Давай перевернём Вселенную

В роскошной спальне было пусто. На комоде красного дерева лежала пыль, мраморные механические часы остановились без завода. Клара повертела в руках изящную женскую головку-бюстик и различила проволочки – каждая старательно расплющена, подогнана к другим. Да это Тина! Совершенно живое выражение лица, губки надуты: кажется, сейчас выскажет всё, что думает о тебе. Всё-таки Тиралик остался мастером, пусть и без своего полумесяца. Где же хозяин комнаты? Нечаянно вспомнился коридор между стеклянных боксов – с чего бы вдруг? Или ТАРДИС подсказывает? Клара решительно направилась в медотсек. Издалека доносилось: «Бзынь. Бзынь». Свет горел только в одном боксе. Прокравшись мимо стеклянных матовых стен, она уткнулась в запертую дверь; звук шёл оттуда. Справа на кодовом замке среди блестящих кнопок выделялись замусоленные «три», «пять» и «шестёрка». Нажав их, Клара проникла в белую комнату с громоздкими приборами по обе стороны лабораторного стола. На железном столе лежало синее тело, опутанное трубками и проводами. Его запястья и голени обхватили металлические обручи, чёрный платок крепко стягивал глаза. Лежащий дышал неровно, то жадно вбирая воздух, то содрогаясь всем существом; пальцы скребли стол. Голова дёрнулась вбок, как будто пытаясь стряхнуть повязку, и когда не получилось, принялась стучать затылком в столешницу: «бзынь, бзынь». Клара подошла и погладила напряжённо загнутую кисть – та затихла, расслабилась. Бледные губы прошептали: – Темно… Темно. – Погоди. Она попыталась распутать тугой узел на виске Тиралика – не удалось; тогда просто стянула повязку через макушку… И ойкнула. Римский нос заострился, выступал ещё сильнее на похудевшем лице. Глаза оказались совершенно безумными – один зрачок чёрный, занимает всю радужку, другой сжался в точку. Они метались из стороны в сторону, ни на чём не фокусируясь. Внезапно иллиноец изогнулся корпусом вверх и начал рваться, раздирая обручами запястья и голени в кровь; он рычал и всхлипывал. Включилась сирена. Первым вбежал Доктор – и сразу пошёл в сторону Клары, прижавшейся к матовой стене. – Зачем ты сюда влезла? Не стоит на это смотреть, пойдём. И попытался схватить за руку, но Клара вырвалась, обвинительно указала на бьющегося Тиралика, возле которого уже хлопотала Аника: – Что вы с ним сделали? Он был лордом-президентом Небесных Палат, прекрасным мастером – а теперь слепой и сумасшедший? Доктор отвернулся, покривил уголок рта. – Я предупреждал: шансы невелики. Он сам захотел попробовать. Знал, на что идёт. Клара нахмурилась и упёрла руки в бока: – Доктор! Ты должен всё исправить. – Если бы я мог, – прошептал тот. Подошёл к столу, с болью взглянул на вздрагивающего Тиралика, которому Аника снова затянула повязку и теперь перебирала выпавшие трубки системы жизнеобеспечения. Проговорил: – Его потоки мышления расщепились на сотни прядей. Их словно прогнали сквозь мясорубку, и теперь в этой голове невероятный комок спагетти, который сложно распутать, ничего не порвав. Клара прищурилась: – Ты сказал – «сложно»? Ты не сказал «невозможно»! – Мне одному – невозможно. Пока я распутываю узел из нескольких потоков, остальные ещё больше сваливаются между собой. Аника с механическим скрежетом распрямила шею и произнесла: – Грейн может помочь. Она опасается лезть в один мозг с тобой, но я её почти убедила. Доктор сконфуженно хмыкнул.

