«Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене,
И я вижу свежие шрамы на гладкой, как бархат, спине.
Мне хочется плакать от боли, или забыться во сне.
Где твои крылья, которые так нравились мне?»
Наутилус Помпилус — крылья
Гарри уснул, провалившись в приятный успокаивающий сон впервые за много времени. Под мерное сопение Гермионы, свернувшейся клубочком под боком, его настиг долгожданный покой без кошмаров. Проснувшись через несколько часов отдохнувшим, он обнаружил любимую сидящей в кресле, завернутой в его огромный для ее хрупкого стана халат. В тонких, чуть подрагивающих пальцах тлела сигарета, и Гермиона задумчиво глядела на огонек, причудливо отражающийся в ее печальных глазах искрами, а на подлокотнике стоял недопитый стакан с виски. Дождь все еще не переставал, и Гарри, резко сев и глянув в окно, понял, что утро еще не наступило. Гермиона повернула к нему голову, и Гарри уставился на нее, пытаясь уловить настроение и состояние. Взлохматил волосы, потер лицо, прогоняя остатки сна, и слабо улыбнулся. — Не спится? — тихо спросил он охрипшим голосом и потянулся за сигаретами. — Не спится, — кивнула она, слабо усмехнувшись. — Я уснула, но ненадолго. А потом проснулась от раската грома, и сон больше не шел. — Хочешь чего-то? — спросил Гарри, скрещивая ноги под одеялом. — Голодна? Я могу… — Нет, все в порядке, — ответила она с улыбкой. Прищурившись, затянулась дымом и выдохнула облако, скрывшее черты лица. Затушила окурок в стоящую на тумбе между кроватью и креслом пепельницу и отвела глаза, принявшись теребить ниточку на поясе халата. Гарри подкурил, чиркнув зажигалкой. Не мог оторвать взгляда от Гермионы — весь ее отрешенный вид говорил о том, что она собиралась с силами. — Знаешь, — нарушила она тишину первой, — кажется, нужные слова нашлись. Гарри замер с сигаретой в зубах, ощущая нарастающее беспокойство. — Я весь внимание, — только и выдохнул он вместе с клубами дыма, ощущая слабую дрожь в пальцах. — Мне кажется, нечестно оставаться здесь, с тобой, не говоря всего. Быть может, после ты не захочешь иметь со мной ничего общего… — Постой, — перебил Гарри, запустив пальцы в волосы. — Я ничего от тебя не требую, ты не должна… — Я знаю. Потому и хочу рассказать, — она запнулась, сняв с подлокотника стакан с виски. — Все дело в том парне… Гарри напрягся, выпрямив спину, и затянулся глубже, ожидая продолжения. — Я как-то упоминала о неудачных отношениях, — начала она и подняла взгляд, покрутив в пальцах стакан. Гарри в ответ лишь кивнул. — Они не просто неудачные. Они ужасные. И длились недолго, но забыть я их никогда не смогу. Гарри весь обратился в слух, стряхивая пепел в пепельницу. Задумчиво наблюдал за Гермионой, растерянной и печальной. — Что бы там ни было, я с тобой, — прошептал Гарри, давая понять, что он рядом. Придвинулся к краю постели, свесив ноги, так, чтобы оказаться напротив нее. Гермиона потерла лоб, отхлебнула из стакана и набрала полную грудь воздуха. — Он был очень учтивым. Поначалу. Казался заботливым и образованным, мне интересно было с ним. Мы познакомились совершенно случайно, столкнулись на улице. И как-то все завертелось… Я была одинока, растеряна и разбита, и его внимание очень грело душу. — Гермиона говорила, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Мы просто дружили, общались, ходили в кафе. Пока в одну из встреч он не поцеловал меня. Я испугалась. Он и сам стушевался, просил прощения, ходил за мной… сама не знаю, как так получилось, — отрешенно выдохнула она. — Я не хотела никаких отношений, совсем. После тебя я… не хотела никого другого, — Гарри подавил дрожь, пробившую холодом позвонки, и проглотил ком в горле. — Просто общество