ID работы: 11330951

Давай перевернём Вселенную

Джен
R
Завершён
34
Размер:
320 страниц, 28 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
34 Нравится 104 Отзывы 18 В сборник Скачать

Глава 20.

Настройки текста
В этот раз Грейн не стала надевать кольчугу, облачилась в длинный белый кафтан – котту, украшенную крестом Ордена. Вот и знакомая роскошно убранная зала с зеркалами, люстрой из хрустальных бусин и – к ней в стиль – золотыми бра. Грейн прошла к обитой полосатым атласом софе. Хозяин не показывался – всё ещё робеет? Скорее всего, сидит в рубке управления разумом; ведущие в неё створчатые двери были закрыты. Ковры устилали пол, их длинный мягкий ворс хотелось не топтать сапогами, а ощутить босыми стопами. На манекенах теперь красовались новые наряды в бежевых тонах: рабочие комбинезоны, скафандры, но с элементами бальных юбок из пластмассы. Другие были дополнены двуцветными дутыми штанами и жёстким стоячим воротом, от которого вниз шли складки, напоминающие короткий плащ. Пожалуй, если бы иллинойцы полюбили выходить в открытый космос, они носили нечто подобное. На столике слоновой кости стоял золочёный фужер с голубым вином. Пузырьки играли; Грейн решила, что нельзя дать им выйти, и подхватила тонкую хрустальную ножку, втянула клубничный аромат, сделала глоток. Лёгкий и согревающий напиток взрывался весельем во рту. Заметив фрукты в изящной вазе, выбрала сизую сливу без косточки, которая на языке ощущалась как рождественский пирог, присыпанный корицей. – Мне нравятся твои ассоциации, – раздалось рядом. Тир, сознание Тиралика, выглядит как он сам: высокий лоб, резкие, волевые скулы, медового цвета глаза. Только охровый дуплет украшен самоцветами, а с плеч ниспадает алый плащ с золотой вышивкой, переливается огнём. Иллиноец с интересом вертел перед выдающимся носом ягоду клубники и кусок граттена. Смутившись, Грейн положила надкушенную сливу. Мысли Тир читать не умеет – значит, её ощущения были настолько чёткими, что проявились в ментальном пространстве? Надо бы с этим поосторожнее. Хозяин улыбнулся, спросил: – Ванну? На нём красовался кожаный облегающий шлем, с «клювиком» над переносицей, инкрустированный мелкими изумрудами. Интересно, в Небесных Палатах вообще слышали о сдержанности, о нестяжательстве? Грейн хмыкнула и махнула рукой: – Нет уж. Хотя от пузырькового дождя я бы не отказалась. Она отстегнула пояс с мечом, привесила его манекену возле выхода. Прошла в центр зала и плюхнулась на пружинящую софу; мягкая спинка тут же приняла форму тела. Из зеркал полезли тонкие щупы, каждый нёс клочок блистающей ваты; клочки склеивались над софой в перламутровое облачко, которое подросло до размера упитанного поросёнка. – Погоди, – бросила Грейн и сняла плащ, поправила котту, чтобы открыть шею, но не показать слишком много нижней рубашки. Сверху посыпались крупные хлопья, сияющие белым. Касаясь плеч, они рассыпались на колёсики размером с монетку, причём спицы выступали за обод. Пытается сделать снег? Забавно. Снежинки таяли и превращались в капли света, те просачивались через ткань, и, приятно покалывая, впитывались в кожу. Грейн расслабилась, вбирая нежные толчки энергии. От них расходился жар, всё кругом становилось понятнее и проще, словно и манекены, и ваза с фруктами, и хрустальные бра набирали объём. Раскинула руки, ловя больше горячих снежинок. Она сильно потратилась при работе над роботами: когда не выходит задумка, перебираешь варианты, заглядываешь в будущее, а всё это отнимает силы. Да и после вылазки во Вторую пирамиду Доктора чувствовала истощение – непросто ломать галлифрейские коды; поэтому пила лучи, словно вино, только всем телом. И вдруг снег иссяк, свет померк. Тир, присевший в кресло напротив, опустил взгляд на свой бокал: – Извини, эта жемчужная штука кончилась. – Он помедлил, спросил дрогнувшим голосом: – Теперь больше не придёшь? После душа из