«И каждый поцелуй бьет в рот, как удар Я не чувствую ни губ, ни зубов, ни любви. Это месть твоя за то, что я, нет, не отдал Окончательно убить мой придуманный мир»
Мэйти — нищий человек
Схлестнувшиеся в безумном танце языки терзали друг друга так, словно от победы зависит выживание жизни на планете. Гарри никак не мог поверить, что он на самом деле позволил этому произойти. Как же странно и одновременно восхитительно. Больно и эйфорично. Приятно и стыдно. Касаться ее руками, ласкать языком, осязать горячее хмельное дыхание на себе. Влажно и вальяжно оставлять следы на губах, щеках и шее, путаясь в каштановых прядях. Под аккомпанемент томного вздоха запускать пальцы в волосы, совершенно не беспокоясь ни о месте, ни о времени, ни о тех, кому не стоит участвовать в этом единении. Громкий хруст ткани и незначительный толчок — мисс Грейнджер оторвала пуговицу на невообразимо дорогой рубахе, желая добраться до кожи. Гарри плевал на шелк и на пуговицы. Имела значение лишь она, Гермиона, рвущаяся содрать с него ткань вместе с кожей и забраться в самую суть. Он охотно бы ей это позволил. Но некоторые обстоятельства заставляли колебаться… — Герми, — прошептал он в ночную прохладу, закатывая глаза от удовольствия. — Тише, подожди. Ты ведь замерзнешь здесь, — Гарри судорожно вцепился в ее дрожащую фигуру, проведя по плечам. — Какой же ты бестолковый, — выдохнула она, оставив последний, обжигающе горячий поцелуй, на его шее, у плеча. — Возможно, завтра ты будешь восхвалять мою бестолковость, — прошептал Гарри, окуная в ее бронзу потемневший болотный взгляд. — Поверь. — Верю на слово, — недовольная фраза опалила его губы с последним влажным касанием, заставившим скрутиться в узел внутренности и стать болезненно тесными брюки. Гермиона отстранилась, глядя исподлобья. Гарри знал, что, протрезвев, она пожалеет об этом поспешном шаге. Они не виделись три года. И то, что его влекло к Гермионе, неудивительно, ведь Гарри желал и любил только ее, воскрешая образ в душе и покупая незаконные услуги борделя. Слабовольно желая заменить такую желанную любовь и тепло пустой страстью и дешевой похотью. Но Гермиона… Не такая. — Позволь проводить тебя до дома, — на выдохе брошенная фраза куда-то в область хрупкой ключицы, сковавшая легкие. — Так, правда, будет лучше сегодня. Тонкие пальцы, пробежавшиеся по плечам и потерявшиеся в шевелюре, вызвали стаи, толпы и табуны мурашек. Гарри мелко задрожал, заталкивая желание овладеть ею прямо здесь и немедленно, куда подальше, и лишь сильнее сжал ее тонкую талию. Представляя, как сладко бы она стонала в его объятиях, прижатая к стволу дерева со спущенным до талии платьем, под которым — ничего… — Ладно, — разочарованный вздох и разделяющая пропасть шага. Гарри оказался вынужден выпустить ее из рук. Мгновенно замерзнуть. Позволить холоду сиюсекундно обрушиться за шиворот. Всколыхнуть цунами из одиночества и тоски. Лежа на неразобранной постели в своем номере и тупо буравя потолок невидящим взглядом, Гарри сжимал кулаки, планомерно расковыривая раны на ладонях, и прокручивал весь восхитительный вечер в памяти. Такой чужеродно прекрасный для его жизни. Гермиона наверняка обиделась. Хотя и слова не сказала, и даже поцеловала в щеку на прощание у дверей, возвращая пиджак. Гарри, как в тумане, переместился домой и рухнул на кровать, громко простонав в подушку. Черт бы побрал его инициативу и слабовольность. Внезапная одуряющая паника подняла покров подсознания, воспаленными зрачками глядя из черепной коробки и вонзая шпильки в мозг. Мучительно медленно и размеренно. Гарри вскочил, взлохмачивая шевелюру, и стал бродить по номеру, на ходу избавляясь от удушающего жилета и рубашки. Нечем