Давай перевернём Вселенную

Площадь, как всегда, полнилась тиканьем, между домами-механизмами сочился никогда не проходящий туман. В этой хмари обмундирование портилось быстро – только неделю назад латала кольчугу, а кольца на юбке держатся слабо, ржавчина снова проступает. Жаль, в кузню сходить некогда. Броню и оружие Грейн ещё могла починить, но с одеждой здесь вовсе беда. Представления Аники о тканях были настолько смутными, что новые рубашки таяли, стоило от них отвернуться. Сюрко обветшало, шитое-перешитое, ремешок поножей растянулся, истончился; сквозь продавленную куртку наплечники стали натирать. Надо бы заняться экипировкой… Уже не теперь. Грейн проверила кожаную сумку: универсальный настроечный ключ, доставшийся от Тирейн, её атомный сварочный аппарат и защитная маска. Что ещё может понадобиться для починки чужого разума? Она задумалась, поэтому пропустила момент, когда огромные золотые пальцы сильно сдавили бока – должно быть, хозяйка действительно разволновалась – и потащили навстречу фасетчатым глазам. Переход всегда неприятен, выкручивает тебя, словно мокрое бельё. И зачем было снова соглашаться?.. Если у Аники вечно бродил туман и пробирала морось, то у Тиралика реальность сияла и скрипела, будто свежевыделанная кожа. Чёткие контуры, всё детально и фактурно – приятно поглядеть! Вдоль стен просторного зала синие манекены изящно изгибались, манерно прикладывали запястья к лбам и отставляли пальчики. Их яркие наряды поражали проработанностью, обилием вышивки, оборок. Между манекенами стояли пуфики, обитые парчой, возле них лежали большие золотистые мотки то ли ваты, то ли прядева. С потолка свешивалась помпезная хрустальная люстра; повсюду ниспадали портьеры, прикрывая зеркала и картины. На ближайшем этюде в мельчайших подробностях прорисована закрученная башня, вокруг которой идёт прозрачная труба. Человечек внутри лежит и держит газету, даже заголовок можно прочитать… Грейн опасливо глянула на полукруглые створки дверей: в соседней комнате – больное сознание, не приведи господи с ним встретиться! Шмыгнула к проходу вниз, за которым начиналась широкая лестница розового мрамора. Стены тут блестели зеркалами, но светильники не горели, и в переплетении бликов легко было споткнуться. На пролётах по углам лежали мотки сияющей кудели, клоки её валялись вдоль балясин, перелетали невесомыми привидениями, словно от сквозняка. Спустившись до высоких дверей с табличкой «Цех Мышления», приоткрыла их и пробралась внутрь… Здесь творился ад – гудение, грохот оглушали, воняло моторным маслом. Но, на самом деле, всё оказалось не так плохо: конвейеры тянулись параллельно, в том же порядке, что они оставляли с Доктором – три блока по девять, идущие в девять этажей. Внутри длинных тумб крутились ролики, рядом вибрировали моторы, гнали бесконечные полотна от блоков анализа к блокам синтеза. Ленты везли разобранные на заготовки воспоминания и впечатления, полуфабрикаты идей; целых, нефрагментированных шариков видно не было. Только в глубине зала что-то тревожно стучало. Грейн пробралась туда: свалка. С верхних этажей обрушилось несколько линий, при этом они продолжали работать и увеличивать кучу деталей. Ленты оборвались, и теперь, как гигантские шарфы, били об пол, задевали соседние конвейеры, которые уже прогнулись, их полотна трещали. А моторы дымились, но всё наращивали обороты. Лезть в механическую битву не хотелось – перемелет на кусок фарша, только Доктор с его реакцией и предугадыванием событий способен чинить такое на ходу. Отключишь электропитание – наступит сон… Нет, спасибо, прошлого раза хватило: невесомость, змеиные хвосты. Бр-рр. Как же остановить производство? Грейн закусила губу и ещё раз оглядела зал: конечно! На выходе агрегатов синтеза установлены камеры, чтобы