***

Разум Аники никогда не останавливался благодаря киберчасти, дома-механизмы тикали и гудели, окутанные вечной дымкой. Грейн мерила шагами площадь, сквозь яловичные сапоги чувствовались заклёпки на стыках железных плит. В кольчужной рубахе, в сюрко с чёрным орденским крестом, поножах и налокотниках – она всё равно чувствовала себя голой перед неизмеримой силой, с которой снова предстоит столкнуться. Слишком живо помнились белые змеящиеся щупы, которые шутя пробивают броню, впиваются в плоть сознания, добираются до самых тёмных тайн. Против мощи Доктора не устоять, ментальные щиты бесполезны. Если бы тогда Аника не подоспела на выручку, не вытащила подругу из разума Повелителя Времени – кто знает, что он сделал с пленницей? Может, разорвал бы на части, или чего похуже. И вот опять оказаться запертой с ним в одном разуме? Грейн поморщилась, перекрестилась, отгоняя видение. Каштановые волосы рассыпались по плечам; забрала их под сеточку. Оправила ремень сумки, проверила, хорошо ли ходит в ножнах меч с восьмигранным набалдашником на рукояти; выгравированный на нём чёрный крест поможет в бою. Конечно, тяжко теперь смотреть на Тиралика, безумного и беспомощного, день за днём наблюдать, как он заживо горит в личном аду. Иллиноец был разумным собеседником, надёжным соратником: старался помочь по мере сил, когда провалился железный мост возле Ока Гармонии, не растерялся, подхватил Анику. Так что дело не в её уговорах, Грейн и сама бы рада отплатить за заботу доброй монетой. Единственное, что смущало, это необходимость снова столкнуться на одной территории с Повелителем Времени. Где настырная девчонка? Наконец между башен из шестерёнок показалась Аника – удивительно робкая для хозяйки механического города. Как всегда скрывая часть лица за длинной фиолетовой чёлкой, произнесла: – Он обещал тебя не трогать без нужды. Грейн сложила мускулистые руки на груди и фыркнула: – Нравится мне это «без нужды». Залезла в карман, достала массивное железное кольцо, на котором висели кованные старинные ключи вперемежку с алмазными флешками-макронакопителями, протянула Анике: – Здесь мои знания и Тирейн. Не все, конечно – основное, но их надо сохранить в Древе. Не потеряешь? Девочка-киборг приняла тяжёлую связку и печально глянула синим глазом: – Думаешь – вернуться не получится? Зря ты так, он добрый. Грейн фыркнула презрительно, показывая гримасой, насколько их мнения разнятся – и отвернулась, пробурчав: – Готова, закидывай. Из переулка протянулась золотая ладонь размером с боевого коня. Ею управляла хозяйка разума, и Грейн прекрасно понимала, что подруга не причинит вреда, но невольно напряглась. Однако не издала ни звука, когда огромные золотые пальцы сжали рёбра. Её подняли над площадью, унося к диску светила, на котором виднелось: руки Аники распутывают узел повязки на голове Тиралика. Светило показывало то, что происходит сейчас в медотсеке: девочка устанавливает зрительный контакт, готовит ментальный канал для передачи сознания. Весь диск заняло измождённое синее лицо, приблизился расширенный зрачок. Он прыгал, словно чёрная белка в силках, блестел и пульсировал. Грейн попыталась поёрзать – металл уж слишком сдавил; хозяйка волнуется, понятно, но дышать-то надо?! В то мгновение, когда шарик замер посередине, к нему устремились светящиеся бледно-голубым прямые, их связали наружные кольца – проход готов. Золотые пальцы разжались, Грейн приземлилась у зыбкого коридора, едва устояв на ногах. Как идти-то не хочется… Щелчок в спину кинул вперёд, кольца смазались в сплошную стену, подступила тошнота – вот зачем так делать?! Словно без пинка бы Грейн не шагнула в проход. Ничего, Аника ещё выслушает, кто она и какой свиньи родственница, железяка собачья! Мгновением позже под попой оказалось мягкое сидение, покрытое бархатом, ноги утопали в подушках. Мимо проплывали светящиеся шпили и маковки, изящные башни. Они были соединены переходами, по которым бродили лоточники и дамы