Эгоисты

Утро Рана началось кошмарно, то есть с аббревиатуры БКБ, или, если угодно, со следующей фразы: — Блять, как больно… Хайтани простонал это сквозь полудрёму, ведь ни о каком сне и речи уже не шло. Какой, мать его, сон на старом провалившемся диване, в котором пружины просели наверняка еще в шестидесятых?! Парень неловко повернулся набок, отбросил с лица длинные крашеные пряди, чувствуя, как каждое движение руки отзывается болью в плечах и позвоночнике. Вдобавок ко всему, Ран элементарно не помещался на этой развалюхе, так что был вынужден постоянно искать такое положение тела, чтобы просто-напросто не рухнуть на пол. Кажется, именно в такие моменты и понимаешь, что значит в шестнадцать чувствовать себя на все сто — причём, речь вовсе не о процентах и коэффициенте счастья-довольства, а о будто бы прожитом веке, авансом свалившемся на неподготовленную спину. Рядом, всего в паре метров от страждущего брата, мирно спал Риндо: спутанные блондинистые волосы, чуть нахмуренные брови, мерно вздымающаяся в ритм дыханию грудь, — ну просто ангелочек, ни дать ни взять. Ага, как же, ангелочек, который на раз-два выворачивает людям суставы и ломает кости так, что хирурги потом в мозаику играют на операционном столе, собирая их по крошкам в первозданный вид. Ран чуть ностальгически улыбнулся — ещё, казалось, совсем недавно он наблюдал новорождённого братика, сладко сопящего в своей люльке, а вот сегодня уже они вместе выстраивают коварные гангстерские планы, как бы подчинить себе Роппонги. Снова. Однушка, которую они совместно снимали, была, откровенно говоря, дрянной. Впрочем, за располагаемую ими сумму лучше не сыскать, тем более в одном из центральных районов Токио. Если бы ещё пару месяцев назад Рану сказали, что он будет скитаться по съёмным каморкам, он бы от души посмеялся, прежде чем заехать говорившему по роже. Теперь он не смеялся, а кулак сточить хотелось только об лицо треклятой суки-судьбы, что обожает подставлять людям жёсткие подлянки. Хайтани-старший больше всего на свете не хотел вспоминать родителей и свою безбедную и беззаботную жизнь до колонии. Нет, воспоминания вовсе не ранили его. Больно становилось лишь от того факта, что это теперь можно было назвать воспоминаниями. Когда-то у братьев было всё, о чём только может мечтать человек: деньги, власть, открытая дверь в высший свет Токио, какие-никакие родители. Ах да, супруги Хайтани… Теперь практически каждый раз, когда он ввязывался в драку, Ран, хренача чью-то морду до кровавого фарша, вспоминал лицо отца. О матери в такие моменты он принципиально старался не думать, но только из уважения к ней за те суммарные тридцать часов, что она провела в своё время в акушерском кресле, производя на свет его и Риндо. Она воистину удивительная женщина — не имея ни желания, ни стремления, ни материнского инстинкта, всё же сумела родить двоих. Браво! Ран аплодирует стоя! А уж то, что на этом её участие в жизни сыновей благополучно закончилось (собственно, особо и не начавшись) — это совсем другая история. Когда-то у братьев Хайтани была семья, ненормальная, херовая, но всё же семья — родители там, загородный домик, квартира в центре города. Задумываясь сейчас об этом, парень понимал, что больше всего скучает именно по квартире. Когда-то братья были самой настоящей элитой, мажорами, золотой молодёжью — частные школы, дорогие машины с личными водителями, посещение светских тусовок. Кажется, прошла, по меньшей мере, вечность, прежде чем они очутились практически в самом низу социальной лестницы, откуда их нещадно спихнул треклятый зам Безумного предела, просто тем, что очень не вовремя решил повстречаться с праотцами. Но всё хорошее поздно или рано заканчивается. Стоило братьям переступить порог колонии для несовершеннолетних, как родители, воспользовавшись идеальным моментом, слиняли в Саппоро, прихватив