Зеркала

— Бомба, значит, у тебя есть. Сопляк только насупился с видом "бойтесь меня все". — Какой дерзкий, — ухмыльнулся Диаманте. — Тебе что, жизнь не дорога, щенок? — Не дорога, — угрюмо заявил сопляк. — Я и так уже умираю, так что плевал я на ваши угрозы. — Да ты что, — поразился веселящийся Диаманте. — Ты чего, больной или что? — Больной, — сказал сопляк, — или что. Это не заразно, не бойтесь. — Обижаешь, шпингалет, — продолжал зубоскалить Диаманте, — сейчас бы нам тебя бояться. Больной он там был или что — Требола не особо интересовало, но пацан определенно был очень перспективный. Кого-то он ему напоминал, очень сильно напоминал… Такой благодатный материал, да. Какой у него срок годности-то был? — Умираешь ты, значит, да, да, — Требол откусил кусок колбаски, пожевал, оценивающе разглядывая шкета и задумчиво помахивая вилкой. — И когда… м-да… когда ты умираешь, м-м? — Через три года и два месяца, — сказал шкет. — Я умру через три года и два месяца. Гм. Досадно, подумал Требол. Малец все-таки был очень перспективный — с таким характером, с такой волей, с таким… настроем, да. Семье он бы пригодился. Но стоило ли возиться с ним, таким дохлым, стоило ли тратить на него время и силы, если он все равно собирался окочуриться через три жалких года? — И лекарства нет? — легко, безразлично спросил Диаманте. — И лекарства нет. — А от нас тебе чего надо-то? Чего пришел? — Я хочу всех убить, — заявил пацан. Требол почти умилился. Вот точно, сквозило в нем что-то очень знакомое. Очень похожее… известно на кого похожее, да. Эх, если бы шкет не был почти просроченный… — Га-га-га! Да ты ебанутый, — одобрил Диаманте. — Ну, в принципе, это к нам. Но ты учти, у нас тут жесткий фейсконтроль, — он опять грохнул. Требол не удержался и тоже захихикал. "Фейсконтроль", м-да. Шкет еще больше насупился и стиснул зубы — вот-вот крошиться начнут. — У нас тут в Семье, — да сколько ж можно было ржать, — есть один человек. Он решает, кого к нам брать, а кого нет, — Диаманте переглянулся с Треболом и опять фыркнул, и… да уж, тут сложно было удержаться от смеха. — Так что тебе нужно будет… заслужить его одобрение, да. — Я ни перед кем не буду ползать на брюхе, — сумрачно заявил щенок, и тут… — Роси, Роси! — заголосила Бейби 5, отчаянно махая рукой из окна и чуть не подпрыгивая на месте. — Господин Требол, господин Диаманте! Господин Росинант вернулся! — любезно сообщил Буффало и без того очевидную информацию. И точно: через пару минут в дверном проеме воздвигся Росинант во всей красе. Тощий, белобрысый, с дежурно пожеванной шеей, в дежурно изгвазданных джинсах. — О, Бейби, — обрадовался он и дежурно наебнулся. Бейби 5 жалостливо сложила брови домиком. Буффало тем временем старательно не хихикал. Его можно было понять. Однажды похихикал уже — потом долго, горько плакал. Росинанту-то было все равно, когда над ним смеялись: он и сам был не прочь посмеяться над своей неуклюжестью. А вот Доффи очень не любил, когда его правила кто-то нарушал. — Вот он, наш фейсконтроль, — тем временем сообщил Диаманте, ковыряя в зубах. — Впечатлишь его — сможешь остаться. Га-га-га! — Господин Росинант, вам помочь? — подхалимски предложил Буффало, но Росинант уже поднялся сам, потирая дежурно отбитый копчик. — На самом деле его никто так не называет, — конфиденциально прошептала шкету Бейби 5. — Мы его зовем просто Роси. Он хороший, вот увидишь. Он очень добрый. Мальчишка еще больше насупился и едва заметно скривился. И то сказать: если бы он искал хороших людей, он не пришел бы сюда, на мусоросжигательный завод, с боем брать свое место в Семье Донкихот. В это место стекались только отбросы. А оставались одни лишь отборные, рафинированные подонки, которых выбирал один хороший, очень добрый человек. И тут даже Требол не протестовал, потому