Эгоисты

Топот двух пар детских ножек громкий, а в пространстве тихой квартиры так и вовсе оглушительный. Скрип ключа в замочной скважине, хлопок входной двери, — всё это создаёт какую-то особенную, такую домашнюю симфонию. Приятно сидеть дома и ждать чьего-то возвращения, ждать, пока скучный вечер снова будет скрашен детскими голосами и беготней… Ран и Риндо ведь такие проказники, с ними по-тихому быть не может, и, сколько бы Хидео ни ругал их, сколько бы ни отрицал, ему это, в какой-то степени, даже нравится. В такие моменты действительно создаётся иллюзия нормальной семьи, пусть и продержится она лишь до того момента, пока мальчики не убегут в свою комнату и не продолжат свои игры там. Вот и сейчас. О возвращении братьев становится известно, наверняка, даже соседям. Громкие разговоры, задорный смех, из одинаковых фиолетовых глаз едва ли не искры сыплются от непонятного никому, кроме их двоих, восторга, пока мальчишки почти что хороводы водят, не в силах устоять на месте. На их головах бумажные короны. — Папа! Папочка! И вот снова, какое-то странное дежавю. Снова его чадо явилось домой и теперь стоит перед ним, побитое и растрепанное, как и всегда. Вот только теперь оно не улыбалось, только прожигало отца этим хмурым выжидательным взглядом, будто так и требуя сказать что-нибудь. Впрочем, одного взгляда на сына было достаточно, чтобы понять: ему не до улыбок и он, очевидно, снова вляпался в какое-то такое болото, из которого не может выкарабкаться самостоятельно, поэтому и заявился сюда. — Где Риндо? — старший Хайтани заглянул гостю за спину, будто ожидая, что из коридора покажется блондинистая макушка второго сына, но из пришедших обнаружил там только Симамото, которую удостоил вниманием не большим, чем стену. — Он не смог приехать со мной, — ответил Ран, нахмурившись. Хидео откинулся на спинку кресла, опер подбородок на тыльную часть ладони, исподлобья всматриваясь в своего ребенка, однако видя сейчас нечто совсем иное. Очередной раскат звонкого смеха вынуждает мужчину оторваться от своих дел, чтобы в очередной раз отчитать детей за столь позднее возвращение, что он с усталым вздохом и делает. Плетется в гостиную, но первой встречает Акеми, бледную, прижимающую руку ко рту. — Папа! Мы с Раном теперь короли! — Риндо едва ли не скачет на месте, ища выход радостному возбуждению, хихикая и обнимая руку брата, которому контроль над эмоциями сейчас даётся куда хуже. Ран в голос смеётся, искренно, весело, задорно, кажется, пытаясь что-то выговорить при этом, и младший податливо улавливает его настрой. Но взрослые взирают на это лишь с диким ужасом во взглядах. Белый свитер первенца весь испачкан бурыми пятнами. Напоминает холст, который случайно обрызгали багряной краской. Кровавые пятна проступают на руках, лице, шее, впитываются в блондинистые косы, но тот, кажется, и не замечает этого, только поправляет съехавшую на лоб корону. Родители переглядываются и видят в лицах друг друга одинаковые эмоции, отражения своих собственных. Мальчишки и раньше дрались, и раньше на их одежде можно было найти пятна грязи и крови, однако раньше это происходило тише — маленькие хулиганы старательно прятали полученные раны и испорченные вещи. Теперь же они хотят, чтобы это увидели все. — Риндо! Что произошло?! — Акеми наконец удаётся сладить с собой, она рывком хватает младшего за плечи и, опустившись перед ним на колени, внимательно рассматривает на наличие повреждений. — Что вы натворили?! Улыбка сына моментально тускнеет, картонный цилиндр, имитирующий резную корону, который чуть велик ему, спадает и катится по полу, но никто даже не обращает на это внимания. Рин кривит уголок губ и глядит сверху вниз на мать таким строгим холодным взглядом, что та едва не отшатывается и только сильнее сжимает его плечи, требуя ответа. Старший ребёнок, все не теряя своего веселого настроя, лишь наблюдает за этим периферическим зрением и при этом не может не радоваться такой забавной реакции старших. — Мы покончили с Безумным пределом. Роппонги теперь наш, — запросто поясняет он. — Видишь, пап, я говорил тебе, что мы тоже можем чего-то добиться? Мы справились! Хидео все не может оторвать взгляд от него, от широченной довольной ухмылки, от кровавых пятен, от этой бумажной поделки на его голове, чувствуя, как с каждой секундой, что Ран не может проглотить смешинку, внутри всё разгорается тревога. Нет, это уже самый настоящий страх. — Да что ты мелешь?! — наконец сосуд терпения Хайтани-старшего наполняется до краёв, он грубо хватает сына за подбородок, подставляя его лицо под свет и пытаясь рассмотреть зрачки. — Ран, ты пил, принимал что-нибудь? — Чего-о-о? Нет! Пап, я не пьяный! — младший только довольно улыбается в ответ. Мужчина, всё так же придерживая лицо сына, чувствует, как горит его кожа, как под ней бешено заходится пульс, как младшего едва ли не трясёт от непонятной эйфории. Хидео совершенно не понимает происходящего и уже хочет отстраниться, как его останавливают холодные перепачканные ладони Рана, обхватившие его щёки и чуть сжавшие. Сын внимательно заглядывает прямо в глаза, отчего становится просто неуютно, и всё так же задорно с придыханием выдаёт: — Я просто счастливый! — Ну, как оно, Ран? Ты всё ещё счастлив? — Нет, — не задумываясь, сказал юноша, что ничуть не удивился подобному вопросу. Отец спрашивал это перед судом, когда в первый и последний раз навещал их в исправительной школе, когда оттуда же встречал их. Правда, все прошлые разы ответ был другим. Хидео довольно улыбнулся, явно удовлетворённый таким ответом, будто только этого и ожидал. Хулиган незаметно для остальных стиснул крепкий кулак, пытаясь собраться с мыслями и настроиться, и многозначительно кашлянул, намекая, что уже слишком долго стоит и не переходит, собственно, к делу. Наконец хозяин дома, негромко вздохнув, поднялся с кресла, чтобы поприветствовать незваных гостей: — Похоже, у тебя крупные проблемы, раз ты даже сюда добрался. И почему я не удивлён? — бизнесмен обошел сына, чуть разминая плечи, и хмурым взором обвел всех присутствующих, в этот раз ненадолго задержав его на блондинке. Сачи даже растерялась на секунду, так уж неловко ей стало от подобного внимания, но быстро собралась и с лёгким поклоном поздоровалась. Но, видимо, напрасно, потому что мужчина в ответ лишь неодобрительно дёрнул уголком губ и снова обратился к Рану: — Не ты ли в весьма нелестной и матерной форме заявлял, что даже под дулом пистолета не обратишься ко мне? И вот, не прошло и полугода, как ты уже нарушаешь своё же слово. Неужели великий и ужасный Хайтани Ран столкнулся с чем-то, с чем не может справиться? Или твои убеждения так хрупки, что ты готов от них отказаться при первой же неудаче? — по мере его речи хулиган все сильнее поджимал губы, уже ощущая, как в груди снова всё горит. — Но я всё равно выслушаю тебя. Знаешь, мне даже любопытно. Гопник наконец скинул плащ, и мужчины устроились за столиком в гостиной. Гостья не поняла, можно ли считать это за приглашение, но уже в следующее мгновение Акеми бережно подтолкнула ее вперёд, усаживая рядом с сыном. Официантка вдруг подумала, что может буквально кожей чувствовать давление этой обстановки, такой напряжённой, что, кажется, стоит зажечь спичку, и всё кругом полыхнёт в адском зареве. Она, конечно, и не ждала сцены трогательного воссоединения семейства, однако все же надеялась на банальное понимание и спокойный разговор, а в итоге всё, как всегда, вывернулось в такую сторону, что хуже и быть не может. Может, как поняла девушка чуть позже, когда перед ними четверыми уже стояли полные чашки ароматного чая, а ее спутник вовсю описывал свою беду, постепенно, подробно, так, чтобы ни у кого из слушателей не осталось никаких вопросов. Вот теперь напряжение уже начинало не просто давить. Оно начинало душить, сковывать, будто сила гравитации в комнате разом увеличилась и теперь была твёрдо настроена прижать присутствующих к полу. Но, кажется, кроме Сачи, этого больше никто не ощущал. — Как итог — гемотрансфузионный шок, — заключил, наконец, Ран, чувствуя некоторое облегчение, ведь теперь-то не он один будет вариться в этом котле. Симамото даже удивилась, что