с собой всё, что только было можно — то есть, деньги, бизнес, влияние. Сыны-зэки, видите ли, прилично так портят имидж. Ран слишком отчётливо помнил тот момент: вот они с братом сидят в переговорной комнате, по ту сторону стекла отец в своей привычной манере разъясняет ситуацию, мол, так и так, мальчики, мы с мамой посоветовались и приняли решение, что вы двое нам нахуй не сдались, так что мы вас кидаем и съёбываемся начинать всё с чистого листа в другом городе. Насколько Хайтани знал, обустроились они там неплохо. Интересно, на дни рождения хоть по открытке пошлют? Будет хоть чем подтереть… эм-м… слёзы радости. Не то, чтобы он или Риндо так уж были расстроены неожиданным «осиротением». Вряд ли возможно скучать по родителям, что поучаствовали в твоей жизни всего лишь минуты три от силы — пока заделывали. Расстроены были другим — им не удосужились оставить даже миллиона йен, а ведь это сущие гроши для супругов. И — что хуже всего — узнали об этом братья только по выходе на свободу. Благо, хоть байк Риндо и некоторые вещи оставили на складе индивидуального хранения. Однако на этом финансовые беды не закончились. Как позже выяснилось, папочка предусмотрительно вычеркнул их из завещания, чем, в какой-то мере, обеспечил себе долгую жизнь и возможность благословенно скончаться на старости лет от передоза какого-нибудь кокса, а не от руки собственного чада. Ну, это образно, конечно. В конце концов, убивают ради наследства только в дешёвых дорамах, а братья Хайтани задёшево сниматься не будут. В общем, выйдя на волю, они оказались голы как соколы. Нужда подтолкнула настолько, что на первое время братишки, скрепя зубами, поселились у тюремного товарища — того самого пресловутого Аоки Сейджиро, который очень сильно переоценивал узы их дружбы. Он жил в нормальном таком домишке со своей семьёй, которая, о диво, даже не думала отказываться от него. Завидно, можно даже слезу пустить. Но семейная идиллия длилась недолго. Уже через неделю супруги Аоки были готовы выть и рвать на себе волосы — настолько невыносимо содержать у себя дома троих пацанов-гопников, даже если один из них твой милый сыночек. Короче, Сейджиро прямым текстом сказали помахать своим друзьям ручкой на прощание. Тот, конечно, упёрся — стыд-то какой, прогонять своих лучших друзей на улицу. Однако у взрослых был припасён в рукаве туз, и, учитывая то, насколько эффективно тот сработал, он был козырным. Чем уж там предки пригрозили Аоки, оставалось только гадать. Ночевать на складе, даже если это твоя единственная недвижимость в Токио, кстати говоря, — то ещё грёбанное удовольствие. Один из десяти, Ран не советует. Да и то этот баллик накинут, так, чисто за экзотику. Квартиру, удовлетворяющую их финансовым запросам, нашли, на удивление, быстро. Просто никто больше не хотел снимать эту халупу. Хозяйкой оказалась простецки добрая и немного сумасшедшая старушка, помешанная на христианской религии, которая собиралась переехать ни то к внукам, ни то к детям, ни то вовсе в дом престарелых. О диво, оказывается, в Японии люди могут верить не только в животворную силу камней и духов, но и в вымышленного мужичка, рождённого ни то от святого духа, ни то просто от воздуха. Ран до максимума сбил цену. В красках и в подробностях рассказал ей про их с братом ситуацию, чистую правду. Да-да, рассказал всё подчистую. Старушка едва ли не плакала на моменте, когда неизлечимо больная мать, с трудом поднявшись с кровати, со слезами на глазах провожала сыновей на заработки в большой город. А потом Хайтани-старший выдал коронное: — Она — всё, что у нас есть, — парень грустно потупил взгляд, тепло улыбнувшись своим воспоминаниям. Воспоминаниям о том, как в колонии им время от времени в общем зале включали телевизор, где на постоянной основе шли именно такие дорамы. — Отец ушёл, едва узнав о диагнозе… Бабуля оказалась