с колясками. В прозрачных трубах пневмотранспорта угадывались людские фигуры. Пахло свежей выпечкой и корицей; у левого борта зависла лодка, увешанная калачами, связками маковых колечек. Продавец с тонкими усиками учтиво поклонился, подал хрустящий бумажный пакет, снизу на котором проступали масляные пятна. Грейн взяла подарок, поблагодарила кивком; внутри оказались обжаренные пирожки, защипанные полукругом. Она разломила один: потянулись белые нити сыра, от запаха базилика, томлёных помидоров, жареного лука рот наполнился слюной. Проломив зубами тонкую корочку, она обожглась о тающее, нежное тесто, пропитанное сырным соком и ароматом зелени. Синяя начинка вываливалась, исходила паром, и Грейн проглотила два пирожка прежде, чем вспомнила о воздержании. «Панцеротти» – прозвучало справа: рядом стоял Тиралик в красной мантии и золотом воротнике, с коротким двухлопастным веслом в руках. Уверенно вертел его, заставляя лодку то подныривать под переходы, то уворачиваться от встречного воздушного транспорта. Вдруг впереди возникло нечто длинное и чёрное, оно росло – щель в закрытом куполом небе, трещина, которая рассекает и пространство, и башни вдалеке, словно снаружи ударило копьё и порвало рисунок. Тиралик указал веслом прямо в его центр, безумно улыбаясь. Грейн закричала. Набрав скорость, лодка влетела во тьму, кругом рассыпалась прорва звёзд, и каждая звезда была пастью, тянула раздвоенный язык. Языки превратились в перламутровые ленты, захлестнулись на горле, начали душить… Вместо того чтобы отдирать их, Грейн зажмурилась. «Логически, этого не может быть», – решила она и начала читать «Аве Мария», потом «Отче наш» три раза. Удавки рассыпались. Вокруг скрежетало железо, что-то однообразно взвизгивало, как заклинивший механизм; вонь жжёной резины впивалась в ноздри. Почувствовав ледяной рифлёный лист под боком, Грейн открыла один глаз: она скрючилась на полу огромного цеха, ни стен, ни потолка которого не было видно из-за нагромождения конвейеров. Они шли в разные стороны, закручивались кренделями к потолку, топорщились горками. Села, потрясла головой. На уровне носа оказалась длинная железная рама, внутри неё крутились друг за другом вальцы под резиновой лентой. На ленте ехали разноцветные шарики. Сбоку от рамы вертелись шестерёнки редуктора с тележное колесо каждая, гудел мотор. Что так противно взвизгивает? Грейн глянула через плечо: в нескольких шагах два конвейера столкнулись буквой «М»; теперь ленты ехали навстречу одна другой, и шарики, лежащие на них, сталкивались, разбивались, увеличивая кучу разноцветных осколков внизу. От кучи текла пёстрая тягучая масса, она порядком залила пол, лужа подбиралась всё ближе. Грейн вскочила, не желая, чтобы эта гадость добралась до неё… И услышала крик, перекрывший гул: – Привет. С какого края начнём чинить? Есть идеи? Доктор выглядел бодрым: седые растрёпанные волосы, малиновый сюртук, безукоризненно белая рубашка – вот как умудрился не замазаться? Грейн тут ещё минуты не провела, а на сюрко уже росчерк мазута, и сапог в пёстрых брызгах. На всякий случай она сделала пару шагов в сторону, чтобы не стоять слишком уж близко от галлифрейца. И ещё раз обвела взглядом зал: к потолку возносились красные бетонные колонны, между ними, как многоножки, протянулись конвейеры на металлических опорах. У дальней стены, откуда ползли ленты, угадывались очертания массивных белых кубов с раструбами наверху – приёмники информации? Ага, там же идёт фрагментация: разделение образа на небольшие и понятные части. Дальше они поступают в зону Максимального Упрощения, где их заменяют понятиями, которые включены в Картину Мира, и двигаются к блоку Синтеза. Грейн отметила, напрягая голос: – Цех Мышления. Не представляла, что может существовать настолько колоссальный. У тебя – и то семь линий. «Семь с половиной, – обиженно поправил Доктор, переходя на телепатическую связь. – У Тиралика было девять, после воздействия Воронки я насчитал