Лакомый кусочек

POV Виктор Шиммери

      — Нам нужно уходить.       Мне почему-то вспомнилась наша недавняя семейная поездка в городской парк зверей. Андре и Лекси были в восторге от этийских слонов, смешно размахивавших своими длинными хоботами, а мне приглянулся павильон с южными птицами. В золоченых клетках нашли свое место множество красочных крылатых созданий, но самыми забавными оказались певчие птички геспедорских садов. Маленькие, едва ли больше моей ладони, напуганные субботней толпой зевак, те метались по своей большой клетке туда-сюда, издавая то ли писк, то ли свист, ничем не напоминавший «восхитительное пение», которое обещал нам провожатый.       Мысли в моей голове сейчас напоминали тех самых птичек: самые разнообразные, не похожие одна на другую, они тоже скакали из угла в угол, не собираясь приобретать какой-либо строй.       «Почему барон здесь?»       «…под дождем как-то холодно. Неужели я не замечал этого все это время?»       «Где все?»       «Что с мостом?»       «А почему барон без коня?»       В отличие от меня, барон не медлил, быстро и уверенно подхватив начавшего гарцевать Лорда под уздцы:        — Нам необходимо укрытие.        — Барон, как вы догнали меня? — злой горный ветер хлестал по лицу каплями дождя, но я все же смог рассмотреть скелет развалившегося моста. — Ваш конь…        — В подобных скалах всегда достаточно пещер, где можно переждать стихию.        — Но… разве не стоит обождать других…        — И как они, по-вашему, попадут на эту сторону? — я догадывался о силе, таившийся в теле барона, и все равно было странно видеть, как легко тот взвалил на плечо оленью тушу. — К тому же, вам нельзя долго быть на холоде.        — Но…        — Слушайте, что вам говорят, — барон никогда не позволял себе подобного обращения: я удивленно дернулся от злости, прозвучавшей в его голосе. — Прошу вас.       Тон смягчился, и мне не оставалось ничего, кроме как кивнуть.       Барон увел Лорда под укрытие редкой полоски высокогорного леса, протянувшейся возле серой стены скал. Хотелось надеяться, что внезапно начавшаяся буря поумерит пыл и небосвод блеснет солнцем, но надежда эта быстро потонула в продолжавшемся водопаде холодного дождя, который где-то выше, на пиках, наверняка пролился не водой, а колким снегом.       Моя легкая рубашка прилипла к телу, и если во время гонки я не замечал неудобства, то теперь в кости начал пробираться холод. Я посильнее сжал поводья откровенно недовольного и обиженного жизнью Лорда. Подступившая дрожь не унималась, и в какой-то момент я начал откровенно стучать зубами. Мне показалось, что шедший рядом барон кинул на меня быстрый взгляд и прибавил шагу. Ни холод, ни дождь, похоже, не приносили лично ему никаких неудобств.        — Остановимся здесь, — под скалистым уклоном обнаружился темный провал пещеры.       В детстве я любил лазать по подобным каменным ходам, пока не был пойман Эйденом и не получил несколько ударов розгами от взбешенного отца. В таких пещерах, особенно весной, могли пережидать стихию горные медведи или волки, и соваться туда одному и без оружия точно не следовало. Розги меня, правда, не остановили, и через пару лет Эйден вновь поймал меня за подобной забавой.        — Вот и пришли.       Скинувший с себя тушу оленя барон сам же и потянулся, ссаживая меня с встряхнувшего мокрой гривой Лорда. С непривычки я едва мог что разглядеть в серой полутьме пещеры, но мой спутник без промедления нырнул прямо в темноту уходившего вглубь горы хода.       Я обнял себя руками, стараясь растереть совсем окоченевшие плечи.       Что будет со мной? Что я натворил своей очередной невнимательностью? Из-за меня погиб конь барона…       «Ты как несмышленое дитя», — сказал бы Майлз и был бы совершенно прав.       Конечно, когда дождь перестанет, мы двинемся обратно в замок. Но что скажет столь внимательный ко мне Кай? А что скажет папенька, когда узнает? И самое главное, что станется со мной и бароном?        — Здесь безопасно. Мы сможем переждать дождь.       