крепче, чем он предполагал. Она не заплакала, но явно клюнула. Риндо, сидящий рядом с ней на диване, закатывал глаза так часто, что легко можно было подумать, что его бьёт припадок. Хотя, по факту, это был банальнейший испанский стыд. Закатывай-закатывай, думал старший, я посмотрю, как ты в следующий раз будешь выкручиваться. Главное, сработало. Старушка, часто вздыхая и причитая о несправедливости людской доли, сбавила цену, убедила братьев, что медицина в их время творит настоящие чудеса, а перед уходом даже посоветовала им приобщиться к богу. Хайтани так не смеялись с тех самых пор, как им на руки нацепили наручники и увели в полицейскую машину. Теперь у них было жильё, обставленное худо-бедно, с обшарпанными обоями и старой мебелью. К счастью, хозяйка забрала своё религиозное и прочее барахло, видимо, не решившись оставить его на произвол судьбы. Надо же, люди беспокоятся за вещи, а супруги Хайтани успешно забили хуи на родных детей. Квартира была однокомнатной, очень маленькой и вдобавок угловой. В единственной жилой комнате была одна кровать и небольшой диван. Кровать застолбил себе Риндо, справедливо аргументирую выбор тем, что именно он нашёл это объявление о сдаче. И Ран как хороший и образцовый старший брат уступил ему. Ну, как уступил… Составил расписание, по которому они буду меняться койками раз в две недели. Дольше он не выдержит на чёртовой развалюхе, аkа диване. В их новом жилище было сочтено всё самое худшее, что может быть в съёмной квартире: потёртые стены, текущие трубы, мигающий свет, запах кошатины, которая, похоже, здесь обитала в немалом количестве. Для полной картины кошмара не хватало только вечно ебущихся соседей через стенку, которые не умеют по-другому проводить время, кроме как в заделывании орущих на радость соседям детей, и кого-нибудь с дрелью, которую обязательно требуется включать с утра пораньше. Хайтани теперь с болью в сердце вспоминали времена далёкого детства, когда подобные интерьеры они могли видеть только в фильмах ужасов. А теперь они сами герои этих фильмов. Теперь голова Рана была забита всего тремя вещами: как бы заработать денег, как бы вернуть Роппонги и как бы престарелая хозяйка скоропостижно не отошла в мир иной. А что? Даже мразотная квартира, если она находится в Роппонги, будет пользоваться небывалым ажиотажем у внуков, которые спрашивая, как у бабули дела, подразумевают: «да когда же чёрт тебя возьмёт?» Да и неприятный опыт по этому поводу уже был. Вторую сопливую историю Хайтани выдумывать не хотел, как и снова ночевать чёрти где. Хотя в данный момент он уже думал, что начинает скучать по тюремной койке. Она и то была удобнее. — Спи ещё, — не открывая глаз, пробубнил Риндо. — Ненавижу, как скрепит эта херовина, когда ты ворочаешься. — А знаешь, что ненавижу я? — подушка с тихим шлепком приземлилась на пол, за ней полетело одеяло, но громче всего, конечно, упало тело Рана. Сука, на грязном пыльном полу комфортнее спать. — Эту квартиру! — Хватит уже ныть, мы только поменялись. — Да я же не об этом… — плечи болели нещадно. Юноша, несмотря на то, что уже через пару часов в комнате станет нестерпимо душно, натянул одеяло на голову, полностью закутавшись в нём. — Я понял, — младший развернулся на спину и уставился в потолок, где ещё плясали предрассветные тени. Было тихо, слышен лишь был шум дороги, автомобильные гудки, свист светофора. Токио просыпался. А он вообще спал? — Уже скоро. Чтобы управлять людьми, есть всего два рычага: страх и личный интерес, а мы легко можем и то, и то. Главное, только выбрать правильный курс. Который, Ран? — парень приподнялся на локте, близоруко щурясь и глядя на пол. — Ран? Но брат его уже не слышал. Впервые за эту ночь ему удалось провалиться в сон. ___ — Ну, Симамото! Блондинка нехотя оторвала безразличный взгляд от окна, на какую-то секунду переведя его