участливого человека, казалось, скрашивало одинокие и болезненные вечера. И… Она запнулась, прикрыв глаза рукой, и Гарри, обмотавшись простыней, сполз на пол, присев у ее ног и обняв колени, завернутые в пушистую ткань. Она перевела на него взгляд и кивнула, поджав губы. Осторожно провела по взъерошенным жестким волосам, и Гарри перехватил ее ладонь, погладив костяшки. Сделал большой глоток виски, заливая обжигающей жидкостью скребущее за ребрами чувство глубинной тоски. — Однажды он привел меня на крышу высотки. Там была большая голубятня, он сказал, что хочет показать птиц. Сначала все казалось нормальным, он рассказывал мне о голубях, — Гермиона повела плечами, сделав глоток. — Говорил, что я очень красивая и добрая, как ангел, — ее голос дрогнул на последнем слове. — Он и раньше меня так называл, почти с первой встречи. А потом… потом начал приставать. Лез целоваться, нагло задирая одежду, я отпиралась. Когда он ощутил сопротивление, сковал чарами. Я только тогда и узнала, что он волшебник, до этого он скрывал это, — она прикрыла веки, сжав переносицу двумя пальцами. — Я даже не успела сориентироваться от неожиданности. А он все шептал, что я ангел во плоти… Что он всегда хотел заполучить настоящего ангела, — всхлипнула Гермиона. Гарри видел, ощущал, что слова даются ей с огромным трудом. Ее голос был едва слышен. Тихий и потерянный, он сливался с шорохом дождя и шумом ветра. И в то же время отчетливо впечатывался в барабанные перепонки. — Он увлекся. Лихорадочно повторял, что ангелам нужны крылья. Что я идеальный ангел, но нужно кое-что доработать, создать шедевр, довершить произведение искусства. Меня обуял ужас от его речей, он стал совершенно помешанным, и его взгляд… преобразился. В какой-то миг он стал… безумным. Я просила его отпустить, взывала к тому доброму парню, каким он казался раньше, но он словно не слышал. Все бормотал и бормотал, — севшим полушепотом продолжала Гермиона, и Гарри чувствовал, что ее начинает колотить. Приподнялся, сев на подлокотник, и притянул к себе. — Пока он… делал из меня ангела, — Гермиона спустила халат с плеч, дрожащими пальцами коснувшись шрамов на спине, — я была скована. Он хватал птиц, вырывал из них перья — они так ужасно кричали и хлопали крыльями, — и вонзал мне в спину, создавая какой-то узор, я понятия не имею, что он там хотел изобразить. На живую, просто разорвав на мне блузку. Усадил на колени и создавал свой шедевр, как он приговаривал. Вонзал перо за пером, сращивая их с кожей, чарами или зельями, я не знаю, я ничего уже не соображала от одуряющего ужаса и боли. Гермиона сделала большой глоток и скривилась, смахивая слезы. Сердце Гарри бешено колотилось, от его гулких ударов трястись начинало все тело, и казалось, весь номер содрогается от этого грохота. Он бережно коснулся девичьей скулы, стараясь держать себя в руках, и Гермиона потерлась щекой о его ладонь, впитывая ласку и принимая поддержку. Снова отхлебнула из стакана и набрала побольше воздуха. — Стоило ему закончить, я смогла пошевелиться. Сковывающие чары пали. Даже не представляю, почему. Может, он считал, что я повинуюсь. Может, был уверен, что справится со мной, не знаю. Но когда он попытался взять меня, восторженно лепеча, что хочет ангела, я его оттолкнула. Чем привела в бешенство. У Гарри все холодело внутри от ее слов. И этот холод лавиной затапливал внутренности, обжигал леденящим ужасом и… виной. Как так могло случиться? Как мог он допустить подобное?.. Где он, черт побери, шатался все это время?! Защитник хренов… — Все это — не самое страшное, — выдохнула она, натягивая халат повыше. Гарри перехватил ее ладонь, поцеловал костяшки и стал поглаживать их. Повисла