***
Линия жизни тевтонки шла ровно, не может она тут погибнуть! Съехав по горе из шариков, Доктор скинул сюртук, не дожидаясь, когда тот обретёт объём и фактуру, наспех завязал фалды, рукава. В получившийся мешок с осторожностью опустил то, что вывезла лента из белого куба: прямой полуторный меч без украшений, распятие. Вещи были тёплыми и трепетали, словно от ярости. Дальше выехал свиток с витиеватыми буквами на старонемецком: «Я, Грета фон Таупадель, приношу обет и обещаю блюсти невинность, отказаться от собственности, быть послушной Богу и благой Деве Марии…» А, клятва Тевтонского Ордена. Что там ещё? Фигурка из меди, алерион – орёл без клюва, зато при ластах, в средневековье таких любили рисовать на гербах. Сиреневый вереск; лакированная шкатулка с портретом рыцаря: седая бородка, впалые щёки, на дне блеклых голубых глаз – проблеск нежности. Должно быть, её приёмный отец. Были там и схема звёздного неба, соответствующая пятьдесят второму веку Земли, и сварочная маска – части, доставшиеся от космоинженера Тирейн. Последним оказался горящий уголёк в форме сердца. Доктор попытался взять его, обжёгся; накрыл фалдой, рискуя остаться без сюртука. Упрямая девчонка, и себе на уме. Но честная. Он потащил живой груз вдоль бесконечной конвейерной линии к последнему блоку. Аппараты синтеза тут стояли примитивные, они вообще не предусматривали ручного управления, придётся переделывать. Попросил вслух: – Потерпи, Грейн, тут небольшая загвоздочка, но я быстро. Никуда не уходи! Сюртук звякнул, расплываясь по полу, клинок прорезал ткань, с другого бока она прогорела. Вот же неукротимая тевтонка, и в мешке не удержишь! Начать лучше со звуковой отвёртки. Пришлось повозиться, прежде чем из примитивных деталей получился блок, отдалённо приближённый к идеальному логическому аппарату Повелителя Времени. Отвёртка на нём вышла нормально, приступим к синтезу сознания из фрагментов. Спустя восемнадцать минут все части Грейн встали на место, но чего-то не хватало... Точно, у неё же была способность видеть временные линии – и где? Затерялась из-за отсутствия артронной энергии нужного спектра? Доктор пошарил в сюртуке – нету. Ладно, добавим из своих запасов… Не успела пройти общая генерация, как Грейн села внутри аппарата синтеза, стукнула кулаком по его стенке и зарычала: – Дьявол! Дьявол! Дьявол! Пусть хоть ещё раз эта кибер-прохиндейка попробует меня уговорить на подобное дерьмо! Свинская собака, языческая плешь, драная ведьмина борода… – Пожалуйста, – удовлетворённо кивнул Доктор. – Теперь не дёргайся, отсечём лишнее… – Стой, какое лишнее? – Она завертелась, стараясь посмотреть себе за спину. – У меня что – хвост?! Однако, когда приблизились две бритвы, хватило ума замереть. Загородилась рукавом, проскулила: – Погоди, не режь ничего… – Немного убавлю цвет, или хочешь сказать, пёстрое сюрко – любимая одежда твоего ордена? – Я бы лучше постирала! – Стёрка тут тоже где-то была… – Нет!!! Из аппарата синтеза Грейн выехала слегка встревоженная, зато без единого лишнего пятнышка. Она скинула перчатки и принялась ощупывать лоб, нос, подбородок. Пристально осмотрела кольчугу, сапоги; судорожно вздохнула, полезла за пазуху и с облегчением уставилась на потёртую серебряную ладанку, которую неумелый художник украсил плоским женским ликом. – Цела? – поинтересовался Доктор. – Тогда пошли по домам, пока с хозяином не пересеклись: неизвестно, что ему взбредёт делать. Отсюда портал не прокинешь, идём через комнаты сознания, не шуми там… Эй, ты чего? Грейн сползла на колени, поставила перед собой меч и сложила ладони у носа. И пока не пропела пятнадцать раз «Отче наш», толку от неё добиться было невозможно. Цех гудел, ленты послушно катили от блока к блоку разобранные впечатления и воспоминания. В ближайшее время поломок не будет, из настоящего в будущее тянулась уверенная зелёная полоса. За тевтонкой увязались пять роботов-податчиков. Она всё не могла прийти в себя, спотыкалась, вздрагивала от каждого резкого звука, и Доктор решил пошутить: – Приручила мальцов? А ты знаешь, что термиты – те же тараканы, к одному с ними отряду относятся? Грейн сощурилась непонимающе, глянула в сторону насекомых – и, разведя руками, тихо выругалась.***
