Он станет моим полотном

      Фантомные боли. Этот феномен распространяется на все типы увечий? Или касается только случаев, когда человек теряет конечность, но продолжает физически её ощущать? Олег точно не знает, можно ли отнести его боль к разряду фантомных. Вряд ли. Руки-ноги, к счастью, на месте. Голова тоже. Но время от времени он всё ещё... чувствует.       Силуэт птицы, выжженный у самого основания безымянного пальца, давно зажил. Зарубцевавшиеся ткани, здесь просто нечему болеть. Но болит. Пульсирует, ноет, горит, опоясывает тесным кольцом, точно с фаланги сняли тонкую полоску кожи. Воображение разыгралось? Или шрам действительно отзывается на присутствие человека, сотворившего его? И сейчас, когда «автор и создатель» находится так близко, болит особенно неистово?       — Долго ещё? — Олег нервничает, в его подрагивающих пальцах догорает уже вторая сигарета за последние полчаса.       — Скоро, — не моргая, Птица напряжённо следит за экраном телефона, на который выведены чёрно-белые картинки с камер видеонаблюдения.       Кажется, в столь поздний час психиатрическая клиника доктора Рубинштейна погружена в глубокую спячку. Больные давно разогнаны по палатам, как по клеткам. Врачи и санитары отдыхают в дежурках либо зажимаются со студентками-медсёстрами подальше от посторонних глаз. Тишина, блеклый свет и полное отсутствие какого-либо движения.       Наконец, мужчина в белоснежном медицинском халате покидает кабинет и автоматически появляется в кадре. Его фигура, видимая только со спины, медленно движется, почти плывёт по коридору. В руке что-то тускло поблескивает. Наверное, старинные круглые часы на цепочке, медные или даже золотые. Он так любит использовать их для гипноза вместо метронома. Птица и сейчас слышит их размеренное тик-так, тик-так. Рядом, перебирая затянутыми в белые чулки ножками, семенит Софочка — правая рука Вениамина Рубинштейна. В определённый момент она поворачивает голову и почти смотрит в камеру, поэтому установить её личность нетрудно.       Есть.       Птица нервно хмыкает, искоса смотрит на Волкова. Тот терпеливо ждёт, прислонившись спиной к разлапистой сосне, и напряжённо вглядывается в тёмные окна особняка. Его задумчивый взгляд, чёткий профиль — всё, как в день их первой встречи в баре. Олег машинально трёт безымянный палец, как делают вдовцы, ещё не привыкшие к отсутствию обручального кольца. Птица невольно цепляется взглядом за этот жест.       Шрам на месте. Его шрам на месте! Он не скрывает рубец перстнем, так и не решился убрать его лазерной шлифовкой. Не сделал и не делает ровным счётом ни-че-го.       Если бы ты посмел, если бы ты только посмел... Я бы забрал этот палец. Весь, от основания до кончика ногтя. Я бы отрезал его, пока ты спишь... Нет, пока ты в сознании и смотришь мне в глаза! А следующую метку оставил бы на твоём сердце. Только не фигурально, как в пошлых романах. Буквально. Прямо на нём.       Красочная фантазия — характерная черта обоих Разумовских. Птица не единожды проделывал подобное со своими жертвами, поэтому представляет картину в мельчайших деталях. Олег, неподвижный и обнажённый, будет лежать на столе. Он рассечёт его плоть, раскроет рёбра, подобно лепесткам, и извлечёт горячее, ещё бьющееся сердце. Извлечёт бережно, чтобы случайно не повредить. Обсушит бумажным полотенцем, выложит под резкий свет кольцевой лампы. А затем выжжет прямо на эпикарде свою метку.       И всё это время я буду смотреть тебе в лицо.       Глаза Олега будут широко распахнуты. Веки чуть опущены под тяжестью ресниц. Он будет прекрасен, как олень, застигнутый врасплох, в своё последнее мгновение.       Я бы держал твою голову на самом видном месте, как охотничий трофей. Я бы разговаривал с ней, чтобы заполнить пустоту. Ты знаешь, что такое пустота, Олег? Знаешь, что такое бездна?       — Что? — Олег, будто услышав мысленное обращение к себе, откликается.       Птица вздрагивает. Трясёт головой, чтобы раздробить остатки наваждения на мелкие, не связанные друг с другом мысли. В кончиках пальцев чувствуется дрожь, губы пересохли. Голод. Голод, который не утолить ни таблетками, ни яркими, как наркотический бред, интрижками в автомобиле или туалете ночного клуба. Его можно погасить только кровью, и Птица знает, где её достать.       Он нравится женщинам, которые со смехотворной «случайностью» задевают его грудью и бёдрами, приглашая продолжить знакомство в приватной обстановке. А он видит в них «строительный материал» для своих картин. Пишет их кровью, делает кисти из мягких волос, использует даже кости... Говорят, истинная красота внутри? Если так, то он, как художник, охотно демонстрирует её миру.       Но этот голод — другой, инородный. Птица не знает, как его погасить. Птица не знает, почему «мальчик с волчьим кулоном» вырос кем-то настолько особенным и научил его видеть сны. Он теряет контроль и впервые в жизни противится этому.       Я ему обещал. Я себе обещал.       — У нас есть минимум четыре часа, — Птица протягивает Олегу смартфон и бросает торопливый взгляд на наручные часы, чтобы запомнить время. — Раньше из клиники сюда не добраться.       — А это точно он? — недоверчиво прищуривается Олег, подносит экран ближе к глазам. — Мало того, что видно только со спины, так ещё и качество отвратительное. Сплошной шум.       — Кто ещё это может быть?       — Не знаю. Из нас двоих не я выдавал себя за другого человека, — произносит Олег и буквально кожей чувствует, как воздух вокруг становится напряжённым и раскаляется докрасна. — Повторяю вопрос. Ты уверен, что это он?       — Я уверен, что следующий шанс представится нескоро, — Птица сдерживается от выброса агрессии и просто выхватывает смартфон из рук Волкова. — Доктор Рубинштейн уходит в длительный отпуск, чтобы закончить свою научную работу. Я не собираюсь ждать ещё несколько месяцев.       — Понял.       — Кстати, ты так и не ответил.       — Насчёт моего условия?       — Да. Ты помогаешь мне. Что хочешь взамен? Дай, угадаю. Идеалист, вроде тебя, наверняка будет уговаривать меня сдаться властям? Или, нет, выдаст что-нибудь пафосное, в духе старого вестерна. Прикажешь убраться из твоего города до рассвета?       — Ты скажешь ему, что жив. У Серого крыша начала ехать на почве вины. Всё это время он считает тебя погибшим. Считает, что ты погиб именно из-за него.       — И это всё?       — Это всё.       Даже сейчас, когда тебя нет, ты всё равно рядом. Стоишь между нами, смеёшься мне в лицо. Идеальный, безупречный, образцово-показательный, всеми любимый Серёжа. Вывернуть бы тебя наизнанку — пусть все узнают, что ты обычный смертный изнутри.       — Ты просишь за него. Сам-то что хочешь?       — А мне от тебя ничего не нужно.       — Хорошо. Обещаю.