гнетущая тишина. Одна-единственная мысль билась в воспаленном мозгу, и Гарри, не дождавшись продолжения, все же ее озвучил: — Он… изнасиловал тебя? — едва слышно процедил он, сжав холодные тонкие пальцы. — Нет. Не успел, — тихо ответила она и замолчала. Старик появился из ниоткуда, гипнотизируя Гарри, и в голове звучал его шипящий голос: — Ты просчитался, друг мой. Как ужасно ты просчитался. Посмотри, что ты наделал. Посмотри, до чего довел нашу девочку своим уходом! Своей правильностью! Желал уберечь. Похоже, что ты ее уберег?! Старик только раззадоривал фонтан разрушительных эмоций, упрекая. Но Гарри прекрасно осознавал, что он прав. Гермиона молчала долго, уткнувшись носом Гарри в грудь. Он гладил ее по волосам, переваривая услышанное и чувствуя клокочущую внутри злобу и ненависть. В первую очередь обращенную на себя. Ведь он должен был ее защищать и оберегать… Когда он ушел, был уверен, что единственное, что может ей угрожать — это он сам. А оказалось, что нет… — Убить, убить, убить подонка! Разорвать в клочья, уничтожить, заставить страдать!.. — А что же тогда самое страшное? — нарушил Гарри молчание вкрадчивым, обманчиво ровным голосом, пялясь в одну точку и видя перед собой озверевший оскал старика. — Я его, кажется, убила — в ужасе прошептала она, сжав руку Гарри и немного отстранившись. Гарри медленно моргнул, и растерянный старик растаял в воздухе, изумленный не меньше его самого. — Кажется? — переспросил Гарри, переведя взгляд на Гермиону. — Я столкнула его с крыши, — ответила она, в ее взоре читался страх и боль. — Закричала и ударила в грудь, пытаясь защититься. Не смогла добраться до палочки, он вышвырнул мою сумку. И просто толкнула, не видя ничего перед собой от болевого шока и пелены слез. Он оступился, отойдя на шаг, и зарычал, готовый наброситься на меня. Я толкнула снова. И снова, пока его лицо не вытянулось от изумления. Он замахал руками, теряя равновесие, и я поняла, что произошло. Он балансировал еще какое-то время на одной ноге — вторая уже болталась за парапетом. Те чертовы голуби вспорхнули огромным облаком, громко хлопая крыльями и крича. Я отшагнула назад, когда он попытался ухватиться за меня. Я позволила ему упасть, — прошептала она, сглотнув, и вперилась остекленевшими глазами в пространство. — Понимаешь? — медленно переведя взор на Гарри, спросила она, и он кивнул. — Позволила. Злорадство и злость поднялись волной на короткий миг, и я подумала: «Так тебе и надо, мерзавец». Но когда он рухнул с криком, исчезнув из поля зрения, а птицы все хлопали крыльями, сопровождая его падение и цепляя меня когтями, я осознала, что натворила, — всхлипнула Гермиона, спрятав лицо в ладонях, и Гарри притянул ее к себе, крепко прижимая к своей груди. И на все вопросы, возникавшие раньше в его голове, тут же нашлись ответы. — Осознала, испугалась. Но не раскаялась. Не знаю, умер он или нет, — вымолвила она в плечо Гарри. — Духу не хватило проверить. Не смогла посмотреть вниз. Высота была огромной, я долго слышала его полный страха крик. Гермиона умолкла, переводя дыхание. Залпом осушила остаток виски в стакане, чуть скривившись. Гарри просто обнимал ее, представляя, чувствуя нутром, каково ей пришлось. На автомате достал сигарету из пачки, чиркнул зажигалкой, завороженно буравя взором пространство перед собой, и вдохнул дым. Спустя несколько затяжек, от которых истлела половина сигареты, Гермиона выудила ее из зубов Гарри и тоже затянулась. Хрупкие пальцы дрожали, когда она стряхивала пепел, а дыхание шумно разрезало повисшую тишину. — Я провела на той крыше остаток ночи, — вновь заговорила отрешенно она, — вырывая перья из спины, как могла. Тяжело было дотягиваться. Но