Аника увивалась вокруг ужом, расспрашивала, колёсики механизмов на площади то тикали быстрее, то замирали от нетерпения. Но ничего она не узнала, Грейн молчала, пока не поправила медвежью шкуру и не устроилась в любимом кресле возле камина, поставив рядом сапоги и протянув сбитые ноги к огню. Герб с алерионом на штандарте, свисающем от потолка, благородного тёмного оттенка гобелены по стенам, над ними – секиры и оленьи рога. Комната на площади в чужом разуме теперь действительно казалась домом, родным и безопасным. Даже вечный туман, который заходил через отсутствующую стену и висел ажурными пледами, не раздражал, а придавал уюта. Присевшая на колени Аника тревожно заглядывала в лицо. Снова попросила: – Ну, расскажи – как он? Распутали комок спагетти? Устало вздохнув, Грейн подалась ближе к камину, проговорила: – И распутали, и причесали, и в косички заплели. Она сняла перчатки, чтобы ощутить живой жар – эй, что за бесовские козни?! Вскочила, в пляшущих рыжих отсветах уставилась на свои руки: – Дьявол! Доктор мне правый мизинец с левым перепутал!***
На этот раз Клара не просто так проникла в медицинский отсек: у неё кое-что имелось. Вещь, которую Тиралик обязательно вспомнит, которая потянет за собой вверх, как спасательный круг, и поможет уходящему на дно вынырнуть. Матовое стекло стен, шершавое и толстое, отражало звук: «Дзинь. Дзинь». Разносится из освещённого бокса! Код от замка Доктор выдавать не хотел, но после угрозы обидеться и пары звонких ударов каблучка в пол – всё-таки назвал. Она открыла дверь… И никого не увидела! Где пациент? Накрытая простынёй кушетка оказалась пуста, с двух сторон безвольно висели трубки капельниц, рядом валялся разбитый монитор. На тумбочке возле изголовья стояла жестяная баночка из-под газировки, оттуда торчали ромашка, три колоска – Аника принесла? Откуда взяла? Клара припомнила, что вчера вместе с Ингой и Доктором были на Земле и ходили к реке смотреть русалку. Оказалось, это вовсе не русалка, а сатурнианка, и Доктор страшно обрадовался, до сих пор шутит и надо всеми подтрунивает. Он-то думал – сатурнианцев больше не осталось, причём по его вине. Пока все бегали у реки, Аника задержалась на полянке: наверное, там и собрала букетик. – Дзинь! Дзинь! – послышалось из-за громоздкого аппарата. Клара осторожно прокралась ближе: Тиралик сидел на полу абсолютно голый, смотрел перед собой и отковыривал одну за одной кнопки от компьютерной клавиатуры, те сыпались, звякали о плитку. Услышав своё имя, безучастно скользнул взглядом мимо посетительницы, уставился на ромашку. Клара позвала настойчивее; он среагировал на звук, подскочил, как встопорщенная кошка – одним движением, и прыгнул к баночке. Совершенно не замечая своей наготы, выхватил колосок, положил на ладонь. Долго рассматривал, трогая длинные ворсинки; сцапал ещё два. Баночка опрокинулась, забрызгав его, но Тиралик не обратил внимания: он принялся отрывать зёрнышки и раскладывать на простыне, тщательно соблюдая расстояние и угол наклона ворсинок. Заполнив половину кровати, застыл, поражённо обозревая получившуюся шеренгу. Клара шагнула вперёд, протянула принесённую вещь – тонко сработанный бюстик из комнаты иллинойца, проволочную головку Тины. Казалось, пациент заинтересовался новым объектом: принял, водрузил на середину кровати. Нахмурился – не понравилось – переставил в угол. Недовольно оглядел получившуюся композицию, постукал пальцем нос – и в гневе отшвырнул бюстик. Тот ударился об пол, жалко смялся. А сумасшедший принялся собирать выломанные кнопки и ставить возле каждого зерна так, чтобы соседние грани шли параллельно. Клара всхлипнула, прикрыла рот. Когда Аника была не собой, а этой странной Грейн, выплюнула фразу: «Тут уже ничего не поможет. Пора сделать укольчик, чтобы не мучался». Неужели она права – Тиралик теперь навсегда такой? И с неё ведь станется, сделает смертельную инъекцию, называя это милосердием. Будет держать за руку, шептать утешительные слова, пока отрава убивает его тело. А в самую последнюю минуту он прозреет… И осознает, что гибнет, так и не возродив свою расу – и какой же страшной окажется та минута! Губы