что у него хорошо получалось, у этого доброго человека. Все, кого он выбирал, были максимально не похожи на него. А значит, максимально полезны и эффективны. Требол это ценил и за это прощал доброму человеку даже его прекраснодушные сопли… до поры до времени. Добрый человек даже детей, которые к ним прибивались, умудрялся куда-то пристраивать: то ли в семьи, то ли в детские дома. Исключение сделал только для Буффало, потому что такого переростка никуда бы уже не взяли, для Бейби 5, потому что та была с придурью, и для Деллинджера, потому что так решил Доффи. А когда Доффи что-то решал, переубедить его не мог никто: ни вся Семья, ни лично Требол, ни Росинант. — И вот этот убогий будет решать, остаться мне или нет? — промолвил шкет с невообразимым презрением. — Это еще что такое, — сказал тем временем Росинант, с неудовольствием взирая на шкета и гладя по голове Бейби, которая уже висела у него на ноге. — Это, м-м, пополнение, да, — Требол захихикал. — Пополнение, пополнение. Как, ты говоришь, тебя зовут? — Трафальгар Ло! — угрюмо, с вызовом заявил шкет. — Бля, — сказал Росинант. — Какой черт тебя сюда принес? Шкет насупился до совсем уже невообразимых пределов и воинственно сложил руки на груди. Росинант еще поглядел на него. — Гм, — сказал он, — м-да. Жрать хочешь небось? — Какие нахуй три года и два месяца. Что за фантазии, малец. Тебе лет-то сколько? Семь уже есть? — Мне десять исполнилось. И это не фантазии. "Я смотрел записи родителей. Медицинские карты пациентов, исследования патогенеза, статистику смертности. Судя по моим показателям жизненно важных функций, у меня пока латентный период. Продромальный начнется через полтора года. Период полного развития — через три года и один месяц. А там как повезет. Может, еще месяц протяну…" Гм, подумал еще раз Росинант, застывшим взглядом взирая на мальца. Тот жадно хлебал суп, обжигаясь и давясь. Росинант ему даже хлеба выдал, хотя на дух не переносил ни вид, ни запах печеного теста. Но малец к хлебу не притронулся: знай стучал ложкой по тарелке, замурзанный, сосредоточенный и сердитый. Малец наконец доел вторую добавку и не потребовал новой, и тогда Росинант сказал ему: — Брысь. Малец опять насупился и сложил руки на груди. — Давай-давай, на выход, — пригласил Росинант. — Что, даже шанса не дашь? — просочился на кухню Требол. Росинанта передернуло. — Так. Со мной, мелочь, — заявил он и за шапку вывел мальца из кухни и прямо во двор. Ну то есть как во двор… на свалку. Двор у них был неживописный, и эстетические чувства Доффи это оскорбляло. Он все намеревался что-то с этим сделать. Росинант предложил бы сделать уборку, но Доффи мыслил масштабнее: он просто решил захватить себе целую страну вместо своего мусоросжигательного завода. Ох уж этот его полет фантазии, подумал Росинант и вздохнул. Рассеянно потрепал мальца по чудовищно грязной шапке. — А теперь на выход, — сказал он. — Давай, шуруй отсюда. И осекся, глядя на оскаленные зубы, в горящие отчаянием глаза, на светло горящее лезвие ножа, наставленного прямо на него. Опять вздохнул, присел на корточки. — У тебя что, совсем некуда пойти? — спросил он. — Все сгорело, — сказал Ло. — Все. И тоже сел прямо в пыль, и медленно, мучительно, с видимым усилием выдавливая из себя слово за словом, рассказал Росинанту о белом городе под названием Флеванс. Мало он сказал, мало и коротко. Но Росинанту хватило. — М-да, — сказал он, снял шапку Ло и поерошил волосы, влажноватые и слежавшиеся. — Не трогай меня! — А то что? Ло угрожающе помахал ножиком. Росинант умилился. — Для начала не психуй, — наставительно сказал он, — так ты меня не убьешь. — Не хочу я тебя убивать, — буркнул Ло и стушевался, будто сам удивившись своим словам. — Кстати, что там Требол говорил насчет бомбы? — вспомнил Росинант. Ло