энергии кожа начала мягко сиять, ладони стали как стая светлячков. Грейн блаженно потянулась, встряхнулась мокрым псом – брр! – и ответила весело: – Почему же? Приду, коль зовёшь. Правда, у меня тоже не осталось особо светлых воспоминаний, и подарить-то уже нечего. Моя жизнь – тренировки, работа в кузне, учёт портянок, разбор старых скучных свитков в библиотеке. Молитвы, походы и грязь. Ты себе не можешь представить, сколько грязи. – Покажи, – попросил Тир. Нити требовательно потянулись к её затылку; Грейн зажмурилась, передавая им шарик. …Моросит дождь, надоедливый, ноябрьский. Воняет прогорклым потом. Обширный плац стал корытом горшечника: братья и полубратья месят ногами глину в поединках, все три хоругви, оставшиеся в замке – остальные ушли на восставших литвинов. Со щёк стекает пот с брызгами конского навоза, но утирать некогда: хитрый жук Поль дерётся на свой прованский манер, прощупает – отступит, подскочит – и обратно. Его тонкие усики закручиваются вверх, старая бригантина сидит в облипку, а кривые ноги выписывают кренделя, словно в танце. Грейн знает, что он вот-вот уже применит «мельницу»: град коротких ударов, которые сыплются, кажется, со всех сторон, – но сегодня ей удалось сберечь достаточно сил. Выстоит. И «мельница» действительно обрушилась, сметая лопастями – коротким тупым мечом и кинжалом. Поль целит не только в корпус, но и по сочленениям учебного панциря: плечо – колено – шея – бок – лишь отражай, отходить нельзя, ведь там другая пара поединщиков. Грейн позволяет чиркнуть себя по латной юбке и обозначает удар в зазор бригантины возле груди – ранен! Но Поль вместо того, чтобы по обыкновению картинно схватиться за «пробоину», изображая судороги, зажимает атакующий меч подмышкой. Кинжалом (боевой! Когда успел поменять?!) рассекает завязки учебного панциря под рукой у Грейн. Пластины распахиваются, повисают, открывая стёганный поддоспешник, который тоже порезан на лоскуты, и показывается непристойная, невозможная розовая выпуклость. Грейн бросает рукоять меча, запахивает кое-как доспех, и, прокричав: «Твоя победа!» бежит в конюшню – переодевалась она там, за крупом верного Скалика; запасной кафтан хранила в запертом коробе для овса. Поль что-то кричит вслед на своём птичьем, вокруг продолжаются поединки. Лязганье железа и чавканье глины. Видел ли он что-нибудь? Нарочно это сделал? А если – уже знает тайну брата Генриха?.. Позор, позор!.. …Грейн с рычанием оборвала воспоминание – оно и так завело слишком далеко, совсем не стоило Тиру столько показывать. Тот смотрел изучающе, подвинулся, взял за руку: – Поль не знал, что ты девушка? – Никто не знал, – ответила она, отводя глаза. – Я прибыла в Орден вместо брата, с его бумагами, оруженосцем и в мужской одежде. Если бы обман вскрылся – меня сожгли. Котта спереди почему-то оказалась вся иссечена, вот-вот развалится: видимо, воспоминание было слишком ярким, повлияло на ментальное пространство. Грейн обхватила себя руками, не зная, что предпринять; Тир предложил: – Да скидывай свой кафтан, новый сотку. Отвернувшись от мужского взгляда, она дрожащими пальцами принялась собирать подол, чтобы не задрать ненароком рубашку. Однако та тоже оказалась порезана в лохмотья… Хозяин деликатно поднялся, прошёл в створчатые двери, ведущие в рубку управления разумом. Грейн с облегчением избавилась от негодной одежды. Нити уже порхали кругом; они тёрлись о плечи, стремились между лопаток, приятно почёсывая следы от ремней. Несколько обвились вокруг талии, другие взбирались по внутренней стороне запястий, сплетали долгие лоскуты, гладили ключицы. Казалось, что-то не то, всё по-другому, чем в прошлый раз, когда он делал одежду; только нега от прикосновений гладкого шёлка не давала двинуться, сковала истома, предвкушение неимоверной сладости. Чуть-чуть ещё… Надо бы остановить это, но возле шеи так приятно укутывает, нити текут между