на скрестившую руки подругу. Акагири Мицуки на этот раз была действительно зла, и это было ясно сразу же. Даже звук её шагов, эхом разнёсшийся по подсобке, прозвучал более грозно, нежели обычно, что уж говорить о голосе и том, как нахмурилось её лицо. — Две минутки, — спокойно заверила Сачи. — Докурю и… Закончить фразу не удалось. Официантка в один широкий шаг приблизилась к подопечной и рывком шлёпнула ту по руке, в которой она зажимала очередную за день папиросу. Сигарета безвольно упала на пол, и брюнетка притоптала тлеющий кончик туфлей. — У тебя уже зависимость! — брюнетка брезгливо покосилась на рассыпавшийся по бетону пепел, затем на коллегу и серьёзно спросила: — Стоит оно того? — Да, — немного подумав, ответила девушка, впрочем, оставив её без пояснений, на что Мицуки только хмыкнула. — Пока ты здесь прохлаждаешься, на мне, между прочим, все столики висят. Интересно, что будет, если в один момент я решу прогуляться и оставить тебя вот так вот одну? Всё тот же менторский тон, уверенный, с нотками превосходства и поучения. Всё в лучших традициях Акагири и ненавистях Сачи. Ну, чёрт, естественно, она понимает, что нехорошо так поступать по отношению к коллеге. Нехорошо так сразу портить зарождающиеся отношения, когда вроде бы надо заслуживать доверие и расположение, раз уж она собралась здесь работать. Нехорошо в принципе так подставлять человека, сваливая всю работу на него. Сачи ведь не дурочка, на самом деле, всё понимает. — Прости, — уголки ярко накрашенных губ растянулись в примирительной улыбке. Наставница только кивнула в ответ, но, по глазам было видно, не повелась. Блондинка сбросила улыбку, стоило ей только отвернуться и двинуться в сторону зала. У самой двери она остановилась, обернулась, жестом поманила коллегу, будто не веря, что она действительно последует за ней. И тут-то блондинке ничего не осталось, кроме как подчиниться. В зале как всегда было битком народа, а это может означать только одно — много, неописуемо много работы: заказ прими — принеси — рассчитай — стол протри — а потом начинай всё по новой. За месяц в этом баре блондинка успела заработать прехорошую мозоль на пальце от постоянного письма, боль в пояснице и растёртые до крови ступни благодаря каблукам, из которых она теперь не вылезала, мешки под глазами и привычку каждые пять минуть оправлять юбку. Собственно, боль и боль, ладно. Если бы только всё это не кровоточило… Было только три после полудня, так что свет внутри помещения ещё не был включен нигде, кроме как у барной стойки. Без режущего глаза и раздражающего нервы пурпурно-розового света и ярких переливов, хоть какой-то плюс. Но где присутствует хоть малейший плюс, по закону физики, должен быть и жирный минус, видимо, для наведения баланса во вселенной. До шести вечера по будням бар работал ещё и как караоке европейского образца. На первый взгляд, что может быть хуже, чем обслуживать пьянчужек при орущей музыке в полутемноте посреди ночи? Ответ: обслуживать поющих пьянчужек при свете дня. Серьёзно, некоторые особо стеснительные могут взять в руки микрофон только после трёх-четырёх стопок, но сделать это только ради того, чтобы потом поощрить себя ещё парочкой за храбрость, ну, и заодно промочить горло. Лишним будет говорить, что добрые восемьдесят процентов смельчаков петь не умели от слова «совсем» и имели голоса похуже, чем у орущих под окнами мартовских котов. Сачи и сама с вокалом не особо-то дружила, однако была точно уверена, что и то сможет лучше некоторых. Хватило бы только смелости вот так вот выступить перед всеми, но вливать в себя три стопки градусного пойла она не хотела. Возможно, поющая пьянь её всё же в чем-то превосходит. Когда Симамото нехотя покинула свой островок уединения, облюбованный в качестве личной курилки, караоке-аппарат работал вовсю, шейкеры в руках барменов тряслись, а заказы