независимо предъявил бомбу. Росинант ее ловко конфисковал, отмахнувшись от возмущенного "эй!". — Опасная игрушка, — констатировал он, рассеянно разминируя бомбу. — Где взял? — Украл, — равнодушно сказал Ло. — Гм, — малец был дерзкий и предприимчивый. Доффи таких любил. И по уму, пожалуй, стоило его оставить… но почему-то ни одного другого ребенка Росинант не хотел спровадить так сильно, как этого. Нечего ему было делать тут, в Семье, у которой с настоящей семьей общего было только название. Пусть бы искал себе другую семью… друзей каких-нибудь. Настоящих друзей, а не как здесь, у Доффи и его команды. — Ты как вообще сюда добрался? Чего тощий такой — голодал, что ли? — По морю добрался, — сказал Ло, глядя на него как на идиота. — Пробрался в трюм, и вся недолга. Там и крысы были… было что поесть. Бля. — Ну… ладно, оставайся пока, — озвучил Росинант. — Побудешь недельку, отъешься. Но потом чтобы свалил! Ло поглядел на него, подняв бровь. Наказ Росинанта очевидно не произвел на него ровным счетом никакого впечатления. Надо же, какой наглый, подумал Росинант и невольно умилился еще больше. — А насчет этой твоей хвори, — сказал он вслух, — если ты такой больной, то чего не лечишься? — Ее нельзя вылечить, — глухо сказал Ло. — Можно только ускорить. И все… "Янтарный свинец. Он везде. В каждой клетке моего тела. В мышцах, в крови, в легких, в глазах, в мозге, в коже, в ногтях, в волосах, везде. Его никак не убрать. Никак, ничем. Не придумали еще такого протокола. И лекарства такого не придумали, чтобы вывести из человека половину человека. Разве что волшебник какой… придет, махнет палочкой… может, тогда еще поживу". Доффи за дверью дремал, закинув ноги на бочку и накрыв книжкой лицо, как он любил. Росинант его, конечно, не видел — только чувствовал своей волей наблюдения. Сознание Доффи, такое непривычно спокойное, в кои-то веки не строящее хитрых планов, не обдумывающее проектов; его неспокойный, тревожный сон. И Росинант бы прошел мимо, тихо, чтобы не разбудить, если бы не почувствовал… огонь и крики пронзительный посвист стрел и смерть вам смерть вам СМЕРТЬ и огонь прожигающий запястья поджаривающий ноги Отголоски воспоминаний парализовывали, даже сейчас. Даже Росинанта. А Доффи, как обычно, было еще хуже. Из-за двери почти одновременно донеслись три звука: монотонный звонок ден-ден-муши, глухое падение книги, надрывный, полувоющий вдох. А Росинант что. Росинант, не думая, ломанулся в дверь и добавил к звукам еще и грохот своего падения. А Доффи даже не засмеялся. Доффи был весь в поту и дышал тяжело, словно только что преодолел по небу сто километров. Опять кошмары вернулись, значит. От них мало что спасало, кроме как напиться вдрызг, но Доффи очень не нравилось себя не контролировать. Даже больше не нравилось, чем видеть кошмары. А после зеркала выяснилось, что от кошмаров было и еще одно лекарство: спать вместе, сплетясь ногами, сцепясь руками, вдыхая тепло родного тела. За плотной завесой этого тепла даже те ледяные кошмары не могли до них добраться. Но сейчас Доффи решил вздремнуть один, и кошмар его все-таки догнал. А Росинант неуклюже поднимался, глядел, как Доффи утирает со лба пот, и чувствовал дурацкую вину за то, что его не было рядом, хотя казалось бы. — Иди сюда, — велел Доффи. — Тебе звонят, — указал Росинант. — Похуй. Сюда иди, — отрывисто пролаял Доффи. Росинант пожал плечами и проследовал к нему, прихватив по дороге ден-ден-муши. Сунул его Доффи в руки, сам опустился на пол между Доффиных раздвинутых ног, положил голову ему на бедро. Одной рукой Доффи зарылся ему в волосы, другой снял трубку. Своей волей наблюдения Росинант слушал, как его бешено колотящееся сердце постепенно успокаивается, и гладил Доффи по лодыжке, ниже края штанины. "Это было и прошло, — молча говорил