он запомнил, как называется то, что случилось с Риндо. Сама-то она всю дорогу пыталась вспомнить, но так и не сумела. Хулиган в продолжение всего повествования не сводил глаз с отца и лишь изредка поглядывал мать, будто боясь упустить хоть одну его малую эмоцию, пытаясь понять его реакцию и настрой. Хидео слушал совершенно молча, не перебивал, не переспрашивал, не уточнял, только время от времени качал головой, призывая продолжать, когда младший останавливался, чтобы правильнее сформулировать мысль. И если на лице Акеми ещё можно было увидеть вполне закономерные удивление и испуг, то тот оставался совершенно непроницаемым, будто его никак не тронул рассказ. Парень ждал, пока что терпеливо, пусть и чувствовал, что сейчас едва ли не больше всего на свете хочет поскорее убраться отсюда. Но нельзя, есть дело, и он не уйдет, пока его не уладит. — Ясно. — спустя несколько тревожных минут молчания заговорил бизнесмен. — То есть, вы с братом оказались на мели, и, чтобы заработать, выбрали такой варварский способ, как бои со ставками, я все правильно понял? — гопник кивнул, ведь отпираться смысла вообще уже не было. Конечно, он прекрасно понимал, что хорошенько проебался и здесь. Объебался здесь, объебался там… Если так подумать, то что вообще ему удавалось в жизни? Целое ни-ху-я. И теперь Хайтани было чертовски стыдно признавать это перед собой, перед родителями, перед малознакомой девушкой. Никто ведь не любит неудачников, таких обычно презирают, осмеивают и как-то резко забывают о предыдущих достижениях, но это, возможно, к лучшему. Намного легче быть полным неумехой, чем стать им, свалившись с таким трудом возведенного пьедестала. И ещё было стыдно просить чьей-то помощи, признавать, что в данный момент не может справиться сам. Что? Ждать чьей-то милости? Пф-ф! Нет, только не Хайтани Ран, только не крутейший гопник, за десять минут поставивший на карачки весь Предел, только не хозяин Роппонги, только не… Хайтани Ран. Теперь уже просто Хайтани Ран. — То есть, ты отправлял брата драться с всякими отбросами, чтобы заработать на этом денег? — Эй, я его туда не выталкивал, — поправил младший. — И, вообще-то, эта идея принадлежала ему, но дело сейчас вообще не в этом… — Да, именно. Не в этом. — как только оказался в квартире, юноша сразу же подметил одну очень явственную вещь: отец не просто не в духе, он сегодня зол. Удивительного, конечно, мало, ведь подобное наблюдалось у них дома довольно часто. Бизнес горел, уважение и преданность подчиненных были шаткими, убытки нередко превышали прибыль, — Хидео никогда не мог это так просто сносить, бесился, злился, нервировался вплоть до того, что с ним становилось невозможно разговаривать. Единственное, что оставалось непонятным, — он такой недовольный из-за работы или нежданного визита родного сына? — Дело в том, что ты снова провалился. Полгода назад ты так ревностно уверял, что позаботишься о брате, а теперь, поджав хвостик, приходишь сюда, просишь помощи, чтобы исправить свою же очередную ошибку. Назови-ка хоть одну причину, почему я должен быть на твоей стороне? Вот что значит: не плюй в колодец — придётся воды напиться. В продолжение всего разговора гопник не отводил взгляда от собеседника, так что его замешательство отец смог рассмотреть очень отчётливо. Сачи сглотнула, искоса поглядывая на спутника и боясь поднять глаза на главу семейства. Акеми попыталась что-нибудь сказать, но сразу же стушевалась под грозным мужниным взглядом, и теперь только с искренними сожалением слегка потрепала парня по плечу, как бы извиняясь. Было видно, что она не знает, как подступиться к сыну, который только отшатнулся на ее руки. Сам же Ран явно удивился и даже немного растерялся, ведь и подумать не мог, что до подобных вопросов дойдет, что до них в принципе может дойти, но по-прежнему пытался изображать невозмутимость, пусть иллюзия уже и дала крупную трещину. Романтики иногда говорят, что нацепливая на себя маску ледяного равнодушия и пофигизма, ты сам в один момент начинаешь в нее верить. Так вот — это чистейшая ахинея, выдуманная для пиздостраданий. Это же насколько прогрессирующий склероз нужно иметь, чтобы смочь обмануть себя, зная всю правду? Солгать себе невозможно. Но когда слишком долго врешь другим, ложь становится какой-то лёгкой, почти что невесомой, едва ощутимой, её становится проще переносить, и ты почти что неосознанное выдаешь ее за правду. Вот что чаще всего подразумевается под самообманом. Ран никогда и не думал, что ему придется как-то корректировать собственные эмоции, ведь раньше с этим все было в порядке. Ему не были чужды ни радость, ни искренний восторг, ни чувство предвкушения и адреналина. Маленький детский мирок Хайтани был сплошь соткан из этих эмоций, на них он держался и двигался, как часы на заводном механизме. Но у любых механизмов рано или поздно заканчивается завод. Если бы тогда только этому белокурому задорному мальчугану с заразительным смехом и беззаботной улыбкой вдруг сказали, что эмоции не всегда бывают хорошими, что их не всегда приятно ощущать и иногда они причиняют боль. Не сказали, гопник понял все сам. В последнее время все не клеилось — и порывы заработать, чтобы хоть как-то улучшить свою и Риндо жизнь, и попытки вернуть былые славу и влияние, и в принципе как-то все шло наперекосяк. Юноша разочаровывался в себе все больше с каждой новой неудачей, однако больше всего не хотел, чтобы кто-нибудь, а в особенности брат, почувствовал в отношении него то же самое, поэтому-то и стал упорно делать вид, что все нормально. Что ему совсем не больно, не грустно, не обидно, не тяжело. Притворяться совсем не было желания, он понимал, что этим только увеличивает недопонимание с младшим, который слишком хорошо его знает и наверняка догадывается обо всем, и вроде как нарушает их братский обет всегда и всем делиться друг с другом. Образ полного похуиста не мог стать чем-то вроде защитной реакции для него, но зато легко и просто стал обманкой для окружающих. Пусть видят, как он ползает в сточной яме. Зато делает это с гордо поднятой головой. — Я очень люблю Рина. Больше всего на свете. — неожиданно проговорил Хайтани и, оторвав поникший взгляд от своей чашки, улыбнулся. И что-то в этой улыбке заставило отца удивлённо вздёрнуть бровь, Акеми уткнуться хмурым взглядом в свои же руки, а Сачи спешно отвести глаза, чувствуя, что смотреть на это уже становится невыносимым. Так странно, признание так легко и естественно миновало губы. Четыре обыкновенных слова могут так много значить, быть такими важными, но в то же время трудными. Хулиган никогда не говорил их брату — тот бы со стопроцентной вероятностью покрутил у виска. Думал, тот и без громких слов всё понимает. Пусть из Рана и вышел плохой сын, плохой друг, плохой ученик и плохой гопник, но зато он точно знает, что из него вышел просто ахуенный старший брат, и этого ему этого всегда было достаточно. Но сейчас всё равно отчего-то так странно и смутно, будто заметил что-то, чего в упор не мог разглядеть ранее… Да точно! И почему мы начинаем что-то ценить по достоинству, только когда рискуем это «что-то» безвозвратно потерять? Почему, чтобы сказать дорогому человеку три блядских слова, нужно лишиться его? Видимо, всем время от времени просто необходим хорошенький толчок, и если бы он только срабатывал вовремя… Улыбка младшего Хайтани была усталой и вымученной, но вполне искренней. В ней горели часы и километры, что он провёл по дороге сюда. Там отражалась его борьба с болью и отчаянием, в которой он сокрушительно проигрывал. Там были все его чувства, которые он так сильно не хотел показывать. Самая честная вещь, которую он делал за последнее время. Однако Хидео это, кажется, совсем не тронуло. — Правда, что ли? Любишь, значит? — темные глаза мужчины недобро сощурились. О, всё семейство Хайтани отлично знало это выражение лица. — Тогда почему не уберёг? — Эй, не слышал что ли? Не я его… — Не о моём слухе сейчас беспокойся. И, пожалуйста, клоунаду устраивай перед своими неблагополучными друзьями, потому что сейчас ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. — Хайтани-старший, раздраженно вздохнув, поднялся из-за стола, да