Эгоисты

Ярко. Шумно. Душно. Ран неловко приваливается к стене и, расслабив галстук, оттягивает ворот рубашки из довольно плотной синтетической ткани, делая благословенный вдох. Жарко. Просторный зал полон людей, кругом вспышки и смех, стаккато каблуков, лёгкая, но уже так надоевшая музыка и звон бокалов. Десятки разодетых барышень и мужчин в дорогущих костюмах. Свет, очень много света — огромные хрустальные люстры на потолке играют в команде с блестящим декором на стенах и мебели. Пафосно. Громко, даже слишком. И жарко, очень. Хочется пить. Старший из сыновей Хайтани уже давно скинул свой пиджачок, но легче, кажется, не стало. Мальчик щурится, уже чувствуя, как от пёстрого хоровода вокруг начинает кружиться голова, и стягивает одну туфлю. Ноги натёрло. На белоснежном носке просачивается красное пятнышко. Отвратительно. Утомительно. Скучно. — Пи-и-ить хочу, — Риндо уже в который раз дёргает брата за рукав и глубоко зевает, прикрыв рот ладошкой. Неудивительно, уже давно недетское время. Когда брюнет в последний раз смотрел на часы, была полночь. Правда, это было давненько. На лбу у младшего — мелкие капельки пота. Глаза покраснели от частого трения, что заметно даже через линзы очков. Да и в целом выглядит он так, словно готов уснуть даже на полу, если его только уложат на него. — Когда мы уже поедем домой? О, если бы только Ран знал это. Жалобы братишки ему очень близки — он чувствует то же самое: жажду, усталость, дискомфорт, желание поскорее убраться подальше от этого сборища. Но, увы, он не властен ни над чем из этого, не может добыть даже бутылочку воды. Конечно, Хайтани может свободно подойти и взять что-нибудь с фуршетного стола, но он отчего-то на все сто уверен, что там сплошной алкоголь. А что ещё нужно взрослым на модной вечеринке? Только бухло, музыка да кто-нибудь богатенький, к кому можно подлизаться, иначе вечер, можно сказать, прогулялся бессмысленно. Фиолетовые глаза устало щурятся и прикрываются. Мальчик всеми силами пытается абстрагироваться, но у него ничего не получается. Кругом голоса, кругом шастают люди, переговариваются, смеются, выкрикивают тосты и обильно выпивают. От терпкого запаха алкоголя, перемешанного с парфюмом становится уже трудно дышать. Если бы только из зала был выход на балкон, братья уже бы давно убежали на свежий ночной воздух, где бы и дожидались, пока родителям надоест. Будто целого вечера им не хватило. Состоятельные джентльмены, все как один, в дорогущих костюмах поблёскивают позолоченными часами на запястьях, придерживая в руках бокалы с выпивкой. Прекрасные дамы все в лёгких вечерних платьях, довольно открытых и откровенных. Будь братья лет на десять постарше, они бы точно оценили. Но сейчас они смотрят на это лишь с равнодушием и лёгким отвращением, им уже до ужаса осточертело это место. Рин пока что не понимает, зачем на платьях такие глубокие вырезы и разрезы, зачем девушки так много хихикают и постоянно крутятся вокруг мужчин. Ран уже знает — женщины хотят нравиться мужчинам и таким образом привлекают их внимание. Все присутствующие на этой тусовке — модели, продюсеры, фотографы и прочий медийный сброд. Для некоторых это единственный шанс отхватить свой лакомый кусочек, и неважно, чего: денег, славы, разврата. Порой, чтобы заполучить все это, достаточно лишь на полчасика отлучиться из общего зала под ручку с влиятельным денди. Иногда цена мечты может оказаться довольно низкой. Во всех смыслах. — Сейчас, — когда младший снова легонько ударяет его кулачком в бок, Ран, устало вздохнув, опускается перед ним на корточки и поправляет его (а заодно и свой) галстук, на что блондин только морщится и, будто в отместку, демонстративно растягивает тугой узел на горле. Мама точно не одобрит, если заметит сыновей такими неопрятными. Старший натягивает на плечи ненавистный пиджак и берёт братика за руку, плотно переплетая с ним пальцы. — Только найдём папу с мамой. Легко сказать, а вот сделать труднее. Чету Хайтани они находят не сразу, и для этого им приходится истоптать едва ли не половину огромного банкетного зала. Акеми, как всегда восхитительно красивая, в приталенном бархатном платье, с аккуратно уложенными блондинистыми локонами, заметно нехотя отрывается от своих собеседников, но стоит ей только завидеть сыновей, как на её лице расцветает улыбка. Женщина ласково треплет своих мальчиков по макушкам и представляет их своим знакомым, которые глядят на братьев с нескрываемым умилением. Риндо улыбается в ответ, ему нравится внимание к своей персоне. Ран — тоже, слащаво и с притворным смущением, то есть именно так, как взрослые это обожают. Он уже прекрасно понимает, что они с братом здесь находятся лишь в качестве дополнительного аксессуара. На шее у Акеми — бриллиантовое колье. Но главное украшение успешной замужней женщины стоит рядом с ней — парочка румяных мальчуганов, до ужаса похожих на свою красавицу-мать. Ран терпеть не может подобное позёрство, когда родители таскают их на подобные мероприятия только ради того, дабы показать, какая «идеальная» у них семья. — Вы, кажется, хотели сделать фото для вашей статьи? — лучезарно