он. — Все прошло и больше не повторится. Я здесь, я с тобой. Я умру, прежде чем дам им снова с тобой это сделать". "Вот этого не надо, — сказал ему Доффи точно так же, без слов. — Ты мой. Тебе не позволено умирать. Я не разрешаю". Росинант только вновь погладил его по ноге. "Я твой, — согласился он бессловесно, одними эмоциями. — Я тебя люблю. Я люблю тебя больше всех на свете". Теплого покрывала этого чувства Доффи всегда хватало, чтобы окончательно успокоиться. И в этот раз тоже хватило. Росинант поцеловал его бедро сквозь штаны. "Договаривай уже, — молча велел он, целуя все выше и выше. — Вот закончишь, и пошумим как следует". Доффи по-волчьи ухмыльнулся и стиснул пальцы в волосах у него на затылке. А Ло всю неделю шнырял под ногами: угрюмая мордаха, зло сжатые зубы, — и, кажется, был твердо намерен навеки поселиться в Семье. Навеки. Ха. На три года, или как он там говорил. Малец был крепкий, цепкий, зубастый. Сколько Росинант на него ни глядел, ему все как-то не верилось, что Ло действительно умирал. Медленно, верно, с каждой секундой — вот прямо сейчас шел к своей смерти шаг за шагом. Бр-р-р. От одной мысли об этом жуть брала. И Росинант честно хотел было отправить его пинком под зад, искать какое-нибудь лекарство, потому что как это так: болезнь есть, а лекарства нет? Не могло такого быть. Ребенок просто чего-то не знал. Наверняка было что-то такое — какая-то такая штука, чтобы ребенок перестал умирать. …Подальше от Требола, от Диаманте, от Доффи, которые ребенку могли жизнь только испортить, а никак не спасти. Но Росинант смотрел на мальца, оборванного и злого, и нога не поднималась дать ему напутственного пенделя. Метафорического, конечно: Росинант в жизни не смог бы ударить ребенка. Пусть откормится пока, думал Росинант малодушно. Пусть отогреется, пусть отдохнет, этот загнанный звереныш, зубастый и злой, такой похожий на Доффи. У самого Доффи была своя позиция по этому вопросу. — Этого не трогай, — сказал он Росинанту в первый же вечер, — этот мне пригодится. — Зачем он тебе такой? Он же дохлый. Он сам говорит, ему всего три года осталось. — Любую болезнь можно вылечить, — обворожительно улыбнулся Доффи, — если есть нужные знания и… инструменты. — Ага, ага. Вот только как ты достанешь эту свинцовую хуйню из тела человека, который весь ею пропитан. — Я смотрю, ты уже разобрался в вопросе, — прищурился Доффи, глядя на него весело и в то же время почему-то слегка разочарованно. Росинант насупился. Мальчишка ему был никто, но с чего-то этого мелкого вредного хама было жалко. Даже если он правда умирал… даже если спасения не было… Росинант не хотел бы, чтобы его последние годы прошли в компании Требола сотоварищи. Доффи еще поглядел на него и хмыкнул. — Расслабься, Роси, я разберусь, — и притянул его к себе, и поерошил волосы. — Такой материал упускать нельзя. Он же бешеный, ты сам видел. Ах, какой лютый зверь из него вырастет. Какой славный цепной пес… еще и неглупый, кажется. И тебе игрушка будет. Ты же любишь возиться с детьми, мамочка Роси. Росинант скрутил фак и хмуро ткнул ему в нос. Доффи деликатно прихватил зубами самый кончик выставленного пальца, улыбаясь как последний мерзавец. — Пошел нахуй, — сказал Росинант, пламенея. — Ну, раз ты так любезно приглашаешь… Спустя пару недель Доффи элегантным движением положил в рот последний кусочек бифштекса и промокнул губы салфеткой — черт знает зачем заправленной за воротник, хотя это было против всех правил этикета, которым их учили в детстве. Поначалу Росинант изумленно на него смотрел, но Доффи отвечал таким ехидным взглядом, что Росинант даже спрашивать не пытался. Опять Доффи прикалывался, рассеянно думал он, пока жевал свою лапшу. — Ну что, Ло, — сказал Доффи, допив свое любимое красное сухое. И вся Семья разом умолкла. Когда