Думай обо мне лучше

Утро не задалось. Вчера Гермиона вылетела из аудитории, как ужаленная, не желая пересекаться с Забини. Ошалевшие мысли, казалось, раздирали её череп изнутри, прорываясь наружу кровожадными летучими мышами, и кружили, кружили, кружили вокруг, хлопали крыльями, норовя укусить побольнее. Она бездумно нарезала круги по академии, позволяя ногам унести её прочь от обернувшейся мышами неуверенности, пока, случайно бросив взгляд на улицу, не увидела яркие пятна фонарей среди сумеречной темноты за круглыми окнами. Незаметно наступил вечер. Где-то у чердака на третьем, нежилом этаже Гермиона топнула ногой, прогоняя из ушей писк мышей, и запретила себе паниковать раньше времени. Глупо было ожидать, что у неё не будет конкурентов. Да, соперником оказался слизеринец, но — чёрт! — чем он отличается от любого другого? Возможно у него есть фора в виде поддержки чистокровного общества, так и она больше не пустое место. В совете три ветви, и пока что у неё и Забини счёт равный: 1:1. Всё, что нужно — добиться поддержки старого правительства, тогда перевес голосов будет на её стороне. Осталось узнать, кто возглавляет старое правительство и принимает окончательные решения. И Гермиона догадывалась у кого можно спросить засекреченную информацию. Спустившись на второй этаж, она не увидела в клюве ворона символ-ключ от кабинета мистера Долиша. Глубоко вздохнув, постучала в фиолетовую дверь. Джон открыл не сразу. — Мисс Г-грейнджер, — он остановился в проходе, загораживая собой человека, сидевшего за столом. — Я сейчас н-немного занят. Гермиона не видела гостя младшего наставника, однако разглядела его руки и знакомую головоломку в них. Кубик Рубика. Что здесь делает Тоби? — Простите, вы просили задержаться после пары, — замялась она. — А я ушла. Джон нервно оглянулся и вышел в коридор, закрыв за собой дверь. — Н-ничего, ничего, — он ласково потрепал Гермиону по плечу. — Дав-вайте вы заглянете ко мне в среду? — наклонился ниже и добавил шёпотом: — Я к-как раз подготовлю кое-что интересное. — Конечно, — просияла она. — Не подумайте, я не собиралась болтать… о наших исследованиях при посторонних, — успокоила Гермиона. Ему нечего переживать, она прекрасно понимала, что никто из одногруппников не должен знать об их близком общении. Это было бы неправильным. Ещё подумают, что у преподавателя появился любимчик. — Я хотела спросить о другом. — С-слушаю, — Джон поправил скосившиеся на курносом носу миниатюрные очки. — Вы ведь много лет служили в министерстве, правильно? — Д-да. Проработал мрак-коборцем и личным телохранителем трёх предпоследних министров, — с гордостью подтвердил он. — Только с Кингсли Бруствером не сраб-ботался. Да и п-признаться, подустал я от оп-пасной работы… Гермиона вежливо выслушала пустившегося в воспоминания младшего наставника, от нетерпения накручивая на палец кончик косы. — Тогда, возможно, вы знаете, кто из старого правительства сейчас заседает в совете? — вклинилась она, как только тот прервался. Джон растерялся. Отстранившись, он на мгновение замер, будто не верил, что расслышал правильно. Гермиона чувствовала себя отвратительно из-за того, что поставила его в неловкое положение. Она прикусила щёку изнутри, и всё же продолжила выжидательно молчать. Ей необходим ответ. От него зависит вся её жизнь. — Я не увер-рен, — осторожно сказал младший наставник, опустив тон голоса. Его глаза нервно забегали, то высматривая по сторонам чужаков, то возвращаясь к пылающему лицу Гермионы, пока вязкое отвращение кислотой выжигало ей рот. Она давила на Джона, надеясь, что не переоценила его расположенность к ней, и ненавидела себя за это. — Я польщён, что вы довер-рились обратиться ко мне, — наконец, приглушённо заговорил он. — И мне очень жаль, что я не м-могу вам помочь. Я давно не р-работаю с Министерством и н-не знаю нынешнего сбора. С такой темой вам лучше под-дойти к Джустасу. — К мистеру Уильямсону? — удивилась Гермиона. — Да. Он выступает к-консультантом старого правительства по вопросам безопасности и должен знать