улыбаясь, бросает модель кому-то из своей компании. Братья, переглянувшись, незаметно и почти синхронно вздыхают, уже зная, что сейчас нужно будет делать. Женщина, оглядевшись, грациозно машет рукой, подзывая мужа. Как только Хайтани Хидео приближается, он бережно оправляет запавшую на лицо супруги прядь волос и целует в висок, заставив её просиять. Ран отворачивается и только плотнее сжимает руку младшего, на что тот только кивает. Такой маленький, а уже понимает, сколько лжи и фальши в поведении родителей. Брюнет едва не вздрагивает от неожиданности, когда на его плечи опускаются руки матери и чуть сжимают. Отец опускается на одно колено и, притянув к себе Рина, приобнимает его. Пальцы брата выскальзывают из его ладони, и мальчик делает рывок, пытаясь удержать младшего, но его останавливает крепкая хватка на плечах. — Смотри в камеру и улыбайся, Ран. Желательно, искренно. — блондинка наклоняется к старшему сыну и мелодично нашептывает ему на ухо, всё продолжая давить улыбку и поглядывать вперёд, где из гурьбы незнакомых ему лиц выделяются женщина с висящим на шее диктофоном и мужчина с огромной фотокамерой, которую он тут же принимается устанавливать на штатив. Фотограф, уже приладив камеру, с прищуром поглядывает на них через экран. Ран хмуро смотрит в объектив, чувствуя, как накатывает усталость и раздражение, и чуть щурясь из-за вспышек. Акеми слегка поглаживает сына по затылку, будто вознаграждая за послушание, и наклоняется, чтобы поцеловать, но тот, краем глаза уловив движение, ловко выворачивается из её рук и срывается к Риндо, жадно прижимая слегка недоумённого брата к себе, вырывая того из отцовской хватки. — Надо же, какие они дружные! — та самая женщина-репортёр приглушенно посмеивается и чуть наклоняется, с нескрываемы интересом рассматривая младших Хайтани сверху вниз. — Скажи-ка, Ран, ты ещё не определился, кем хочешь стать, когда вырастешь? Может быть, ты станешь моделью, как мама? Или займёшься бизнесом, как твой отец? — Я хочу жить на необитаемом острове вместе с Рином, — немного задумавшись, отвечает Ран, обхватывает руками голову братишки и хитро улыбается в ответ, будто не желая делиться сокровенным. Репортёр в ответ только шире улыбается, явно удовлетворившись таким ответом. Нет, скорее умилившись. — У вас очень хорошая семья, Хайтани-сан. Вам очень повезло. — Хорошая? — Акеми усмехается, звучно, высокомерно, так, словно услыхала величайшую глупость на свете, и выдвигается чуть вперёд, перетягивая всё внимание на себя и отвлекая его от сыновей, которые сегодня явно не настроены на общение. — На самом деле, у нас прекрасная семья. ___ Увы, далеко не все её члены были согласный со столь смелым утверждением. Желтовато-оранжевые лучи заходящего солнца отсвечивали в глазах Рана, разбавляя холодные радужки мягкими оттенками заката, пока он, чуть запрокинув голову, смотрел на уходящие в небо крыши высоток Саппоро. Сачи проследила за траекторией его взгляда и прищурилась, пытаясь сосчитать, сколько же этажей в этой громадине: раз, два, три четыре… Дорога заняла куда больше времени, чем рассчитывали. Маршрут Токио-Саппоро — это, как оказалось, не шутки, особенно, если едешь на старой потрепанной «мицубиси» без ключей и с выбитым по твоей же указке стеклом. После вечера случайных откровенностей Хайтани неожиданно для самого себя проспал почти до полудня, хотя планировал прикорнуть лишь на пару часиков и двинуться в путь сразу же на рассвете. Но, видимо, его уставший организм решил затребовать больше времени на подзарядку. Хулиган впервые за несколько дней отдохнул, хоть и чувствовал себя после пробуждения довольно смутно. Сон ему больше напомнил потерю сознания — ничего не приснилось, но зато ушла куча времени, и теперь побаливает голова, где образовалось нечто вроде тяжёлого и пустого вакуума. Сачи он застал свернувшейся в калачик и крепко спящей с зажатым телефоном в руках. Похоже, ей тоже требовался отдых. Пять, шесть, семь… Шли уже четвёртые сутки после операции, а из больницы по-прежнему не было звонка, что не на шутку волновало гопника. А ведь врач — тот самый, которого он в порыве прижал к стенке — сказал, что ситуация с Риндо должна разрешиться в ближайшие двадцать четыре часа. То есть почти три дня назад. Ран понятия не имел, что это означает, и упорно гнал из головы худшие мысли, пытаясь сосредоточиться то на дороге, то на предстоящей встрече, обещающей быть малоприятной. С родителями он не виделся вот уже несколько месяцев — они всё же приезжали забрать братьев из исправительной школы. Видимо, ждали извинения и раскаяния а-ля возвращение блудных сыновей. Но, естественно, ничего подобного не получили. Хайтани теперь буквально передёргивало от мысли, что, возможно, ему придётся сделать это сегодня. Десять, одиннадцать, двенадцать… Саппоро встретил путников довольно неприветливо, холодно, но зато сухо. Погода, похоже, решила продолжить измываться над людьми, потому что дожди и солнце, которое светит, но совершенно не греет, сменялись с безумной поочерёдностью, будто играя в чехарду. В целом, по-осеннему дождливый и серый мегаполис целиком и полностью отражал настроение Рана, который теперь стоял на тротуаре и не отводил взгляда от завораживающе блестящих стёкол пентхауса, отражающих последние на сегодняшний день солнечные лучи, пробивающиеся между туч. Адрес своей квартиры родители все же оставили, и парень теперь был несказанно рад, что по какой-то причине не выбросил его сразу же. Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… На восемнадцатом этаже живут супруги Хайтани. Закатное солнце поливало золотом темнеющие улицы, уже зажигающиеся электрическими огнями искусственного освещения. На фоне яркого зарева очертания мегаполиса очень напоминали театр теней, хотелось просто примоститься где-нибудь и наблюдать за представлением до самого того момента, пока небосвод не зальётся молочным светом луны. И даже если за это время не произойдёт ничего впечатляющего, если таинственный мифический дракон не атакует город, и волшебные чары не околдуют его, то Сачи бы всё равно не пожалела. Этот вид стоил многого, он напоминал о детстве. Симамото родилась и выросла в Отару, поэтому раньше частенько бывала в Саппоро, когда отец брал её в свои деловые поездки. Правда, было это в далёком детстве, во времена, когда её ещё никто бы и не подумал назвать своим проклятием. Двадцать, двадцать один, двадцать два… много, в общем. — Мои родители — это Хайтани Хидео и Хайтани Акеми, — неожиданно, будто предупреждая, заговорил Ран, всё не отводя хмурого взора от многоэтажки, будто пытаясь заглянуть в чужие окна и рассмотреть там знакомые лица, что физически невозможно с такого расстояния. Ребята, взяв друг друга под локти, чтобы не потеряться в толпе, стояли на перекрёстке — оживлённом, по-другому в центре мегаполиса и быть не может — через дорогу от огромных высоток элитного жилого квартала, где могут позволить себе квартиры только очень состоятельные люди. — Знаешь таких? Симамото что-то такое и подозревала, но и подумать не могла, что окажется права. Хайтани — не такая уж распространённая фамилия, но девушка всё никак не могла связать известную модель, бизнесмена и пару гопников. Очень уж нескладно получалось. Однако сейчас, искоса поглядывая на спутника, официантка замечала, что и в самом Ране, действительно, есть что-то модельное. Аккуратные черты лица и точёный профиль. Красивые кристально чистые глаза, холодноватые, насмешливые и высокомерные, как в этой сфере бизнеса и любят. Рост и худощаво-стройное телосложение. Хулиган был довольно высоким для своего возраста и явно обгонял норму, но всё равно был выше Сачи, которая тоже довольно не низкая, лишь на полголовы, если она без каблуков. Но официантка была абсолютно уверена, что через пару лет их разница в росте станет куда заметнее, если они продолжат общение, конечно. Рану ведь только шестнадцать. Симамото уже почти восемнадцать, и она точно знает, что больше не вырастет. Перед походом к родителям Хайтани основательно привёл себя в порядок, но сделал это по большей части для того, чтобы отец не понял, насколько у сыновей всё херово на самом деле. Какой бы ни была ситуация, но Ран ни за что не предстанет перед ним в том виде, в котором заявился посреди ночи к Симамото. Хулиган предусмотрительно взял из дома свою самую приличную блузу, причесался и, насколько смог, замазал лицо купленной по пути волшебной штучкой, которую его спутница окрестила как некий консилер. Впрочем, магии не случилось даже после того, как за дело взялась сама Сачи, разбирающаяся в таких вещах. В итоге, юноша теперь щеголял по улице в лёгкой чёрно-белой рубашке, рукава которой идеально прятали синяки и ссадины, и с распущенными волосами, зачёсанными так, чтобы — насколько это возможно — закрывать синюю опухшую щёку. Есть и говорить по-прежнему было больно, поэтому он решил при первой же возможности навестить Риндо попутно посетить травмпункт. Если только будет, кого навещать. — Знаю немного. Многие считали Хайтани идеальными. Рану и Рину много раз говорили, как им повезло родиться в подобной семье. Конечно, какая картина всплывает перед глазами, стоит только услышать о семье миллионера и успешной модели? Наверное, шикарный богато обставленный дом, украшенный дизайнерской мебелью и дорогим декором. Восхитительно красивая улыбающаяся женщина, накрывающая своим домашним завтрак в роскошном шелковом халате. Статный серьёзный муж, который устал после напряжённого рабочего дня и спешит к любимой семье, чтобы провести с ними время. Тихие домашние вечера, когда родители становятся просто папой и мамой для своих чад, а не известными и влиятельными людьми, и шумные праздники в дорогущих ресторанах. Простые семейные походы в парк и совместные выходы в высший свет. Родители, стремящиеся всё свободное время провести со своими ребятишками, занимаясь их воспитанием или просто веселясь. Детки, получившие в генетическое наследство лучшие качества своих родителей, обученные не только важным школьным премудростям, но и талантливые в других, более творческих сферах… И чёрти что ещё могут надумать себе те олухи, для которых появление в телевизоре уже считается показателем успеха. Вот только в семье Хайтани не было ничего