Доффи говорил, все остальные молчали. Всегда. — Я к тебе присмотрелся, — обыденно сказал Доффи после драматической паузы, — теперь ты в Семье. Росинант уронил палочки. — У меня, как ты знаешь, три офицера, — продолжал Доффи, не обращая на Росинанта внимания, — а должно быть четыре. Мне нужен еще один. Но я готов подождать… лет эдак десять… У Ло, кажется, даже дыхание перехватило. — Десять лет, — повторил Доффи. — Я посмотрю, как ты проявишь себя за это время. Ты неглуп, способен и неленив. Если сумеешь себя достойно показать — достойно, Ло, — я сделаю тебя Корасоном. И своей правой рукой. …А вот теперь приколы Доффи уже переходили всякие границы. — Какие десять лет, — сказал тем временем Ло, — я и четырех-то не проживу. Он храбрился, но губы у него, кажется, дрожали. — Посмотрим, — легко пообещал Доффи. — Возможно, врачи тебе и не помогут, но, как ты знаешь, в числе прочего мы работаем с Фруктами… — Что за нахуй, — очнулся Росинант наконец. — Доффи, ты ебанулся? Какая правая рука, ты чего? Вот этого мелкого — в офицеры? Ты что, плохо поужинал? — Заткнись, убогий, — огрызнулся Ло и немедленно схлопотал подзатыльник. — Не груби Роси! — строго велела ему Бейби. Ло поглядел на Бейби преужасным взглядом. Та разрыдалась, молнией метнулась к Росинанту и вцепилась ему в ногу. Росинант вздохнул, отковырял ее от своей ноги и погладил по голове. — Ну, ну, никто тебя не обидит, — пообещал он. — Я сам кого угодно обижу, пусть только попробуют тронуть мою девочку. — Я… хочешь я тебе еще чаю налью, Роси? — Бейби все ревела и будто не знала, куда себя девать. — Не надо чаю, моя хорошая, — засмеялся Росинант, — иди лучше сюда. Посадил к себе на колено, вытер слезы большим пальцем и снова сконцентрировался на Доффи. Но тот поглядел на него таким взглядом, что Росинант как-то сразу понял: Все. Доффи решил. Доффи не передумает. А вот чего Росинант не мог понять, так это почему он, кажется, все-таки немного обрадовался, что Ло остается. Перед сном он пошел на балкон покурить и наткнулся на Ло, который сидел, обхватив руками острые коленки. — Фу, — сказал Ло вместо приветствия и демонстративно скривился в адрес зажженной сигареты. Росинант хмыкнул и сбил ладонью огонь с плеча. Докурил и поглядел на Ло, замерзшего и нахохлившегося. Вздохнул. Присел рядом. Ло выглядел очень несчастным сейчас, но Росинант хорошо знал, когда людям не нужно было, чтобы их жалели. И то сказать, что с этой жалости? Пустое, бесполезное чувство, которое ничему не поможет и ничего не исправит. Умом Росинант это понимал, но… ребенка было жалко, и все тут. И черт его знал, как сделать так, чтобы Ло стало легче. — Зачем ты сюда пришел, а, ребенок? — спросил он тихо, задумчиво. Ло ощетинился, как еж, и Росинант совершенно машинально обнял его за плечи одной рукой. Чтобы обнимать Доффи тогда, в холодной затхлой постели, ему нужны были сразу обе. С тех пор он вырос, куда выше, чем ожидал. А Доффи оттаял, не обдавал больше мертвым каменным холодом… О да. Теперь он прятался за слепящей ухмылкой, будто выжженной на его лице. Так много изменилось с тех пор — и так мало. Потому что лишь в руках Росинанта Доффи снова становился человеком, как и почти двадцать лет назад. Этот ребенок был очень мелкий. Тощий, костлявый недоросток, весь чумазый и всклокоченный. Ростом едва Росинанту по колено. Как потрепанная кукла с помойки. Чтобы обнять его, одной руки хватило с лихвой. А в желтых глазах ребенка были пламя и пепел, и потому они казались очень знакомыми, эти глаза. Будто Росинант знал их всю жизнь. Ло знакомо замер под его рукой, даже дышать перестав. А затем принялся пихаться и кусаться, и вот это было внове. Росинант вздохнул и надвинул шапку ему на глаза. Она вся была запачкана непонятно чем: то ли сажей, то ли пылью, то ли кровью. Кое-где мех