так, что с него едва не полетела вся посуда, и поплелся куда-то вглубь квартиры, оставив остальных в неловком молчании. Ран проследил за ним угрюмым взглядом, после чего уткнулся им в пустующий стул напротив, хмурясь, будто пытаясь что-то вспомнить. Никто не смел обронить ни слова, словно один неловко брошенный звук сработает как искра в комнате, сплошь наполненной бытовым газом. Тишину нарушил лишь вернувшийся Хидео, выставивший на столешницу объемную и уже вскрытую бутыль виски и только одну рюмку, на донышке которой ещё плескались остатки напитка. Хулиган был даже рад, что отец не собирается предлагать ему, хотя наличие в его руках алкоголя напрягало довольно сильно. Ведь это, как он запомнил ещё из детства, — очень скверный знак. — Вот скажи мне, почему от тебя столько проблем? Почему ты просто не можешь быть нормальным? — Я нормальный, — медленно и с нажимом произнес хулиган. — Нормальный человек не убивает то, что он любит. Нормальный человек не ошивается среди бандитов и не машет кулаками до такой степени, что в результате умирает человек. И, в конце концов, когда у нормальный людей начинаются беды с деньгами, они ищут нормальную подработку, а не бегут сломя голову играться с собственными жизнями. — мужчина флегматично капнул виски в стакан, неспешно пригубил, будто нарочно растягивая процесс. — Но только не ты. Что в детстве, что сейчас, — одно и то же. Делаешь все по-своему, и плевать на последствия. Ты вообще взрослеть собираешься? Когда поймешь, что не все в жизни бывает так, как ты этого хочешь? Иногда, знаешь ли, приходится играть и по чужим правилам, так люди и выживают в ненавистном им обществе. Но ты… вечно задирал нос и учил брата тому же. Я думал, если оставлю вас одних в Токио, думал, ответственность научит тебя чему-то важному, и ты бросишь свои детские замашки, образумишься. Но даже на цепи волк остаётся волком, так ведь, мой волчонок? Надеюсь, ты доволен результатом. — Чего?.. — Хайтани просипел едва слышно, и не скрывая удивление и злость. Было ясно, что терпение гопника теперь уже точно подходит к концу, а в расхлябанной колее его самоконтроля рушатся бортики. Юноша, не сводя с отца широко распахнутых глаза, медленно поднял над столом руку и звонко щёлкнул пальцами. — Алло, пап! Ты точно не услышал, что я только что рассказал? Риндо умирает! Сейчас ну вообще не время. Давай сначала с этим разберемся, а потом ты уже будешь меня отчитывать? Голос звучал удивительно низко и почти истерично, да и в целом выглядел парень так, словно его сейчас хватит приступ паники, что упорно напрашивался последние несколько дней. Хулиган, как мантру, упорно твердил себе, уговаривал потерпеть ещё немного, он ведь долго держался, чтобы так просто сдаться, да ещё и перед этими людьми. Ладно, Сачи — с ней он разойдется по возвращении домой, и даже если она посчитает его слабаком, то он вряд ли об этом узнает. Да ему, собственно, и плевать на мнение какой-то официантки. Но вот отец и мать… Ран, чувствуя, как на кончиках пальцев покалывают нервы, сжал кулак, уже намереваясь хорошенько стукнуть об угол столешницы, как замер, вдруг ощутив на своем колене чью-то руку. Симамото осторожно, так, чтобы никто больше этого не заметил, сжала пальцами коленную чашечку, скользнула вверх по бедру и надавила уже гораздо ощутимее, призывая остановиться и успокоиться. Хайтани искоса поглядел на неё: она как ни в чем не бывало восседала на стуле, как всегда с ровной осанкой и расправленными плечами, что, кажется, всегда давалось ей очень легко. Поняв, что спутник поглядывает на нее, девушка едва заметно покачала головой, сильнее вжимая пальцы в ткань брюк. Негромко вздохнув, Ран под пристальным взглядом отца опустил руку и неожиданно стиснул ее ладонь в ответ, сначала аккуратно, но затем с такой силой, что тонкие пястные косточки внутри сжались друг с другом, а отросшие за эти дни ногти впились в тонкую кожу, царапая ее. Пусть знает, во что лезет и на что подписалась. Хулиган и сам не понял, почему так рассердился на эту невинную попытку поддержать его. Сачи тут же скривилась от боли, уткнувшись лбом в свободную ладонь, при этом не издав ни звука. В целом ее порыв легко можно было принять за неожиданный приступ головной боли, так что их тактильный контакт остался незамеченным. Почти. — Ну, что же. Похоже, нашим мужчинам есть о чем поговорить. — сконцентрировавшаяся на боли официантка вздрогнула, когда услышала спокойный и ласковый голос Акеми, что теперь стояла позади ее стула и внимательно рассматривала то гостью, то сына, то их сцепленные ладони. Ран обернулся и безразлично хмыкнул, спешно отпуская чужую руку, позволив напарнице вздохнуть с облегчением. — Поможешь мне на кухне? Подобные вопросы всегда имеют подвох, и заключается он в том, что они в большинстве своем риторические. Потому что, придя в чужой дом неожиданным и незваным визитёром, ты просто не можешь отказать хозяевам в чем-либо. Сачи почувствовала себя смутно, отдаляться от Рана в такой обстановке совсем не хотелось, однако в одночасье было безумное желание поскорее убраться из этой гостиной. Девушка внимательно посмотрела на спутника, будто безмолвно спрашивая совета, и раз тот больше и не глянул в ее сторону, то она спешно поплелась в сторону хозяйки дома, что уже выглядывала из дверного проема и жестом манила ее. — Возможно, вы немного неверно поняли наши отношения с Раном, — войдя в просторную кухню, Симамото, дабы избежать недопонимания и неловкостей, решила сразу прояснить. — Мы даже не друзья, просто случайные попутчики. — О, нет, я все так и поняла. Когда человек смотрит на любимого, его глаза горят, а Ран однозначно равнодушен к тебе. Мой сын, похоже, повенчан только на своих амбициях. Он ведь до сих пор бредит Роппонги, как в детстве? — женщина, что до этого искала что-то в кухонном шкафчике, обернулась и, отклонившись на тумбочку, пробежалась ещё раз взглядом по вошедшей, внимательно, пристально, так, как на нее время от времени поглядывают мужчины. Блондинка сделала вид, что осматривает комнату и совсем не замечает ее интереса, чтобы скрыть смущение. Акеми лишь растянула губы в насмешливой улыбке. — Я бы сказала, многое теряет, пока забивает голову этой ересью. — Почему ересь? Это его мечта. — не отрывая взгляда от неописуемо интересной и безумной красивой вытяжки, девушка принялась массировать руку, что еще болела. Побелевшие пальцы были холодными, и в них теперь слегка покалывало из-за притока крови, в то время как тыльная и внутренняя сторона ладони покраснели. Это уже третий раз, когда Ран сильно пережимает ей руку. — Сачи, верно? Очень красивое имя, но, наверняка, тебе об этом говорили множество раз. — да, и не раз. Обычно это было первой же фразой после знакомства, что в большинстве своем льстило ей. Однако сейчас блондинка решила не уточнять его происхождение. — У тебя хороший рост и осанка. Встать на каблуки, сбросить пару кило… Получилась бы отличная модель. Никогда не помышляла о таком? Помнится, во времена моей недалёкой юности все девчонки только и грезили о том, чтобы носить дорогие дизайнерские платья и щеголять по подиуму под вспышки камер. — Не думаю, что мне это подходит, — честно ответила официантка, чем, на самом деле, ничуть не удивила собеседницу. — Слишком большая ответственность. Все эти контракты, обязанности, договоры… Не люблю быть связанной. — и, чуть подумав, добавила: — Хотя я была бы не против показов. Наверное, во многих интересных городах можно побывать. — Так вот что тебе интересно? Да, моделинг, и правда, предполагает путешествия, только вот на достопримечательности и экскурсии там уже не остаётся ни времени, ни сил, ни желания, каким бы мощным оно ни было до этого, — женщина ловко сдёрнула с крючка прихватку и приоткрыла духовку. Еще только войдя на кухню, Симамото почувствовала манящий сладковатый запах готовой выпечки, который значительно усилился, стоило Хайтани только выставить противень на плиту. — Со стороны, наверное, может показаться, что я примерная хозяйка, но нет, спешу разочаровать, — это просто полуфабрикат. Я, честно сказать, почти не умею готовить. — Ничего, я тоже, — заверила Сачи, на что Акеми лишь в очередной раз