дышать. Нельзя, нельзя теперь ее отпустить! Нельзя снова рухнуть в пропасть вересковой пустоши и острых скал. Нельзя бродить там в одиночестве, нет! «Я не выдержу этого больше. Только не снова». Гарри вцепился задеревеневшими пальцами в волосы, облокачиваясь локтями о столешницу. Холод отполированного дерева резко контрастировал с жаром кожи, и Поттер вздрогнул, припадая к блаженной прохладе всеми предплечьями. — Черт бы меня побрал, — бубнил он себе под нос. — Ублюдок, какой же гребанный ублюдок! — взвыл Гарри, снося все письменные принадлежности, наблюдая, как они осыпаются по ковру. — Нельзя, нельзя было этого делать… Громкий удар и треск древесины. Гарри ушиб руку, пытаясь через боль достучаться до здравого смысла. Но на губах горели ее поцелуи, а кожа помнила прикосновения тонких пальцев… Ни с чем не сравнимо. Ничем не заменимо. Незабываемо. И так желанно. Гарри метнулся в душ, раздраженно сбрасывая одежду и вставая под струи ледяной воды, фыркая и шипя сквозь зубы, плотно сомкнув веки. Морозные ручьи, казалось, заставляли тело дымиться, со шкварчанием стекая по плечам и порождая крупную дрожь. Гарри колотило, но он упорно стоял, охлаждая голову и силясь привести мысли в порядок. Хотя о каком порядке, в его-то голове, может идти речь… Он сел на кафель, поднимая голову и подставляя лицо холодной капели. Гарри понятия не имел, что теперь делать. Потому что самоконтроль, сделав финальный кульбит через все внутренности, феерично его покинул, безоговорочно и бесповоротно. А без этого инструмента Гарри превращался в психопата похлеще, чем обычно. Только сейчас он жаждал не крови, а любви… Он не тронет Гермиону. Не причинит ей вреда. Нет. Не сможет. Не станет… Но и раньше он не хотел причинять ей боли. А обернулось все плачевно, и Гарри даже не успел понять, какого хрена так получилось. Но тогда его рвал на части старик… Сейчас же они — одно. Гарри ни разу не впадал в слепую ярость или бессознательное состояние с тех пор, как принял его. А значит, он никак не может снова отключится настолько, чтобы навредить… — Заткнись, ублюдок, — устало пробормотал Гарри через струи душевой. — Как бы ты себя не уговаривал и не убеждал, это не отменяет твоих грехов. Ей с нами не безопасно. Но теперь ведь можно дать ей все то, чего она заслуживает. Убрать с ее пути всех этих чистокровных ублюдков, помочь с карьерой, радовать ее любимыми пионами, водить в театр, путешествовать… Все, что она любит. И совсем необязательно ей знать всю правду. Для ее же блага. — Для ее же блага… — скривился Гарри. — Она заслуживает правды. — Она заслуживает счастья. Правда не всегда входит в его комплектацию. Так отбрось ее, избавься. И сделай любимую счастливой, — Гарри смотрел на свое отражение в стеклянной дверце душа, казалось, оно отвечает и скалится, подрагивая и меняя очертания. Белесые глаза старика глядели оттуда на него. Даже ледяная вода не помогала стереть гнусную ухмылку и задор. Гарри застонал, закрывая лицо ладонями. Так неправильно, не должно быть. Не может. Продрогнув окончательно и выбравшись из душа, Гарри кое-как вытерся и влез в халат. Вода все еще капала с волос, щекотала лицо, стекая по скулам и кончику носа. Но Гарри, не обращая внимания на нее, подкурил, смачно затягиваясь. Заполняя легкие до отказа так, чтобы вытеснить дымом весь кислород. Задержал дыхание, позволив никотину вскружить голову, и только после этого выдохнул плотное облако медленно, тягуче, ноздрями разрывая его надвое. Чертов свет снова раздражал, и Гарри выключил его, едва успев включить. Его заветная лампочка сейчас далеко, а обычные ему только мешали. В полумраке, разрываемом лишь слабой работой ночника у кровати, он отдавался блаженному