двести сорок три. Он выжил, но Повелителем Времени не стал – симбиотических ядер в крови нет, генетика не поменялась, а слабое сознание иллинойца, боюсь, вряд ли способно совладать с таким мыслительным аппаратом». Грейн недоверчиво покосилась на галлифрейца: – Ты думал, он станет Повелителем Времени? «Я не исключал подобной возможности, учитывая глубину аномалии Небесных Палат и вклад в неё личного таймлайна Тиралика. Но увы». – Ясно. Давай поднимем, что упало, скрепим, что развалилось, а там Пресвятая Дева укажет путь. Доктор хмыкнул, кивая на гудящую и визжащую груду в середине зала. Верхние конвейеры рухнули на нижние, причём неведомая сила искривила их, загнула в дуги, в спирали, а шестерёнки всё равно продолжали крутиться, заставляя двигаться разлохмаченную ленту. Прямо на глазах куча осела, норовя обрушиться. Скорчив кислую рожу, Грейн поплелась туда. Вверху загрохотало, она сначала отбежала на десять шагов, потом оглянулась: проламывая всё на пути, в пол уткнулась здоровенная железная балка. С покорёженных лент дождём валились шарики и обломки от них. Пришлось искать укрытие под ещё целыми конвейерами. Перебегая от одного к другому, Грейн почти добралась до центра зала, когда кто-то обхватил за плечи, сваливая на пол, прямо в очередную лужу. Загрохотал взрыв, шквал ударил осколками. Что здесь могло так рвануть?! Подняв голову, обнаружила в пяти шагах здоровенный обломок рифлёного листа, воткнувшийся в колонну. Ничего себе, напополам мог разрезать! Лежащий рядом Доктор вскочил, встряхнулся – с его сюртука из особой галлифрейской ткани скатились липкие капли, словно ртутные шарики. Обычной одежде повезло меньше: сюрко теперь напоминало пёстрый шутовской плащ, изрезанный стеклом. «Ты чего вероятностные линии не смотришь? Умеешь ведь!» Грейн только сплюнула. На ловкости со временем у неё давно уже не осталось артронной энергии, всё потратила, пока лазила у кое-кого в голове. А новой взять неоткуда – Аника обладала множеством талантов, но не способностью накапливать нужный спектр. Плохо без собственного тела, и плохо существовать на минимуме ресурсов: словно глухая и слепая, даже такую очевидную опасность, как сейчас, не предвидишь. Прокричала: – Что рвануло? Доктор кивнул на гигантскую «М»: «Несовместимые образы. Это первый подснежник. Слева едут воспоминания о дочери, навстречу им – об огненной конской голове. Когда смешаются, будет отличненький букет: всё взорвётся и конвейеры сложатся в кучу, как доминошки. Тиралик не способен сейчас подавить разрушительные процессы в своём теле, он просто истает. И мы вместе с ним». Как не вовремя Аника отлучилась, и угораздило же Клару войти именно в этот момент, снять повязку! Зацикленный на боли разум вышел из стагнации, произошёл проблеск сознания, а за ним наступает коллапс. Как же его предотвратить?.. Галлифреец проскользнул тенью между опор, ловко перемахнул конвейер и нацелил звуковую отвёртку на правую ленту с опасными воспоминаниями, потом – на левую. Шестерёнки замерли на пару секунд, но тут же заработали снова. «А он упрямый, не хочет останавливать мышление. Придётся одновременно тормозить конвейеры и снимать с них шарики. Да тут новые постоянно подъезжают… Вот что, Грейн: я здесь сам справлюсь, ты дуй к приёмникам и останови подачу информации». – Есть. Посматривая наверх, она перебегала от одной красной колонны до другой, стараясь обходить вязкие лужи и слишком большие груды обломков. Бесполезно, конечно: уже всё измазано. Сюрко потом не отстираешь от запаха томатов и базилика. На разворочанной ленте сиротливо качался разбитый шарик, в нём лежал круглый пирог с ладонь, утыканный дольками яблок. Аромат корицы напомнил праздничный гратен – ну как не утащить в сумку? Хоть Аника побалуется… За белыми кубами приёмников топотало нечто огромное. Над их раструбами поднимался ковш размером с главные замковые ворота, он обрушивал водопад из шариков, причём большая часть валилась мимо. Дурацкая