поступали с всё новой силой — всё, как и должно быть в дрянной, но, на удивление, прибыльной забегаловке. Девушка невольно поморщилась: самопровозглашённый певец у экрана ужасно фальшивил, но, к счастью, время от времени останавливался перевести дух, что давало людям роздых от так разом надоевшей песни известной поп-группы. Да уж, вот у кого нужно учиться уверенности в себе. Сачи вдруг подумала, что теперь с нетерпением будет ждать вечера, когда включат музыкальную установку и можно будет прослушать эту песню в нормальном варианте. Впрочем, музыкальная пытка вскоре прекратилась. И, нет, песня ещё не кончилась, а аппарат вовсе не сломался. Официантка лишь краем глаза уловила движение сбоку от установки и случайно выловила взглядом уже знакомую высокую фигуру с двумя цветными косами. Тот самый печально известный во всём Роппонги Хайтани уверенно пробирался сквозь толпу к сцене, и Сачи с удивлением заметила, что никто особо не протестует на его резкие толчки локтями. На первый взгляд казалось, что хулигану конкретно так поднадоело откровенно неумелое пение и сейчас начнётся избиение, иначе чего ещё ждать от таких, как он. Блондинка чуть напряглась, наблюдая за дальнейшим. А дальше было вот что: Ран, значит, в один шажок вскочил на сцену, чем тут же перетянул на себя всеобщее внимание, и рывком выдернул микрофон из рук удивлённого и начавшего возмущаться посетителя. Гопник как-то заботливо тронул того за плечо и, чуть улыбнувшись, быстро проговорил что-то, но из-за музыки его слова услышал лишь один человек, для которого они и предназначались. Это «что-то» явно было малоприятного содержания, если судить по тому, как быстро недавний певец соскочил в зал и мигом исчез в толпе. Симамото неодобрительно вздёрнула бровь и, скрестив на груди руки, опёрлась боком о стойку, на радость Мицуки уже и думать забыв о работе. Ему так попеть захотелось, или что? Прямо невтерпёж? — Дамы и господа, — звонко стукнув кулаком по кнопке аппарата, Ран обернулся к залу и широко улыбнулся, — с вами сегодня братья Хайтани! Полагаю, многие из присутствующих уже знакомы с нами, а если нет, то явно наслышаны. — он сделал короткую паузу, уголки его губ коварно изогнулись, в то время как по толпе посетителей пробежались шепотки. В наступившей тишине это по звуку напоминало шелест бумаги или крысиный скребёж под дощатым полом. Блондинка попыталась прислушаться, но юноша продолжил своё выступление: — Но, впрочем, сегодня мы пришли сюда не за этим. Время от времени мы можем быть и добродетельным, и великодушными, и щедрыми. Сегодня все, кто сидит в этом кабаке и кто придёт сюда по полуночи, будут пить за счёт братьев! Сачи не сдержалась и застонала, устало прикрыв глаза. Это же сколько разносить придётся, когда вся выпивка, считай, бесплатная! — Не слышу звуков благодарности, — хмуро заметил Хайтани, но, когда помещение взорвалось аплодисментами, будто перед ними выступал целый бразильский кордебалет, вновь натянул улыбку настоящего конферансье. — Так-то лучше. Пейте за наше здоровье и удачу! Но, когда будете наслаждаться халявным бухлом, не забывайте, что братья Хайтани сегодня весь день тусовались в этом баре и не отлучались из зала на дольше, чем отлить. Ведь это правда. Не забывайте, это может очень помочь вам в ближайшем будущем. Всем приятного вечера! Из разжатых пальцев микрофон упал и с отвратительным звуком ударился о пол, покатившись куда-то в сторону. Зал, как умалишённый, неистово задарил его овациями и одобрительным свистом, кто-то скандировал их имя. И, кажется, именно в это мгновение девушка поняла, что братья Хайтани, действительно, не последние индивиды среди местной гопоты. Только вот за счёт чего? Ран картинно поклонился, прижав ладонь к груди, и в момент, когда он, выпрямившись, оббежал взглядом зал, наткнулся им на смутно знакомое личико у барной стойки. Симамото