из этого. Ну, за исключением пунктика про шикарный дом. Акеми никогда не готовила, Хидео никогда не спешил со своей любимой работы домой, а уж о том, чтобы уделить хоть малую толику своего времени детям, никто из них и не думал. Сколько гопник себя помнил, вокруг них с братом ошивалась только толпа чужих лиц нянь и гувернанток. Но это было лишь в детстве. Когда острая необходимость в присмотре за детьми исчезла, общество младших Хайтани разом сократилось до двух человек, а вся ответственность — и за самого себя, и за братика — пала на плечи Рана. Это и стало главной ошибкой родителей. Многие считали Хайтани успешными. Отец был богат, инвестировал во многие отрасли бизнеса, хорошо ориентировался на финансовом рынке и имел активы даже за рубежом. Но даже Ран толком не знал, сколько денег тот проебал, пока пытался выстроить себе такую репутацию. И не хотел знать, от таких печальных цифр хочется только за голову хвататься. Хидео — это человек, скорее, рождённый для того, чтобы быть мелким клерком или дешёвеньким банкиром, но точно не крупным бизнесменом. Возможно, привычка откусывать кусочки диаметром больше собственного горла досталась братьям именно от него. Отец раз за разом шел на риск — глупый и бесполезный, как в итоге оказывалось. Прогорал гораздо чаще, чем выигрывал. Хватался за всё, до чего только дотягивались его руки. Пытался казаться акулой, в то время как был лишь мелкой рыбёшкой. И то, что он всё же сумел сколотить нехилое состояние, — лишь чистая удача и совсем чуть-чуть криминал. Но общественности об этом знать, пожалуй, не стоит. И ещё мать, построившая себе замечательную карьеру в модельной сфере. Вот только сделала это стоя не часами перед камерой на съёмках, а всего лишь минут десять на коленях перед отцом. Ну, и ещё парой-тройкой других более влиятельных индивидов. Акеми в своё время стала ещё одним вложением Хайтани, одним из самых удачных, потому что не только приносила ему деньги, но и неплохо справлялась с ролью поднятия имиджа семьи. Здесь нужно отдать ей должное, хватка у блондинки была, действительно, железной, куда крепче и мощнее, чем у её мужа. Эта женщина была из тех, кто, завидев цель, разом терял из виду препятствия. А если не терял — то живо устранял, не брезгуя никакими средствами. И это было, пожалуй, лучшим качеством, доставшимся от неё сыновьям, кроме внешности. Многие считали Акеми восхитительной красавицей. Ещё бы, эффектная стройная блондинка с пронзительно-сиреневыми глазами, которая умеет правильно себя преподнести и держаться на людях. А уж о том, скольких пластических операций стоила эта красота, никто знать не обязан. Тем не менее, именно матери братья были обязаны своими смазливыми личиками. Риндо был до ужаса похож на неё — начиная холодным блондом волос и чертами лица и заканчивая манерами и повадками, которые даже порой не замечал. А вот старший брат замечал. Сходство Рана с матерью было менее заметным внешне, но вот по характерам эти два человека были практически идентичны, — одинаково насмешливы, высокомерны, горделивы. Акеми, как и её муж, постепенно расширяла своё влияние среди токийской элиты. Были роли в кино, но совсем немного. Просто, как показала наглядная практика, эта женщина способна быть хорошей актрисой только перед Хидео и прессой. Было сотрудничество с несколькими благотворительными фондами, Хайтани стала их амбассадором. Вот только получала за это в несколько раз больше, чем сама вкладывала в благотворительность. Но общественности об этом знать совсем не нужно. Многие считали их семью идеальной. Но это было далеко не так. Взаимоотношения Акеми и Хидео были классическим примером брака, возведённого на взаимной выгоде и меркантильности. Единственно место, где эти двое любили друга в богатстве и бедности, в болезни и здравии — это свадебные клятвы и публика. Но как же это разнилось с тем, что видели братья в те редкие моменты, когда родители были дома, были самими собой и не играли роли идеальных семьянинов. Однажды, скитаясь по Токио после колонии, братья поселились в общежитии, когда денег у них не было совсем. Так вот — увидев, как ведут себя чужие незнакомые люди, в силу обстоятельств запертые в одном пространстве, Ран живо вспомнил родителей. Оба появлялись дома крайне редко и крайне ненадолго. Мальчишки видели отца только поздними вечерами, а мать, которая ко всему прочему ездила в продолжительные командировки, — ещё реже. Но проблем от этого не было меньше. Супруги во многом не сходились характерами, не были верны друг другу, и оба об этом знали, отчего злились и разыгрывали типичные семейные драмы и сцены ревности, как в дешёвых дорамах, — Акеми частенько хлопала кулаком по столешнице, Хидео тоже хлопал кулаком. Пару раз даже по лицу жены. Ран терпеть не мог разборки родителей. В такие моменты на уши поднималась, кажется, вся квартира, и мальчонкам ничего не оставалось кроме как закрыться в своей комнате, забраться в одну кровать и в обнимку слушать всю ту грязь, которую любимые супруги нещадно изливали друг на друга, обильно подкрепляя свои слова действиями. Пока Риндо был малышом, он плакал и плотнее