отслеживать итоговый продукт. Подойдя к ближайшей, направила её на себя и замахала руками: – Тиралик, слышишь меня? Это Грейн, я хочу тебе помочь! Постарайся не думать, вообще не думать, не глядеть ни на что и не вспоминать! Дьявол, он послушался – куда там! Валики завертелись в два раза быстрее, порванные ленты принялись хлестать, словно кнуты, ожесточённо крушить всё вокруг. Ещё одна тумба рухнула сверху, увлекая за собой нижние. На голову посыпались шарики с картинкой: машущая руками девушка в орденском сюрко. Вот и разговаривай с безумцем! Только зря себя обнаружила. Грейн прижалась к серебристому рифлёному кожуху блока. Выбраться бы живой отсюда… Да только как вернуться к Анике, не исполнив обещанное?.. В сапог что-то упорно тыкалось. Оказалось – термит! Жёлтая прямоугольная голова поводила антеннами, толстенькое тельце-веретено пританцовывало на тонких лапках. Робот упёрся в поножи передними, уставил вверх мордочку, словно умолял: «Поиграем?» Грейн тряхнула ногой, цыкнула на него: – Отстань! Не до тебя. Можно остановить подачу шариков, но это ничего не изменит: ленты всё равно движутся, на ходу их не починишь. А если… Оторвавшись от рифлёного кожуха, Грейн решительно двинулась в центр. После того как шарики в кубе-приёмнике разлагались на фрагменты, лента везла их к блоку Максимального Упрощения. Здесь части информации заменялись понятиями, включёнными в Картину Мира. Та возвышалась до потолка и выглядела как осадная башня с головой-конусом, который повёрнут острым концом вниз. Выражение механического лица заставляло вспомнить старшую бухгалтершу из Агентства Тирейн. Поверх прямоугольных очков смотрят выпуклые окуляры, опущенные уголки металлических губ словно собираются процедить: «Чего вы тут мне доказываете?!» Двести сорок три яруса её тела состояли из множества кубиков, в каждом хранился эталон какого-либо предмета. Почти тысяча манипуляторов, по четыре на ярус, работали чётко: взять с ленты фрагмент, повертеть его, сравнить со своими кубиками. Выбрав подходящий кубик, вставить в квадратную ячейку под конвейером. Вернуть фрагмент на ленту. Тогда сверху опустится пресс и придаст ему форму эталона. Если Картина Мира не могла подобрать для чего-то аналога, она помещала этот кусок информации в новый кубик и встраивала в себя. Но чаще ей не хотелось возиться, и возле мусорки высотой в три этажа громоздились горы отвергнутых фрагментов-явлений. Термитам, похоже, очень понравилось играть в мяч: пока Грейн пробиралась к блоку Максимального Упрощения, следом увязалось десятка три насекомышей. Ни топанье, ни призывы «идти уже работать» на них не действовали. Она задрала голову, обозревая витки лент. Каждая огибала гигантского робота-бухгалтершу, подставляя содержимое под манипуляторы и коробки прессов; в целом сооружение напоминало кокон из конвейеров. Тут и там на нём горели зелёным таблички: «Не шуметь! Идёт анализ!» Между витками просунулся длинный суставчатый манипулятор. Дотянувшись до мусорки, отпустил негодный фрагмент и убрался обратно. К подножию горы скатилась прозрачная шипастая штука, похожая на бешеный огурец, внутри алела надпись: «тоталитарная демократия». Грейн подобрала её и кинула заскучавшим термитам: – Эй, мальцы, хотите поиграть? А ну, кто выше заберётся и больше дряни из корзины на ленты положит? Иду за вкусняшками! Насекомые принялись драться за подачку – так и до Паники недалеко. Пришлось самой назначать эстафетные палочки: – Мальцы, отставить потасовку! Вот тебе – «красный соус к спагетти», тебе – «хайболист-миллионер», ты бери «мечту стать космонавтом», что тут у нас… «Недополовой мужчина»? Отлично, это бухгалтершу точно проймёт! Счастливцы, которым доставались бракованные детали, обхватывали их передними лапками и бежали прямо по металлическим опорам. Скоро