улыбнулась. Видимо, профессиональная привычка. — Он апельсиновый, — негромко сказала модель так, будто делясь какой-то тайной, и несколько раз тыкнула пирог зубочисткой, проверяя готовность. — Надеюсь, Ран ещё любит такое. В детстве просто обожал всё, куда только можно цитрусы добавить. А вот Риндо всегда больше нравились вишни. — её улыбка вдруг поугасла, стала немного грустной и отстранённой, и женщина была рада, что стоит спиной к гостье. — Как у них дела в Токио? — Думаю, не очень, — официантка не имела ни малейшего представления, как там оно на самом деле, поэтому просто озвучила свои мысли. Наверное, хулиган бы разозлился, если бы услышал ее. Наверное, он захотел бы в очередной раз солгать, сказать, что все под контролем, хоть это явно не так. Сачи было не очень приятно так подставлять его, но она надеялась, что родители решат помочь сыновьям, поэтому была предельно честной. — Но Ран очень старается. — Оно и видно, — хмыкнула Акеми, переставив на стол изделие и начав нарезать пирог на аккуратные ровные кусочки, что давалось довольно сложно. Горячее тесто упорно не хотело отставать от формы, и женщина отдёргивала пальцы и шипела с интервалами менее чем в полминуты. После пары минут созерцания этой картины, Симамото предложила руку помощи, хотя и сама не особо понимала, как это правильно делается. — Как всегда весь избитый пришел, ничего нового. Еще раньше, когда мы жили все вместе, такое бывало часто. Мальчики возвращались домой побитыми и грязными, но, как бы я на них не наседала, никогда ничего не рассказывали и не жаловались. А в итоге вечно ходили в синяках, ссадинах и с щелями во ртах на месте выбитых зубов, Ран четыре раза ломал руки, а у Риндо была трещина в бедренной кости… Неужели это стоит их детских выдумок? Модель вопросительно подняла на нее глаза, будто желая получить ответ. По дороге Хайтани ничего не рассказывал о своей семье, да она и не спрашивала, ещё в самом начале их злоключения поняв, что там явно не все гладко. Акеми, пусть и непрестанно улыбалась, выглядела очень устало и встревожено, что не скрывали ни косметика, ни ее попытки быть приветливой и спокойной, неестественно спокойной для сложившейся ситуации. «Они знали, они всё знали ещё до нашего приезда…» — промелькнуло в голове официантки, отчего она едва не попятилась назад. Бинго! Всё сходится! Два, по словам самого Рана, до чёртиков занятых человека в нужный вечер оказались дома, и при этом один из них чертовски зол на сына, что едва-едва переступил порог дома, а вторая ведет себя так, словно ничего не произошло, но при этом выглядит, как после нескольких бессонных ночей. Сачи почувствовала себя особенно неудобно, словно нечаянно прознала чей-то грязный постыдный секрет. А ведь она больше всего на свете не хотела влезать в чужие семейные драмы. Ей бы со своими сначала разделаться, а разбирать там, поверьте, о-го-го сколько. — Неужели это стоит страданий Риндо? — почти шепотом, глядя блондинке прямо в глаза, спросила она, при этом с силой воткнув нож в пирог так, что кончик врезался в металлическое дно противня. — Как бы грубо Хидео ни выражался, он прав. Ран слишком застрял в детстве и своих играх, а теперь из-за этого наш сын и его брат… был на грани смерти. Слава всем богам, что на этот раз обошлось! А если бы нет? Если бы Риндо умер? Это бы заглушило голос того безумия, что постоянно нашептывает Рану на ухо? Её рука, сжимающая рукоять ножа, заметно дрожала, лезвие ковыряло мягкую начинку. Симамото буквально видела, как ее взгляд темнеет и будто гаснет, как в уголках красивых фиолетовых глаз, таких же, как и у ее сыновей, набухают прозрачные капельки. — Ран неисправимый эгоист, еще в детстве возомнил себя какой-то мессией. Мы думали, с возрастом это пройдёт, но, как видишь… Если он что-то вбил себе в голову, то этот мальчишка не остановится, пока не получит желаемое, и плевать, чего это будет ему стоить и кто из-за этого пострадает, — продолжила она, опустив лицо, — будь то очередная мелкая прихоть или целый Роппонги. Но в большинстве своем страдает он сам и заставляет брата в придачу. Поэтому я и хочу знать: стоит ли это того? Сачи задумалась, но, впрочем, ненадолго. Ответ как-то сам собой крутился на языке, вот только озвучивать его было немного боязно и неприятно. Потому что мать, переживающая за своих чад, никогда не примет такое. — Мечта — это явно стоящая цель, а парни таковой выбрали Роппонги. — То есть, ты потакаешь их бандитским выходкам?! — Акеми резко выпрямилась и парой резких движений протёрла лицо, не оставляя в глазах ни единой слезинки. — После того, как Ран убил человека? После того, как мальчики отсидели больше трех лет? После того, как Риндо едва не умер? Знаешь, очень хорошо, что вы с ним просто попутчики! С такой поддержкой они не просто побегут, он полетят по наклонной и разобьются. — Думаю, с этой задачей они прекрасно справятся и без меня, — настороженно выдала блондинка, чуть хмурясь, ведь разговор явно шел не в самое приятное русло, и попыталась быстро перевести тему: — Так его брат в порядке? Странно, Рану не звонили из больницы. Хайтани только фыркнула, явно недовольная тем, что гостья принимает сторону сына. Дружелюбная атмосфера разом улетучилась, и Сачи впервые так сильно захотела вернуться поближе к своему спутнику. — Естественно. Никто в регистратуре не обязан обзванивать всех родственников, достаточно сделать один звонок родителям. — женщина принялась перекладывать угощение на большую тарелку, но уже без былой аккуратности, рассыпая по столу крошки и ломая формы кусков. — Нам позвонили, как только Риндо попал на стол и после того, как его вывезли из операционной. Заодно рассказали парочку интересных вещей. Например, о том, как Ран попытался ударить доктора, не поговорил с полицией, а затем с вещами и какой-то девицей укатил в ночь. Конечно же, сюда, ему ведь больше некуда. Мы ждали вас четыре дня, не имея возможности выехать к сыну. Но Риндо в порядке, он пришел в себя еще позавчера. Я, если помнишь, пыталась сказать Рану об этом. Что же, сам виноват, раз не захотел выслушать. — Тогда скажите ему об этом сейчас, — Симамото заметно воодушевилась от такой хорошей новости, — он ведь волнуется! — Да, для этого я позвала тебя. Пожалуйста, уведи Рана отсюда, и, желательно, побыстрее, — Акеми легко развернулась на каблуках, вернулась к шкафчикам. В каждом ее движении, каждом шаге сквозили грация и изящество, выработанные долгими годами на подиуме. Ее аккуратно уложенные волосы, домашнее атласное платье, — все приковывало внимательный серый взгляд Сачи, от которого, кажется, не ускользали ни единая выбившаяся прядка, ни единая складка, образовавшаяся при ходьбе. И всё-таки модели — это совершенно другой уровень, это современные леди и аристократки, до кончиков волос прекрасные и столь же высокомерные. — Их с отцом разговор все равно ни к чему не приведёт, это было заведомо ненужным делом. Мы все оплатим, как только больница выставит счет, и этого Рану должно быть достаточно. А сейчас, пока они с Хидео окончательно не рассорились, вам обоим лучше уйти. — Нет, — беззлобно отозвалась девушка, чувствуя, как, несмотря ни на что, на душе становится чуть легче, — я не понимаю, что за интриги здесь крутятся, но этим вы только портите отношения с сыном. Не мне, конечно, советы здесь раздавать, но ложь… — Тем не менее, именно это ты и делаешь, — резко перебила ее модель, вполоборота стрельнув раздраженным взглядом, но тут же смягчилась, с невесёлой усмешкой всплеснув руками. — Хотя ты права, нормальной ситуацию назвать не получится. Как бы сильно я ни была зла, как бы ни сердилась, я прекрасно понимаю, что хуже всех сейчас приходится даже не Риндо, а именно Рану. Он ведь наверняка сильно напуган и винит себя в случившемся, раз даже пренебрег своей гордостью и пришел к отцу. Сейчас у меня разрывается сердце не столько из-за больницы и операции, сколько из-за вида Рана. Может, я и не образцовая мать, но я не могу радоваться успеху одного сына, пока второй сидит у меня в гостиной и еле держится на грани паники. И я очень хочу помочь ему. Раздался тихий звяк стекла, плеск жидкости. Только сейчас Симамото заметила, какие манипуляции та