они причиняли ужасную боль, я не могла терпеть. И не могла ни к кому обратиться, что бы я сказала?.. Пришлось все делать самой. Я встретила там рассвет, такой же алый, как мои руки, как разорванная одежда. В окружении этих окровавленных перьев, с адской болью в спине. Все ждала, что он снова поднимется по лестнице и бросится на меня. И, клянусь богом, я бы снова его столкнула, — процедила Гермиона, со злостью утирая слезы. — Я ужаснулась этой мысли, когда оказалась дома. Я убила человека, и готова была сделать это снова. Это же… Ужасно. Ненормально. — Он обидел тебя и причинил страшную боль. Это нормальная реакция, милая, — тихо сказал Гарри, пытаясь ее успокоить. — Я нигде не встречала некролога о нем, — продолжила она, словно не слыша. — Скупала все газеты, искала заметки о трупах, узнавала в мракоборческом. Ничего. — Он не обязательно назвал тебе настоящее имя, — покачивая Гермиону в объятиях, произнес Гарри. — Я думала об этом. К тому же, я и фамилии его не знала. И не хочу знать, что с ним. Больше нет. Главное, что он исчез. Но те проклятые голуби… возле дома. Они напугали меня. Вернули в тот день. Вспорхнули, в точности так же кружа надо мной, как тогда. Я словно вновь оказалось на той чертовой крыше, видя, как он летит вниз, крича и безумно вращая глазами. А вокруг меня — шорох крыльев и перья… Гарри сцепил зубы, глотая злость и боль, что расширяли грудную клетку вместо кислорода. Как же он смог допустить такое, позволить своей девочке это пережить? Гарри давно стало до одури плохо, словно его пропустили через мясорубку, а затем кое-как собрали воедино кровоточащие куски. Если бы он не оставил ее, не исчез, этого бы не произошло… Ее бы никто не тронул, будь он рядом!.. — Прости меня, Герми, — сипло выдохнул он. — Если бы только я знал… Если бы я не ушел… — Мне ужасно не хватало тебя, — всхлипнула Гермиона, — но не ты виноват в этом. — Если бы я был рядом, я бы не допустил этого. Но я… Черт, — простонал Гарри, утыкаясь лбом в кудрявую макушку. — Сожалениями прошлого не изменишь, — отстраненно прошептала она. — Не смей корить себя, ты не при чем. Мы разошлись, мы даже не были толком вместе никогда. Ты был волен поступать так, как считал нужным. И я пойму, если ты захочешь, чтобы я ушла… — Ты с ума сошла? — резко отстранившись, бросил Гарри и осекся. — С чего бы это? — Сомнительные связи, — протянула Гермиона. — И… возможно, убийство, — дрогнувшим голосом выдохнула она. — Неужели ты думаешь, что это нормально? — Я думаю, что твоей вины в том нет, — поцеловав в висок, шепнул Гарри. — Даже если ты его убила, а я надеюсь, что эта мразь сдохла, он это заслужил. — Гарри, — выдохнула она, приподнявшись. — Ты серьезно?.. — Абсолютно. Герми, если жизненный опыт чему меня и научил, так это тому, что горбатого могила исправит. И ничто более. Мы многое повидали на войне, в бою творили такое, что не поддается анализу. И это нормально. Это — обстоятельства, которые заставляют бить или бежать. Мы с тобой как никто знаем, что бежать — не вариант. Ты либо бьешь, либо умираешь. — Битва и нападение один на один — это разные вещи… — Разные. Но обстоятельство то же. Ты защищалась. — Но… — Такие, как он, должны гнить в тюрьме. Или сдохнуть. Им не нужны шансы, не нужны разговоры. Они — больные ублюдки. И если он все же выжил, я сам его убью, — дернув щекой, серьезно вымолвил он, наблюдая за ее реакцией. Гермиона сначала нахмурилась, в глазах ее смешалась совершенно нечитаемая смесь эмоций, а после она вновь приникла к его груди. — Как его звали? — Он назвался Гилбертом, — не задумываясь, сказала она. — Но я не смогла после найти о нем никакой информации. — Ты искала? — Конечно. Я боялась, что он