термиты поняли, что мусорка большая, игрушек всем хватит, и прекратили ссориться. Тиралик любил читать, постоянно сидел в библиотеке. Однако многие земные вещи казались ему странными: непривычного цвета помидоры; отшельники; социальное устройство, при котором всякие недотёпы получают по наследству власть и привилегии, а талантливые и умные вынуждены довольствоваться чёрствыми корками. Человекоподобные роботы для иллинойцев были чем-то пугающим и мерзким, вроде утопленников. Ленты заполнялись новыми понятиями. Манипуляторы бухгалтерши судорожно метались вверх-вниз, пытаясь отыскать среди её кубиков хоть что-то подходящее – но не находили, а встроить сразу столько понятий в Картину Мира было невозможно. Наконец, все механические руки оказались заняты; бухгалтерша замерла. От негодования она так дрожала, что пол трясся, а с конвейеров сыпались заготовки. Таблички зажглись красным: «Опасно! Когнитивный диссонанс!» – Мальцы! Назад! – крикнула Грейн помощникам. – Айда наперегонки к тем агрегатам! Бежать и правда пришлось быстро: из Картины Мира сначала с визгом принялись выскакивать отдельные кубики, норовя покалечить, а потом и вся она осела, рассыпалась, подняв тучу пыли. Кругом грохотало, всё ходило ходуном. Пошёл дождь из деталей, которые валились с верхних лент. Грейн, закрывая ладонями уши, спряталась под ближайшим конвейером; рядом жались термиты. Когда пыль осела, сквозь ленточный «кокон» стало видно беспорядочное нагромождение кубиков. На них лежала круглая платформа с конической головой – всё, что осталось от робота. Закреплённые на платформе манипуляторы беспорядочно шарили вокруг; отыскав очки и водрузив на место, принялись подбирать кубики, состыковывать их между собой. Цех стоял. После того как прочихалась и кое-как отряхнула сюрко, Грейн поспешила к поломанным конвейерам. Картина Мира отстроится нескоро, пара часов здешнего времени есть; но лучше не медлить. Термиты, похоже, наигрались – посеменили к приёмникам. Молодцы, дело надо править, не всё по ярмарке гулять. Самой ей дела хватало: разбирать завалы, выпрямлять опоры, переустанавливать валики, заново натягивать на них резиновые полотнища. Пришлось поторапливаться, чтобы успеть всё отремонтировать, пока бухгалтерша собирает себя заново из понятий-кубиков. Цех заработал неожиданно. Грейн сидела на пятой снизу ленте, пыталась одновременно держать железную опору в правильном положении и сваривать разошедшийся на ней шов, когда конвейер двинулся. Край кольчуги попал между шестернями, которые крутились сбоку от ленты; дёрнула его – бесполезно, только дальше засасывает! Сверху загрохотало: незакреплённая железная балка валилась прямо на голову. Грейн рванулась, от кольчуги разлетелись кольца… Колени припечатало тяжёлым, красной волной накатила боль: железяка зажала ноги. Дьявол! Плохо одной, некого даже на помощь позвать. Шепча молитвы, попыталась столкнуть балку, но ту заклинило, похоже, намертво. А конвейер тащил вперёд, под пресс-дробилку. М-да, не хочется становиться плоской; что же этот идиот никак не прекратит думать, собака свинская… Зажмурившись, Грейн попыталась найти в себе остатки артронной энергии. Хоть что-то же должно было накопиться?.. Есть! На самом дне обнаружились поскрёбки. Она вдохнула поглубже и направила как бы пучок света из точки чуть выше живота, пытаясь отыскать путь спасения. События замедлились; у падающих деталей появилась жёлтая обводка – как след, только не сзади остаётся, а впереди, показывает, куда вещь стремится. Её собственный «след» казался багряным: не удивительно, идёт прямо под пресс. В общем гвалте бухали его мерные удары, лента тащила к нему всё ближе, след темнел. Грейн выпростала из ножен кинжал-мизерикордию, приподнялась, скрежеща зубами от боли в ногах, и вогнала оружие в