наверняка. Т-теперь извините меня… Джон попрощался и вежливо отправил ошарашенную Гермиону восвояси. По пути в женское крыло она кипела от негодования. Да как ей спросить у мастера такое? Если он не прибьёт её на месте, уже будет чудом. О худших вариантах лучше даже не думать. Нет, напрямую к нему обратиться нельзя. Простой способ получить своё не сработал. Старательно сглатывая ядовитое отвращение, она лелеяла последнюю, хрупкую надежду. В комнате Паркинсон снова не было. Должно быть, она задержалась на ужине, который Гермиона пропустила. Ей начинало нравиться такое соседство. Если они все три месяца обучения будут пересекаться исключительно по утрам, то, возможно, она сможет стерпеть общение со слизеринкой. Не то чтобы Пэнси доставляла много хлопот, пока она, наоборот, была подозрительно добра, но… Ничего «но». Сняв морок с зеркала, Гермиона захватила пижаму и заперлась в ванной, на всякий случай наложив Заглушающие чары. Включив душ, она позвала Рона. Потом Гарри. Вызовы остались без ответа. Замечательно, — мысленно ёрничала Гермиона. — Теперь они оба меня игнорируют. Возросший озноб пустил россыпь мурашек вверх по спине, становясь просто невыносимым. Зубы стукались друг о друга, чуть не прикусывая язык, — яркий симптом крайней стадии отравления одиночеством. Дальше — хуже, чего испытывать на себе, мягко говоря, не стоило. К счастью, был один способ унять озноб, хотя бы ненадолго. Мерзкий, отвратительный способ… Отложив зеркало на сетчатый стеллаж с полотенцами, Гермиона выкрутила рычаг, переключая температуру воды, и глубоко вдохнула приятный запах сырости. Ванну постепенно укутывал непроглядный клубящийся пар, от которого защитное стекло душевой запотело, надёжно скрывая Гермиону от собственного отражения в зеркалах над раковинами. Она не могла смотреть на себя сейчас. Ни после того, как поступила с Джоном. Ей бы хотелось перенестись через океан и оказаться в другом месте, согреться иначе, правильнее. Хотелось, но всё, что оставалось — скинуть одежду на пол и шагнуть под горячие струи. Гермиона зашипела от обрушившегося на неё кипятка. По коже зазмеились обжигающие ручейки. Намокшие волосы повисли, тяжёлым грузом оттягивая голову, и она поддалась, откинувшись назад и закрыв глаза. Рука упёрлась в выложенные плиткой стены, ища опору в неровных стыках. Ей так нужна опора… Водяные змейки обвивали тело, покусывали жидким огнём, прокладывая покалывающие дорожки среди сковавшего холода. И, несмотря на боль, это приносило мнимое облегчение. Боже, ещё немного, и она будет готова добровольно вступить в костёр. Прочь мысли! Прочь! Надо сосредоточиться. Надо раствориться. Представить, будто это не вода гладит лицо, а знакомые руки… Ручейки изгибались по её шеи, оплетали тяжело вздымающуюся грудь, вились ниже, капая на живот. Гермиона подставила макушку под лейку и охнула, когда кипяток окропил спину, смывая мурашки. Рону нравилось слушать её вздохи во время секса. Сам он оставался молчалив, и как бы она ни старалась, ничего, кроме пыхтения, не издавал. А ей так хотелось добиться его стонов… Рон… Его шершавые пальцы заскользили вниз по её ключицам. Обвели напрягшийся сосок, сбивая дыхание. Его рыжие волосы щекотали ей рёбра, пока влажный рот оставлял дорожку невесомых поцелуев, спускаясь от солнечного сплетения до впалого живота. Гермиона почти видела его улыбку. Рон встал перед ней на колени, придерживая её руками за бёдра, и взглянул снизу вверх, безмолвно спрашивая разрешения. И она кивнула. Конечно, кивнула. Капли собирались на длинных ресницах Гермионы и падали, разбиваясь о приоткрытые губы. Вода казалась кисло-солёной на вкус, напоминая любимые лакричные конфеты Уизли. Рон подразнил кончиком носа её лобок, вырисовывая одному ему ведомые узоры, а она раздвинула ноги шире, моля его, Бога, чёрта — всех разом, лишь бы он не останавливался, лишь бы продолжил… Входная дверь комнаты хлопнула, разрушая фантазию. Рон исчез, оставив после себя неудовлетворение, свернувшееся узлом напряжения внизу живота. Брезгливо отдернув руку от паха, Гермиона с