вернется. Спала с палочкой и кинжалом под подушкой целый год. Но он исчез, словно сквозь землю провалился. Будто и не существовал никогда. — Я смогу найти, — уверенно вымолвил Гарри, крепче прижимая к себе свое раненое сокровище. — Если эта сука жива, она сдохнет в страшных муках, — прошипел он, и Гермиона в его руках вздрогнула, но ни слова не произнесла. — Или сгниет в тюрьме, по обстоятельствам, — тише добавил Гарри, скорее чтобы скрасить свою предыдущую фразу. Не звучать так устрашающе. Ангел… Когда-то и Гарри так ее именовал. Но только в самых сокровенных мыслях. Больше язык его не повернется произнести это слово. Теперь оно ассоциируется только с одинокой, израненной душой на крыше высотки, утопающей в алых лучах рассвета. В окружении перьев, с окровавленными руками и разорванной одеждой. Ангел, лишившийся настоящих крыльев из-за того, что какая-то тварь решила приладить искусственные… Заставила пасть своими бесчеловечными действиями. Какая жестокая ирония. Гарри подавил волевым усилием желание разнести все к хренам и уставился на Гермиону, поднявшую растерянный взгляд. Она изучала его лицо, нахмурившись, смотрела в глаза, ища там что-то, ей одной известное. Словно взвешивала какое-то решение. Поднесла ладонь к его щеке, пригладив скулу, и приникла к губам, совершенно сбив Гарри с толку. Он не ожидал после такого разговора нежности, но бережно ответил, запустив пальцы в волосы и прижав к себе. Целовал чутко и ласково, с благодарностью принимая ее. Такой, какая она есть. Гермиона отстранилась и прижалась к боку Гарри, утерев слезу. И снова заговорила. Быстро, сбивчиво, будто боясь передумать. — Я долго приходила в себя. Обратилась за помощью, утаив некоторые подробности, ушла с головой в работу, думать забыла о каких-то отношениях. Поначалу шарахалась от мужчин, ожидая подвоха. Потом стало легче. Свыклась, освоилась. Я думала, что смогу жить дальше после терапии. А когда вернулся ты, — запнулась она, нервно сжав ткань халата. — Ты — единственный, в ком я могу быть уверенной, единственный, кому я доверяю безоговорочно. Ты так был нужен мне тогда, — всхлипнула она, и у Гарри внутренности скрутило от шквала разрушающих эмоций. — И когда я увидела тебя на балу, так обрадовалась. Я ведь так скучала все эти годы, так тосковала. Между нами всегда были недомолвки, но только ты всегда был на моей стороне. Всегда оберегал. Я так нуждалась в твоем присутствии. Чем больше она говорила, тем большим подонком чувствовал себя Гарри. Чертов каменный ком вновь и вновь поступал к горлу, перекрывая нормальный доступ кислорода. — Я сама от себя не ожидала, что так скоро захочу… сблизиться с тобой. Боялась, что никогда больше не смогу быть с мужчиной. Но ты каким-то странным образом одним своим присутствием дарил покой и безмятежность. И тогда, на холме, я просто поддалась порыву. Радость от долгожданной встречи, захватывающий вид на Лондон и шампанское, ударившее в голову, просто вымели все из головы, оставив только желание быть ближе, забыться в твоих руках. Хотя я даже не была уверена, что тебе это нужно — столько лет прошло… И когда ты остановил меня, я решила, что поспешила показывать свои чувства. Расстроилась. Но потом, когда ты пришел на парад, поняла, что зря. Ты просто вел себя, как и раньше, держа ненужную дистанцию, хотя глаза выдавали с потрохами, когда ты смотрел на меня, — шептала она, и Гарри зажмурился, уткнувшись носом в ее волосы. — Мне было страшно, я вся извелась перед тем, как ты повел меня на свидание. Но там… страх ушел. Я просто знала, видела в тебе, что не причинишь боли. И просто хотела быть рядом. Как можно ближе. Гарри выворачивало наизнанку от ее слов, раскурочивало