полотно, аккурат между валиками. Конвейер забуксовал, сминая замечательную ковку и тройную заточку. Эх, так бездарно угробить оружие… Раскачивая балку туда-сюда, наконец расширила зазор между коленями и нижним краем железяки, начала понемногу выползать из-под неё на лопатках, извиваясь. Валики перемололи кинжал, лента двинулась к хлопающему прессу. Артронной энергии едва хватало, чтобы видеть ближайшие несколько секунд. Вот рядом с конвейером проходит сверху вниз широкая красная полоса – что показывает предвидение? А-а, здесь будет пролетать длинный брусок от железной рамы! Грейн откинулась назад, выставила руки, и почувствовав удар жёстких краёв, ухватилась. Брусок потащил её вниз, выдёргивая из-под балки; ремешок под коленкой лопнул, один из поножей соскочил. Не дожидаясь удара об пол, она отпустила блок, сгруппировалась в полёте – и стукнулась о край нижней тумбы, сползла под неё. Предвиденье кончилось, жёлтые подводки у деталей пропали. Свалилось ещё несколько шариков, но потом всё затихло, цех шумел исправно, по-рабочему. Одна линия наверху встала, там суетились термиты, мелькали их покатые спинки и квадратные головы с усиками. Всё, хватит, к дьяволу. Основное она распутала, дальше хозяин сам пусть налаживает. Охая и держась за бок, Грейн оперлась о тумбу, еле встала. Согнулась от боли в коленях; хватая ртом воздух, скинула оставшийся из поножей, принялась ощупывать ноги: вроде бы суставы целы, но синяки будут приличные. Сжав зубы, похромала к выходу. Чтобы хоть ещё раз она согласилась сюда полезть, хоть ради Вселенной, хоть ради Аники, хоть… Конвейеры тянулись бесконечно. Тихонько прикрыв двери в цех, Грейн оказалась на мраморной лестнице; теперь её ярко освещали искусственные факелы, отражаясь в зеркалах. Унести бы ещё отсюда подобру-поздорову ноги. Хорошо, если Аника ждёт и смотрит Тиралику в глаза – а если нет?.. Тогда придётся девчонке выслушать о себе много нового и занимательного. По ступенькам подниматься оказалось труднее, чем идти по ровному – бёдра до колен отзывались резью. Кудель, словно мерцающий тополиный пух, летала повсюду, лезла под стопу, попробуй тут не поскользнись. Ну, кибер-паникёрша, чтоб тебя… Одолев пролёт, Грейн заметила движение в зеркале – слишком поздно заметила, не успела уклониться. Да и как увернёшься, если из глубины стекла мгновенно выныривает синяя пятерня величиной с богатырского коня, сгребает в охапку?.. «Допрыгалась по чужим разумам», – устало подумала Грейн, пытаясь высвободить из захвата подбородок и вздохнуть. В зеркалах мелькнули её испуганные глаза поверх огромной синей кисти, которая пронеслась над ступеньками, врезалась в косяк двери, проломив его. Зачем же так-то! Поймал, поймал, куда ей деться, – чего собственные стены-то крушить? Грейн тряхнула головой, избавляясь от щепок и кусков штукатурки, огляделась: зал с манекенами, сюда и шла. Только на потолке должна быть дверь, выход, чтоб его! Где Аника, почему не дежурит, сама втянула – и бросила подругу здесь одну?! Пальцы разжались, вываливая добычу на цветную мозаику. – Ты – Грейн? – прозвучало отовсюду. Казалось, манекены специально повернули головы и смотрят, как презренная пленница дрожит на четвереньках. Она коротко кивнула, встала, превозмогая боль, и гордо выпрямилась, приняв надменное выражение. Ситуация слишком походила на прошлую, с Доктором, и перед глазами упрямо извивались белые щупы, впивающиеся в плоть. Хотелось бежать хоть куда-нибудь, орать «Аника, Аника!», соорудить баррикаду из пуфиков. Вместо этого Грейн сложила перед собой ладони и зашептала молитву Пресвятой. Всегда выручала, услышит и теперь. Хозяин не мешал – вслушивается в слова? Когда закончила, прогудел: – Ты гораздо моложе, чем я себе представлял. Какой это знак на груди? – Крест Ордена Пресвятой Девы