До этого я встречался с бароном лишь в обществе, и, уж конечно, у меня не было повода заметить, что тот способен был передвигаться совершенно бесшумно.        — Хорошо…        — Оставайтесь здесь. Я соберу хвороста для костра.        — Но чем мы разожжем..?       Мне удалось разглядеть, как барон вытащил из кармана коробок спичек:        — На наше счастье, маркиз все еще страдает от дурных привычек, которым я должен потакать. Обождите…       Барон нырнул в пелену дождя, а я присел в углу пещеры и подул на руки, мучительно пытаясь согреться: изо рта вышло небольшое облачко пара. Зубы стучали, мокрая одежда липла к телу, а корсет, помогавший держать осанку во время конных прогулок, теперь впивался прямо под ребра.       Неужели всю скачку было столь холодно? Тогда я ничего не чувствовал, кроме желания наконец попасть в цель, наконец доказать… А ведь что и кому? Маркизу южного пути, сегодня в первый раз назвавшему меня по имени в обществе? Его теплый взгляд грел, как, наверное, греет горячее южное солнце, но в эту поездку Карон всегда был рядом. Его внимания у меня было в избытке. Тогда для кого было все это?       Вернувшийся из леса барон долго провозился, пытаясь разжечь более-менее сухую копну листьев и веток, но, когда те наконец взялись, я тут же протянул руки вперед, прямо к теплу.        — С… спасибо…        — Вам стоит хотя бы снять ваш корсет.        — Что?        — Вы замерзнете. Нам негде высушить одежду, но без корсета вам должно стать чуть легче, — совершенно не заинтересованный моим удивлением барон поворошил ветки палкой и вдруг и сам стащил с себя камзол, теперь принявшись за тесемки на нижней рубашке.        — Но… — мои птицы-мысли заметались туда-сюда.        — Не волнуйтесь, ваша честь не пострадает. Я не собираюсь на вас смотреть.       Снаружи все еще лил дождь и завывал ветер. Едва живой, чадящий огонек костра отбрасывал на стены пещеры причудливые и пугающие тени.       Я никогда не видел никого из альф без одежды. Нет, конечно, на бароне по-прежнему были его штаны и сапоги, и все же…       Я почувствовал, как к щекам жарко прилила кровь.       Барон был жилист, но не худ, и все в нем — и его руки, и плечи, и ширина спины — было соразмерно, но больше, чем того ожидаешь от человека. Светлая кожа казалась почти белой в сумеречной полутьме пещеры, и перед тем, как он отвернулся, я все же выхватил взглядом крепость мышц на его животе и темную дорожку волос, спускавшуюся куда-то за ремень брюк.       Барон повернулся ко мне спиной и продолжил следить за все еще несмелым огоньком костра.       Я снял с себя жилет и осторожно стянул мокрую рубашку.        — Скажите… Но ведь вам же не холодно?        — Верно.        — Тогда почему вы разделись…        Мне послышалось или барон усмехнулся:        — Если я не испытываю потребности в тепле, это не значит, что я не испытываю потребности в комфорте.       Теперь жарко стало от стыда совсем другого толка.       Чтобы успокоить птицы-мысли, я принялся дергать за тесемки окончательно промокшего корсета. Он поддался не сразу, но, когда его наконец удалось скинуть на пол, болезненная дрожь немного отступила. Натягивать мокрую рубаху на голое тело не хотелось, но выбора у меня не было.       Закончив с «туалетом», я пододвинулся ближе к уже разгоревшемуся костру.       Между мной и бароном воцарилось долгое молчание, нарушаемое лишь треском горящих веток да завыванием ветра снаружи. Буря не собиралась прекращаться, и в округе становилось темнее. Тепло, однако, наконец расползлось по моим конечностям и вместе с ним я почувствовал ноющую боль голода. Живот мой издал недовольное урчание, которое не могло укрыться от сидевшего рядом барона.        — Вы голодны.        — Нет…        — Обождите, — тот вытащил нож и поднялся, подходя к туше убитого мной оленя.        — Давайте я сам…        — Не стоит.       Барон работал ножом быстро и умело, и вскоре над огнем уже шкворчал кусок свежего оленьего мяса, который и без каких-либо приправ показался мне невозможно вкусным. Мой спутник, все еще по возможности сидевший ко мне спиной, разумеется, не съел ни крошки.       