жался к старшему, но в один момент это прекратилось. Нет, он не успокоился. Просто смирился и понял, что ничего не изменится. Ран никогда не считал себя и брата травмированными детьми, ведь на все эти скандалы им было совершенно плевать, однако отрицать то, как сильно на них повлияла непутёвая семейка, тоже было невозможно и глупо. Родители, сами того не замечая, долго и упорно подталкивали своих детей к тому, чтобы превратиться в тех, кем в итоге сыновья и стали. Дело по большей части в том, что маленькие дети — они, как губки, интенсивно впитывают и пропускают через себя абсолютно всё, что только видят вокруг. И что видели братья? Отца, который практически не появляется дома, полностью променяв его на работу. Мать, которую кроме денег и статусов не интересует ничего в этой жизни. Вечные скандалы и ссоры. Равнодушие и безответственность по отношению к родным детям. Литры алкоголя, сигаретный дым, ослепительные вспышки и широченные улыбки на незнакомых лицах. Сплошную ложь и лицемерие. Братья никогда не видели перед собой примера настоящего мужчины, настоящей женщины, здоровых взаимоотношений между противоположными полами, нормальной семьи, где царит взаимопонимание и поддержка, и отголоски этой недостачи звучат в душах парней до сих пор. Свою неспособность нормально поладить с людьми Ран списывает именно на окружение, в котором он вырос. Парень видел отца, видел множество мужчин, богатых и властных, величаво-грубых и высокомерных, интересующихся только градусной выпивкой, сексом и деньгами. Видел мать и множество женщин, лицемерных и лживых, меркантильных и готовых совершенно на всё ради личной выгоды, — под стать тем самым мужчинам. Видел, как люди обманывают и используют друг друга, как упиваются своей властью и губят оппонентов, как ничего незначащие пешки. Видел картинные фальшивые эмоции и искреннее злорадство. Почти вся атмосфера, в которой воспитывались мальчишки, была отравлена, и этот яд пропитал собой неокрепший детский разум, заставив его ещё в столь юные годы успеть разочароваться в людях, даже еще окончательно не понимая этого чувства. Хайтани всегда считал себя выше хотя бы потому, что не лицемерил и имел смелость признать, что сам такой же, как и все эти люди. Если что он и вынес из своего детства, так это всего две простые и такие важные заповеди: 1) Никогда нельзя доверять людям; 2) Если ты хочешь чего-то добиться — иди напролом. Немного позже, став гопником, сменив обстановку, заведя новые знакомства, он в полной мере осознал, что был чертовски прав. Поэтому-то близкое окружение Рана всегда состояло лишь из одного человека, и хулиган не пытался подружиться с кем-нибудь ещё или — упаси сатана! — начать встречаться, хотя однажды всё же прилично оступился со вторым пунктом. Первые и единственные отношения Хайтани случились в средней школе и были до ужаса похожи на родительские. Просто тоже были построены на сплошной взаимовыгоде, даже не на банальной симпатии. — Ран, зелёный, — Симамото легонько дёрнула того за руку, заметив, что компаньон вновь о чём-то задумался. Парень хмуро взглянул на неё и двинулся вперёд по переходу, даже не заметив, как к нему буквально приклеился внимательный серый взгляд. Сачи накрепко прижимала к груди его локоть, ощущая мягкость расслабленных мышц под пресловутым тренчем. Хайтани по-прежнему держался, его тело больше не страдало. Твёрдая живая оболочка была полностью здорова, вот только внутри неё рвалась и металась душа. Там был целый мир. И он, кажется, был готов рухнуть в любой момент. Да, точно, родители… К ним гопник тоже питал мало симпатии, и это всегда было взаимно. Отношения детей-родителей были натянутыми в этой семье с самого малолетства мальчиков. Просто эти люди оказались совершенно неспособными к родительству, да и в принципе к заботе о ком-то. Наверняка, заведи они собачонку, она бы сдохла уже через неделю от голода. Но дети — это ведь куда серьёзнее, ответственнее, сокровеннее, сложнее. Сложно, собственно, всё и было. Братья практически не чувствовали ни родительской заботы, ни любви, и если на отца Ран забил в этом плане уже давно, просто убедившись, что тот элементарно не в состоянии испытывать нечто подобное, то на мать долгое время злился и обижался, в чём никогда и никому не признается. Ему раньше казалось, что эта женщина тоже не умеет любить. Умеет, как выяснилось с рождением Риндо. Вот только к Рану это всё равно не относится. Парень долго не мог понять, что с ним не так и чем он хуже младшего, в чем виноват. Но вот потом, когда все детские слёзы были уже выплаканы, ему всё стало кристально ясно. Но злость от этого не утихла, только сильнее разгорелась и трансформировалась в ответную ненависть. Всё дело в том, что Акеми родила своего первенца, будучи не намного старше, чем Ран сейчас. Хайтани думал о том, что сам бы точно не был готов стать родителем в семнадцать лет, даже если бы такая необходимость вдруг возникла. Он бы отказался, скорее всего. По-мудачески? Да. Но лучше, наверное, не иметь отца вовсе, чем быть для него нежеланным ребёнком и постоянно чувствовать себя таковым. А юноша точно