Марии, – отчеканила Грейн. – Я же рассказывала тебе о Братстве. Он молчал. Когда ждать уже стало мучительным, заметил: – Ты говорила, что устала бродить призраком в чужом доме. Пожалуй, я могу подарить тебе покой. От этого предложения уши заполыхали, сердце подскочило к горлу, начало бить в набат. Всё спокойствие, достигнутое молитвой, рассеялось – так ветер сметает дымку, открывая полки вражеских воинов в полной броне. Что отвечать? Что да, устала без тела – но желание жить всё равно сильнее? Видеть события дня, подшучивать над Аникой, чувствовать жар огня в камине – пусть не в настоящем камине, а в неверном воспоминании о нём – что от всего этого сложно отказаться? Как бы поступил истинный брат Ордена? Принимал бы дальше своё унизительное положение? Или воспользовался даром смерти? Не упомянуто ли чего о таком случае у Бернара Клервоского? Грейн прочистила горло и сказала: – Господь завещал терпеть. Все испытания посланы нам за грехи, и если много лишений выпало на мою долю, значит, такое для заблудшей души предназначено покаяние. Будь милостив, передай меня этой кибер-идиотке. Ну, где Аника?! Послала на подвиги, а сама удрала? Мало ли какие мысли придут в блаженный мозг, перекрученный Вортексом! Возьмёт да сотрёт… – По-моему, ты нервничаешь, – заметил Тиралик. О, точное наблюдение! Может, иллиноец не так уж и безумен? – Мне кажется, – продолжал он, – тебе пошло бы светло-голубое платье, отлично под цвет глаз. Давай сделаю? – В детстве меня насильно наряжали в платье, – коротко усмехнулась Грейн. – Я всегда таскала рубашки за старшим братом. Лет в шесть тётка попыталась навязать длинную юбку, но я сорвала её. Три дня стояла в холодной часовне на коленях, облачившись в грубую власяницу. Конюхи вытаскивали, пороли; я возвращалась. На четвёртое утро отец сказал: «Ты не девочка, ты – клинок. Клинку нужны ножны, а не платье». И позволил дальше носить мужское. Манекены покачнулись на постаментах, зазвенели хрустальные висюльки люстры – Тиралик смеялся. Он объяснил весело: – Похожа на мою Тину, та тоже упрямая… Была. Из-за портьер выползли тени, люстра поугасла, зал погрузился в сумрак: похоже, хозяина расстроили воспоминания о дочери. Если его сейчас опять начнёт штормить насчёт утерянных Небесных Палат… – Хорошо, давай платье, почему бы не попробовать? – быстро согласилась Грейн. Светильники ярко вспыхнули. Порванное сюрко начало исчезать снизу, как будто его заглатывал невидимый зверь. – Эй, моя одежда! – заорала Грейн, заметив тающие сапоги… Да и от чулков уже мало что осталось. Кольчужную рубаху словно вязали наоборот, кольца пропадали ряд за рядом. Чувствуя свою беспомощность, выкрикнула со злостью: – Что ты творишь, синяя свинья?! Прочь щупальца от исподнего, я из благородной семьи, нн-не смей! – Благородной даме не следует рядиться в обноски. И такую фигуру ты прячешь в пять слоёв мешковатой одежды?! Грейн метнулась было к манекену – хоть драпировку с него содрать, прикрыться – но кругом завихрилась вьюга из тонких щупов-нитей, и все набросились на неё… …Нечто воздушное мешало двигаться. Когда приоткрыла один глаз, оказалось, что она попала в голубое облако, которое начиналось прямо от талии и струилось на пару локтей во все стороны. Вместо обычных разношенных сапог ступни сжимали высокие и узкие колодки, как у осуждённого. От них ушибленные бёдра разболелись с новой силой. Лазурные тонкой выделки перчатки доходили почти до плеч – неприлично голых. – Ты предлагаешь подобный срам носить?! – изумилась Грейн, трогая шляпку с вуалью на своих спутанных волосах. – Посмотри, совсем другой вид. Щупы, каждый с толстую шерстяную нить, снова замелькали и сплели зеркало на золотой подставке, которая изображала райскую птицу с огненным хвостом. Из стекла пугливо выглядывала не меньше, чем