Серый свет дня начал угасать. Рядом не было ни селений, ни огней, ничего, кроме бесконечного ветра, дождя, и треска костра — единственного оплота тепла и света.        — Барон, мне так жаль… И я благодарю вас, я не знаю, что бы…        — Не стоит.        — И прошу вас, простите меня.        — Пустое.        — Нет! Простите меня, — я протянул руку, осторожно касаясь его плеча. — Я так виноват перед всеми… И, конечно, перед вами. Я не знаю, что на меня нашло. Я просто гнал вперед, и мне казалось, что более ничего в мире не существует…        — Вы неосторожны, — барон наконец повернулся ко мне. — И вы не бессмертны. Поберегите если уж не себя, то вашу семью.        — Да… Верно, — в стеклах его темных очков я увидел свое отражение: дрожащий, худой мальчишка. — Барон… Я столь досаждаю вам? В плане… наверное, вам досаждают люди.       Тот чуть повременил с ответом:        — Нет. Наоборот. А что касается вас… То пока с вами не соскучишься.       Это почти шутка. В обычные дни барону была свойственна вежливая холодность, но здесь мы не были стеснены вниманием зорко следившего за нами общества. Я впервые остался по-настоящему наедине с чужим, и, хотя подобное должно было смутить или напугать, на это у меня просто не оказалось сил.       Я не боялся сидевшего рядом барона. Как я мог бояться того, кто уже спас меня дважды?        — Почему бы вам не снять свои очки? — я увидел, как барон удивленно дернулся. — Разве это запрещено? Мы столько времени провели вместе за разговорами, а я ни разу не видел ваших глаз… Это ваш обычай?        — Не совсем, — барон явно не был расположен к этому разговору, но и молчать, сидя рядом со мной, он не мог. — Это бережет людей от моей природной магии.        — Природной магии?..        — Те из нас, кто находится в достаточно близком родстве к первому из рода, способны управлять людским разумом.        — То есть вы… Можете читать мысли? Как маг сознания?        — Верно. И даже более. Я могу подчинить других своей воле, — он тихо усмехнулся. — Зачем вы спрашиваете меня об этом? Желаете испытать на себе?       Наверное, это тоже должно было быть шуткой, но мне было не смешно:        — Да, — барон развернулся, и в его лице мне почудилось искреннее удивление. — Почему бы и нет? Раз уж мы здесь и буря все не оставит нас, то я бы хотел узнать о вас больше…        — Не стоит.        — Почему же?        — Потому что ваш папа…        — Но его нет здесь.        — В этом и дело, — я и не заметил, в какой момент барон схватил меня за плечи. — Вам не стоит быть рядом со мной. Говорить со мной. Здороваться со мной. По-хорошему, вам даже не стоит принимать от меня портрет, и уж тем более вам не повезло остаться здесь рядом именно со мной.        — Но…        — Вы устали, виконт. Вам нужно поспать. Надеюсь, к утру буря сойдет на нет, и мы сможем доставить вас обратно в замок.       Барон резко встал, отходя к выходу из пещеры. Мне многое хотелось сказать ему, но я все же закусил губу, заставляя себя смолчать. Нас с бароном объединяло доброе общение в обществе маркиза, и мне казалось, что я смог заслужить прямоту и искренность Его Милости. Больно отдалась горечь чего-то, напоминавшего обиду.       Обняв руками колени, я приготовился провести следующие часы не смыкая глаз, но под воздействием тепла обида уступила место каменно-тяжелой усталости, и я сам не заметил, как провалился в дрему.       Возможно, прошли часы, возможно — минуты, но, когда я вновь открыл глаза, жаркий огонь костра горел уже не с такой силой. Сонное всхрапывание Лорда разбавляло чернильную тьму дождливой ночи, и я потянулся, разминая затекшие шею и плечи. По телу разилось приятное тянущее тепло — должно быть, мне удалось неплохо отдохнуть даже в такой странной позе.       Я поискал взглядом барона и заметил его темную фигуру у входа. Тот сидел как-то странно: сгорбился, опустил голову, пальцы запутались в длинных волосах.        — Барон… Что с вами?       Я не испытал страха ни тогда, во время скачки, ни тогда, когда разозлившийся барон тряс меня за плечи, но сейчас собственный голос показался мне слабым и хриплым.       