грудей, трогают соски – нет, уже слишком! – ещё трогают, и наваливается приятная тяжесть, руки стали неподъёмными, сжимается твёрдая фляга внизу живота. Лоскуты скользили по распахнутым губам, которые хотели произнести: «Тиралик, что же ты делаешь?» – и не могли, пространство текло патокой, а он водил упругим кончиком ткани по ушам, по всем изгибам раковины и за ней – откуда только знает, что это приятно, сам-то безухий? – и нащупывал впадинку сзади на шее, чуть ниже затылка. Если примется сию минуту рвать на куски, то ничего невозможно противопоставить, как сопротивляться, когда хочется дальше, больше… Соски напряглись, стали острыми, лоскутки то и дело прохаживались по ним, и оттого налились губы, горели. Упали чулки – не иначе, разрезал завязки – и вокруг бёдер тоже заструилась ткань. Грейн знала, что происходит, знала, что ей нельзя; но не могла заставить себя сказать «довольно», оборвать запретное удовольствие. Полоски шёлка подхватили под спину, увлекли её вверх, подвесили горизонтально, выскальзывая вдоль ягодиц, роняя на следующие полотна, и она застонала, чувствуя, как прохладная материя прохаживается между ног, впитывая влагу. Розовые, персиковые, оранжевые отрезы атласа колыхались кругом, обхватывали плечи, лодыжки, под коленями, и не было возможности увернуться от их ласки, она стала невыносимой, всё пылало там, внутри. И когда щупы сплелись в тугой пучок, когда он проник, и вылез, и проник вновь, задевая края воспалённой плоти крупными узелками – Грейн кричала, извивалась, жаждала принять его опять – и совершенно ни о чём не думала. Ещё, ещё! Узелки тёрлись, подрагивали, она подалась вперёд, вбирая их в себя, низ живота словно всасывал толстый пучок, с ним разливалась прохлада. Пронзила боль; Грейн в невыносимой муке сжала пучок со всех сторон, выгнулась, замирая от мгновения на блистающем острие, от вспышки… И выбросила прочь. Связанный в узлы жгут оказался в крови; везде на оранжевых отрезах тоже горохом рассыпались красные пятна. Мысли навалились потом – испуганные, растерянные, как погорельцы после набега. Грейн всхлипнула. Может ли она теперь вернуться в Древо? Нет. «Храни чистоту». Не сохранила. Бил озноб. Стоя на коленях среди затихших и смятых полос, она попыталась откопать свою одежду. Нашла чулок – и прижала к груди. Отступница. Клятвы, данные на распятье – разве пустой звук? Попрать Устав Ордена, нарушить Обет, посвящение Богу… Она предала всё, всю свою жизнь. И ещё: знание о грехе нельзя нести в Древо. Щупы поползли обратно в зеркало, выскальзывая из-под коленей. Те светились всё ярче, как и вся кожа, словно артронная энергия тоже не могла оставаться в преступном теле и просилась на волю. – Грейн… – послышался от дверей голос Тира. Он подошёл, остановился в нескольких шагах. – Прости, я не удержался. Она, закрыв глаза, мелко закивала. Облизнула губы и проговорила хрипло: – Ты не виноват. Да, да, не кори себя, ты не знал… Я сама оступилась. Моя мерзкая природа взяла верх, и каяться бесполезно. – Что с тобой?! – Тир подскочил ближе, расставил ладони, как бы пытаясь поймать поток золотых искр, поднимающихся от невыносимо горящей кожи. В зеркалах скрючилась фигурка нагой девушки со всклокоченными каштановыми волосами. Над ней, как над костром, вставал огненный столб из блескучих частиц. – О боги Валладариана, ты же таешь, прозрачная уже вся, неужели это из-за… Грейн! Нет-нет-нет, погоди, зачем?! Голос не слушался, ослабевал, доносился как будто издали: – Я предала клятвы Ордену, преступила Нерушимый Запрет, и теперь не могу воссоединиться с Древом. Вся моя память осквернена, её уже не передать в хранилище. Ты не знал… Ты не виноват… Ты…