никотиновому мареву, окутывающему все тело, охватывающему каждую клетку организма, разносясь быстрым потоком по кровеносным сосудам. Превосходно. На рассвете, стоя у панорамного окна и задумчиво глядя на оживающую улицу, Гарри, не выпуская фильтра изо рта, набрал номер на мобильном. Через мучительных несколько гудков, прослушав сонное приветствие администратора доставки цветов, бодро отчеканил: — Букет белых пионов. Доставить на Тоттенхэм-Корт-Роуд, 232. Мисс Гермиона Грейнджер. — Как скоро? — послышалось из трубки. — Экспресс. Как можно скорее. — Конечно, сэр, — воодушевленнее защебетала девушка. — Размер букета? — Самый большой из возможных. — На какую сумму вы рассчитываете? — растерянно пролепетала администратор. — Не имеет значения. Гарри совсем не разбирался в цветах и букетах. Знал только, что Гермиона любит белые пионы. Этой информации ему до сего дня было достаточно. — Что-то написать на карточке, сэр? — Да. «Прости. За все». — От кого? — Г. П. Этого достаточно. Пока рассвет занимался, озаряя серый обычно Лондон теплым желтым светом, Гарри привел себя в порядок, с самым невозмутимым видом заказал завтрак и принялся собираться. Пора знаменитому Гарри Поттеру посетить парад победы, в завоевании которой он принимал такое ярое участие. И возложил на ее алтарь так невообразимо много. Пора.***
На это мероприятие Гарри не стал выряжаться в смокинг, выбрав простоту и элегантность. Черные прямые джинсы сидели, как влитые, подпоясанные скорее для красоты кожаным ремнем, прячущимся под свободной графитовой рубашкой навыпуск. Никакого галстука, Гарри их терпеть не мог. Пластрон едва вынес вчера. Пара верхних металлических пуговиц с тонкой гравировкой модного дома «Gucci» — расстегнуты, давая свободный доступ кислороду, а поверх накинут светло-серый пиджак в мелкую клетку — достаточно, чтобы выглядеть хорошо и презентабельно, но при этом не вычурно. Провозившись дольше обычного, подстригая взъерошенную бороду и придавая ей приличный вид, Гарри немного раздражился. Почему именно сегодня что-то решило пойти не так и вывести из себя раньше, чем он вывел себя из номера? Наконец расправившись с волосками и пригладив прическу, Гарри оглядел себя в зеркале. Бессонница наложила свой отпечаток, но отражение выглядело весьма довольным жизнью, в отличие от того, что Гарри чувствовал внутри. Раздрай усыплен доводами рассудка, и бдительность здравого смысла притупилась под холодными струями душевой. Смахнув несуществующую пылинку с плеча, Поттер сгреб со столешницы сигареты, зажигалку, телефон и магнитный ключ, рассовав их по карманам, и направился к выходу из номера, направляясь в сосредоточие того, чего так усердно избегал. Бросив последний взгляд на свежее приглашение, Гарри уверенным шагом пересек порог, захлопнув двери, и стук его замшевых темно-серых дезертов тонул в ковролине коридоров «Беркли». Парад проходил на одной из площадей магического Лондона. Гарри пересек заслон от маглов и оказался среди гомона толп волшебников, снующих туда-сюда кучками и парами. Вдалеке — импровизированный постамент. Вокруг него — стенды с транспарантами, на которых лозунги вроде: «Великая победа», «Помним, не забудем», «Никогда снова» и прочая чепуха, которую несут только один день в году лицемеры из Министерства. На деле же ничего не изменилось. Война никак на них не повлияла, и Гарри невольно перекосило от отвращения. Он быстро сбросил с себя оцепенение, протискиваясь к лотку с угощениями. Окружающие таращили глаза, замечая его, и шептались в стороне. Гарри старался делать вид, что не замечает этого, невозмутимо выбирая напиток. Остановив выбор на сливочном пиве, заплатил за бутылку и вальяжно повернулся, широко ухмыльнувшись