герцогиня – только слишком худая, и щёки мазутом перепачканы. На её выставленной напоказ шее лежало жемчужное ожерелье. – Фу, богомерзкий наряд! – Грейн плюнула и отвернулась. Диковинное платье сумело неведомым образом выдавить наверх два бугорка, от которых вроде бы уже удалось избавиться при помощи поста и прочего умерщвления плоти. – А… а что у тебя за шрамы на спине? – голос Тиралика дрогнул. – Свежие, и старые, и на груди тоже… – Прекрати меня разглядывать! Грейн обхватила ладонями плечи, стараясь прикрыть локтями срамные бугорки. Буркнула: – Самобичевание каждую пятницу, по Уставу положено. Всё равно не поймёшь! Захлёстывало смятение: остаться без брони, без знака Ордена – как без кожи. И, кстати: где ладанка с частицей мощей святой Анны?.. – Ладанка! – в горе воскликнула Грейн. – Серебряная, с тиснением, на цепочке, в нагрудном кармане была?.. – Мне казалось, сюда не пойдёт… Вот она, бери! – Из зеркала снова протянулась огромная синяя кисть с крохотной ладанкой на кончике указательного пальца. Грейн опасливо выхватила свою драгоценность, поцеловала и сжала в кулаке – с ней надёжнее. Потребовала строго: – Верни мои вещи. И отпусти с миром. В следующий раз запутаешься – не полезу выручать. Так-то согласилась ради Аники. – Да я тебе очень обязан, – грустно сказал Тиралик. – Не знаю только, чем отблагодарить. Держи. Появились щупы – теперь проще было разглядеть, что они выходят из зеркал. На конце каждого вытягивалась нить, щупы перекрещивались, изгибались, ловко сплетая ткань – и как не запутываются? На ближайшем манекене соткались длинная белая сорочка, чулки, чёрная стёганая куртка, лёгкая кольчужная рубаха, наручи, сюрко – всё свеженькое, как комтур выдавал. Грейн радостно подскочила к обновам, из-за проклятых колодок чуть не растянувшись; два манекена упали, сваленные её непомерной юбкой. Но тут же яростно воскликнула: – Зачем волнистые манжеты, ворот?! Не нужны излишества, и чеканка золотая на поножах и наручах ни к чему. Послышался горестный вздох. Рукава исчезли, словно их слизнули; протянулась воздушная пряжа – и снова рукава начали отрастать, уже простого кроя. Грейн с победоносным видом подняла полу кольчуги, пощупала плетение: славно сработано, кольцо к кольцу, будто нюрнбергские умельцы постарались. За пару недель в настоящей кузне она бы не хуже сплела. Но среди призрачных механизмов чужого разума настолько чётких, твёрдых пластин не выходило, а одежда и вовсе получалась невнятной, ускользающей дымом, стоит отвернуться. Скинув лазоревые перчатки, Грейн приподняла обновы на манекене и высвободила из-под них исподнюю рубашку – эх, не холстина, дорогой сатин, всё-таки искушает, чёрт синий – и накинула на себя поверх бесстыжего платья. Напрягши плечи, разорвала его крючки на спине, кое-как ослабила завязки корсета. Вылезла из юбки, бдительно одёргивая сорочку, чтобы лишнего не показать. – Кто же чистое на грязное тело надевает? – заметил Тиралик. – Давай организую воду? Не бойся, не стану подглядывать. После тяжких раздумий согласилась, предупредив: – Мыться я буду в сорочке. В просторной ванне качались алые лепестки, целые розовые бутоны, свежие, как будто только сорванные с куста. Блаженно вздохнув их масляную сладость, Грейн вынырнула из горячей воды, подняла один: ещё твёрдый, налитый соком, с белым пятнышком у основания, лепесток не потерял свой изгиб. – Как ты умудряешься делать всё таким подлинным? – спросила она с изумлением. – Бывает, я вспоминаю своего пса, долго, наши охоты, игры. Он появляется, но стоит отвлечься – теряет шерсть, становится, как из глины. У Аники хорошо получаются механизмы, остальное она себе не представляет. А у Доктора, когда бродила по Девятой пирамиде, нашла гардероб, так невозможно было подобрать там лоскутка на портянки: рубашки