проводит: придерживая небольшой пузырек над стаканом воды, неспешно переливает в него лекарство, считая каждую каплю. — У Хидео свои планы. Похоже, он всерьёз хочет извинений. У них с Раном всегда были натянутые отношения, а в последнюю встречу он, действительно, сильно оскорбил отца. Я просто боюсь, что их ссора может зайти слишком далеко, они ведь оба уже прилично на нервах, а муж ещё и выпивать начал… В общем, надо прекращать этот семейный ужин, сейчас явно для него неподходящее время. — а затем тихо, едва слышно добавила, что, впрочем, ускользнуло от визитерши: — Вот тебе и «идеальная» семья, Акеми. Как ты и хотела. Когда Хайтани вновь обернулась, она выглядела совершенно спокойно и невозмутимо, но все так же сжимала в руках пузырек. Будто ничего и не было, будто пару минут назад не сдерживала свои же слёзы и будто не заливалась успокоительным, — все такая же гордая, статная и неприступная, как настоящая царица. Похоже, это у них семейное — запирать бушующую внутри стихию в тесном плену собственных тех и бояться, что он в один момент даст трещину. Официантка наблюдала подобную картину четыре дня подряд и успела понять, что для нее это нечто запредельное, сложное и непонятное. Сама бы она так смогла, не стала бы задерживать в себе что-то, от чего ей становится только хуже. Однако в чужую душу со своими догмами не лезут. Другой человек — это всегда потемки, неизведанная территория, к которой нет карты. Иногда, проникнув туда, можно найти прекрасные места или твёрдую замерзшую землю, которую сможешь мастерски возделать и заставить цвести, а иногда — настоящий девятый вал, смертоносный шторм, сносящий все на своём пути. И, к величайшему сожалению, когда узнаешь, что же таится там на самом деле, пути к отступлению резко обрываются. Сачи лишь понимающе кивнула, на что хозяйка дома благодарно улыбнулась, впервые за вечер сделав это вполне искренно. Когда женщины вернулись в гостиную, разговор ещё продолжался, явно тяжело и напряженно, но, к счастью, не перетёк в открытый скандал. Но бутыль была почти пуста. Старший Хайтани нервно поджимал челюсть, все не отрываясь пристальным взглядом от сына. Ран заметно изменился ещё в тот момент, как перешагнул порог родительской квартиры — выпрямился, приосанился, посерьёзнел и даже как-то стал аккуратнее в выражениях. Теперь уже в нем с трудом узнавался тот самый гопник, что в ту ночь хорошенько мутузил банду байкеров, а потом преспокойно раскуривал папиросу, восседая прямо на бампере чьей-то машины, что в игривой форме покупал себе алиби, а потом с такой же веселой ухмылкой пытался ни то запугать Симамото, ни то заиграть с ней, ни то сделать и первое, и второе одновременно. Сейчас он был больше похож на того авторитетного хулигана, перед которым едва ли не расступалась толпа школьников, что с ледяным спокойствием взирал на кровавое избиение и лишь ждал своей награды за удачную ставку, что запросто предлагал убийство ради денег. — Ты же вроде как собрался подчинить весь криминал в Роппонги? — заговорил Хидео, лишь краем глаза обратив внимание на приход жены. — Это ведь не особо разнится с тем, что делаю я, — все тот же бизнес. Так вот. Когда-нибудь ты и сам женишься, вы вместе заведете детей, и тебе тоже придется разрываться между семьёй и работой. Ты будешь сутки напролёт вкалывать, чтобы только обеспечить и обезопасить их, и точно так же, как и я, появляться дома лишь к ночи, а потом выслушивать, какой из тебя ужасный отец и муж. Вот тогда, побывав в моей шкуре, и будешь что-то предъявлять мне тут, тогда и поговорим. — Да знаешь, я вспоминаю нашу семейку, и как-то у меня не возникает желания однажды завести свою. — Не страшно. Я тоже ничего такого не планировал, но вот, посмотри, ты же сидишь сейчас здесь. Ран скривился и устало потер переносицу, собирая последние силы в кулак, чтобы только выдержать эту головомойку. Оставаться усидчивым и собранным становилось все сложнее. Изнутри грызли нервы, будто копошащиеся под эпидермисом черви, — мерзко, отвратительно, раздражающе. Хотелось просто расчесать кожу, вспороть её ногтями, чтобы вместе с кровью наружу вытекла и эта гадкая гниль. — Я знаю, что ты терпеть меня не можешь, и даже понимаю, за что. Но помощь ведь сейчас нужна даже не мне, она нужна Рину, — голос Хайтани прозвучал тише и отчаяннее, чем он предполагал, просяще, почти умоляюще. Чёрт, хулиган уже представлял, как ему потом будет стыдно за этот вечер унижений, и уже сейчас жалел, что сунулся в эту змеиную яму. Но в данный момент это не имело для него никакого значения, в данный момент он просто хотел поскорее покончить с этим, вернуться в Токио, пусть даже и в ту нищенскую халупу, чтобы снова ныть раздражённому Риндо, как он заебался спать на диване. Чтобы всё стало, как раньше. Вдруг на его сцепленные в замок пальцы вновь осторожно опустилась теплая ладошка Сачи. Гопник даже удивился, ведь держал руки на столе, и данную картину теперь видели также родители, правда, отец лишь безразлично взглянул на это, а Акеми, кажется, и вовсе не обратила внимания. Рука официантки тем временем весьма ощутимо толкнула его ладони, вынуждая опустить их под стол. Ран вымученно закатил глаза и поспешил вывернуться, чувствуя, как возбужденные нервы сейчас готовы раздражаться по любому поводу, однако она только крепче сжала его пальцы и весьма ощутимо дернула, вынуждая обратить на себя внимание. В лице блондинка не изменилась ни капли, зато прошлась вверх по бедру, двумя пальцами имитируя шаги и при этом неслабо надавливая, что было довольно-таки неприятно из-за ее не самых коротких ногтей. И верно. Хайтани уже и сам понимал, что ловить здесь, скорее всего, нечего. Разве что нервный срыв. — Ты не брату, ты ведь себе пытаешься помочь. — Симамото поразило то, как бизнесмен смотрел на собственного сына — раздражённо и неприязненно. Рана, кстати, тоже. Как бы много они ни спорили и ни ругались с отцом ранее, как бы ни злили друг друга, тот никогда не опускался до подобного. И факт того, что это происходит сейчас, только в лишний раз подчёркивал всю исключительность и серьёзность ситуации. — Ведь, если случится худшее, в этом виноват будешь ты. Поздравляю, ты этого упорно добивался все эти годы, и вот результат! С самого детства ты несся именно к чему-то подобному, а Риндо хвостиком бежал за тобой. Ты всегда портил его, тащил за собой в пропасть. Так боялся в одиночку, или что? Посмотри на себя! Обещал царствовать, а сам продержал корону лишь три дня. Почему это не стало для тебя доходчивым знаком, что ты не справляешься? Что пора заканчивать эти глупые детские игры, и не губить себя с братом ещё больше? Повзрослей уже, королек. Хайтани, кажется, физически ощутил, как внутри что-то треснуло. Даже с характерным звуком — это его пальцы так крепко впились в кожаную обивку стула, что, будь ногти чуть подлиннее, точно бы прорвали ее. Этого он и боялся больше всего, направляясь в эту злополучную квартиру, куда больше, чем отказа. Одно дело самому понимать свои ошибки, но совсем, блять, другое, когда тебя берут и буквально носом тычут в них, при этом приплетая все и сразу. И почему так удивляешься? Наверное, в полной мере начинаешь осознавать свои проёбы, только когда на них указывают другие. До этого момента ведь ещё как-то пытаешься торговаться с собой, уговаривать, успокаивать, мириться с совестью. Что, собственно, гопник и делал последние дни. Что, собственно, только что и полетело к чертям, сгорая в пресловутой трещине, пребольно пульсирующей в грудине. Сердце билось болезненными толчками, будто хотело нахер пробить ребро и прекратить это. Что-то колючее, постороннее распирало и в то же время сжимало горло так, что дыхание вдруг стало довольно трудоёмким процессом, будто лёгкие упорно не желали растягиваться под давлением живительного воздуха. Ран перехватил обеими руками чашку уже ледяного чая, чувствуя, как все тело трясётся от бессильно гнева, и стал жадно глотать напиток. Сачи и Акеми взволнованно переглянулись. Глава семейства хмуро кивнул и молча поднялся из-за стола. — Да ты знать нихуя обо мне не знаешь! — подскочив со стула, прокричал хулиган в спину уходящему отцу, заставив того остановиться. Младший