знает, каково это. История его появления на свет до ужаса банальна и легко могла бы стать сюжетом для дешёвенькой дорамы, кои клепают, как на станке, в последнее время. Хайтани Акеми (в девичестве… блин, Ран даже не знает, какую фамилию носил, пока его родители не поженились) была родом из какой-то там деревушки на островах, из которой всегда мечтала выбраться в большой свет и стать известной моделью, что в итоге и случилось, вот только далеко не с первой попытки и далеко не сразу. Ну просто классика жанра: симпатичная провинциалка с большими мечтами перебирается в Токио с надеждой, что её заметят, и тут же сталкивается с жестокой реальностью, где ни тому, ни другому места, как оказалось, нет. Разочарование — поистине сильное чувство, стирающее в порошок все отчаянные ожидания. А дальше всё по накатанной — бизнесмен знакомится на какой-то богемной тусовке с этой самой молоденькой, но малоизвестной моделькой, начинает с ней спать, а затем она приносит ему в подоле ребёночка. История стара как сам мир. Ни дать ни взять — миф про Троянского коня. Рану было два или три месяца, когда его родители вступили в брак. Такова простая истина — человек, самолично провозгласивший себя королём, был рождён обыкновенным бастардом, сочетающим в себе голубую кровь отца и плебейскую матери. Можно сказать, ему сильно повезло, ведь Акеми всё же удалось каким-то чудом приворожить Хидео, позволив тем самым новорождённому сыну расти в полной, но не полноценной семье. Ран не контактировал с роднёй со стороны матери, даже никогда не слышал их имён. Родственники отца им, мягко говоря, брезговали. Ещё бы, он для них — ублюдок, выродок, появившийся на свет от не пойми кого. Да и сами родители… Нельзя сказать, что они как-то пренебрегали или ненавидели его. На самом деле, у обоих Хайтани было очень даже неплохое детство, а если сравнивать со многими другими семьями, - так вообще сказочное. Хулигану больше нравится считать, что его просто не сумели полюбить, променяли на свои амбиции. И самое обидное заключается в том, что, возможно, они и пытались сделать это. Но любовью, как известно, частенько шутит Сатана. К Рану всегда относились хорошо, одаривали, пожалуй, всем, о чём только могут мечтать мальчишки его возраста. В большинстве своём подобные родители считают, что от ребенка легко можно откупиться, ослепить вседозволенностью, чтобы не заметил неладное, и заткнуть рот дорогими подарками, дабы и вякнуть не посмел, будто ему что-то не так. Но это вообще не правда. Такое всегда чувствуешь особенно остро, и это даже хуже, нежели открытое проявление неприязни. Но понимать это начинаешь гораздо позже, когда игрушки и аттракционы уже перестают тебя интересовать. Сейчас, много лет спустя, хулиган даже стал немного понимать их. Хидео, которому неожиданно преподнесли дитя, и Акеми, на неподготовленные плечи которой свалилось запланированное, но нежеланное материнство. Насколько Ран знал, рядом с его люлькой крутились только няни. Помнить это он, конечно же, не мог. Какое-то время спустя братья решились расспросить одну из них — как выяснилось, Акеми особо не подходила к ребёнку и сразу же рьяно занялась делами, которые резко поползли вверх, стоило той только получить известную фамилию. Риндо, кстати говоря, хорошо помнил тот момент, тогда он осторожно положил ладошку на плечо старшего, думая, что он расстроится. Отнюдь нет. Ран только улыбнулся, вполне искренно. Ведь теперь-то он понимал, что ни в чём не виноват. Нельзя же винить себя за своё же существование? Виноваты лишь отец, который за сорок лет жизни так и не узнал, что такое безопасный секс, и мать, которая выбрала самый легкий способ подняться (и одновременно пасть). Цена заветного ведь может оказаться очень низкой, помните? Старший Хайтани считал, что это самый аморальный и мерзкий поступок, на который только способна женщина, потому что в итоге страдать будет только нежеланный ребенок, как бы лицемерно это ни звучало с его стороны. Ран видел, как мама иной раз смотрела на него — с неприязнью, потаённой злостью и обидой. Но только теперь он понимал, что злилась и обижалась эта женщина, скорее всего, на саму себя, но эти чувства слишком вытесняли парадоксальные чувства вины и стыда, вытесняли настолько, что приходилось проецировать их на невинном мальчике. Просто сын для неё — неприятное напоминание, её проваленная ответственность, символ того, что она не сумела справиться самостоятельно, дотянуться до мечты, которая была так близко, и вынудила себя на столь грязный приём, что теперь связана браком с нелюбимым мужчиной, что пережила ужасные родовые муки, будучи совсем юной и неготовой к подобному. И — что намного хуже всего этого — она даже не смогла заметить в родном сыне что-то иное. Ран — это просто удобный инструмент, которым она успешно воспользовалась. Для этого он и был рожден — чтобы на золотом блюдечке преподнести ей путёвку в жизнь. И со своей ролью он справился на все сто, а значит, игра стоила свеч. Ран пришел в этот мир по велению похоти и меркантильности. Но Риндо — это совсем другое дело. Этот пухлый розовощёкий карапуз был рожден от