силой прикусила запястье и, уткнувшись лбом в скользкую стену, плотно зажмурилась. До чего же низко она пала. Неужели ей правда придётся мастурбировать, заниматься этой грязью, чтобы бы избавиться от озноба? Осталось немного, меньше недели, и ей не придётся представлять Рона, он сам, реальный, обнимет её, согревая своими вечно-горячими ладонями. Заливистый смех Паркинсон просочился в утопающую в пару ванную, и Гермиона глухо зарычала от досады. Её одновременно обуревали нестерпимые желания закричать на Пэнси за то, что помешала, и поблагодарить за то же самое. Слизеринка с кем-то болтала, пока Гермиона торопливо мылась, сушилась и надевала пижаму. После ещё одной неудачной попытки позвать Рона или Гарри, она специально сняла Заглушающие чары и открыла кран на раковине, чтобы соседка не обманывалась уединением. Голоса в комнате сразу притихли. Когда Гермиона вышла, Паркинсон сидела на полу рядом с граммофоном и перебирала виниловые пластинки, что веером раскинулись вокруг неё. Одна. — Я хочу спать, — раздражённо кинула Гермиона. Даже натеревшись грубой мочалкой до покрасневшей кожи, она чувствовала себя испачканной. — Если ты любишь слушать музыку, то делай это в моё отсутствие. Пэнси проводила её возмущённом взглядом до кровати, но отчего-то не огрызнулась. — Слово «пожалуйста» могло бы сгладить твой тон, — просто сказала она. — Я-то думала гриффиндорцы дружелюбные. — Ты путаешь нас с пуффендуйцами, — вздохнула Гермиона. Нервы царапнула разбушевавшаяся после разговора с Джоном совесть. Отчасти Паркинсон права, она действительно куксилась на неё, причём без объективной причины. Слизеринка не виновата, что жизнь свела их под одной крышей. Не большим, чем сама Гермиона. И точно не виновата в личных душевных терзаниях. Незаметно наложив на зеркало морок, Гермиона нырнула под одеяло и натянула его до самых глаз. Её снова знобило. Пэнси выбрала пластинку в цветастой обложке, на которой был изображён мчащийся вдаль мотоцикл, и, взмахнув палочкой, отлеветировала граммофон на свою кровать. Забравшись следом, задвинула плотный изумрудный полог. Гермиона услышала, как она прошептала «Оглохни», после чего погас верхний свет. Больше с противоположной стороны комнаты не донеслось ни звука. Только отблески светлячков заплясали по потолку. — Хитрая, — фыркнула Гермиона, понимая, что Паркинсон придумала способ сделать, как ей хочется, при этом не нарушив покой соседки. И неожиданно прониклась признательностью. Возможно, и правда стоит перестать бросаться на неё первой. Кажется, слепая ненависть Рона к слизеринцам оказалась заразной. Ведь, если прикинуть, Пэнси не измарала предплечье меткой Волан-де-Морта. Да и в школе она травила всех, кого невзлюбил Малфой, принимая сторону будущего жениха. Имела ли права Гермиона осудить её за это? Взгляд упал на скрытые мороком зеркало и шар. В последние дни она сама поступала не лучше. Разве не справедливей будет держать нейтралитет? — подумала Гермиона и закрыла глаза. А незадавшимся утром её опять разбудило мерное тук-тук. — Тебе не лень этим заниматься? — спросила она, закончив сборы. Чтобы умыться, заплести косу и одеться ей потребовалось не больше пятнадцати минут, в то время как Пэнси даже не закончила красить губы. — В вопросах красоты лени не существует, — отозвалась Паркинсон. Вздёрнув подбородок, она лукаво улыбнулась Гермионе через зеркало. Шёлковая чёрная пижама, состоящая из шортиков и майки на бретельках, смотрелась на ней, как специально подобранный костюм, а не комплект для сна. — Только регулярность и последовательность дают идеальный результат. — А на меньшее ты не согласна? — Ничто, кроме идеальности, не стоит усилий. — Слизеринка, — констатировала факт Гермиона. — Брось, Грейнджер, — закатив глаза, Пэнси отложила палочку и выпорхнула из-за столика. Испуганные волшебные светлячки метнулись в разные стороны, напомнив взорвавшийся золотистый салют. — Хочешь сказать ты согласна на меньшее? Паркинсон шагнула навстречу, и Гермиона напряглась. Не нападай первой, — мысленно одёрнула себя. — Разве не