конструкция. Зачем такая, почему не сделать ковш по размеру раструбов? Подойдя ближе, Грейн проскочила между кубами высотой в два человеческих роста. Под стопами хрустели обломки, раскатывались воспоминания. За приёмниками оказался завал из них вровень с макушкой, повсюду горбились кучки. Грейн выглянула, пытаясь определить, кто же топает… И всё поняла. Жёлтый экскаватор громоздился выше колокольни, имел пять конечностей разного размера, причём три из них бесполезно изгибались и размахивали, будто лопасти. Одна его суставчатая нога была короче другой, слепая башня вращалась во все стороны. Из стены цеха торчали широкие синие трубы, по ним непрерывным потоком катились шарики, сваливались в горы. Монстр опустил ковш, загрёб из кучи, что попалось, качнулся на своих подгибающихся ногах, сделал пару шагов, пытаясь не упасть и роняя шарики – и высыпал их в подвернувшийся раструб куба. Паника. Мерзкое создание, которое ломает мышление и сеет хаос. Оно загружает и загружает информацию на конвейеры, загружает без разбора, а те пытаются её переработать, вертятся как бес перед заутреней. При этом многие ленты идут навстречу друг другу, и в результате несовместимые образы сталкиваются, получается взрывоопасная смесь. Как справиться с вредоносным созданием, как убить Панику? Грейн нащупала восьмиугольный набалдашник своего меча, обмотанная кожей рукоять легла в ладонь. Ковала его у Аники, прошлый сгинул. Но не зря же городила кузню посреди площади, не зря раздувала ярость, закаляла булат в ледяном презрении? Меч вышел на славу. Прянула вперёд, по зыбучим завалам, не давая сапогам увязнуть, толкаясь от шаров. Почти достигла уродливой ноги, но пришлось уйти вбок, уворачиваясь от бешеной лопасти. Подскочив снова, вонзила меч в сустав, надавила – и с силой повела вбок. От скрежета заныли зубы, пальцы пронзил ток, побежал по телу, Грейн не могла двинуться… Её отбросило. Уцелевшая половина механической ноги, гигантский обрубок, дёргался вперёд-назад, как стрелка сломанных часов. Стопа с голенью так и замерла, где стояла, а Паника медленно заваливалась набок. Барахтаясь в шариках и стараясь не пораниться об их осколки, Грейн с трудом поднялась. До сих пор трясло. Хорошо, что сознание не так просто уничтожить, от подобного удара током человеческое сердце бы остановилось. Монстр грохнулся, вал шариков прокатился во все стороны, ударил по корпусу, сбил. От слепой башни и конечностей текли жёлтые ручейки – насекомые?! Они и составляли Панику? Из багажа знаний Тирейн всплыла картинка: толстенькие муравьи, словно аккуратные мотки пряжи. Термиты. Но зачем понадобились термиты-роботы? «Наш рыцарь сражается с ветряной мельницей? – ментальное послание сочилось ехидством. – Податчики напуганы, вот и жмутся вместе, а на самом деле любят поиграть». Податчики? Ну конечно! Те, кто разбирают информацию, сортируют, решают, что с чем загружать: зелёные шарики с зелёными, пахнущие малиной – со сладкими. Они должны обслуживать приёмники, а не изображать шагающий экскаватор. Зачем же опять собираются вместе? Термиты залезали друг на дружку, намертво сцеплялись, складывали гигантские ноги. Тут руби-не руби – толку мало, сейчас Паника снова примется вышагивать на разной длины ногах и продолжит загребать ковшом воспоминания, без разбору сваливать их в раструбы. А Доктору, небось, большого труда стоит удерживать конвейеры, чтобы опасные шарики не попали в одну кучу и не рванули. Нельзя дать Панике восстановиться. Податчики поиграть, говоришь, любят? Грейн принялась разгребать обломки, выискивая подходящее. Попадались набитые различными тканями шары; тёмные, со столом и фигурками в золотых воротниках; сиреневые, в которых виднелись лица. Кожаные перчатки истрепались о битое стекло. Погоди-ка, что там светится? На ощупь шарик казался упругим. Воспоминание давнее, почти стёршееся: ласково сияет солнце, мальчишки в чересчур широких кирасах бьют по мячу. Как пацаны умудряются высоко прыгать в броне?! Она