любви и для любви. Если Ран — это неудачное последствие случайной связи, то Рин — это обдуманное, взвешенное решение, принятое уже состоявшимися женатыми людьми. Что очень странно, ведь опыт с первенцем должен был наглядно показать этим людям, что быть родителями они не способны от слова «совсем». Ну, и конечно же, можно внести в список загадок человечества вопрос о том, как они пришли к этому решению менее чем за год. Тем не менее, рождение Рина — это лучшее, что старшие Хайтани сделали для гопника за всю его жизнь, и единственное, за что он чувствует искреннюю благодарность. За то, что не остановились на неудавшемся черновике и все же создали шедевр. Когда родился Риндо, вся жизнь семьи Хайтани кардинально изменилась. Когда это случилось, Акеми ушла в декрет и проводила с ним много времени. Видимо, решила отыграться на младшеньком за обоих сыновей, чтобы совесть не так грызла. А может, у неё просто материнский инстинкт вдруг проснулся со второй попытки, хер знает. Вот только продлилось это, к сожалению или к счастью, недолго. Младший был очень привязан к ней. Пока он был младенцем, Ран часто играл и проводил рядом с его кроваткой едва ли не все свое свободное время. Когда Хайтани-старшая вернулась к работе, она стала брать сына с собой, так что большую часть времени он проводил с родительницей, даже в командировках. Рана оставляли дома, чтобы отцу было не так одиноко одному, хотя, поверьте, одиноким в отсутствие жены он точно не был. Ран тогда очень злился, не понимал, почему мама больше любит младшего сына, а не его. Это сейчас-то ему всё ясно. Когда Рину исполнилось три, мать наигралась с ним и стала оставлять дома со старшим братом и няней. Видимо, мешать стал как-то, он ведь всегда был тем еще проказником и непоседой. Риндо не выдерживал дома дольше пары часов, всегда плакал и поднимал крик о том, как он ненавидит братика. И где он только услышал это слово?.. Ран понимал, что тот слишком мал и не понимает, что говорит. Он долго терпел, но в один момент просто сорвался, не выдержал и выплеснул всё накопившееся на ничего не понимающего ребёнка, стремясь облегчить душу. Вот только лучше ему от этого не стало. Хайтани краем глаза взглянул на спутницу, заставив ту спешно отвести смущённый взгляд, и коротко усмехнулся. Тоже молоденькая и смазливая. А ведь будь она на месте его матери, уже бы вынашивала второго от своего золотого папика. Риндо все любили, искренно, безусловно, по-настоящему любили: мать, иначе она бы не стала так возиться с ним, отец, который даже время от времени стал вспоминать, что у него есть семья, Ран, что души не чаял в новорождённом братике, родственники, которые заметно потеплели даже по отношению к первенцу. Семья заметно сплотилась, стала дружнее, нормальнее, Ран даже начал наконец понимать, что родители — это не просто вечно куда-то спешащие люди, появляющиеся дома лишь ближе к ночи, чтобы чмокнуть его перед сном, а потом исчезнуть ещё на сутки. Вот что происходит, когда дитя производят на свет люди, официально носящие одну фамилию. Будто от этого оно становится чем-то лучше… Конечно, становится! Это ведь уже не нагулянный в пьяном угаре выблядок, это законнорожденный ребёнок, желанный и запланированный, явившийся в этот мир по велению любви. Риндо — это квинтэссенция всего хорошего, что только может быть у них, это сумма всех вещей, это барицентр их небольшого трёхгранника, это тот самый клей, благодаря которому семейство Хайтани не развалилось на три осколка, как надтреснутая ваза. А когда ваза разбивается — ей самое место на свалке. Рин родился счастливым, в то время как Ран должен быть счастлив, что смог родиться, пусть и таким вот способом. И поэтому Рин должен жить. Он ведь наверняка даже не осознаёт своей важности. Как старший брат Ран всегда должен защищать и поддерживать его, заботиться, утешать, если что-то произойдет, и делить с ним все и горести, и радости. Вот только… Никто об этом и не подозревает, но Рин заботился и защищал Рана гораздо больше и гораздо чаще, чем тот его. Просто тем, что существовал, тем, что был всегда рядом, тем, что не позволял чувствовать себя одиноким и лишним, чувствовать себя ошибкой. Риндо всегда утверждал, что это не так, и он ему верил, этого всегда было достаточно. Только рядом с ним Хайтани не думал ни о чем плохом, он просто был счастлив. Риндо — единственный носитель их фамилии, кто по-настоящему заслуживает любви, кто был создан на радость людям. И поэтому его брат должен выжить. Пусть хоть останется калекой, пусть хоть с ума сойдет, пусть хоть станет одержим всеми существующими бесами… лишь бы живой. Гопник уже для себя решил — если брата не станет, он набьёт все его части парной тату и перестанет стесняться носить очки, а потом… А потом он не знает, что будет делать. Напряжение всё нарастало с каждым пройденным метром, приближающим его к родным и столь ненавистным людям. Хулиган никогда и никому в этом не признается, но он чертовски зол и обижен на них. Все нервы, по ощущениям, вытянулись по струнке, стоило ему только услышать через домофон мелодичный и слегка удивлённый голосок матери. Ох, чёрт, а