***

Фонтан искр ударил изо рта Грейн, пальцев раскинутых рук, контуры нагой фигурки потонули в бушующем костре – и рассыпались. Тир упал на пол, неверящими пальцами шаря в погасающем песке. Блистающая пыль медленно оседала, покрыла золотым саваном брошенный на софу белый кафтан с крестом, равномерно ложилась на вазу, фужер, недоеденную сливу. – Грейн! – вырвался вопль, беспомощный, полный ужаса. Застонав, Тир схватился за виски. Невольно стряхнул с рукава пылинки – и поймал, сжал их в кулаке. – Прости, прости! Зачем же так? Я всего лишь… Всего лишь… Он заревел, в ярости перевернул столик, отшвырнул софу, разбив зеркало. На осколках тоже золотилась пыль, словно здесь постарался веятель, словно Навудон-шу мстил всегдашнему врагу за свою смерть. Тир бросился в рубку управления, где стоял челнок размером со стол, и экран во всю стену показывал персиковый шифоновый балдахин над кроватью. Что скажет Аника, узнав о смерти подруги? Что скажет Доктор? А может – и не признаваться, не хочет девушка возвращаться, да и всё?.. Или соврать о несчастном случае при переходе, ведь сознание – вещь хрупкая, эфемерная… Глупо, глупо. Как нашкодивший подмастерье, прячущий свою перепутанную работу под ковёр. Он убил её. Убил Грейн. Скрывать бессмысленно. Но кто мог предвидеть? Она была, кажется, не против, и вдруг… Экран заволокло алой дымкой. Балдахин полетел на пол, гнев и бессилие вертели челнок; Тиралик разносил мебель в своих покоях. Наконец, боль в кулаках отрезвила его. Он оторвал кусок хлопка от наволочки, замотал костяшки, чтобы никого не шокировать видом синей крови. И пошёл сдаваться. В маленькой комнате стол загромождали мотки проволоки, материнские платы, недособранные механизмы. Аника спала, сжавшись клубочком на кресле и вздрагивая во сне от холода: какая же, всё-таки, маленькая! Фиолетовые волосы прилипли к обивке кресла, и железная скула, которую они всегда так тщательно прятали, полностью открылась взору. Не так уж и страшно, похоже на витиеватое украшение в футуристическом стиле… Кибернетическая часть мозга была начеку: огонёк в искусственном глазу мигнул, зафиксировав движение. Аника резко села, поёжилась; мельком взглянув на Тиралика, привычно набросила чёлку, пряча изуродованную часть лица. Зевнув, осведомилась: – Сеанс психотерапии окончен? – Понимаешь… Тиралик не знал как сказать, как озвучить то, что случилось. Кулаки саднило, глаза снова застилала пелена – но уже прозрачная. Он сглотнул и прошептал: – Я убил Грейн. – Не слышу? – Аника потрогала колёсико под железной скулой, видимо, настраивая звук. – Я убил… Я сделал… Неважно. Она развоплотилась. Рассыпалась на искры. Аника попыталась встать, упала обратно в кресло. Голова её совершала мелкие движения, как будто решила повернуться, но заклинило. Наконец, девочка подскочила – и ринулась из комнаты, чуть не вышибив люк; створки едва успели разойтись. Тиралик прислонился к никелированной стене, сил оставаться на ногах не было. От металла шёл холод, как будто ТАРДИС тоже осуждала его: вот сейчас поверхность разойдётся и вышвырнет убийцу в открытый космос. Поделом. Вбежала Аника, за ней – Доктор. Он принялся быстро говорить, порхая пальцами, но Тиралик не слушал. Казалось, космос, там, за стеной, звучит громче. «Идём, – гудит он. – Отступник, изгой, никчёмный кусок погибшей планеты. То, к чему ты прикасаешься – умирает. Неужели ты думал, что можешь спасти кого-то своим жалким существованием? Только множишь смерть. Грейн…» На запястьях проступила россыпь синих капель, в животе появилась резь, начало лихорадить. Связанные частицы всё ещё не стабильны? Хорошо. Будет проще уйти и никого больше не губить…