поймала его взгляд, нахально приняла его, чуть склонив голову набок, будто ожидая дальнейших действий. Однако когда юноша спрыгнул с выступа сцены и, не сводя глаз с новой цели, двинулся в её сторону, уверенность блондинки значительно пошатнулась и она разом определила, что вот оно, озарение, вот он, тот момент закатать рукава и активно браться за поднос. Но не тут-то было. — Стоять, — голос прозвучал прямо за её спиной, и она в удивлении замерла, не услышав даже, как он приблизился. — Хорошей официантке нельзя так просто сбегать от посетителей, готовых развернуть кошелёк. Сачи шумно выдохнула и с как можно более спокойным выражением лица обернулась, ненавязчиво вертя в руках блокнотом. — Кажется, в прошлый раз нас довольно грубо прервали, — Ран всё продолжал спокойно улыбаться, — и ты не договорила. На чём мы там остановились? Кажется: «Я тебя напополам переломлю. Вот увидишь, я…» Что ты там хочешь со мной сделать? Признавайся. — В данный момент я больше всего хочу, чтобы ты пошёл дальше по своим делам и не отвлекал меня от работы, — не прерывая зрительный контакт, честно ответила блондинка. — Тем более у твоей компании, видимо, намечается что-то серьёзное и опасное, раз вы даже раскошелились на покупку алиби. Для этого ведь ты тут концерт устроил? — Банальная предосторожность, — пояснил парень и опёрся локтем о барную стойку. — Ты же всё поняла? Мы с братом и нашим другом сегодня весь день тусовались здесь, обильно попивали какую-нибудь градусную хрень и шлёпали вас с брюнеточкой по вашим прелестным попкам, в общем, как и должно быть. Кстати, можешь тоже чего-нибудь пригубить, пока я плачу. Советую начать с «лайта», но только больше одного за раз не вливай, иначе живенько повидаешь седьмое небо. — Мне запрещено пить эти штуки, но всё же спасибо. — Так посодействуешь? — А разве Хайтани можно отказывать? — Нет, — Ран улыбнулся шире и одним лёгким движением руки отбросил за спину длинную туго заплетённую косу, скользя лиловым взглядом по официантке, оценивающим и изучающим. Симамото за последний месяц уже привыкла ловить на себе подобные, и каждый раз ей становилось так же неудобно, как и в первый. В такие моменты начинаешь себя чувствовать собачонкой на выставке. Чтобы скрыть смущение, девушка ответила ему тем же, бесстыдно разглядывая в свою очередь его. — Быстро схватываешь… — он наклонился чуть ближе к ней, вчитался в бейдж. — Быстро понимаешь, Симамото Сачи. Красивое имя. Твои родители явно знают толк в том, как бы назвать дитё. — Оно ненастоящее. Мои родители были мудаками и совершенно в именах не разбирались, — блондинка чуть улыбнулась, заметив в его взгляде искорки заинтересованности. — Хотелось бы ещё понять, чем вы с братом так известны. За месяц жизни в Роппонги меня минимум раз десять разные люди предупреждали бояться вас и держаться подальше. — И, что же, боишься? Галдёж и крики в зале всё нарастали. Из колонок заиграла ударная музыка, включенная на три часа раньше положенного. Посетители, ободрённые бесплатной выпивкой, входили во вкус, начинали веселиться. Среди столиков показалась Мицуки, причём, явно недовольная. Вновь застав подопечную за ничего не деланием во время смены, она, всплеснув руками, направилась в её сторону, но на полушаге замерла, заметив, с кем она разговаривает. Хайтани, едва ли не пополам согнувшийся, чтобы опереться на стойку, широко улыбался, не сводя глаз с девушки, которая в свой черёд впивалась взглядом в посетителя, только вот совсем не улыбалась. Акагири молча развернулась, выискивая взглядом несменных товарищей Рана, и сделала это довольно быстро. Поодиночке никто из этой троицы не ходит. Риндо и Сейджиро расположились по обе стороны от входной двери в явном ожидании. Блондин каждые пару минут нервно поправлял на переносице очки и постоянно бросал гневные взоры то на старшего, то на наручные