун широко улыбнулся, поцеловал его в шею, вызвав мурашки удовольствия, и ответил:       – Нет. Прости.       – Не надо извиняться. Раз это настоящее, значит и ты настоящий.       Вместо слов маячник запустил уже горячие руки ему под свитер, прошёлся по прохладной коже, огладил лопатки, притянул к себе и жадно поцеловал, словно мало ему было прошлой ночи. Но Сухо даже не подумал возражать, эти поцелуи ему нравились.       – Разве ты не хочешь, чтобы я остался? – поинтересовался актёр.       – У тебя своя жизнь, и ты должен её прожить правильно, а у меня своя. Красная нить не соединила наши судьбы.       – Ты гадалка что ли?       – Просто доверься мне. Я не желаю тебе зла. Да, у нас есть ещё три дня, но потом ты уплывёшь с новой экспедицией. Это нельзя изменить.       Сухо не нашёл, что ответить на это утверждение, но мысленно пообещал себе сделать всё возможное, чтобы переубедить маячника. Позже они снова поднимались на башню, вымывали линзу и убирали нанесенный в помещение мусор. Чайки шумно махали крыльями, летая вокруг, словно усмехались – они опять нагадят здесь, понастроят гнёзд и нанесут мусора. А сейчас их забавляли глупые человечишки, пытающиеся навести порядок.       Вечером Сехун ограничился лёгкими ласками, после которых они почти сразу уснули. Следующий день пролетел так быстро, что Сухо расстроился – у него больше не получалось вызвать смотрителя на разговор и не получалось придумать, под каким предлогом остаться здесь. Он надеялся спрятаться от новой экскурсионной группы, не показываться им на глаза, как поступил в первый раз, но вскоре понял – Сехун этого не допустит.       Размышляя над их разговором, Сухо несколько раз ущипнул себя и пытался ещё несколькими способами проверить, настоящее ли то, что с ним происходит. Он чувствовал холод и жар, ощущал ледяную воду, слышал крики птиц и даже смог потрогать чайку, чистил рыбу голыми руками и, судя по запаху и прилипшей повсюду чешуе, это ему явно не снилось. Часов здесь не имелось, а его телефон давно разрядился, так что проверить теорию о том, что во снах часы обычно идут неправильно или стоят, он тоже не мог.       Вечером Сехун позвал его сажать солнышко. Став сзади, смотритель укутал Сухо в свою куртку, которую почти никогда не надевал, и обнял крепко, положив подбородок ему на плечо, тем самым исполнив ещё одну его мечту. А закат был невероятно красивым: красное полушарие светила плавно и на редкость медленно опускалось в воду, тонкие перистые облака почти всех цветов радуги живописно расползались по небосводу. Где-то вдалеке показалась стая охотившихся горбатых китов.       Цвета на небе постепенно менялись: красный, оранжевый и розовый смешивались в фиолетовый, а он становился тем темнее, чем ниже опускалось солнце. Наконец, на горизонте появилась первая яркая звезда, а за ней ещё несколько. Луна сегодня выйдет попозже, но Сухо хотел непременно её дождаться. Развернувшись в объятьях смотрителя, он протянул руки к его лицу и огладил пальцами брови, нос и губы.       – Мне ещё никогда не было так хорошо, – прошептал он, не отрывая взгляда от лица маячника.       – Прямо мои мысли читаешь, – улыбнулся смотритель, ластясь к его рукам, словно кот.       – Кто ты? – этот вопрос он хотел прояснить с самого начала, но не получал ответов. Сехун необычный, скорее даже невероятный, и сейчас парню не верилось, что он может быть просто человеком.       Маячник заметно погрустнел, искры в его потрясающих глазах потухли, посомневавшись, он всё-таки ответил, понимая, что Сухо вряд ли поверит ему.       – Я – страж. Это место существует в ином пространстве и является точкой соприкосновения сразу нескольких миров, один из которых человеческий. Я живу здесь и выполняю свой долг: охраняю границу от разрушения, помогаю потерявшимся путникам и поддерживаю тех, кто способен меня видеть, но лишь то время, что им отведено здесь.       – Как я?       – Как ты.       – И как те моряки?       – Да. В этом месте особые условия и особая атмосфера, живущая по немного иным законам, чем ты привык. Когда ты уедешь, даже если потом вернёшься, ты уже не найдешь здесь многих вещей. Не удивляйся этому. Так нужно.       – И тебя не найду?       – Пространство закроется для тебя, но я останусь здесь. Просто ты не сможешь меня видеть.       – Выходит, ты не человек?       – Когда-то я им был, а теперь я существо другого порядка.       – Ты говорил, что тебя могут видеть некоторые туристы.       – Так и есть. Только те, кто нуждается в этом, чтобы поверить во что-то или исполнить свою мечту.       – И этот маяк будет существовать всегда?       – Этот – да. А тот, что в вашем человеческом мире, со временем разрушится.       – Но как…?       – Это сложно понять. Людям известно о таких местах, но они не могут их объяснить. Иногда их называют лиминальными, но вкладывают несколько иной смысл.       – Хочешь сказать, что эта дыра в пространствах? Или что-то вроде кармана?       – Нет. Не совсем. Попробуй представить себе несколько колец, вставленных одно в другое и развёрнутых боками в разные стороны. Как минимум в одной точке они все пересекаются. Примерно так это работает. Только миры пересекаются в нескольких точках и на каждой есть такой же страж, как я.       – А путь сюда можно как-то открыть?       – Нет. Мне о таком неизвестно.       – И ты всегда здесь один?       – Не всегда. Например сейчас я держу в своих объятьях прекрасного и очень желанного человека.       Сухо даже вздрогнул от этого комплимента, по всему телу побежали мурашки, а внутри разлилось нечто чистое и тёплое. Он уже забыл, что ещё хотел спросить, сосредоточившись на приятных для себя ощущениях.       – Тогда не отпускай меня. Я хочу, чтобы ты и дальше держал меня в своих объятьях.       – Не выйдет, – ещё сильнее загрустил Сехун. – Я бы очень хотел, но нельзя. Но я буду верить, что у тебя всё получится, и ты изменишь свою судьбу к лучшему.       – Наверное, у меня нет выбора.       – Выбор есть всегда. И помни, твоя жизнь в твоих руках.       – Я попробую.       – Луна взошла.       – Откуда ты знаешь, если она у тебя за спиной? – Сухо даже опешил от резкой смены темы.       – Она отразилась в твоих глазах.       – Вот чёрт. У тебя на всё есть ответ, – засмеялся парень, чтобы снять напряжение и успокоить сковывавший руки страх от рассказа Сехуна. Он не понимал, что смотритель пытается объяснить и как воспринимать его слова. Возможно Сехун просто пытается мягко порвать с ним, чтобы не обидеть? Может, у него тоже жестокий контракт, по которому нельзя ни с кем связываться?       – Подари мне себя ещё один раз, – попросил Сехун серьезно, заметив метание мыслей в его глазах. Он хотел оставшееся им время провести в удовольствии, чтобы потом было, что вспоминать, хотел подарить ему в ответ нежность и ласку, убедить в том, что Сухо ему нужен, что он в принципе важен и желанен сам по себе, как личность. Этими желаниями маячник грубо нарушал требования пространства, но он был готов к последствиям своего выбора и ни о чём не жалел.       Пространство бунтовало и злилось, в момент вокруг них снова засвистел ветер, швыряясь холодными потоками, на небо набежали тучи, волны яростно бились о скалу, на которой стоял маяк, взывая к разуму своего стража, но Сехун не обращал на это никакого внимания, непоколебимый, как сама эта скала.       Сухо больше не сомневался. То, что его заставил почувствовать этот человек (?), не поддавалось описанию. Никто не пытался доставить ему удовольствие, не позволял пробовать себя в активной роли, не давал выбора. А Сехун давал. Ему и самому было интересно, что получится и как выйдет, он был готов к любым экспериментам. И от этого у Сухо сносило крышу. Ночью он позволил себе реализовать все самые глубинные свои фантазии и на каждую Сехун отзывался с готовностью. Они не спали до утра, не хотелось. Буря завывала снаружи, настойчиво пытаясь прорваться внутрь, выломать окна или выбить дверь. Но молодые люди её не замечали, отдаваясь друг другу.       На рассвете Сухо всё ещё не хотел мириться со своим отъездом и не особенно верил вечернему рассказу Сехуна, хотя этот рассказ мог объяснить больше, чем его собственное понимание ситуации.       – Я постараюсь вернуться сюда, обещаю, – прошептал он, лёжа на груди смотрителя и водя пальцами по яремной впадине.       – Не пытайся. У тебя не выйдет, – Сехун перехватил его руку, потянул к своим губам и поцеловал пальцы.       – Я не хочу, чтобы ты оставался здесь один.       Маячник странно посмотрел на него и ответил:       – Я не один. Всё в порядке, правда. Позаботься о своей жизни.       – Сехун, я…       Но смотритель прервал его поцелуем и целовал так долго, что Сухо, наконец, забыл всё, что хотел сказать и наобещать.       Оставшееся в течение дня время они занимались рутинными делами, приводя маяк в порядок и рыбача. Сехун изредка касался его руки, одаривал тоскливыми взглядами, иногда бегло целовал, но не допускал большего. Он больше не допускал разговоров и обсуждений, не отвечал на вопросы или переводил тему на более безопасную. Сухо не нужно знать подробностей, ему это не пригодится в жизни, но может лишь усложнить жизнь. Ему и собственных проблем хватает, неправильно будет со стороны смотрителя навешивать на него и свои.       Весь день погода стояла относительно мягкая, светило солнце и только на горизонте скучивались облака. К вечеру снова задул ветер, поднимая пену на волнах, шторм усиливался тем больше, чем чаще смотритель прикасался к своему гостю, ветер грозно завывал, наблюдая, как он ворует короткие поцелуи и обжигает актёра страстным взглядом.       