задрожали. Клара шмыгнула носом, решительно откинула безупречное каре назад, и, развернув Тиралика за плечо к себе, залепила ему пощёчину. Теперь вскочил, смотрит на неё – наконец-то! Показывая, как будто катает нечто между ладоней, Клара раздельно произнесла: – Ри-со-вы-е ша-ри-ки, помидоры и сыр, помнишь? Ресторан! Голубые губы разомкнулись, шепнули неуверенно: – Аранчини… Тиралик моргнул, встряхнулся; медленно, в ужасе глянул на себя – и сдёрнул с кушетки простыню, запахнулся по плечи. О плитку зазвенели клавиши компьютера, зёрна. Он отшатнулся, весь посинел, даже шея. Пробормотал, пряча глаза: – Леди, я долго так… Гм… Клара улыбнулась и ответила: – Меня не было, но Аника сказала – пять дней. – Прошу, передайте ей, чтобы принесла одежду. Не могла больше сдерживаться: рассмеялась, вытирая слёзы.***
На Земле в разные времена и на других планетах, где были растения, всё казалось прекрасно; но в светлой консольной ТАРДИС накрывала беспомощность и удушье, становилось слишком холодно. Инга притулилась на ведущих вниз ступеньках, плотнее укутываясь длинным зелёным плащом. Древо упрямо генерировало его при каждом проходе. Доктор присел рядом, сердито взмахнул рукой: – Посмотри на своих девчонок: это же люди-функции, нули и единицы! Они все одинаковые, они не живут – выполняют программу, лишённые любви, семьи, счастья, способности наслаждаться каждым днём. Осколки. А я бы посмотрел на целое существо и спросил: зачем так? Зачем оно разбило себя и раскидало по Вселенной? Инга потёрла лоб. Непростой вопрос, давным-давно искала ответ, но так и не нашла. Были лишь предположения, попыталась высказать их: – Знаешь, говорят – ты не видел города, если не ездил на его автобусах. Надо постоять бок о бок с горожанами в общественном транспорте, потолкаться на улице, поторговаться на рынке, и только тогда ты прочувствуешь, какие живут здесь люди. Заметишь то, что не напишут в путеводителе: общее в лицах, характерную для местных гримасу, интересное словцо или табличку с неподражаемым перлом. Можно пролететь в кабине самолёта над городом. А можно пройти его скверы и переулки мелкими шажками, обретя нечто ценное. С высоты своих великих способностей – многое ли пропустишь сквозь душу? Кажется, метафора завела куда-то в сторону. Инга попыталась собраться с мыслями и продолжила, как умела: – Она тратит годы на изучение искусства плести нити по методу арахнойцев. Глупо, правда? Быть Шелли, девочкой-калекой из вымирающего племени – зачем? Но ведь только Шелли знает, какого это – двурукой доказывать четырёхруким свою состоятельность. А Расни, охотник за головами, который не имеет права убить, зачем? Он протащил через себя цену милосердия. Меранавана-да смогла преодолеть стереотипы целой расы, отдавая жизнь за презираемых арахнойцев. Если бы на их месте было то, цельное существо, способное взглядом остановить обвал, парой слов избавить даяков от чупакабриса – чему оно научилось? Что бы прочувствовало? Доктор иронично поднял бровь: – Много думаешь над судьбами? Инга отряхнула колени, улыбнулась. Призналась: – Ну да, на новой должности приходится... – Тогда ответь. Почему у вас такие короткие жизни? – Мне кажется, девочка – как палка для лука: не согнёшь её, не натянешь тетиву – стрелять не будет. Страх близкого ухода – наша тетива. Если бы не ощущение конечности жизни, стала бы я так непримиримо стремиться вперёд? Нет, поддалась системе, растворилась в потоке чужих целей. Страх – мой союзник. То, что заставляет двигаться по Пути. Даже не зная о Древе, девочка чувствует свою судьбу; страх всегда рядом. И надолго задумалась. – Инга! – Доктор прервал размышления друидки. – Ты знаешь, что выглядишь как высокий мужчина в зелёной мантии и с чёрными волосами по плечи? – Ой, опять?! Она схватилась за фильтр восприятия на поясе, стала менять программу. Приняла вид низенького старичка с поганкой на голове, молодого рептилоида, крайне учтивого ракносса. Наконец, остановилась на форме уда: лысый, рот закрывают щупальца, шарик-переговорник светится в руке. Пожаловалась: – Понимаешь, никак не могу настроить штуковину, а сама-то я не вижу, что получается, на меня её излучение не действует. Теперь как, причёска не всклокоченная? – С причёской всё абсолютно нормально, – ответил правду Доктор.***