стальные пруты с острыми шипами за ребрами. Он чувствовал себя последним негодяем, лжецом, ублюдком, слушая о том, как он дорог ей и как она ему верит, зная, что она заблуждается на его счет. Ему нельзя верить. Он лжец. Но не мог найти в себе силы остановить ее и признаться во всем. Просто не мог. — Но вспышка из прошлого, которую всколыхнули те проклятые голуби, такая яркая, заставила меня вновь пережить тот ужас. Мне нужно было разобраться в себе. Я… должна была прийти в себя, прежде чем рассказать тебе это все. А я все никак не могла решиться. Она умолкла, глотая слезы, а Гарри просто укачивал ее, переваривая услышанное. Он тоже не мог решиться. Но она ведь смогла. Она всегда была сильнее. Такая хрупкая, невесомая и прекрасная. Полная силы и воли, храбрости и мужества. Гарри снова чувствовал, что оскверняет ее своим присутствием, даже просто существованием. Но также ощущал, насколько он ей сейчас нужен. Он не знал, как поступить правильно. Рассказать все сейчас, сделав ей, открывшей душу, еще больнее?.. Или ждать, когда нужные слова появятся, и одаривать себя и ее призрачной надеждой… — Герми, — выдохнул Гарри, поцеловав в висок. — Какая же ты сильная и храбрая. Как же ты это все пережила, — сипло прошептал он. — Я совсем не сильная. Просто одиночество и страх заставляют обрастать броней. Чтобы суметь защититься. — Это и есть сила. Невероятная сила. Я просто сломался, пал ниже плинтуса, но ты нет. Ты справилась. — Ты тоже, — уткнувшись носом в его шею, вымолвила она. — Посмотри на себя, Гарри. Ты справился, совсем один. Вырос, пережил, оставил в прошлом… — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, — в ужасе выдохнул он, расширив глаза и уставившись немигающим взором в пол. Она притихла, обвив руками его спину. — Если бы ты только знала, как я справлялся… — Не говори, — перебила его Гермиона, и он замер, прикрыв веки. — Не сейчас. Я не хочу знать. Гарри вздрогнул и отстранился на миг, заглядывая в ее лицо. — Ты… Не хочешь знать? Выбираешь неведение? — выдохнул он, не понимая, что думать по этому поводу. — Временное. Пока ты не будешь готов рассказать, а я не буду готова выслушать, — глядя на него широко распахнутыми глазами, вымолвила она. — Но… — Гарри, — приложив палец к его губам, шепнула она. — Что бы там ни было. Я знаю, что ты не причинишь мне вреда, не обидишь. Никогда. Ты любишь меня, разве можно навредить тому, кого любишь? — Герми, — простонал он, прикрывая веки. — Но ведь… Это нечестно. Ты сама сказала… Быть может, ты не захочешь видеть меня, когда узнаешь… Я не хочу лгать тебе. — Ты не лжешь. И никогда не лгал, — Гарри раскрыл рот, но она не дала ничего сказать. — Я знаю. То, что ты молчишь о прошлом, это не ложь. И когда мы оба будем готовы, ты все мне расскажешь. — Боюсь, ты не поймешь… — Как странно мы обменялись репликами, — прошептала Гермиона у самого уха, обнимая за шею. — Ты нужен мне, Гарри. Всегда был нужен. Если ты не возненавидел меня после всего, что узнал, прошу, побудь со мной. — Я не смогу тебя возненавидеть, даже если захочу, — обнимая тонкую талию, тихо говорил Гарри в девичье плечо. — А я не захочу. Никогда. Ты не сделала ничего плохого. И ни в чем не виновата. Я понимаю тебя. Мелкая дрожь прошлась по телу Гермионы, и она шумно выдохнула, словно сбрасывая напряжение и страх. Зарылась пальцами в волосы Гарри, желая обнять еще крепче, притянуть к себе. Он соскользнул с подлокотника, приподнял Гермиону и усадил себе на колени, укрыв руками, словно коконом, слегка покачивая под ритмичный перестук капель по подоконникам и стеклам. И просто был рядом.Мы все потеряли что-то на этой безумной войне. Кстати, где твои крылья, которые нравились мне?..