стайке девочек, что стояли чуть поодаль и пытались сделать вид, что они не пялятся на него. Послышался коллективный вздох, и они упорхнули, как спугнутые воробьи с ветки тополя. Гарри хмыкнул, делая глоток. Придется терпеть, он прекрасно понимал, на что идет, заявляясь сюда. — Спасибо за цветы, — послышалось у уха, и он поперхнулся от неожиданности. Чудом удержав во рту норовящее пойти носом пиво, обернулся на голос. Гермиона хихикнула, подавляя улыбку. — И за то, что пришел. Проглотив и прокашлявшись, Гарри нервно рассмеялся и кивнул, сдавленно проговорив: — Пустяки. В глазах подруги плескалось веселье, и Гарри тонул в глубине этого тягучего бронзового озера с искорками истового медного пламени, как в самых жестоких зыбучих песках. Пару прядок выпали из ее высокого хвоста и обрамляли лицо, придавая еще более задорный вид. Гермиона сегодня тоже одета проще, чем вчера, но от того не менее изящно и потрясающе — светлые джинсы с высокой талией идеально подчеркивали длинные ноги, а тонкий бежевый свободный свитер, наполовину заправленный за пояс, заставлял мысли метаться и пытаться разглядеть талию под ним. — Я думал, на парад более официальный дресс-код для организаторов, — прочистив горло, сказал Гарри, усилием заставляя себя перестать рассматривать Гермиону, опуская взгляд в землю и останавливаясь на кремовых ботильонах на невысоком устойчивом каблуке. — Совсем нет. Мы проводим его в формате ярмарки, без официоза. В начале министр открывает его речью, но ее ты пропустил. — Вряд ли он говорил что-то интересное, — фыркнул Гарри, снова отпивая из горлышка. — Хочешь? — спросил он, указав на бутылку. — Да, пожалуй, — улыбнулась она, заставив тысячи бабочек с острыми, как лезвия, крыльями, вспорхнуть под ложечкой. Он купил еще пару бутылок и отвел Гермиону в менее оживленное место, меланхолично поглядывая на снующих детей с флажками в руках. Для них всех это — просто праздник. Повод для радости и веселья. Возможность выбраться из домов и прогуляться по площади, махая транспарантами, поглощая пироги и мороженное. Никто — ни малышня, ни их родители, ни министерство не задумывались о том, через что пришлось пройти им всем, тогда еще тоже детям. Какие потери понести. Что пережить. Видимо, у него на лице отразились мысли, тенью пробежав по мимическим мышцам. Потому что Гермиона, внимательно осматривая его, вдруг взяла за руку, заставив вздрогнуть. — Что? — тут же прояснившимся взглядом посмотрев на нее, спросил Гарри. Бессознательно сжимая такую спасительную ладонь. — Ты в порядке? — тихо, чтобы слышал только он, спросила Гермиона. — Да. Да, просто… — Гарри сделал глоток, нахмурив на мгновение брови. — Сложно не вспоминать. Что предшествовало этому всему, — неопределенно кивнув в сторону, ответил он. — Для этого ведь все и устраивается. Чтобы помнить. Это нормально, Гарри. Мне тоже грустно. Я ни на миг не забываю всех тех кошмаров. Ты не представляешь, через какую длительную реабилитацию мне пришлось пройти, — сказала она, и Гарри горько стало от того, что ей пришлось проходить через все это одной. Пока он… упивался своим горем вместо того, чтобы поддержать любимую. В очередной раз возненавидев себя. — Но это и повод двигаться дальше, — Гермиона участливо заглянула ему в глаза, слабо улыбнувшись и сжав ладонь. — Пойдем, покажу кое-что. Потянув его за собой, она зашагала вдоль аллеи с цветником, огибая толпы, и свернула за угол, где стало гораздо тише, чем на основной площади. Людей здесь в разы меньше, меньше и гомона. Гермиона остановилась перед мраморной стелой, выпустив руку Гарри. Перед плитой лежало невообразимое количество цветов, венков и лампадок с горящим пламенем. Гарри приблизился, рассматривая мемориал — на нем высечены имена. Он просматривал их с отрешенным интересом, медленно понимая, кому они принадлежат, находя среди них знакомые.…Ремус Люпин… Нимфадора Тонкс… Северус Снегг… Фред Уизли… Колин Криви…