ты всегда была зазнайкой? Оценки ниже «превосходно» тебя не устраивали. Или, может, вспомним рождественский бал во время турнира Трёх Волшебников? Из кавалеров ты выбрала всемирную звезду квиддича, а не одного из своих дружков, — перечисляла Пэнси, медленно приближаясь. Её босые стопы мягко ступали по деревянному полу, ни одна доска не скрипнула. — И твой образ… Паркинсон подошла вплотную, вынуждая Гермиону отступить и упереться лопатками в закрытую дверь. Нос защекотал запах ледовитого океана. — Платье, что так выгодно оттеняло тон твоей кожи, и помада, гармонирующая с маникюром, — Пэнси гипнотизировала вкрадчивым голосом и своими необычными, почти прозрачными глазами. В мягком утреннем свете, льющимся из окна, её радужки напоминали цветом минералку, куда капнули бисерину йода. — В тот вечер ты выглядела идеально. Гермиона с усердием сглотнула. Чересчур близко. Паркинсон чересчур близко. — И идеальность была создана намеренно. — Пэнси невесомо пробежалась изящными пальчиками по рукаву спортивной толстовки Гермионы вверх, и подцепила ноготком кончик её косы. — Что же с тобой произошло после, Грейнджер? — О чём ты? Голос охрип от охватившего смущения. — Почему, увидев, какой можешь быть, ты выбрала спрятаться обратно в невзрачность? — уточнила Пэнси и стянула резинку, выпуская кудри Гермионы на свободу. — Я… Мысли распустились, не желая выстраиваться в логичный ряд. Светлячки огоньками кружили вокруг, создавая ощущение нереальности. — Я думаю, ты чего-то боишься, — кивнула сама себе Паркинсон. — Чего же ты боишься? Она склонила голову набок, изучая замершую Гермиону, как змея изучает мышь перед броском. — Может, ты боишься стараться быть привлекательной? — догадалась Пэнси. Её глаза широко распахнулись, и она прикусила ноготок на указательном пальце. Алый лак треснул, пара еле видимых крошек осыпались на приоткрытые губы. — Распространённый страх. Ведь, если ты не прикладываешь усилий и ничего не получаешь — это не так обидно, чем, когда труд не окупается. Что-то внутри Гермионы оборвалось. Она шумно втянула воздух, ударившись затылком о косяк двери. Непонятная гудящая тревожность нарастала, подобно грохоту приближающегося поезда, и скручивала желудок в тугой жгут. Резко захотелось убежать. Оттолкнуть внимательно следящую за ней Паркинсон и исчезнуть, скрыться от той затапливающей тоски, что пролилась, казалось, из самого сердца. Предательская слезинка скатилась по щеке. — Мэрлин, Грейнджер! — нахмурилась Пэнси. — Кто тебя так обидел? Зло стерев соль с лица, Гермиона опустила взгляд. Она не понимала, отчего ей вдруг стало так больно. Нестерпимо. — Кто-то не оценил твоих стараний, да? — допытывалась Паркинсон, с каждым словом словно проворачивая нож в ране. — Поттер? Или Уизли? С которым из них ты общаешься через сквозное зеркало? Что? Гермиона вздрогнула и шокировано уставилась на Пэнси. А та лучезарно улыбнулась. — Ты думала, я не знаю? — она надменно вскинула бровь. — Морок? Серьёзно? Её левая рука по-прежнему путала волосы Гермионы, и это начинало бесить. Гермиона с усилием моргнула, вырываясь из-под гипноза. Ей предстояло заново научиться дышать. Выхватив резинку из когтей Паркинсон, она шагнула в сторону, царапая поясницу об дверную ручку. Её ладони дрожали, когда она неловко заплетала косу. Боже! Что теперь делать? Что сказать? Отрицать глупо, но и подтверждать небезопасно. Пэнси наблюдала за её метаниями с неприкрытым торжеством. — Не переживай ты так, — миролюбиво заявила она. — Я сохраню твой секрет. Прикусив губу, Гермиона почувствовала на языке металлический привкус крови. — Чего мне это будет стоить? — Немногого, — не стала отнекиваться Паркинсон. — Секрет за секрет. Видишь ли, у меня тоже есть то, что я хочу сохранить в тайне. Пэнси заботливо расправила соседке сбившийся ворот, и от лёгкости этого жеста Гермиона скривилась, как от зубной боли. — И мне нужно, чтобы иногда ты уступала комнату на пару часов. — Как низко, Паркинсон. — Ты сама зовёшь меня слизеринкой, Грейнджер, — устало вздохнула Пэнси. — Чего ещё ты ожидала?