***

За четыре часа до того, разум Аники Аника покашляла, прежде чем зайти в комнату с гобеленами на стенах. Грейн дремала возле огня в дубовом кресле, застеленном медвежьей шкурой – всё как обычно. В последнее время контуры тевтонки стали чётче, она уже не казалась размытой, и это очень радовало. Должно быть, дело в той энергии, которую передавал ей Тиралик. Конечно, их общение идёт обоим на пользу. Только не хотелось отпускать подругу к нему, что-то вроде ревности больно сжимало сердце, и оставаться одной, с пустым разумом, становилось всё страшнее. Всегда можно пообщаться с Техником, да; однако он не испытывает эмоций и не понимает их, а с кем обсудить то, что чувствуешь? – Давай сыграем в шахматы? – предложила Аника. Грейн проснулась, но не схватилась, как всегда, за рукоять меча, а светло улыбнулась: – Неси. Но только прибежал шахматный столик-бот, проказник и непоседа – в спальне с никелированными стенами началось движение, и пришлось доставать рацию. Её экранчик показывал: люк реальной комнаты распахнулся, влетел Доктор, причём крайне обеспокоенный – пальцы ломает, губы кусает. Посмотрел пронзительно. Приказал: – Скажи Грейн, пусть зайдёт ко мне, один архив надо проверить. Никогда не путался, кто у руля в разуме Аники. Она моргнула – дескать, поняла; только не обрадовалась. Тевтонка вздрагивала каждый раз, когда речь заходила о её пребывании в бесконечном мире пирамид, где над горами из обломков воспоминаний летали крылатые адские твари – до дрожи боялась Повелителя Времени и всячески избегала с ним общаться, а о причинах не рассказывала. Но теперь она с готовностью встала, надела кольчугу, сюрко с крестом, пристегнула ножны. Протянула блестящий ключ – свежие воспоминания, которыми ещё не делилась, накопившиеся после прошлой отлучки. – Странная ты всё-таки, – заметила Аника. – Странная? – рассмеялась Грейн. – Чем странная? Тем, что каждый раз, выходя из твоего разума, пишу завещание? Предосторожность, не обращай внимания. И так в последнее время расслабилась. Когда портал унёс её, и Доктор вышел, хозяйка отпустила шахматный столик: в одиночку переставлять фигуры не хотелось, а Техник всегда выигрывал. Чтобы не зацикливаться на внутренней пустоте, Аника встала с кресла в настоящей комнате, потянулась. Следовало перечитать параграф двадцать восемь из шестого тома «Руководства по обслуживанию ТАРДИС», и книжка включилась, стоило тыкнуть в запястье. Но почему-то голографические буквы текли мимо сознания, а ещё каждая мысль в голове отдавалась оглушительным эхом.

***

До дрожи знакомая зала с круговыми панорамными окнами, за которыми полыхают в оранжевом небе два солнца. Над пирамидами пролетел жнец – чёрная тварь, имеющая морду острую и вытянутую, как лошадиный череп, хвост-косу и мерзкую привычку обгрызать время любого, кто зазевается. Безобидный комарик по сравнению с прочими здешними обитателями. Грейн снова почувствовала себя беспомощной перед мощью этого неисповедимого разума. Что толку хвататься за меч, если в любой момент могут появиться железные питбули, рвущие зубами металл, или белёсые щупальца толщиной в мизинец, которые протыкают пластины брони, словно гнилые доски? Встряхнувшись и приняв дружелюбный вид, Грейн повернулась. Посреди залы уходила в потолок светящаяся колонна с «юбочкой» – пультом управления разумом. Он был похож на консоль ТАРДИС, только рычаги и тумблеры по-другому расположены. На столике рядом лежали разноцветные шарики, такие же хранились на спиральных стеллажах возле лифта – кратковременной памяти. Интересно, что Доктору понадобилось так срочно? Похожий на него Джон Смит – не отличишь, если не знать, что это лишь Упрямство Доктора, даже малиновый пиджак тот же и тёмные очки, сдвинутые на лоб – подошёл, засунув руки по карманам, оценивающе прищурился, осматривая гостью с головы до пят. Почему он хмурится? Решил устроить выволочку за роботов – но не при Анике? Грейн поёжилась. Остальные эмоции – Страх, Любопытство, Цинизм, Рациональность – не показывались. Джон их специально отослал с глаз долой? Боится, что выдадут его намерения? – Сделаешь свою обстановку? – Джон кивнул в сторону пульта. Она облегчённо усмехнулась: Доктору нужно в Древо, хочет поискать какие-то знания. Да милости просим! Подойдя к мигающей консоли, ещё раз подивилась на количество каналов восприятия, на потрясающее