явно из металла… А-а, это же Небесные Палаты! Диамагнетик сам тащит вверх. Снизу проступила надпись: «хайбол»… «Остановила подачу? Смотри там, я больше не держу конвейеры». – Нет, нет ещё! – крикнула Грейн. – Держи их, не бросай! Но Доктор не мог услышать слов сквозь гул, а для телепатического сигнала у неё не было артронной энергии. Значит, Панику надо остановить теперь же, иначе цех взорвётся. Экскаватор собрался почти целиком, ковш погрузился в основание кучи, отставшие термиты изо всех сил стремились к собратьям, торопились друг за другом. Подбежав к последнему из цепочки, Грейн наклонилась и погладила его по квадратной голове между антенн. Насекомое тут же перевернулось, засучило лапками и выставило крашеное брюшко со штырём-жалом. Грейн присела рядом на корточки, протянула яблочный пирог. Антенны беспокойно заходили из стороны в сторону: термит явно заинтересовался запахом корицы, но убирать оружие опасался. Ковш между тем поднимал свежую порцию шариков. Если загрузит в приёмник, а Доктор сейчас занялся другим – взрыва не избежать! Чтобы развеять опасения насекомого, Грейн запела баюкающую песенку про лань. Рассказывалось в ней о том, как брат на охоте нечаянно подстрелил сестру и съел её сердце, но термит вряд ли поймёт, тут главное – мотив приятный. Музыка проняла: маленький паршивец встал на лапки, подкрался к пирогу – и сцапал его жвалами, в мгновение ока сжевал подачку до крошек. Грейн осторожно бросила шарик с хайболом. Термит попробовал его – и мотнул мордочкой, не понравилось на вкус; ткнул носом, тот откатился. Подняла и снова подбросила – насекомое толкнуло обратно. Топот замер: экскаватор миллионом маленьких глазок наблюдал за игрой; шагнул ближе, ещё ближе. Вдруг пристукнет ковшом непослушного термитика, и Грейн вместе с ним? Она постаралась придать лицу беспечное выражение, хотя сцепленные зубы этому мешали. Крикнула: – Эй, не зевай, маленький засранец, лови! Задорного тона тоже не вышло. Ковш завис над самой головой… Градом посыпались термиты. Приземляясь на ножки, они бежали к товарищу, шевелили антеннами, выпрашивая мяч. Тот полетел в их гущу, взвился – и принялся прыгать по облепленным насекомыми горкам, отскакивать от квадратных голов. Грейн перевела дыхание, победно улыбнулась. От монстра и помину не осталось, из эшелонов антенн выделялись мелкие отряды – наигравшиеся термиты занялись привычным делом, перебирать и сортировать шарики. Паника уничтожена. Как говорили в замке, хорошая работа, Ганс! Ленты теперь пустые, легче чинить. Однако они всё равно движутся – как можно лезть в необесточенную технику? Инструкция по безопасности, бывшая для Тирейн как требник, воззывала блюсти порядок действий при поломках. Почему Доктор не озаботился первым делом остановить производство? Грейн не особо доверяла галлифрейцу. Подумаешь, спас разок; с монстром вон сам не пошёл сражаться. И ему-то легко скакать по искрящим агрегатам – видит, что случится в следующий момент, она же теперь пустая; лучше поберечься. На стене возле пластмассовых труб, по которым катились шарики, темнело стекло электрощита в красной раме, табличка гласила: «Опасно! Питание конвейеров!» Не успела пробраться к нему сквозь потоки деловитых термитов, как под черепом забился встревоженный голос: «Что ты там удумала?! Немедленно прекрати!» Грейн пожала плечами: ментальное послание – штука зыбкая, может и потеряться в пути. К тому же разве Доктор ей сюзерен? Она подняла крышку и методично защёлкала переключателями, опуская все на «выкл». И наступила тьма. Неужели общее освещение тоже здесь отключается? Не должно… Аварийное где? Грейн протянула руку, но ни щитка, ни стены не нащупала, да и пол под ногами пропал. Тишина охватила, ватой набилась в уши, в ней нечто шуршало тихонько, но всё слышнее. «Опаньки. Бигуди Омеги, верни как было! Зачем вообще трогала центр бодрствования?» Вернуть! Как вернуть?!. Что-то коснулось щеки, схватила – оказалось, шарик. От резкого движения