***

      Особняку Вениамина Самуиловича Рубинштейна уже не один век. Старинное здание, некогда принадлежавшее знатному дворянскому роду и выполненное по модным лекалам своего времени, до сих пор выглядит внушительно и грозно. Да, вычурные элементы, вроде мраморных львов, лепнины и помпезных колонн, как в ближайшем Доме культуры, сегодня пользуются куда меньшей популярностью. Однако незначительный дефицит чувства меры — пожалуй, единственное, в чём можно упрекнуть архитектора, чьё имя давно затерялось в петербургских рукописях. Фундамент явно простоит ещё столько же, если не в два раза дольше.       — Территория освещается только впереди, — Птица уверенно пробирается вперёд, лавируя между деревьями и с каждым шагом приближаясь к единственному окну без решётки в задней части особняка. — Сигнализацию я уже отключил. Доступа к камерам нет, поэтому держимся в «слепой зоне».       — Мне кажется, или этот дом великоват для одного человека? — присвистывает Олег и, прячась от ветра, поднимает высокий воротник куртки. — А у доктора большие амбиции.       — Скорее, большие комплексы.       Судя по размеру и степени запущенности пыльного окна, с обеих сторон покрытого толстым слоем паутины, здесь находится кладовка или другое подсобное помещение. Вряд ли кто-то пользовался этой комнатушкой в течение последних лет тридцати. Идеально. Птица привычным быстрым движением склоняется к правому ботинку. Как только лезвие ножа блестит в его руке, у Волкова срабатывает рефлекс. Он выбивает оружие на траву, поворачивает мужчину спиной к себе и с силой вжимает его в стену.       — Ты что задумал?! — разъярённо шепчет он, крепче сдавливая шею Разумовского сгибом локтя.       — Собирался поддеть стекло кончиком ножа и вытащить его, чтобы забраться внутрь, — шипит Птица, растягивая тонкие губы в улыбке и с противоестественно сладким содроганием вспоминая, как Олег душил его в тайной комнате. — А что задумал ты?       — Прости, — бормочет тот, ослабляет хватку и, подняв нож, протягивает его владельцу.       — Оставь себе, — Птица отворачивается, закрывает глаза и локтем выбивает стекло. — Может пригодиться.       Мелкие и крупные осколки с пронзительным звоном осыпаются на пол. Судя по ответному стуку, деревянный. В оглушительной тишине ночного леса и молчаливом возмущении старого особняка каждый звук искажается и оттого кажется куда более зловещим, чем есть на самом деле. Олег вспоминает второсортные ужастики на кассетах, которые они с Серёжей брали в видеопрокате, и чувствует себя героем одного из них. Сергей. Он же здесь ради него, верно? На всякий случай нужно уточнить.       — Ты говорил, что не собираешься делать меня соучастником убийства, — как можно более спокойным тоном напоминает Олег, складывает нож и убирает его в карман. — Тогда зачем мне это? Планы изменились?       — Это на случай, если что-то пойдёт не так, — кожаная косуха защитила руку Птицы от осколков стекла, но один из них ранил ладонь. — Планы не изменились. Считается, что архивы клиники, где меня держали, сгорели в пожаре. Но я уверен, что это не так. Я уверен, что всю информацию Рубинштейн хранит здесь, в своём особняке. Мне нужно всё, что у него есть на фамилию Разумовский. Файлы, личные дела, фото, видео. Всё.       — Сильно глубоко? — Олег пытается осмотреть порез, но Птица одёргивает руку.       — Никто не знает, сколько времени это займёт. Нужно осмотреть каждую комнату, заглянуть в каждую щель. И, если он вернётся... Просто не дай мне убить его, пока я не узнаю правду. Это твоя главная задача. Я могу на тебя рассчитывать?       — Даже не сомневайся.       — В таком случае... Добро пожаловать.       Птица первым забирается в разбитое окно. Олег, не раздумывая, следует его примеру. В кармане куртки, поставленный на беззвучный режим, молча подсвечивается мобильный телефон. Звонит Сергей.