тяжело дышал, будто лишь усилием заставляя себя делать это, и с превеликим трудом пытался сформулировать в связную речь беспорядочный поток мыслей, что так разом и нахлынул, — все, что копилось в нем так долго, столько даже не месяцев, столько лет. Желание братьев слишком часто не понимали и не воспринимали всерьёз, а Ран тем временем ломал и разбивал себе руки до такой степени, что шрамы на поврежденных костяшках уже никогда не затянутся, а места старых переломов так и будут нестерпимо ныть в холодную погоду. А переломов у него было достаточно — руки, пальцы, ключицы, нос, правленый уже не один раз. Хайтани поставили на общую мечту все, что имели, — детство, здоровье, свободу, — и все это ради одного-единственного вечера ХХ августа, чтобы быть достаточно сильными для последнего рывка. И это так выглядит эфемерная детская мечта? И Ран никогда насильно не тащил за собой младшего, не оставив тому права выбора. Но также и не желал ему другой жизни. Наверняка, любой старший брат всеми силами бы старался оградить свою семью от криминала, но только не великий эгоист Хайтани Ран, который воистину слишком боялся идти вперёд один и решил свалить часть ноши на брата, что с детским восторгом был готов бежать за ним хоть на край света. И это его главный крест, страшнейшая ошибка, как он понял недавно. Хулиган не винит себя за то, что потащил с собой во тьму брата. Он винит себя за то, что чертовски рад этому. Взрослые считали это ребячеством, просто детским лепетом о королях и королевствах из известных сказок. А в итоге их старший сын оказался убийцей, а второй теперь в коме. Не до всех мечт легко добраться. Ради некоторых нужно бороться. Иногда говорят, что любая мечта имеет право на существование. Это ещё одна лицемерная ложь. Если дитятко желает стать доктором, спасателем, учителем, дабы помогать другим, — оно молодец. Если певцом, артистом, спортсменом — то у него все получится! Но братья Хайтани хотят править, иметь свой квартал, управлять людьми, заработать кучу денег и вписать свои имена в историю токийской мафии. Что, звучит уже не так альтруистично? Каждое мнение имеет место быть, вот только если мнение одного человека будет отличаться от мнения большинства, то оно автоматически становится неправильным. Это давно не детские игры! Братья давно выросли, но не перегорели. Конечно, Ран прекрасно понимает, какая это ответственность и опасность, владеть Роппонги. И он готов взвалить ее на свои плечи прямо сейчас, в шестнадцать лет, чтобы тащить на себе до самой могилы. Он понимает, что ради богатства и влияния придется очень потрудиться, сломать старый фундамент и возвести новый. И он готов к этому, хоть своими руками разрушит и построит. И трудиться тоже готов — во процветание квартала и всего, что с ним связано. Всякий раз — что в детстве, что сейчас — когда хулиган заявлял о своём желании быть королём, он имел в виду всю прилагающуюся ответственность и обязанности, но не только празднества и статусы. Он ведь не настолько пошёл в мать. Безумцы в сёнен-мангах часто хотят получить весь мир. Ему этого не надо, лишь только Роппонги. И это просто детская мечта? Ребёнок желает что-то получить, руководствуясь лишь своим эгоизмом, взрослый же — рациональностью. Братьев запомнили как Падших королей, и теперь они хотят стереть это напоминание. Чтобы на этом месте записать свои имена как людей, достигших самой вершины. Юноша прожигал отца вспыхнувшим взглядом, но так ничего и не сказал. Все равно его не поймут, как всегда. — Не знаю, Ран. Всё стараюсь, но никак не могу понять, — Хидео всего в пару шагов приблизился к младшему вплотную и рывком ухватил за грудки, тут же поймав пораженный сиреневый взгляд, совсем как у его матери. — Давай на минуту забудем о существовании Риндо. Почему ты не хочешь спасти самого себя?! Тебе нравится скатываться на самое дно?! После исправительной школы я предложил тебе помощь, но ты ее, мягко говоря, отверг. Знаешь, спасение утопающих — дело рук самих утопающих, так что я больше не собираюсь решать проблемы, возникшие по твоей вине. Хотел самостоятельности — учись и ответственности. Кулак разжался, лёгкая ткань рубашки выскользнула. Сачи взирала на это с тихим ужасом, уже отлично понимая, к чему все идет. Нет, скорее несётся, как два поезда, едущие друг другу на встречу на полной скорости на одних рельсах. С одной стороны, она понимала злость обоих, но в то же время ощущала свою собственную, прекрасно понимая, что не имеет на нее права, ведь никак не связана с этой семьёй и является лишь случайной свидетельницей того, что видеть не стоило. Наконец, из-за стола поднялась Акеми. — Ран, милый, не злись на отца. Ты ведь знаешь, что он вспыльчивый, но отходчивый, — звучало не очень убедительно. — Просто мы сейчас все на взводе, вот и теряем головы. Давайте успокоимся, прошу вас обоих. — Ну что ты, мам. Я вовсе не злюсь, — после недолгого раздумья неожиданно проговорил хулиган, как-то грустно улыбнувшись матери вполоборота. — Херовая ситуация. Я, может даже, извиниться готов. — Да ладно! — усмехнулся старший Хайтани. — Что я слышу! Интересно, за что же конкретно ты хочешь попросить прощения? — Вот за это, — руки юноши резко взметнулись вверх, отчего Симамото, безотрывно наблюдавшая за ними, встрепенулась, едва не подскочив со стула. Но Ран лишь как-то бережно опустил ладони отцу на плечи, будто пытаясь обнять. Хидео лишь напряженно вглядывался сыну в лицо, видя на нем такую знакомую и ненавистную хитрую ухмылку, но в этот раз необъяснимо тяжелую, будто давалась она ему с трудом. Совсем не как в тринадцатилетнем возрасте, теперь в ней было множество других, инородных примесей. Все так же внимательно заглядывая ему в глаза, Ран резко потянул руки на себя, заставив мужчину всем корпусом отклониться вперёд. Будучи неготовым к подобным выпадам, бизнесмен, потеряв равновесие, полетел вниз, но упасть ему так и не позволили. Хулиган резко ударил его коленом, угодив прямо под дых. Акеми вскрикнула, тут же прижав ладони ко рту от страха. Сачи, ощущая, как уже подмывают нервы, инстинктивно поднялась на ноги, будто готовясь разнять их, но в то же время осознавая, что на подобное геройство она точно неспособна. Хидео не разогнулся, даже когда гопник отпустил его, только ухватился за ушибленное место и судорожно закашлялся. И вновь на его плечо легла чужая рука, сильно сжимая, вынуждая стать прямо и снова взглянуть затуманенным от резкой боли взглядом на сына, который уже не улыбался, только как-то бешено смотрел на него в ответ. В следующую секунду кулак Рана со всего размаха впечатался в лицо старшего — парень и бровью не повел, не отреагировал ни на боль в открывшихся ранах на костяшке, ни на столь знакомый ему хруст сломанного носа, ни на истеричный крик матери. — Знаешь, ты можешь ненавидеть и осуждать меня за многие вещи, я пойму. Можешь материть меня сколько угодно, ведь я не дурак, понимаю, что проебался по всем фронтам, — приговаривал Хайтани-младший, не прекращая наносить удары и разбрызгивая кровь уже не только рубашке отца, но и по полу. Да, из раскуроченных носов иногда хлещет, будто из-под крана. Мерзкое ощущение, когда это всё заливается промеж пальцев, но он уже привык к подобному. — Однако есть одна штука, за которую ты, блять, даже не смеешь пасть раскрывать в мою сторону. Это за то, как я воспитал Риндо. Это, сука, запретная территория, и ни ты, ни мать никогда туда не совались, вот и не делайте вид, будто вам стало не похую сейчас. Я научил его всему, что умел сам, и дал все то же, что было и у меня, так что завалите оба еблеты и пиздуйте нахер, а я, бля, заебался уже. Ран со странным облегчением выдохнул, оттолкнул от себя избитого отца, и тот, шатаясь, будто по инерции, сделал ещё несколько шагов назад и сполз по стене. Хулиган потряс кулаком, ощущая, как движение воздуха приятно холодит и успокаивает рассечённую кожу. Разбить Хидео лицо он мечтал ещё с того самого дня, как родители отказались от них, и теперь чувствовал легкое удовлетворение даже от собственной боли. Удивительно, в венах вновь что-то загорелось, будто кто-то поджог фитиль, и будоражащее тепло теперь распространялось по всему телу. Как после