Что-то было не так.       — Что с вами? Что случилось? — я поднялся, собираясь подойти к барону.       — Стойте, где стоите.       Дождь теперь был не столь силен, и мне удалось услышать хриплое, глухое, болезненное дыхание моего спутника. Если бы барон был человеком, то я бы решил, что он серьезно болен.        — Что с вами?        — Я… Моя фляга… Моя еда… Она упала. Ее нет.       Несмотря на сладкое тепло костра, все еще хранившееся в моем теле, по спине пробежала холодная искра животного страха. Сколько недель я боялся и жаждал задать барону этот вопрос:        — Сколько вы должны… есть?        — Хотя бы раз в день…        — Когда вы ели?        — Вчера.        — Что вы можете есть? Олень? — барон отрицательно помотал головой. — Или… оно должно быть живое? Лорд?        — Нет. Это может быть лишь кровь человека.        — Тогда… Вы можете укусить меня. Верно? Это же… Не больно? Наверное.        — Вы не знаете, что предлагаете.        — Но у нас нет выбора!        — Нет, я не могу. На вашем теле не должно быть и следа. Вы и так пробыли со мной наедине слишком долго.        — Тогда…       Я вынул свой охотничий нож. Тот так и не пригодился мне во время этой выездки, но возможно сейчас он наконец сослужит свою службу. Северяне были привычны скреплять дружественные союзы своей и чужой кровью, и пусть надрез на руке и неприятно защипал, подобная боль не была мне в новинку.        — Вот… Тогда вам не придется кусать меня.       Как неотмеченный омега, я не мог прочувствовать всей полноты запахов альф и бет, и все же в следующий момент я явственно ощутил, как воздух загустел, словно патока. Поднявшийся со своего места барон развернулся, и если бы он не схватил меня за плечи, то ноги мои бы подкосились. Я не знал, было ли это чем-то присущим барону, как созданию его рода — возможно его реакцией на мою кровь — но внезапно пробежавшее по телу тепло засело у меня где-то в желудке.        — Что вы наделали…        — Пейте.       В свете костра кровь, окрасившая мою ладонь, показалась не красной, а черной. Я порезал глубоко, кровоточило сильно, и несколько капель упало прямо на каменный пол пещеры.       Мой спутник, до этого дышавший тяжело и со свистом, вдруг улыбнулся, и я впервые рассмотрел его зубы: неестественно-белые, заостренные, те словно бы стали длиннее и вытянулись, приобретая очертания хищных резцов. В странной карикатуре на бальный этикет поцелуя руки, барон склонился над мой ладонью. Я ощутил мягкое тепло его губ, а после и прикосновение чуть шершавого языка, касавшегося самого центра ранки. Я испугался, что тот укусит, но вместо этого ощутил, как нежно барон языком собирал кровь с моей ладони. В самом центре пореза, потом по краям, а после и между пальцами, облизывая каждый. Язык барона показался мне таким же неестественно-длинным, как и его зубы.       Единый Бог, почему же мне так жарко?       Когда моя ладонь оказалась абсолютно чиста, а рана перестала кровоточить, барон вдруг опустился на пол, на четвереньки.        — Что вы делаете…       Я увидел, как тот принялся языком собирать каждую каплю моей крови, что упала на каменный пол нашего укрытия.       Сейчас барон больше не был человеком. Да и был ли когда-нибудь?..       Вампир поднялся с земли, вновь, почти по животному, припадая языком к моей ладони, но тут его язык двинулся дальше, вверх по запястью.       Боже, что же со мной…       Большие ладони барона занырнули мне под влажную рубашку, пальцы коснулись моего сейчас горячего живота, моих ребер, и почему-то я не оттолкнул, а подался вперед, собираясь ответить на эти объятия.       И вдруг все кончилось так же быстро, как и началось. Барон перехватил мои ладони и застыл, глядя на меня сверху вниз:        — Эта нежная сладость… Ваш вкус. Виконт, у вас будет прилив.        — Что? — мысли-птички в голове перестали петь, и теперь не осталось ничего, кроме странной обиды и жара. Зачем барон остановился? Почему я больше не могу коснуться его? — Мы не сможем ждать здесь окончания бури. Вы в течке. Я должен отвезти вас в замок.        — Но…        — Сейчас.