запекся жесткими бурыми клочьями. — Странный ты, парень, — сказал он раздумчиво. — Почему признался, что ты из Флеванса? Не боялся разве, что тебя прогонят или прикончат тут же на месте? Ло перестал возиться и снова затих. — Не боялся, — сказал он глухо. — Мне все равно некуда больше идти. И потом, все в Норт Блу знают, что Донкихот Дофламинго ничего не боится. Я знал, что он и белой болезни не испугается. — Вот как. А что еще знают о Доффи в Норт Блу? — Что он жутко лыбится и жестоко убивает всех, кто встанет на его пути, — фанатично сказал Ло. — Что он не знает ни сомнений, ни пощады. Что его все боятся и уважают. Что никому никогда не удавалось его поймать. Что он никогда никому не проигрывал. Что он самая хладнокровная и дальновидная сволочь во всем Норт Блу. Что когда-нибудь он уйдет отсюда и станет грозой Гранд Лайна. — И ты решил, что пойти в команду к такому человеку — хорошая идея? — Росинант рассеянно снял с Ло шапку и погладил его по голове. Ло дернулся. — Конечно, — сказал он таким знакомым тоном "ты-что-дурак?" и осуждающе покосился на него. Росинант поневоле рассмеялся. Сквозь смуглую кожу, подернутую свинцовой пеленой, сквозь желтые глаза он вновь видел знакомые черты — черты, уже много лет как смытые, обточенные, заостренные временем. И поэтому он не мог не смеяться сквозь тошнотную жуть, не мог не гладить этого страшного, смешного ребенка по голове. — Лапы убери, — дерзко заявил Ло. — Чего ты все обниматься лезешь? Фу. — Хочу и обнимаюсь, и ты мне ничего не сделаешь, мелочь пузатая, — Росинант показал ему язык. — И нечего так улыбаться! — потребовал Ло, глядя на него странным взглядом — злым и отчаянным. — Как? — из чувства противоречия Росинант заулыбался еще шире. — Так, — непонятно сказал Ло. — Как она. И вот поди пойми, что за "она". Ло иногда был очень загадочный. Росинант спросил, конечно, но Ло уполз обратно в свою раковину, как улитка, и ничего больше не говорил. Росинант его потормошил немного и отстал. Опять закурил сигарету, а Ло даже "фу" не сказал. — И чего ты так не любишь сигареты? Запах не нравится? — спросил Росинант мимоходом, выдохнув облачко дыма. — Они для здоровья вредны, — буркнул Ло. — Ага. Так ты переживаешь о моем здоровье, — Росинант снова расплылся в очень коварной улыбке. — Иди нахуй, — сказал дерзкий Ло. — Чтоб я еще о тебе переживал. Росинант не сдержался и расхохотался, приобнял его за плечи. — Спасибо, ребенок, — и потормошил его снова. — Мне приятна твоя забота. Ло покраснел, встопорщился и зафыркал как еж. — Да-да, ты меня глубоко презираешь, я в курсе, спасибо, — легко согласился Росинант. — Хороший ты парень, Ло. Дохлый, правда, но это ничего, Доффи что-нибудь придумает. Он всегда что-нибудь придумывает, если ему надо. А ты ему нравишься, я же вижу. Так что ты не надейся, что и впрямь отъедешь через сколько-там-лет. Будем жить, парень, так и знай. Ло поглядел на него еще отчаяннее, до крови кусая губу, и вдруг сказал: — У меня была сестричка. Она умерла. Сгорела вместе с больницей. Она болела тяжелее меня… уже почти не ходила, когда пришли те люди. Росинант молчал. А что тут скажешь. — Ты улыбаешься как она, — сказал Ло. Его слова были как гниющая рана. — Хорошая она была, наверное, — Росинант приобнял его покрепче. — Хорошая, — тихо согласился Ло. — Самая лучшая. — Расскажи о ней, — предложил Росинант. Ло молчал. — Ну вот, например, мороженое она любила? — спросил Росинант. — Конечно любила. Все любят мороженое, — огрызнулся Ло, глядя на него исподлобья, странно блестящими глазами. — Доффи не любит, — поведал Росинант таким тоном, будто рассказывал великий секрет. — Доффи страшный человек. Он не любит мороженое и варенье, представляешь? — А что он тогда любит вообще? — изумился Ло. — Омаров, — Росинант призадумался, — чай с молоком. Сырую