хорошей порции «дарка». Как в старые добрые времена, когда драки и избиения ещё приносили ему садистское удовольствие, снова это эйфорическое чувство. Чертовски приятно, будто нормальная такая доза. Где-то сзади вопила Акеми, Симамото, к счастью, не было слышно. — Да не боись, я просто помогаю бате справиться с его ебантизмом, — Хайтани лишь на секунду обернулся в их сторону. — Это, конечно, не лечится, но вот физиотерапия сможет сгладить на время симптомы. Ран, приблизившись, вновь дернул родителя за воротник, уже замахиваясь, как вдруг почувствовал, что его локоть довольно крепко пережали. Взглянув на помеху, хулиган сильно удивился, увидев бледное лицо Сачи, что обеими руками обхватила занесённый кулак. — Хватит! — девушка старалась не смотреть ни на разбитое лицо, что напоминало сплошную кровавую маску, ни на испачканный рукав, поэтому сосредотачивалась на лице напарника, что было довольно трудно, ведь ее уже начинало мутить. Вязкий запах крови будто застрял в носу, тут же отозвавшись медным привкусом на языке, что распространялся дальше по глотке щекочущим приступом тошноты. Юноша только оттолкнул ее локтем, не сильно, но вполне ощутимо. Однако даже этого хватило, чтобы блондинка, будто в трансе, прошагав немного назад, к удивлению — и своему, и его, — неловко плюхнулась на колени, уже ощущая, что ватные ноги не держат. Соприкосновение с полом вышло довольно неприятным, даже болезненным, и от этого, по ощущениям, внутри все перевернулось, а горло вновь сковало кольцом тошноты. У Рана просто ужасающая аура, такой равнодушный взгляд через плечо не на шутку пугал. Только в этот момент официантка и поняла, с кем связалась на самом деле, что Мицуки, возможно, не так уж и ошибалась, предостерегая ее. Вот и игра в составителя карт. С трудом собрав последние силы, Сачи почти что взвизгнула: — Да расскажите ему уже, блин! Акеми даже вздрогнула, не сразу поняв, что обращаются к ней, но быстро вышла из ступора. — Риндо в порядке! — выпалила женщина. — Он пришел в себя позавчера, нам звонили из больницы. Всё будет хорошо. Мы с отцом завтра же поедем в Токио, раз тебя уже дождались здесь. Взгляд гопника почти осязаемо впился в неё, внимательно, напряженно, будто пытаясь выведать или, если придётся, выпытать правду. Мать медленно кивнула и попыталась улыбнуться, но впервые за весь вечер у нее не получилось. Ран выпустил рубашку Хидео, брезгливо потер испачканную ладонь о штанину и неспешно выпрямился, растеряно бегая глазами от одного к другой и не зная, что теперь сказать. Наконец, уголки его губ вновь потянулись вверх, растягиваясь в очень невеселой усмешке, а юноша довольно звонко хлопнул в ладоши. — Браво, родители! Вы просто превзошли себя! — парень с наигранной веселостью хохотнул, хотя на самом деле выглядел так, будто его загнали в тупик. — Ну, то, что вы обо всем знали еще до моего приезда, я догадался ещё в начале. Вы же убили бы меня на месте, приди я вдруг с такими новостями. Актёры из вас херовые, мягко говоря. И как ты вообще проходила свои кастинги? — Ран брезгливо покосился на мать. — А впрочем, догадываюсь. Надеюсь, вам было сегодня весело наблюдать, как я перед вами унижаюсь. Жаль только, со смеху не померли. Акеми раскрыла рот в попытке чем-нибудь парировать, но тут же его закрыла. Потому что вряд ли здесь достаточно будет одних лишь слов. Ран молча бегал невидящим взглядом по комнате, чувствуя, как оглушительно в висках стучит кровь, так громко, что от этого становится дурно. И правда, парень слегка покачнулся, но вовремя сладил с собой, не позволив чувствам вновь взять над ним верх. В груди, на месте злополучной трещины, вдруг образовалось нечто давящее и склизкое, сдавливающее изнутри и деформирующее грудную клетку частым дыханием. Это была обида, мерзкая, нежеланная, успешно заглушаемая последние месяцы. Но сейчас она вскрылась, отравляя изнутри едким гноем. Ран не хотел что-либо чувствовать по отношению к этим людям, долгое время убеждал себя, что совершенно равнодушен. Уже не хотел чувствовать что-либо в принципе. Спасибо, ему теперь на четыре жизни вперед хватит. Вот бы быть просто терминатором — он и сильный, и всегда знает, что делать, и, самое главное, ничего не чувствует. Фиолетовый взгляд, беспорядочно носящийся по гостиной, что разом застыла, как в немой сцене, вдруг выловил нечто интересное, и Хайтани молча направился в сторону полок, чувствуя на себе чужие взгляды. И почему его внимание вдруг привлекла обыкновенная фоторамка? Наверное, ему просто катастрофически нужно что-то, за что можно уцепиться, и теперь он точно чувствовал это, держа в руках небольшую деревянную оправу, глядя на фотографию их «идеальной» семьи. Вот мать в своем бархатном платье обнимает его со спины, а вот Хидео стоит на одном колене, а вот и Рин, наигранно тянущий лыбу. Ох, гопник помнил, как они тогда задолбались на том вечере. Нахмурившись, Ран размахнулся и со всей силы швырнул рамку о стену, пронзив застоявшуюся тишину комнаты звоном разбитого стекла и коротким вскриком Акеми, мимо которой рамка и пролетела, едва ее не задев. Когда сын проходил мимо, женщина отшатнулась, испуганно глядя на него, но тот даже не обратил на это внимания. Только вытащил из-под мелких осколков злосчастную фотографию и покрутил в руках, будто пытаясь рассмотреть со всех сторон сейчас, когда она не в плену стекла и дерева. — А хотите знать, что самое ебанутое? — Ран некоторое время пристально вглядывался в фото, будто пытаясь разблокировать давно забытое и такое нежеланное воспоминание, после чего неспешно направился в сторону коридора. — Вы ненавидите меня за то, что я не справился с вашей же работой. Ну, и еще не оправдал ваших ожиданий, хотя я, вообще-то, ни разу не обещал ни того, ни другого. Если бы вы с самого начала знали, что я бракованный, то доверили бы мне свое сокровище? — Акеми так и опустилась на стул, поймав такой взгляд сына, серьезный, злой, уже давно принадлежащий взрослому самостоятельному человеку, но никак не ребенку. — Пиздеж. Рин далеко не подарок, а я, между прочим, никогда не должен был вешать себе на шею такую ответственность и воспитывать чьего-то детеныша, нахуй мне это надо. Держать при себе пацана-подростка — это такая ебанная морока, если бы вы только знали, особенно если ты старше его лишь на полтора года. А вы тем временем… — гопник ненадолго замер в дверях, о чем-то задумавшись, но затем, недовольно поморщившись, махнул рукой. — А, плевать. Прыгайте на хуй, желательно, с огромной высоты. Хайтани-старшая лишь скривила уголок губ, наблюдая, как сын быстро обувается и уходит, громко хлопнув дверью. Наверное, она должна была что-то сделать, сказать, попытаться остановить его. Наверное, так бы и поступила, если бы только не знала, что подобной ситуации и дилеммы не должно было возникнуть вовсе. Муж все еще сидел, привалившись к стене и несмело ощупывая разбитое лицо, будто определяя, насколько сильно пострадал. Наверное, нужно было обработать его раны. У девчонки, которую Ран привел с собой, видимо, шок. Блондинка была все так же на полу, все так же потупив взгляд в пол и пытаясь прийти в себя. Наверное, нужно было ей помочь, по крайней мере, подать нашатырь или глоток виски. Но Акеми лишь устало оперлась о столешницу, прикрыв глаза ладонью, буквально чувствуя, как о подушечку пальца постукивает пульсация вены на виске. Какое-то время спустя ее отвлек негромкий звук шагов — это Сачи, или как ее там, вдруг поднялась на ноги и, даже не обернувшись, едва ли не бегом выскочила из квартиры, не забыв прихватить пальто спутника и, кажется, не закрыв за собой входную дверь. Женщина вздохнула, облегчённо, хоть и довольно грустно. — Кто такой Симамото? Или такая? — прошло еще несколько молчаливых минут прежде чем она решила заговорить. — Помню, точно слышала от тебя эту фамилию, кажется, не так уж давно. — Может, лучше аптечку достанешь? — Хидео неловко поднялся, придерживаясь рукой о стену и пачкая обои своей же кровью. Из носа все еще текло, из разбитых губ — тоже сочилось, затекая в рот, отчего хотелось просто плеваться. Что, собственно, он, не постеснявшись, и сделал. — Сам справишься, ноги-то твои в порядке, — раздраженно