не желали сниматься с вешалок. – Я же мастер, Грейн, – раздалось сверху. Голос звучал мощно, от него дрожала вода и стенки ванны. – С малых лет изучаю ткани, знаю, как составлены молекулы в материале, какой у него состав и фактура. Твоя одежда довольно неудобна, зачем все эти завязки, обмотки, шнурки? Я мог бы усовершенствовать… – Нет! – Как скажешь. Тогда позволь, сделаю для тебя кое-что другое. Не пугайся, ладно? Она погрузилась в лепестки до подбородка, с тревогой соображая, что хозяин ещё удумал. Конечно, хотел бы стереть – уже стёр. Но без оружия и почти без одежды было боязно. Над ванной сгустилось жемчужное облако, из него полился мягкий свет, как солнечный летним утром, и пошёл густой град из искрящихся пузырьков. Пузырьки касались лба, скул, шеи и лопались, оставляя щекочущую прохладу. Воздух, свежий и радостный, наполнился весенней, захватывающей сердце глубиной – так стоишь в Польше на библиотечной башне Мариенбурга среди заснеженных просторов. Поля ещё в корке сугробов, а ветер приносит аромат фиалок из дальней дали, с родных склонов под Нюрнбергом. Грейн приподнялась навстречу свету, жадно впитывая каждой порой этот восхитительный елей. Надо думать о воздержании, о последствиях – но не сейчас. Она действительно ужасно поистрепалась, изголодалась по теплу, истаяла, бродя без тела по закоулкам чужих разумов, и теперь, когда сверху лилась сама жизнь, пила её – и ничего не могла с собой поделать. Даже не заметила, как вытянулась в полный рост под пузырьками, подставила им оголённые руки, шепча: «Ещё! Ещё». Хозяин тактично кашлянул: – Можно мне посмотреть, каким бывает снег? – Да, только не останавливай это, – ответила Грейн, нежась в искристом потоке. Щупы легонько коснулись затылка, принялись гладить; Тиралик не обладает телепатическими способностями, не может сам взять её воспоминание. Улыбнувшись, она слепила вместе радости, что минули давным-давно; нити, прогнувшись, приняли тяжёлый шарик. …Замёрзшее озеро, лёд сковал его почти до дна, и кругляши воздуха застыли медузами в прозрачной глыбе. Начинается лёгкий, невесомый снежок, присыпает озёрную гладь, и на рукав, на его лисий мех, легли снежинки, целые, крупные – каждый лучик видно в ледяном колесе. Гончие радуются: длинными, поджарыми телами ныряют в пуховой покров, с блаженством валяются, визжат и грызутся. Юный оруженосец Флоренц прикрывает длинные ресницы, на них – тоже вязь из снежинок, а в поводу – осёдланный конь, копыта разъезжаются на льду. В груди всё падает от предвкушения охоты, пустота и азарт… – Красиво, – восторженно пронеслось над водой, так что её поверхность затрепетала. – Покажешь, что такое охота? – Обязательно, – пообещала Грейн жмурясь. Пузырьки садились на мокрую рубашку, искры покалывали грудь, живот, плечи. Мышцы наливались силой, колени и рёбра перестали ныть, и вся она словно только родилась. Провела по бёдрам – никаких ушибов! Чудеса… – В тебе море интересного, – протянул завистливо Тиралик. – Оставайся у меня, не ходи к Анике! Такой живой, такой полной благости и свежей Грейн не чувствовала себя давно. Как заманчиво… – Не могу. – Она распахнула глаза, опустилась в ласковую воду. – Только с ней моя личность, таланты и навыки Тирейн могут сохраниться в Древе. Аника же без меня пропадёт – девчонка лишь разговаривает умно, а сама наивная, людей не знает, и не понимает, какие силы ими движут. Обязательно влипнет во что-нибудь, растяпа… Хозяин разочарованно вздохнул, только ветерок пронёсся. – Ага, и чем вы тут занимаетесь? – послышался весёлый голос. Грейн ушла в лепестки по шею, Тиралик смущённо поздоровался. Доктор прошёл вразвалочку от двери, которой не было раньше в правой стене, быстро осмотрелся – и заявил: – Мне такое же, только без роз. Когда нитяная метель сплела ванну, он, не снимая