Коридор сворачивал то налево, то направо, шестиугольные двери не успевали открываться перед Аникой, которая облазила уже весь бесконечный корабль. Техник фиксировал повышенное кровяное давление, рекомендовал сбалансировать дыхание; она игнорировала. Повторяла вслух: – Где?! ТАРДИС, хватит вредничать, он только вчера пришёл в себя, и не полностью, это же опасно – позволять ему ходить одному! На гладкой панели стены обозначился люк, створки нарочито неспешно разъехались. Аника, хватаясь за сердце, выдохнула: «Спасибо». В квадратной комнатушке, той самой, где «рисовали звёздочку», экраны работали на пределе возможностей: двести шестнадцать земных каналов, причём судя по качеству изображений – из разных эпох. Тиралик, одевший свой оранжевый костюм, сидел посередине в позе лотоса. Аника нерешительно опустилась рядом; он не отреагировал. Кашлянула и спросила: – Почему ты смотришь одновременно столько передач? – Больше настроить не удалось. Голос отстранённый. Плохо. – Ты была в консольной, потом в саду, прошла через транзисторную и возилась с редуктором? – Да, всё верно… Следил за мной? – Нет, от тебя много запахов. Останься, а то скучно. Аника улыбнулась живой половиной лица: – А со мной – веселей? – Как ещё пять каналов. Она смутилась своей непрошеной радости. Помолчав, робко начала: – Ты изменился. Доктор говорит, не Повелитель Времени, но… Тиралик повернул к ней голову; в зрачках отражался сонм картинок, и казалось, что у него глаза фасетчатые, как у стрекозы. – Вы хотели, чтобы я стал таким. Теперь подхожу на роль переходника? Аника потупилась и кивнула. От стрекозиных глаз пробирала дрожь, и некуда было спрятаться, хоть ныряй в один из экранов. – А, кто так пасует! – воскликнул Тиралик. – Не замечать улику, которая под носом – не слишком умно, тебе не кажется? Зря они пошли штурмовать Капитолий. Гиены похожи на веятелей, так же грызутся. Почему бы не делать ставки попеременно, на красное, потом на чёрное? Когда начнём? Не сразу сообразив, что последний вопрос задан ей, Аника прокашлялась: – Доктор с Кларой снова на Земле, говорит, ещё не всё готово… – Забили, молодцы! – речь иллинойца стала торопливее, он уже почти не делал пауз. – А ключница, оказывается, ни при чём; разгонять митингующих ультразвуком, оригинально; на Земле потрясающие бабочки, вживую бы посмотреть – пасует – главная улика – тигры – вышибают двери – на зеро… Тиралик сжал виски и застонал, принялся раскачиваться вперёд-назад. Отключение каналов не помогло, обливание водой из бутылки – тоже. Аника зажмурилась. Она ворвалась в комнату, увешанную гобеленами, встала между камином и Грейн. Та ошарашенно замерла, сжав подлокотники. Недоверчиво сощурилась, спросила: – В чём дело? Раньше ты стучалась. – Скорее, он опять запутался! Пойдём, пойдём! Аника схватила за рукав кожанки, потянула. – Тиралик запутался? Снова лезть в этот змеиный клубок?.. Не-ет, к дьяволу. Я одна, без Доктора – ни за что. – Грейн вырвала руку, отвернулась, перекинув ногу за ногу. – В прошлый раз ты боялась лезть с Доктором. – Умоляюще сложила ладони. – В прошлый раз я бы погибла, но Доктор собрал. Оставь, изыди! – Давай отправляйся! – Аника так разволновалась, что даже хлопнула тевтонку по плечу – твёрдому, слишком широкому для девушки. – Помнишь, что он сказал? Надо сразу распутывать, иначе потом трудно, система нестабильная, проблема прогрессирует. Пока сложность невысокая, ты справишься! Грейн поджала губы, что не сулило ничего хорошего. Поднялась, ослабила шнуровку кожанки, стянула её через верх, оставшись в рубахе. Расправила грудь, ткнула себе в живот и посмотрела зло, исподлобья. Выплюнула: – Режь. Я твой законный пленник. Вырезай мои таланты, способности, вставляй себе – кто тебе запретит? Небось, железа достаточно, ножи найдутся. И делай что хочешь. А я присягала только Ордену и Богу, никак не взбалмошной девчонке. Опять распутывать мозги иллинойца? Зачем? Чтобы изменить Вселенную? А не пошло бы оно к дьяволу. О нет, заклинило программу! Как же легко с машинами, и как непросто с людьми. Аника никогда не любила