отмахнулась модель, брезгливо отвернувшись от мужа, явственно демонстрируя, насколько она недовольна. — К дьяволу тебя. — К дьяволу? — Акеми высокомерно усмехнулась, исподлобья поглядывая на него. И даже с учётом того, что смотрела она снизу вверх, все равно делала это как-то свысока, непоколебимо, насмешливо. Даже если по щекам уже текли тщетно скрываемые слезы. Так как это умеет только она. — Нашел, чем пугать. Последние семнадцать лет я делю свою постель с существом похуже. ___ Рана она обнаружила почти сразу же. Заметила его в нескончаемом потоке людей, и тут же ринулась следом, все выкрикивая его имя. На зов оборачивалась куча прохожих, но только не тот, кто был ей действительно был нужен сейчас. Хайтани даже не обернулся, хотя точно слышал. Сачи, прижимая к груди плащ, прорывалась, лавируя между людьми, время от времени цепляясь за чужие локти, за что, конечно же, получая недовольное шипение в ответ, и спотыкаясь. Перед глазами немного плыло, но холодный воздух, слегка покалывающий в горле, неплохо приводил в чувство, так что уже скоро девушка была вполне способна догнать спутника, который вдруг резко свернул в какой-то проулок. Симамото проскочила следом как раз в тот момент, когда хулиган с хорошенького такого размаха ударял и без того разбитым кулаком о стену и сдавленно шипел от боли. Он даже не взглянул в сторону напарницы, только устало прикрыл глаза и привалился лбом к холодной стене. — Да он сейчас едва не назвал меня своим проклятием, — его голос звучал довольно глухо. — Откуда это прозвище? — За этим нет никакой истории, — немного замявшись, ответила официантка, внимательно всматриваясь в парня и при это стараясь не обращать внимания на окровавленные кулаки и рукава. — Просто у моего отца есть целый список черт характера, которые он ненавидит в людях, и так уж случилось, что все они оказались воплощены во мне. Мы просто не сошлись в характерах, чему я несказанно рада. Хайтани шумно выдохнул и оперся о стену уже спиной. В голове металась лишь одна-единственная такая важная и долгожданная мысль. Риндо будет жить. Он в порядке. Самое страшное не произошло, худший день не настал. Однако она, эта самая мысль, казалась такой смутной, зашифрованной, будто ее содержание никак не могло дойти до него. Будто раз за разом повторяешь сложную загадку, но не можешь понять, что же она значит. Блять, из-за столь мразотного вечера не получается даже порадоваться нормально… Или Ран просто за последние дни так истощил свой эмоциональный диапазон, что он разом сузился до одной только злости, что теперь преобладала в нем в избытке. И еще было немного стыдно перед Сачи, теперь ведь она знает, какая у него семейка. — Я понимаю, чего они хотят от нас, но понятия не имею, зачем. Невозможно не догадаться, вечно же пытались исправить меня. Кстати, дарю. Без маминого автографа, но могу подделать, если хочешь, — с этими словами гопник, не глядя, неожиданно протянул ей ту фотографию, и блондинка немедля приняла ее, теперь с интересом рассматривая маленьких братьев и подмечая все изменения, произошедшие с ними за эти десять лет, судя по дате. Ран, в какой-то мере, понимал родителей, которые хотели для них с Рином, может быть и не самой обыкновенной жизни, но явно не убийств, тюрьмы и бандитских разборок. Впрочем, уже с самого детства было вполне ясно, что из парней будет титанически трудно слепить то, что они хотят, поэтому Хидео и Акеми решили соскочить с дистанции еще до старта, предоставив сыновей самих себе и надеясь, что они правильно распорядятся своей свободой. И только потом, когда ситуация уже явно вышла из-под контроля, опомнились да начали причитать, какие неблагополучные детишки выросли у них. Начали читать морали, наказывать, ругать, пытаться исправить, вот только было уже поздно. Их уже не нужно было исправлять, и самое прикольное заключается в том, что те так и не поняли, почему так вышло. — Может, я и какой-то гопник, но зато я точно знаю, что это именно моё. Сачи не проронила ни слова, даже отвела взгляд. Нужно что-то сказать. Вот только — опять же! — что? Что его семейка — это дикий ужас? Он это понимает гораздо лучше ее. Напомнить, что его брат в порядке? Он, как бы, слышал, и вряд ли забыл за какие-то десять минут. И вновь блондинка вернулась к проблеме, возникшей еще в первый день в том мотеле. К неловкой тишине, которую катастрофически нужно заполнить. Ран — воистину удивительный человек, и Симамото теперь это понимала отчетливо. Несмотря на недавний срыв, хулиган по-хорошему поразил ее за дни их вынужденного совместного злоключения. Его мечты, слова, суждения, — все это казалось таким серьёзным, ответственным, сложным, но юноша говорил о них как о чем-то естественном и простом. И действительно, в прошлый раз Роппонги дался ему легко. Казалось, второй будет таким же, и Ран вновь взвалит на свои плечи целый квартал головорезов, который будет должен держать в узде. Он говорил твердо, будто давно готов к этому, будто совсем не боится, будто для него это сущий пустяк. И это — та самая вещь, которую Сачи - хоть убейте - не в состоянии понять. Какие же они все-таки разные. Хайтани, что добровольно готов взять на себя такую ответственность, что уже брал ее и так долго и трудно тащил, заботясь о брате, что хочет раз и навсегда связать себя с одним местом, будто приковаться к Роппонги, что точно знает, чего хочет от жизни, и пойдет напролом. А с другой стороны Симамото, не связанная ни контрактами, ни обещаниями, ни узами с кем-либо, не готовая выбрать одну точку на карте, чтобы назвать ее домом, а желающая назвать им целый мир, совершенно не знающая, как достигнуть заветного и возможно ли это вообще. Ран жил ради мечты, Сачи же просто прожигала жизнь и была этим довольна, даже горда. Все же примириться с собой — это нехилое такое достижение. А сейчас она думала о совсем других словах хулигана. При встрече с обоими братьями они показались ей довольно дружными. Чудилось, живут душа в душу. Тогда она, конечно, и не подумала, какая ответственность и как долго та лежала на старшем брате. Сама-то никогда и ни о ком не заботилась. Ей тогда показалось, что Рану и это дается легко, однако таковым оно точно не могло быть. Когда берешь на себя заботу о ком-то, ты перенимаешь все, что только несет собой твой подопечный, и это всегда чертовски сложно, а Ран, как оказалось, много лет заботился о брате. Но кто заботился о самом Ране все это время? — Мне нужно выпить, — вдруг выпалила Сачи, привалившись рядышком к стене и устремив взгляд куда-то вверх, к последним этажам. — Мой отец всегда говорил: если происходит что-то хорошее, то нужно первым делом выпить бутылочку шампанского, пока радость не выветрилась. Хайтани удивленно посмотрел на нее, впервые за весь разговор, и вдруг понял, что это довольно трезвая идея, как бы парадоксально это ни звучало. — Мне тоже, — хулиган выглядел все таким же смятенным и сбитым с толку, но голос наконец-то вернул былую твердость. — Только сначала надо… Юноша скользнул в карман брюк, вновь шикнув, когда свежие ранки потерлись о плотный шов, и вынул свою раскладушку, впрочем, демонстративно не раскрывая ее. Симамото чуть улыбнулась и кивнула, тут же поняв намек. Девушка спешно удалилась за угол, вдруг разом почувствовав себя лучше. Что бы ни происходило в последнее время, она была очень рада благополучному разрешению проблемы, и теперь не могла перестать улыбаться, будто Риндо был и для нее тоже не чужим человеком. Даже жаль как-то, они, скорее всего, теперь если и встретятся, то только в ролях официантки и посетителя. Тем временем за углом шел довольно громкий разговор, который окончательно убедил ее в том, что она ничерта не смыслит в братских отношениях. Ран заливал в трубку отборную ругань, состоящую ни то из упреков, что тот не позвонил, ни то из поздравлений, ни то из обещаний отправить брата обратно. Это, конечно, неожиданно и удивительно, и странно, до ужаса странно. Говорили долго, в какие-то моменты ей уже казалось, что они ссорятся. Но она не вмешивалась и только отходила чуть дальше, стараясь не подслушивать сокровенное. В этот раз Сачи не боялась оставлять его одного. К счастью, повод-то был радостный.