ведь он надеялся, что её не будет дома… или будет, но одна… Коротко о везении Рана в последнее время: теперь придётся встретиться с обоими родителями, хотя шанс, что эта парочка вечно занятых вдруг окажется дома вдвоём, был равен практически нулю. Звонкая трель дверного звонка зарезонировала в голове пойманным эхом, и юноша устало прикрыл глаза, морально настраиваясь. Симамото, стоящая рядышком, легонько ткнула его локтем. — Ты справишься. — Естественно, дурочка, — безрадостно ответил он, уже слыша за дверью быстрое стаккато шагов. — В мире в принципе нет вещей, с которыми я бы не справился. «Ну, кроме переливания крови, заработка денег и достижения своих целей», — подумал про себя гопник, нервно дернув щекой. Именно с таким хмурым выражением лица его и застала мать, когда входная дверь вдруг распахнулась. — Ох, Ран… — неуверенно улыбнулась женщина, бегая чуть удивлённым взглядом от него до Сачи и обратно, после чего, будто спохватившись, обхватила лицо сына ладонями и спешно расцеловала в обе щеки. — Я так рада, что ты здесь! Пожалуйста, послушай сейчас… — Некогда, — резко бросил парень, брезгливо вытирая тыльной стороной ладони кожу, на которой остались блестящие следы губной помады, и переступил порог квартиры. Акеми проследила за ним взглядом, после чего лишь махнула рукой, скрыв свою растерянность за уже привычной формальной улыбкой, с которой и обратилась к гостье, легко и невесомо пожимая ей руку. Симамото вдруг почувствовала, как к щекам приливает жар, ведь, кажется, впервые в жизни видела настолько красивую женщину, и теперь не могла оторвать глаз. Обычно говорят, что видеть модель по телевизору и видеть ее вживую, — это две совершенно разные вещи. Так обычно говорят, но явно не про Хайтани Акеми, обворожительно красивую, как мифическая богиня, сводящая простых смертных с ума одним своим видом. Яркого сходства с Раном блондинка отчего-то не заметила, но вот на своего младшего сына та походила как две капли воды, и это больше всего поразило официантку, которой до этого момента казалось, что братья схожи едва ли не до идентичности. И только сейчас, неприлично долго разглядывая их родительницу, она стала понимать, как же много, на самом деле, у них различий. Хулиган, даже не разуваясь и не скидывая плащ, быстро прошествовал вглубь квартиры, выискивая цепким взглядом одного-единственного человека и чувствуя, как на каждый шаг накладывается обертон его же пульса. Хидео сидел, развалившись в кресле и читая газету, от которой он нехотя оторвался, когда неожиданный и незваный гость остановился прямо перед ним. И, кажется, он совершенно не был удивлён этому визиту. — И всё-таки ты приехал, — как-то безразлично заметил мужчина и подвернул страницу чтива, готовясь отложить в сторону. — Смотрю, снова волосы отращиваешь? Как жаль. После колонии я хоть впервые за много лет напомнил себе, что у меня не дочь, а сын. И действительно. Когда он видел своего первенца в последний раз, тот был стрижен «под ёжик», который он потом, видимо, чуть отрастив, покрасил в свой любимый палевый блонд. Видимо, неудачно. Теперь же волосы Рана доставали ему до плеч — до подбородка естественным тёмным цветом, и желтовато-рыжим ниже. В целом, это вполне могло сойти за плохое омбре. Ну, а если это оно и есть… то парикмахеру, сотворившему это, следует оторвать руки за такую халтуру. Мужчина осмотрел своего ребёнка с ног до головы, с тщательно отглаженной рубашки до недешевых, но уже явно поношенных ботинок. И демонстративно усмехнулся, глядя тому в лицо. Симамото, которая уже стояла в другом конце комнаты, слышала это и была несказанно рада, что ей не открывается подобный вид. Она так и замерла на полушаге, чувствуя, как где-то внутри будто разрывается ледяной шарик, распространяя неприятие, тревогу и, что уж там, шок. Она, конечно, не ожидала теплого приёма. Но открытую провокацию, так и бьющую по и без того возбужденным нервам хулигана, предугадать было невозможно. Девушка настороженно посмотрела в сторону спутника, уже ожидая взрыв, который так и напрашивался последние несколько дней. Но нет. Его реакция поразила ещё больше. Сачи не могла этого видеть со своего ракурса, но Ран медленно растянул губы в такую знакомую и ненавистную для отца усмешку, одним лёгким движением руки отбросил за спину темные прядки, уже и не помня, для чего, собственно, они были распущены, и, подбоченившись, с вызовом выдал: — Башкой надо было думать, прежде чем называть сына девчачьим именем. — Ох, будет непростой вечер, — официантка вздрогнула, услышав приятный низкий голос, прозвучавший у самого её уха. Акеми опустила ладони ей на плечи, чуть помассажировав их, и медленно потянула вниз ворот пиджака, помогая гостье избавиться от верхней одежды, после чего запросто пояснила, так же ласково и приветливо, но, впрочем, уже без улыбки: — Эти двое никогда не ладили, так что лучше будь готова ко всему. Чувствую, скоро мы с тобой останемся единственными благоразумными людьми в этой комнате. «Да куда я, блин, попала?!» — пронеслось в голове девушки, которая уже и не знала, кто из Хайтани в данный момент пугает её больше.