взаимодействовать с органическими разумами, но постоянно приходилось. Всё же понятно: вот задача, которую надо выполнить, вот путь решения. Отказ от выполнения влечёт нарастание ошибки и коллапс. Ну как объяснить?.. Начала мягко: – Помнишь, ты говорила, что Вселенная совсем не такая, какой создал её Господь. Что, раз нет Ада и Рая, то выходит нечестно: праведники весь век страдают, и не дождутся награды, а грешники не получат воздаяния за грехи. Но ведь у нас есть шанс что-то исправить, Грейн! Наказать грешников, спасти праведников. Разве дети в Небесных Палатах не должны жить? Почему вместо них существуют далеки, киберлюди – всякий мусор, а ты не хочешь ничего менять? – Ересь, Аника, – фыркнула та. – Всё по воле Божьей, кому суждено погибнуть, кому жить – Он решает. Зачем лезешь в теософию, девчонка? Да и Древо прямо запрещает становиться богом. Наше дело – учиться, собирать знания, а не менять местами вселенные. – Значит, тебе вот ни капельки не жалко иллинойцев, другие народы, которые из-за прихоти Рассилона вырезаны в Ось Безумия? Не жалко Землю, которую и по твоей вине тоже пришлось подчищать от неправильной истории, обрывать на середине линии жизни многих хороших людей, помещать во временные петли? Грейн принялась мерить шагами комнату, заложив руки за спину. Её хищные ноздри раздувались, щека дёргалась. Остановилась и процедила: – А тех девочек Древа, которые пострадают, ты посчитала? Которые не смогут окончить свои Пути, умрут, выполняя роль «воздействующих» – их не хочешь пожалеть? Но Аника смотрела упрямо, не моргая. Вообще-то, ей и не требовалось моргать – вместо слёзных желёз в глазу стояли форсунки, смачивая по мере надобности. Сказала: – Любой Путь можно попробовать пройти ещё раз. Девочки, скорее всего, не умрут, их судьбы могут оборваться раньше времени, да, но ведь Древо всех забирает и снова отправляет в миры. А вот шанса увести от Войны Времени Вселенную, не дать ей обрушиться, у нас больше не будет. Доктор доверился нам, согласился помогать, терпит на своём корабле. Будет ли сотрудничать дальше, если наш переходник погибнет? И где взять другого? – «Терпит на корабле»! Да ты же чинишь его корабль, ночей не спишь. Конечно, медленно чинишь, из-за своей ереси, что нельзя использовать роботов. Только не тебе это нужно – здесь прозябать. – Мне нужно, Грейн, – тихо, но твёрдо возразила Аника. – Разобраться с поломками ТАРДИС – мой Путь, наверняка. И возможно, если разберусь, Доктор поможет мне спасти отца… – Он и так поможет, попроси. – Нет. Я не имею права просить, пока не сделала то, за что взялась. – Она помолчала и добавила: – Там Тиралик всё сильнее запутывается, на него тебе тоже индифферентно? Тевтонка застыла: видимо, последнее слово оказалось незнакомым, полезла в память Тирейн за объяснялками. Удивлённо вскинув брови, хмыкнула: – Нет, мне не наплевать на Тиралика. Хотя он язычник и не хочет переходить в истинную веру, но парень неплохой. Может, ещё одумается… – Не одумается! Он погибает, прямо сейчас! Грейн вскинулась, серые глаза щурились недовольно, с усталостью и застарелой болью. Ей должно быть около двадцати двух, если сложить возраст Греты и те пять лет, которые достались от девочки из пятьдесят второго века Земли. Широкие скулы чуть заметно размыты, как и вся фигура – Аника не хотела заострять на этом внимание, делала вид, как будто всё в порядке. Но обе они знали: долгое пребывание в чужом разуме, без собственного тела, опасно для сознания, и в какое-то утро может оказаться, что гостья полностью растворилась. Поэтому Аника боялась засыпать, и ещё больше – просыпаться. Если бы не человеческая физиология, вообще отказалась от сна. – Надеюсь, – проворчала Грейн, – когда я вернусь… Если вернусь – ты избавишь меня от никчёмного прозябания? Взяла бы мои таланты и склонности, да сама бродила где вздумается. – Мы уже нашли решение. Я тебя не разделываю и не распыляю, помогаю пройти Путь Тирейн. А ты не становишься в позу «благородный рыцарь презирает обстоятельства и всех, кто хорошо к нему относится». – О, конечно, посылать в самое пекло – значит «хорошо относиться». Ключи с прошлого раза нигде не обронила, растеряха? – Все файлы сохранены.