часы. «Что-то задумали», — хмуро подумала официантка, с опаской поглядев в последний раз на подругу, и возвращаясь к работе, решив всё же время от времени поглядывать в их сторону. — Пока не знаю, — честно ответила Сачи. — Ваше имя мелькает слишком часто, но я не могу понять этого ажиотажа. Собственно, как и всей остальной хрени, что происходит вокруг. Меня постоянно предупреждают о гангстерах, грабителях и прочих преступниках, но всё, что я вижу, — это группки школьников, избивающие друг друга за углами. Не впечатляет. — Не впечатляет? — вздёрнул бровь юноша. — Ты просто не так давно в Роппонги. Ничего, поживёшь тут с годик — так ахуеешь, что выхуеть обратно уже возможности не будет. Какая разница, чем мы с Риндо уже успели прославиться? Куда важнее то, что мы ещё можем провернуть здесь. Кстати, о первых впечатлениях. Ты ведь тоже не так проста, как кажется на первый взгляд, а, Сачи, или как тебя там на самом деле? — уже в следующий миг на её запястье сомкнулись длинные мужские пальцы и резко потянули его ближе. Блондинка дёрнула рукой, но хватка оказалась довольно крепкой. — Я ещё в тот раз заметил. Какой красивый браслетик! Золотой, я точно в таких вещах разбираюсь. Спорим, если я сейчас стяну его, то найду возле застёжки среднюю, а то и высшую пробу? С каких пор официантки столько зарабатывают? Украла? Или это от твоего папика? На запястье Симамото, действительно, был браслет розового золота с фигурными звеньями и крепкой застёжкой, рядом с которой была выгравирована девятьсот девяносто девятая проба. — Купила, — нарочито твёрдо выдавила она, спокойно выдерживая тактильный контакт. — Интересно. И на какие же шиши? — Ран наклонился чуть ниже, неприятно ухмыляясь и сильнее стискивая запястье, чуть поигрывая свободным пальцем по резному металлу, и, прищурившись, всмотрелся в её лицо, и увиденное ему очень понравилось. — Отпусти, — прошипела блондинка, придвигаясь ближе, чтобы и музыку перекричать, и чтобы никто более их не услышал. — Пожалеешь ведь. Глаз выцарапаю, а то и оба сразу. Хайтани улыбнулся шире и сжал пальцы так, что та едва не пискнула. Она почувствовала, как холодеют кончики пальцев, и плотнее поджала челюсть. — Осторожнее. Здесь, в Роппонги, когда бросаешь кому-то угрозу, ты должна быть на все сто уверена, что сможешь её исполнить. Предупреждаю на будущее. — юноша, продолжая внимательно изучать взглядом её лицо, вспыхнувший взгляд, искривлённые губы, сместил большой палец на внутреннюю сторону её ладони и с силой дёрнул назад. Накрашенные губы Симамото раскрылись в немом крике, она рванула вперёд, впиваясь пальцами в его руку, пытаясь высвободить свою. Но это было бессмысленно. Ран остановил движение так же резко, как и начал, не позволив хрупкому девичьему запястью сломаться в его руке. Казалось, он просто играется. — Тут до тебя официанткой работала одна девчонка, тебя как раз взяли на её место. Она, насколько знаю, была приезжей, тоже не совсем понимала, как здесь всё устроено. Была любопытной, любила влезть, куда не надо, и поскандалить, не умела держать язык за зубами. Хочешь знать конец истории? Её изнасиловали прямо за этим баром, и дело с концом. Даже в группках школьников, что любят помахаться за углами, есть настоящие ублюдки. — Это сделал ты? Улыбка юноши разом поугасла, а пальцы разжались. Сачи тут же отскочила на пару шагов и ухватилась за запястье, растирая покрасневшую кожу и чувствуя неприятное пощипывание в кончиках пальцев, вызванное притоком крови. Ран оскорблено поджал губы, теперь растерянно бегая глазами от неё до своей ладони, где красовались красноватые вмятины от чужих ногтей. Когда он вновь поднял на неё лиловый взгляд, в нём читалось ни то раздражение, ни то уже самая настоящая злость. В целом, выглядел он так, словно официантка зарядила ему прилюдную пощёчину. Пацанское самолюбие было успешно задето, хоть