Бессознательно Гарри шагнул ближе, прикасаясь к холодному мрамору и проводя пальцем по выгравированным именам. Издали доносился гомон и смех, хлопали хлопушки и плакали младенцы. Так неуместно. Так шумно. Так больно. Хотя Гарри понимал, что эти люди… Они не виноваты. Не виноваты в том, что живы, что могут смеяться и наслаждаться каждым прожитым днем. Что теперь они в безопасности. Дело ведь не в этом. А в том, что те, кто запечатлен на гребанном мемориале, этого больше не могут. «Почему они… Почему не я…» Давно позабытая мысль острой раскаленной спицей воткнулась в мозг, мгновенно заставив поежиться от замогильного холода. Глаза против воли увлажнились, и Гарри одернул руку, как ошпаренный. Почувствовал, что не имеет права касаться их. Отступил на шаг под пристальным взглядом наблюдающей за ним Гермионы. Короткое движение — и палочка оказалась в его дрожащих пальцах. Взмах — и пышный венок из зелени и лилий, увенчанный черными лентами с именами всех, кто был дорог Гарри, лег поверх успевших пожухнуть с утра цветов. Как и лампадка с ярким магическим огнем. — Это нормально, Гарри. Помнить. Переживать. Чувствовать скорбь. Мы должны помнить их, — Гермиона подошла, осторожно обвив его локоть, говоря очень тихо. Гарри слушал вполуха. Благодарно уложил ладонь поверх ее, не отрывая взора от стелы. Теперь на ней причудливо бликовал синий огонек, и казалось, что можно увидеть в нем карусель сменяющихся лиц. Улыбчивых, смеющихся и живых. Гарри сглотнул ком, стряхивая оцепенение. — Да. Помнить это нормально. Но насколько нормально — жить, когда они умерли? — едва слышно сказал он, отпив из бутылки сливочного пива. Гермиона подняла свою бутылку, салютуя стеле. — За павших. Они ушли, чтобы дать возможность жить другим. Отдали жизни за добро. И Ремус, и Сириус, и Фред… Даже Снегг. Они хотели бы, чтобы мы жили, Гарри. И помнили их. Гарри повторил жест Гермионы, кивнув. — За павших. Отпив и еще немого постояв молча, они двинулись к площади. Вечерело, зажигались огни и фонари. Гирлянды сияли теплым светом, повиснув в воздухе над головами прогуливающихся. Странно, но Гарри стало немного легче. Он так упорно избегал прошлого. А, может, стоило его принять? Поговорить с ним по душам и отпустить? Сделай он это много лет назад… Быть может, избежал бы ошибок. Не стал бы монстром… Что это? Что творится в его искалеченном нутре? Сердце стучит медленнее, что-то тягуче-бетонно разливается за ребрами, заставляя лезвокрылых бабочек вязнуть в трясине свежего цементного раствора и мучительно медленно взмахивать крыльями, больнее задевая сердце и связки. Это что-то такое давнее, такое забытое… Такое неприятное. Сожаления. Давно выброшенные и сожженные в пламени горящего дома из тлена. Сожаления о былом. Воскресают и кромсают. И сейчас Гарри совсем это не нравилось. — Гермиона! — воскликнул знакомый голос, заставив мысленно ощетиниться. Они остановились, и Гарри натянул самую непринужденную улыбку из возможных, едва дрогнув пальцами. Гермиона незаметно выскользнула из его пожатия, что не осталось незамеченным. — Привет, — тепло улыбнулась она, когда с ними поравнялся Рональд. — Рон! — бодро воскликнул Гарри. Тот казался несколько обескураженным, но быстро взял себя в руки. — Гарри, вот это да! Неожиданно, — усмехнулся он, пожимая протянутую ладонь. Гарри вспомнилось, как пришлось повозиться, подчищая Рону память, выковыривая все сомнения и подозрения из него. Не самое приятное занятие выдалось. — Да, для меня тоже, не