разрешение экранов, на темпоральные мониторы и датчики. В прошлый раз даже не привелось их опробовать, вдруг теперь удастся? Невольно залюбовалась подсвеченными тумблерами и плавающим в эмпатической жидкости бугристым мячом, с помощью которого можно проводить сканирование. Всё-таки быть Повелителем Времени – нечто потрясающее! Даже жалко переоборудовать Зал Контроля на своё убогонькое человеческое восприятие с шестью (плюс-минус) чувствами… Почему, интересно, экран телепатии замотан тряпками? Грейн обошла консоль. С этой стороны мерцали синим кристаллы, засыпанные в ячейку на интуитивной панели. Сняв перчатки, погрузила в них руки, которые тут же охватило колючим и прохладным. Под плотно сжатыми веками представал высокий зал, веерный потолок в готическом стиле, тонкие колонны, похожие на пальмы. Ветви-балки вздымались и перекрещивались, как два ряда солдат перекрещивают мечи над головой павшего соратника. Открыв глаза, она убедилась, что всё на месте: стрельчатое окно, оловянные фигурки рыцарей на каминной полке, гобелены, рисунок которых изображал жития святых. На стенах висели щиты с гербом Таупаделей, орлом-алерионом, между ними горели факелы. Даже цветная мозаика пола была той самой, знакомой: ромбы из мелких завитков и посередине каждого – протянутая длань. Пахло перловой кашей с мясом, словно вот-вот зазвенит колокол к вечерней трапезе, созывая братьев Ордена. Дом! Понять, насколько по нему скучаешь, можно только снова оказавшись внутри. Жаль, что это всё – лишь мгновения, как заскочить с похода на побывку. Посреди зала, на возвышении, стоял её деревянный трон с резными подлокотниками. Только пульт управления смотрелся здесь чужеродно, да лифт у дальней стены. Они превращали всё в бутафорию, в театральные декорации, которым очень хочешь поверить… Но с тревогой ждёшь окончания спектакля, когда после поклона актёров не останется ни волшебного замка, ни добрых фей – лишь пустые кресла и мусор. Грейн вынула руки из кристаллов, обернулась к Джону: – Ворота в Древо – за гобеленом напротив трона. Пойдём? Тот покачал головой, слегка сдвинув брови. – Мне нужно другое. Ты должна создать свою копию. Факелы на стенах вспыхнули белым, затем – синим, расцвечивая колонны голубыми бликами. Копию?... Пол зашёлся дрожью, телесное сердце забилось часто-часто – почему такой странный ритм? А-а, их же там два… Зачем Доктору копия сознания Грейн? Неужели… Неужели всё-таки принял предложение об адаптере, которое она сделала в прошлый раз, опасаясь расправы? Если оставить в разуме слепок её сознания, можно в любой момент создать проход в Древо. Конечно, всегда иметь доступ к величайшей базе знаний – только дурак от такого откажется. Но Доктор уже видел, насколько Грейн опасна, как стремится захватить власть любой ценой, как способна прятаться и подгадывать момент, чтобы переключить на себя управление. Оставлять вражеский бастион в тылу? Нет, смешно, он так не сделает. Значит, использует идею, которую сама невольно подсказала в прошлый раз: обрубить сознанию все возможности действовать автономно, оставить безрукое и безногое тулово с частью головы. Сделать адаптер к Древу, живую деталь, подключённую к общей системе разума. В таком виде сознание способно чувствовать и исполнять команды, но не способно что-либо самостоятельно предпринять. Вечное страдание. Грейн напряглась, сглотнула, пытаясь найти в переплетении знакомых извивов на полу нечто успокаивающее. Доктор не сказал в прошлый раз, на каких условиях её отпускает. Она всё ещё пленница, не заплатившая выкуп. Это было весьма благородно – передать её тогда Анике и позволить обменяться знаниями. Да и сейчас, вернее всего, здесь останется лишь копия, и сама Грейн снова избежит гибели. Правда, копия эта обречена на муки в течение тысячелетий, ей не позавидуешь. Коротко поклонилась, приложив руку к сердцу. Заставила себя подойти к возвышению