сюртука, схватился за края и плюхнулся, расплескав половину воды. – Почему все инопланетяне моются в одежде? – задумчиво протянул Тиралик. – Наконец-то этой яркой штуке нашлось применение. С лестницы прилетело жемчужное облачко, в луче света густо посыпались пузырьки. Доктор вдохнул поглубже, довольно улыбнулся. Пояснил: – Ты нахватался в Разломе артронной энергии, а использовать не можешь, симбиотических ядер нет. Такой спектр, айт, и у землян понемногу накапливается, за десятки путешествий через Временную Воронку, но я не видел, чтобы одним махом кто-то столько собирал. Грейн взглянула на мотки жемчужной кудели, на барашки «пуха» по углам: так это – энергия Вортекса? Намотавшийся пух из нескольких моторов пришлось выковыривать, не он ли виноват, что тут техника ломается? Спросила прямо: – Пришёл чинить? Уже всё сделано. – Вижу, справилась. Мы с Кларой только зашли, как прибежала Аника, глаза – с платиновый кред. Доказывала, что либо Тиралик тебя стёр и развеял, либо ты захватила его разум и пошла крушить галактики. Грейн засмеялась, откинувшись затылком на эмалевый подголовник. – Не спорю, была такая мысль, – призналась она. – Но проклятые конвейеры меня доконали, сил на штурм Вселенной, увы, не осталось. – А теперь? – Доктор повернулся и глянул серьёзно. – А теперь одолели нега и умиротворение, и вылезать из ванны неохота. Подняв руку, Грейн с изумлением уставилась на неё: после пузырькового дождя кожа чуть светилась, словно натёрли фосфором. Стопы тоже сияли, и, оттянув украдкой ворот сорочки, пришлось убедиться: всё ментальное тело источает свет. – Артронная энергия заставляет тебя изображать фонарь, – пояснил галлифреец. – Поаккуратнее с ней, смотри не загадывай желания – сбудутся. Послышался голос Тиралика: – Никогда не видел настолько удивительной девушки! – Тевтонка? – поднял бровь Доктор. – Не-ет, чего в ней удивительного? Прямая и жестокая, с примитивным религиозным сознанием. Все девчонки из Древа похожи одна на другую, люди-функции, никакой глубины, и живут недолго: выполнила указанный план – и опаньки, кончилась. Она гневно сверкнула глазами, кинула: – Недолго, особенно если кто-нибудь поможет. – И с ледяным спокойствием потребовала: – Расскажи, зачем ты меня убил? Когда Грейн только пришла в ТАРДИС и передала копию своего сознания Доктору, копию его сознания взяла себе в мозг. Пришелец оказался вредоносным: через минуту после обмена её тело забилось в агонии, хотя не имело внешних повреждений. Что случилось с разумом хозяйки, оставалось только гадать. Выжила лишь копия, переданная Повелителю Времени – та Грейн, которая нежилась теперь в ванной. Сознание Доктора благополучно вернулось к себе, но все впечатления от минутного путешествия он упрятал слишком глубоко, и обнаружить их не удалось, сколько лазутчица не обыскивала пирамиды памяти. Доктор пожал плечами, разбросал ладонью брызги. Вздохнул: – Ты сама это сделала, взорвала свой трон. Я только показал тебе кое-что в Древе, даже и не ожидал такой реакции. – В Древе?! – подскочила Грейн, устроив девятый вал из лепестков. – Что может быть опасного в Древе? Мокрое полотно облегало её острые соски, но она не обращала внимания, с пристрастием искала на лице галлифрейца хоть какую-то зацепку; тот помотал головой, воздев ладонь к потолку: – Даже не спрашивай. Нет никакого желания второй раз смотреть на твой фейерверк. Он цокнул языком и показал глазами, как будто наблюдает за ядерным грибом, случившимся поблизости. Грейн поняла, что грызёт костяшку указательного пальца – и вылезла из воды. Отжала полы сорочки, принялась натягивать сверху вторую рубаху и куртку. – Да на мокрое-то зачем! – возопил Тиралик. – Никто в твою сторону не смотрит, оденься нормально! – Высохнет, – сурово бросила Грейн и повесила на шею ладанку.