поверишь, — усмехнулся Гарри, пряча кулаки в карманы. — Рад тебя видеть. Как поживаешь? — спросил Рон, когда они втроем двинулись вдоль аллеи. — Неплохо, — ответил Гарри неопределенно. — А ты как? — Тоже очень даже. Работа в радость, женился недавно, — добродушно улыбнулся Рон. — Рози пошла к своим с мамой, скоро должна подойти. Купили домик небольшой. Все как у всех. — Тихое семейное счастье, — приторно улыбнулся Гарри, глядя на Рона. Друг отлично выглядел — статный, подобранный, идеально выбритый, с короткой аккуратной стрижкой. Переменился. Уже не расхлябанный неряха. — Да, вроде того. А ты? Слышал, большая шишка? — спросил Рон, искоса взглянув на Гарри. — Какая там шишка, — рассмеялся он, повернувшись к Рону. — Всего лишь бизнесмен. — Ну ничего себе — всего лишь, — хмыкнул Рон. — Владелец крупного многомиллионного производства. — Считаешь оборот? — бросил Гарри, останавливаясь. — Птичка на хвосте принесла, — тон друга слегка изменился, и Гарри прищурился, сжимая кулаки в карманах. — Хороши у тебя птички. Клювики суют не в свои дела. — Мальчики, не ссорьтесь, — встряла Гермиона, взяв обоих под руки. — Давно не виделись, давайте по сливочному пиву? — Я пас, Герми. И тебе, кажется, тоже хватит, — поморщив нос, усмехнулся Рон. — Отчего так? — спросил Гарри, улыбаясь шире, чем того требовала ситуация. Несколько пугающе, пожалуй. — Я не пью несколько лет, занялся спортом и правильным питанием. — Вернее, Рози надоумила, — с едва заметным раздражением бросила Гермиона, отпрянув. Гарри улавливал каждый ее жест и взгляд. И то, что он видел, разжигало жгучую ненависть и ревность. — Ну и что такого, что я стремлюсь быть под стать жене? — покраснев до кончиков ушей, буркнул Рон. — Да нет, ничего. Но это не значит, что ты имеешь право упрекать остальных. Оздоравливайся молча, — протянула она, глянув на Рона и обхватив руку Гарри. А Гарри все не мог понять, что чувствует по этому поводу. До сих пор колкое самоопределение, как «обноски Рона», неприятно зудело в мозгу. Но из обиды или из простого раздражения Гермиона так говорит с Уизли? Сжав пальцы, Гарри решил, что плевать на это, на самом деле. Главное, что его ладонь она сейчас сжимает. В кармане завибрировал мобильный, и Гарри, извинившись, выудил телефон, глянув на экран. — Простите, надо ответить. — Без проблем, — улыбнулась Гермиона, обхватывая свои плечи. — Да? — бросил Гарри на ходу, отходя к лотку с напитками. — Сэр, мы выяснили, кто наш крот. — Два сливочных пива, пожалуйста. Спасибо, — Гарри удерживал телефон ухом, подавая купюру продавцу. — Ну и? Что за зверь? — Уизли, сэр. Младший начальник опергруппы мракоборцев… — Не продолжай, этого крота я знаю. И что же он откопал? — недобро сверкнув глазами, спросил Гарри, принимая откупоренные бутылки. — На удивление, только налоговые декларации и копии доверенностей на куплю-продажу. Гарри хмыкнул. Птичка ему принесла на хвосте, как же… — Что прикажете делать, сэр? — после секундной паузы спросил Генри. — Ничего. Пока ничего, — задумчиво бросил Гарри. — Наблюдай. — Как прикажете. Гарри нажал на отбой и убрал мобильный, направляясь к друзьям. Они о чем-то переговаривались, уже более миролюбиво. Гарри усмехнулся, демонстративно протянув бутылку Гермионе. Она улыбнулась, берясь за горлышко, а Рон едва заметно нахмурился, но промолчал. Отпив большой глоток, Гарри спросил: — Так что, Рон, уже дорос до руководителя опергруппы? — Младший руководитель. Но да, меня недавно повысили. Откуда знаешь? — с прищуром спросил тот. — У меня свои птички, — ответил Гарри, перекатываясь с пятки на носок. Один — один, Рон. Твой ход.Ты знаешь в нас не только есть разная кровь, в нас разный аппетит к невозможным победам.