Ночью они снова спали в одной кровати, но теперь Сехун крепко обнимал его и не давал развернуться к себе лицом, чтобы актёр не видел мук скорого расставания в его глазах. Щемящее чувство тревоги и тревожное предчувствие будущей разлуки холодили изнутри, Сухо даже заснуть не мог из-за этого, не находил себе места. Вцепившись пальцами в его предплечье, Сухо касался губами большой руки маячника, словно это могло связать их сильнее, но в конце концов усталость победила, и он погрузился в сон.       А на следующий день к острову приплыла лодка с туристами – последними в этом сезоне. Сехун говорил, что скоро начнется зима и сюда уже ни одна лодка не подплывёт.       Сехун заботливо помог ему одеться, обуться, накрутил на его шею свой старый шарф из разноцветных нитей, трепетно поцеловал и выставил за дверь, заблокировав её изнутри. Сухо стучал, умолял впустить, ломился обратно, но дверь не поддавалась, а когда люди высадились, у него уже не осталось выбора.       – Ким Сухо! Неужели это вы?! Вы живы?! – восклицал один из сопровождающих, тех же самых, что привозили и его экскурсионную группу месяц назад.       – Жив, – просто ответил парень.       – Вас по всей Азии разыскивают, но нам и в голову не приходило, что вы могли остаться здесь?! Впрочем, думать нам скоро будет нечем, нам головы оторвут.       – Вы не виноваты, я специально спрятался, чтобы меня оставили здесь. Хотел пожить в одиночестве.       – Так себе выбор, – ответил сопровождающий. – Но как вы выжили? Тут же ничего нет: ни еды, ни воды, ни отопления.       – Ну почему. Есть. В комнатах старые одеяла, баня рабочая, я нашел старые дрова. А ещё я нашел пару газовых баллонов и смог их к печке подключить. Чаячья яйца даже неплохи на вкус, а рыба ловится на старую леску, – оставалось только удивляться, как у него получается так складно врать и не краснеть, словно кто-то вложил этот рассказ в его уста.       – И всё-таки холодно, шторма, и вообще климат здесь… Почему вы не подали сигнал sos?       – Телефон разрядился.       – Вот же незадача, – всплеснул руками экскурсовод. – Ну и шуму вы наделали! Столько служб вас разыскивают, и эту часть океана мы осматривали, но вот к маяку не плавали. Правда, с вертолёта вас здесь искали, но увы. Что ж, может нас и не казнят, если привезём вас живым, но уж точно уволят.       – Я вступлюсь за вас. Это и правда был мой выбор, – поспешил успокоить его Сухо. Он пытался вспомнить, в какой день мог видеть или слышать вертолёт, но не смог. Такие звуки ни с чем не перепутать и не заглушить, разве что шумом бури, но вряд ли спасатели стали бы рисковать жизнями, разыскивая его во время шторма.       – Садитесь в лодку и не смейте скрыться с глаз! Вам тут экскурсия уже не нужна, – строго заявил второй провожатый, бородатый суровый мужчина.       Провожатый позвал своего напарника и велел охранять Сухо на лодке, пока остальные гуляли по островку и осматривали маяк. Сухо не сопротивлялся, выбрал себе наиболее удобное место в лодке и до боли в глазах всматривался в окна жилых комнат, но так и не увидел там желанного лица или хотя бы силуэта. Он до последнего надеялся, что Сехун передумает, что пустит его обратно или хотя бы выглянет. Но ничего не произошло. Мысленно зовя смотрителя, актёр умолял, просил, обещал всё, что угодно, лишь бы ему позволили остаться. Но с каждой истекшей минутой понимал – всё тщетно.       Вернувшийся с группой туристов первый провожатый, который узнал его, доложил напарникам, что взломал дверь в комнату и правда обнаружил там газовый баллон, посуду и одеяла, правда всё очень ветхое и пыльное. Он дивился, как молодой городской парень сумел всем этим пользоваться.       – А зачем вы дверь то заколотили опять?       – Ну я подумал, что раз маяк необитаем и вход в те комнаты запрещен, пусть так и остаётся.       – То есть вы знали, что мы приплывем снова?       – Я видел расписание экскурсий и знал, что они проводятся примерно раз в месяц, а вашу лодку увидел издалека с башни, – уверенно соврал парень.       – Звучит логично, – согласились провожатые, странно переглядываясь. Усадив туристов в лодку, всем раздали горячий сладкий чай и уже остывшие булочки, которые в прошлый раз Сухо не попробовал. Парень с наслаждением пил вкусную согревающую жидкость и жевал сладкую булку с джемом, осознавая, что жизнь вовсе не так уж плоха. Если не считать того, что закончился самый счастливый период в его скромном существовании.       Один из провожатых внимательно осмотрел остров, обошел весь маяк и с его вершины ещё раз всмотрелся в окружающие строение скалы. Потом пересчитал по головам туристов, чтобы не допустить, как он выразился, повторения истории, и они отплыли.       Сухо всматривался в маяк до тех пор, пока тот не скрылся за поворотом. Его съедала тоска и печаль по утерянному короткому счастью, которое он успел испытать там, но вместе с тем внутри зарождалось нечто новое. Уверенность, с которой он собирается жить дальше. Сухо больше не будет пытаться покончить с собой и никому не позволит издеваться.