и бодро взбежала по ступенькам. Уселась на трон. На его подлокотниках нащупала знакомые клавиши, родные до трепета в груди. Справа у ног стоял механический орган – такие носили с собой в заплечных мешках странники. Он завёлся сам, меха задвигались, выдувая «Балладу о Белой лани». В ней есть стих, где повара разделывают убитую на охоте лань с золотыми волосами, а из синих глаз её катятся слёзы. Возможно ли создать копию, нечувствительную к боли?.. А-а, Святая Дева, что за малодушие! Если такова цена освобождения, то нельзя подсовывать дутые монеты. Не ему. Грейн сосредоточилась, вызывая в памяти ментальные схемы транскрибирования криллитан, одну из разработок Тирейн. Разделение сознания на два – процесс крайне энергозатратный, как сказала бы Тирейн, и весьма неприятный. Зрение расфокусировывается, видишь окружающее словно в четыре глаза, и притом вспоминаешь всю жизнь до мельчайших подробностей. Молния… Она стояла перед ступенями, глядя на стройную девушку из Ордена, скособочившуюся на троне, чьё скуластое лицо перекосила гримаса страдания. Она смотрела на молодого брата с каштановыми волосами под сеточкой, невысокого и худого, черты которого казались слишком мягкими, но серые беспокойные глаза резали сталью. И вдруг всё прошло, мир перестал разваливаться надвое. Брат развернулся, зашагал чеканно, как перед комтуром, прочь к лифту. У самого выхода к рыцарю протянулись длинные белёсые щупальца, Грейн хотела крикнуть, предупредить… Но услышала послание Джона: «Всё в порядке, я её не обижу, только сотру память о создании копии и вложу ложные воспоминания: надо же объяснить, зачем приходила». Он стоял у консоли, сжимая бугристый мяч, управлял щупальцами… Глянул на диагностический экран, собрал брови к переносице. Вокруг копии уже сомкнулся белёсый клубок, из переплетения полоснул ужасом вопль, такой жалкий, что Грейн почувствовала себя предательницей: наверняка начал резать. Из-за гобеленов полезли тени, они растекались на полу липким чёрным варевом, которое поднималось волнами, кидалось на мозаику, ручейками змеилось к трону. Джон обернулся к ней, погрозил пальцем: – Прекрати! Откуда столько страха и вины? Ну-ка слезай! Она послушалась, встала и сошла с возвышения, обречённо пересчитав ступени: семь. Чёрная, густая жижа – смола? Кровь? – подбиралась к стопам. Вопль оборвался. Высокие арки потолка стали прозрачными, сквозь тающий камин и выпуклые стёкла проглядывало оранжевое. Проявилось панорамное окно, в него ударили лучи двух солнц, стали пить дрожащие лужи; повалил пар. Трон исчез вместе с возвышением и органом, лишь двери лифта и консоль осталась на своём месте. Белёсый клубок распутался, отступил. Его жертва, как ни странно, была на ногах и уверенно улыбалась. Джон стёр ей воспоминания о создании копии? А чем заменил? На металлической стене рядом с лифтом возник распахнутый шестиугольный люк, за ним ярко синел глаз – Аника принимает подругу обратно?.. Но получается… Грейн засунула перчатку в рот, чтобы сдержать стон. Она остаётся, копия уходит. Ей быть адаптером. Её сейчас начнут резать. Повелители Времени живут тысячи лет, вечность придётся провести кровоточащим обрубком без возможности сбежать или умерить боль. Колкие иголочки мороза пошли от солнечного сплетения, добрались до плеч. Грейн принялась молиться, прося об одном – чтобы достойно встретить экзекуцию, не унизить воинскую честь криками или мольбами. Конечно, следовало ожидать подобного. Оставить оригинал – вполне мудрое решение. Если бы гостья что-то начудила с копированием или вздумала обмануть, ей пришлось самой расхлёбывать. Пока Доктор отправлял Анике копию, Грейн разглядывала собственные плечи в кольчужном плетении, поножи, яловые сапоги. Пощупала непокрытую макушку: что вырежут щупальца? Что оставят? Насколько она продолжит осознавать себя? Сохранится ли частичка «я» – или только комок голых нервов? Зал