говядину любит. Сухое красное вино. Луковый суп. — Фу! — Чего "фу"? Луковый суп — это прикольно. Ты сначала попробуй, а потом уже фукай. — Ты придурок и извращенец, — осудил его Ло. — "Луковый суп" — это даже звучит противно, почти как хлеб. — Не любишь хлеб? — Ненавижу! Фу, гадость. — Я тоже, — признался Росинант. — Даже пиццу есть не могу, представляешь? С души воротит. — И у меня тоже, — согласился Ло. — Роси… почему ты такой, а? — Какой я такой? — Росинант даже попытался осмотреть себя, насколько мог. Вроде он был совершенно такой же, как обычно. А Ло был загадочный, как всегда. — Придурок, — повторил Ло. Глаза его опять странно блестели. — Что ты здесь делаешь вообще. Тебе здесь не место. Росинант даже обиделся бы на его слова, если бы не чувствовал своей волей наблюдения, какая эмоция искала в них выхода. — Мое место там, где Доффи, — сказал он честно. — Куда бы он ни пошел, я буду рядом, пока я ему нужен. Тут Ло разревелся наконец. — Меня не было рядом, — икал он. — Лами, она… она умерла одна. Одна в той палате, и я… я оставил ее, я ушел… а когда вернулся, все уже горело. Вся больница горела, и Лами, она… она почти не ходила… я у нее один оставался, и м-меня даже не было рядом, к-когда она… Росинант его уже столько обнимал, будто ему за это платили зарплату. — Она была совсем одна, — сдавленно, хрипло всхлипывал Ло, — ей было так страшно. Так больно. Росинант поцеловал его в лоб и дождался, пока Ло проревется. Вот черт его знал, как успокаивать ребенка в такой ситуации. В конце концов, Росинант был не учитель и не нянька, что бы по этому поводу ни говорил Доффи. — Ты слишком много на себя берешь, парень, — сказал он наконец, когда Ло почти перестал икать. — Ты не бог. Ты не можешь все знать, все контролировать и за все отвечать. Или ты хочешь сказать, что нарочно оставил ее умирать в одиночестве? Ло подвывающе всхлипнул. — Ну вот видишь, — Росинанту ужасно захотелось опять закурить, но сейчас было не время. — Мы отвечаем только за то, что в наших силах и в нашей власти. Посмотри мне в глаза и скажи мне, Ло: что ты делал для того, чтобы быть Лами хорошим братом? Ло поднял голову. Его щеки все были красно-пятнистые от слез. — Все, — тихо сказал он. — Я… может, у меня не всегда получалось, но я очень старался. Я ее защищал, и помогал, и… и делал то, что она просила. Н-но я иногда ругался на нее, если она м-мешала учиться… — Ну, ну, — сказал Росинант и рукавом вытер ему сопли. — А знаешь, мы с Доффи не только ругаемся. Мы даже деремся иногда, — признался он конфиденциально. — Но это не значит, что Доффи не самый лучший брат на свете, понимаешь? И вот зуб даю на отсечение: Лами тоже сказала бы, что ты у нее лучший. — Так никто не говорит, про зуб, — ворчливо, сопливо сказал Ло, — ты перепутал две разные поговорки. И вообще, откуда ты знаешь. Ты ее никогда не видел. Ты и со мной-то почти не знаком. — Да я тебя насквозь вижу, мелкий, — Росинант сделал страшное лицо и двумя пальцами показал сперва на свои глаза, потом на глаза Ло. — Ходишь такой типа суровый парень, но я-то вижу, что на самом деле ты хо-ро-ший, — и подло принялся щекотать Ло бока. Тот даже взвизгнул от неожиданности и принялся безуспешно отбиваться, заливаясь хохотом. Наконец Росинант прекратил пытку, обозрел запыхавшегося, разрумянившегося Ло и неожиданно подумал, что Доффи тоже когда-то умел так улыбаться. Давным-давно, в другой земле, в другой жизни. — Ты ж мой хороший, — сказал Росинант странным рассыпающимся голосом и сам ему удивился. — Ты ж мой серый заяц, заяц-побегаец. — Ты что несешь, — ошеломленно сказал Ло. — Да так, — вздохнул Росинант, — всякую чушь. Не обращай внимания, заяц. — Не надо меня называть этим словом! — А как тебя называть, ребенок-котенок? — Да что ты тут зверинец развел! У меня имя есть!