и не нарочно. — Нет, не я, — парень даже не попытался вновь улыбнуться. — Я люблю, чтобы женщина во время секса выкрикивала моё имя, а не проклятия. — Рада слышать, — блондинка, пусть и совсем не чувствовала боли, ощупала руку на предмет повреждения, — но, знаешь, думаю, я смогу справиться и без советов какого-то гопника. — Жаль, я ведь херни не советую, — отстранённо проговорил Хайтани, оборачиваясь себе за спину, где явно заметил что-то, что заставило его поторопиться. Скорее всего, недовольное лицо брата. — Точно хочешь узнать, чем мы с Риндо так известны и как устроен Роппонги на самом деле? — Было бы интересно. — Тогда увидимся завтра. — В смысле? — не поняла Сачи, однако тот не ответил. Только молча развернулся к ней спиной и побрёл сквозь толпу в сторону выхода, где его уже поджидали. Девушка проследила за ним взглядом, так и не заметив, что она до сих пор придерживает собственное запястье, на котором уже не было и следа он чужого грубого касания. Удивительно. А ведь ей показалось, что он и в самом деле его переломит. Нервы, уже предчувствовавшие сильную боль, теперь расслаблялись, и это ощущение оседало лёгким щекотанием в мышцах в такт успокаивающемуся сердцу. Переведя дух, официантка сорвалась в зал и, выловив там удивлённую Мицуки и за руку утащив ту в подсобку, попросила наконец рассказать о Хайтани. — Хайтани Ран и Хайтани Риндо, — вздохнув, начала брюнетка, складывая и вновь раскладывая в руках прихваченную с одного из столиков салфетку, — известны тем, что однажды сумели подчинить себе всю криминальную систему Роппонги, а кто владеет мафией — тот владеет здесь всем. Когда братьям было тринадцать и одиннадцать соответственно, они до полусмерти избили двух лидеров Безумного предела — группировки, что тогда заправляла едва ли не во всём Минато. Ран с одного удара вынес лидера, а затем они с братцем на пару взялись за зама и отделали его так, что он впал в кому на несколько дней и, так и не придя в сознание, скончался. Пока тот был жив, Хайтани вовсю наслаждались властью, однако стоило сердцу зама остановиться, как его подчинённые мигом сдали братьев полиции. После этого их отправили в колонию для несовершеннолетних за убийство, и, вот, несколько месяцев назад они вышли на свободу и ничерта не изменились за это время. И, судя по всему, уже не являются такими уж авторитетами в Роппонги, хотя местная шпана их и боится, как сатану во плоти. — А ты хорошо осведомлена, — Сачи задумчиво прикусила кончик накрашенного ногтя, смакуя новую информацию. — Увы, да, пришлось в своё время… — Акагири в пару рывков разорвала сложенную несколько раз салфетку и серьёзно посмотрела на коллегу. — Что Ран от тебя хотел? — Ран, значит… А, ничего такого. — Будь внимательнее, — наставница смяла остатки несчастной бумажки и сунула их в карман. — Эти братья один отмороженнее другого, даже не поймёшь, кто хуже: старший или младший. Один кайфует от звука переломанных им же костей, у другого ЧСВ до небес, а их дружок вовсе отбитый настолько, что даже эти Хайтани решили скорешаться с ним, чтобы только не пришлось стать по разные стороны. Поверь, я часто их обслуживаю и слышу, о чем они разговаривают. Я уже предупреждала и сделаю это ещё раз: держись подальше от гопников. Сначала вы так просто разговариваете, как сегодня у стойки, а уже в следующую минуту Ран гладит тебя по голове. Кирпичом. Если он в тринадцать до смерти забил здоровенного крепкого мужика, то на что они с братиком способны сейчас? Думаю, они запросто могут и девушку избить. Он точно просто так к тебе пристал? — Да, — отстранённо, но уверенно ответила Сачи, решив в лишний раз не волновать наставницу и раздумывая о том, как лучше поступить завтра. И как Хайтани отреагирует, если не забудет и, действительно, явившись завтра в бар, никого там не обнаружит. Завтра ведь у Симамото заслуженный выходной.