сама кувыркнулась, забарахталась в невесомости. Кругом летали воспоминания, некоторые светились; мириады огоньков поднимались от бывшего пола, но тёмная клякса в центре их загораживала. Когда глаза привыкли, Грейн выругалась: не клякса. Чудовищный клубок змей ворочался, вздымал напряжённые арки, торчащие хвосты изгибались, сбивали светлячков. Она вдохнула поглубже и крикнула во тьму: – Доктор, виновата! Где мы? Это можно исправить? «В бессознательном, где ещё. Я вытягиваю по одной струне, закрепляю со своего конца, а ты давай лови другой и наматывай на катушки». Катушки? Она в недоумении оглянулась: со стороны, откуда поднимались шарики, действительно шли белые ряды валов, у каждого с торца имелась расплющенная рукоять – вроде колков на лютне. Как здесь перемещаться без гравиботинок? Грейн пристально вгляделась в ближайший вал, протянула руку, пытаясь коснуться; желание стало лучом, луч – светящимся канатом. Подтягиваясь по нему сквозь шарики и осколки, удалось достичь валов, которые не летали, словно были закреплены в пространстве. Сверху забилось чёрное змеиное тело; Грейн оттолкнулась от колка и обхватила скользкий, пульсирующий хвост, прокинула луч обратно. Хвост вырывался, не желал укладываться в узкий паз вала. Только сжимая изгибающееся чешуйчатое тело изо всех сил, получилось закрепить его и намотать на вал – а над головой уже билась следующая гадюка. Время ходило кругами, изредка присаживаясь покурить. Натянув восемьдесят с лишним струн-змей, Грейн сбилась и бросила счёт. Доктор сказал – двести сорок три линии мышления?.. О нет!.. Вдруг от него пришло послание: «Скорее давай, пациент вздумал просыпаться, не успеем закончить – опять всё в комок собьётся». Дьявол. Грейн скрипнула зубами, заработала ещё быстрее. Она наловчилась вместо того, чтобы прыгать за каждой змеюкой, ловить её лучом и подтягивать к себе, а ещё подгадывала момент, когда сам хвост изогнётся крюком – тогда и загоняла его в паз. У них с Доктором получалось нечто вроде гигантского клавесина, только в каждую октаву укладывалось по девять «струн». Сможет ли Тиралик играть на таком инструменте? Или сложнейшая махина раздавит под собой хрупкое сознание? Из предыдущего ряда валов вырвались два хвоста, бесцельно мотнулись, задевая уложенных товарищей, – и сплелись между собой в жестокой схватке. Грейн кинулась к ним, взывая к Пресвятой Деве. Тьма уже превратилась в сумерки, над рядами чёрных «струн» бродили привидения: кругленькая дама в платье с откровенным декольте размахивает розовым полумесяцем; старик-слуга правит узкой салатовой лодкой. – Сейчас проснётся, чего копаешься? Или у тебя тут спарринг двух змеюк? Ставлю на правую. Засунув руки по карманам, так что отогнулись лиловые лацканы сюртука, по возникающей прямо под щегольскими туфлями дорожке, беспечной походкой ангела шёл Доктор. Как?! Как он это делает, свинский галлифреец?! Серп длинного тела хлестнул, чтобы снести голову с пепельными кудряшками – но тут же был перехвачен, за мгновение намотан на колок. Быстрыми, точными движениями можно бесконечно любоваться и вздыхать завистливо; однако пора разнять свалку змей, пока драчуны всю октаву не разрушили. С Доктором дело пошло куда быстрее. Они заправили последний хвост и подтягивали колки, когда в центре ослепительно полыхнуло. Первой вернулась сила тяжести, прижала к полу; потом обрушился гул. Грейн с трудом встала на ноги, после невесомости шатало и кружилась голова. Маленькая белая комната не имела дверей, только высоко, посреди потолка, зияло отверстие – дымоход? Через него вдруг посыпались шарики. Доктор, широко расставив ноги, водил отвёрткой. – Мы в кубе-приёмнике, – прокричал он. – Идёт фрагментация, нужно немедленно выбираться… Чёрт! Отвёртка выпала из его пальцев, превратившись в брусок раскалённого добела железа. Пространство словно размывалось, брусок взорвался, распавшись на школьную указку, круглую спутниковую антенну, швейцарский нож и пушистого цыплёнка.