полностью вернулся к прежнему виду: стеллажи с шариками-воспоминаниями, пирамиды за стеклом, два беспощадных солнца и никакой смолы под ногами. Джон вернулся. Стоял перед ней, опустив голову и засунув большие пальцы в карманы штанов, раскачивался с носка на пятку. Тот, кто был не отличим от Доктора, выглядел очень рассерженным, и в то же время… Подавленным? – Грейн, – вздохнул он, хмурясь и отводя взгляд. – Ты на двадцать оттенков белее планеты-снежка. Прощаешься с конечностями? Ждёшь, когда тебя начнут свежевать, как индейку? Не надо отрицать, я только что подчищал твои… то есть твоей копии воспоминания. Он прошёлся из конца в конец залы, безмолвно взмахивая руками. Цех Мышления внизу гудел, двойной ритм сердец сотрясал пол. Джон повернулся снова и крикнул: – Как ты вообще могла подумать такое – обо мне?! Грейн на всякий случай улыбнулась, не зная, разыгрывает он сейчас представление – или действительно позволяет вздохнуть спокойно. Даже не собирался устраивать экзекуцию? Ему не нужен адаптер? Не нужны все навыки и знания в мультивселенной, которым только способен обучиться человек? Вряд ли. Кто откажется от такого? И зачем отказываться – лишь чтобы не резать сознание блудной девчонки, его лишнюю копию? Сомнительно. Комтур тоже обожал устраивать подобные шутки с приговорёнными к казни. В камеру приносили стол, ставили еду, вино. Пленника уверяли, что родные заплатили полной мерой, что скоро его отпустят, несчастный принимался есть-пить, расслаблялся. А после всё поглощённое выковыривали из раскромсанных кишок и заставляли съесть заново. Грейн усмехнулась: зачем с ней-то забавляться подобным образом? Неужели доставляет удовольствие? Джон поморщился, обхватил себя за плечи и выдал: – Послушай, если мы не научимся доверять друг другу, то не стоит пытаться ни изменить Вселенную, ни даже скворечник вместе перевесить. Грейн не поняла; порылась в закромах Тирейн, подыскивая определение слову «скворечник»; не нашла, переключилась на обрывки личностей других девочек; и в остатках сознания учёной-химика из двадцатого века Земли обнаружила мультик про пионеров. – «Домик для птиц»? – поразилась она. – Вселенная – и домик для птиц? Веселье нахлынуло, как летний дождь. Смех рвался наружу, смывал страх боли и тьму близкого уродства, и остановиться было невозможно. Успокоившись, Грейн спросила: – Зачем тебе тогда понадобилась копия? Джон поманил пальцем к консоли. Когда подошла, указал на экран, где среди жёлтых линий извивалась гадюкой жирная красная полоса: – С вероятностью восемьдесят два целых и семь тысячных процента ты сегодня умрёшь. Придвинувшись к экрану, Грейн недоверчиво рассматривала прогноз. – Но как? – Она ничего не могла понять. – Работа на поверхности закончена, сейчас свободный вечер, мы с Аникой собирались играть в шахматы. На борту присутствуют какие-то новые формы жизни? Будет авария? – Ничего такого. Посмотрим. Хочешь, тоже сразимся в шахматы? Грейн только фыркнула: Доктор в своё время обыграл Кибер-контроллера, который подключил для просчёта ходов все мощности армии киберлюдей. Причём в распоряжении каждого из игроков было около половины мозга Повелителя Времени. Шансы не продуть Джону после первых же ходов казались меньше, чем победить в одиночку всю шляхту короля Польши. Однако же… – Согласна, если не будешь использовать Рациональность и отключишь шесть своих потоков мышления. – Хорошо, обойдусь без Рациональности, а потоки можем поделить пополам, идёт? – Тогда – в бой! Пока Джон раскладывал большую доску на столике рядом с консолью, Грейн спросила: – Почему у тебя экран телепатии тряпками замотан? – Да… – Он поморщился. – То Клара с мечтами о Дэнни Пинке, то Тиралик со своими осьминогами… Иллиноец ещё думает так чётко, ярко, от образов попробуй отделайся! Не люблю я в чужие мозги лезть. Хотя иногда и приходится.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.