Эгоисты

Самое главное качество личного водителя — это всегда и во всем угождать своей госпоже, даже если твоя госпожа — маленькая ледяная заноза, временами острая и колкая, временами награждающая легкой щекоткой. Тенджи терпеливо ждал. Приехал к школе в назначенное время, но все равно был вынужден битый час просидеть в машине, постоянно поглядывая на наручные часы и постукивая пальцами о руль. По идее, шестой урок давно закончился, и не нужно было в лишний раз глядеть на циферблат — толпа выбегающих за ворота школьников говорила сама за себя. Только вот среди них не было одной белобрысой макушки, ради которой он, собственно, и сел за руль. Ради которой садился каждый день за него. Солнце припекало, весна уже вступила в свои права, поэтому начало учебного года, как всегда, ознаменовалось цветением сакуры. Тенджи уже успел налюбоваться. И нафотографировать тоже успел. Юная госпожа любит цветы — ни одного красивого места не пропустит, заставит щелкнуть себя на фоне. Закаты любит — их тоже полно в галерее. Однако абсолютный лидер по количеству изображенного — это, конечно же, сама Х. Но он и не против отдать ей такую победу: и она рада, и Тенджи самому приятно время от времени просматривать, любоваться мило скорченными рожицами и широкой белозубой улыбкой. Однако была все же у его подопечной одна особая способность, которая ему нравилась, — легкость на помине. Стоит только подумать о ней, как Х вдруг возникает на горизонте. Так произошло и в этот раз. Мужчина заметил ее, когда бросил взгляд на зеркало заднего вида, и не смог оторваться — в школьной форме и с распущенными волосами его госпожа особенно прекрасна, совсем как цветок, которые она так любит. Будто почувствовав на себе пристальный взгляд, девушка вскинула руку и помахала ею, улыбнувшись. Тенджи внимательно наблюдал, как та спешно приближается к машине, открывает дверку и устраивается на заднем сидении, отбрасывает в сторону ранец. — Опять, наверное, были в кабинете Симамото вместо последнего урока? Это было первое, что он спросил у нее. Просто уже отлично знал все причины, по которым та может задержаться. Блондинка только фыркнула, уже не улыбаясь. Наоборот — ее лицо теперь выглядело так, словно его сегодня и не трогала улыбка. Привычный приветливый морок спал. — Не так уж часто я там бываю, — хмуро ответила девушка, зачем-то роясь в своем портфеле. Он живо узнал этот жест — подопечная взволнована, даже рукам места не находит. Как всегда пошарит, да так и отложит, обязательно цокнув так, будто не нашла желаемого. Подняв взгляд и встретившись им с водителем в отражении зеркала, она все же сдалась и снова отшвырнула ранец, в этот раз пнув коленом гораздо сильнее. — Знаешь, тут неподалеку есть кафешка. Может, сходим прямо сейчас? — Зачем? — спокойно спросил Тенджи, удобнее приваливаясь к спинке сидения и оборачиваясь к ней, анализируя. Отпираться ей не было смысла: он знает ее слишком хорошо, чтобы так просто отстать. — Там девочки… после уроков собрались все вместе пойти туда, и мне тоже захотелось. Пойдем! Знаешь же, я все равно прогуляю все кружки… Тенджи оставалось только кивнуть: госпожа, и в самом деле, не фанатка учебы и каких-то дополнительных занятий, да и вообще из-под палки ничего не делает. Иронично, что именно такой девчонке достался такой отец — строгий, деловой и вечно работающий, решивший занять дочь кучей кружков, вместо родительского воспитания. Однако также водитель быстро разгадал кое-что еще — Х снова в зависти. Наверняка ведь те девочки договорились пойти вместе, а ее снова не пригласили, и это понять уже было сложно — почему же у такой общительной, активной души компании все никак не появляются друзья? Видимо, излишнее дружелюбие тоже порицается. — Вам не нужно что-то им доказывать. Если одноклассницы не хотят с вами дружить, то они не станут делать это, узнав, что вы не одни. Для этого им бы нужно бы было приревновать, а ревность возникает только из искренней привязанности, — заверил мужчина и завел автомобиль. Машина плавно тронулась. — Да и жалко будет выглядеть. Будто попытка доказать, что вы справляетесь сами, хотя это, очевидно, не так. — Ты всегда такой прямолинейный! — Х скрестила на груди руки и рывком откинулась на спинку. Лицо ее выражало только злое раздражение и обиду, однако эти эмоции довольно быстро исчезли с него, когда водитель, отъехав на достаточное расстояние от школы, вырулил в узкий проулок и остановился. Блондинка только вскинула бровь. — И грубый. Можно хоть раз не пытаться обидеть меня?! И что мне тогда делать? Может, я тоже хочу не одной быть! — Зачем тебе кто-то, если у тебя есть я? — фамильярность испарилась. Ее и не должно было быть в их обстановке. Блондинка закусила кончик ногтя, как делала всегда, когда задумывалась. Будто тут есть над чем думать… Тенджи только усмехнулся такой серьезности и заглушил двигатель, ожидая ее честного ответа, раз уж она собралась его дать. — Мне никто не нужен, кроме тебя, ангел мой, — наконец выдала она, твердо, уверенно, именно так, как он и хотел. Одна фраза — выстрел стартового пистолета. — Стоило ли задумываться над таким простым вопросом? — улыбнулся Тенджи и выскочил на улицу, что далось ему затруднительно из-за узости улочки. Но вот открыть заднюю дверку было куда легче, потому что желаннее, долгожданнее. Говорят, когда человек видит только цель, все препятствия теряются из виду. Девушка лишь чуть удивленно глянула на него и послушно убрала свой ранец на переднее сидение, освобождая место. Мужчина пролез внутрь, придвинулся ближе и без лишних слов впился в ее губы поцелуем. Его руки коснулись ее щек, плеч, пальцы неосторожно зарылись в гриву белоснежных волос на затылке. Девушка застыла статуей, пребывая ни то в ступоре, ни то в замешательстве. Ее пальчик, который она прикусывала минуту назад, дотронулся до его шеи, описал острым ноготком выпирающие косточки позвонков. На поцелуй она не отвечала, только плотнее сжала зубы, не пропуская его дальше. Х бережно сжала лацкан его пиджака, толкая его в грудь, и отвернулась, позволив только скользнуть губами по скуле. — Что-то не так? — Я не ответила на новый вопрос, — улыбнувшись, прошептала она ему в губы, придвинувшись так близко и забравшись к нему на колени. — Не стоило. С тобой я могу вообще не думать и не беспокоиться ни о чем. И поцелуй возобновился с новой силой, теперь уже полноценный, резкий, страстный. Х сильнее прижалась к нему, обхватив его шею руками, позволяя чувствовать тепло своего тела. В короткой форменной юбке, в приталенном пиджаке она выглядела особенно желанно и привлекательно, особенно соблазнительно, и из головы Тенджи живо вылетели любые мысли, кроме тех, что возникали от вкуса ее губ, от сладковатого запаха духов. Пальцы мужчины пробежались по ее спине вверх к плечам и, дернув вниз ткань, стянули ее пиджачок. Х податливо отстранилась, позволяя сделать это. Ее глаза, в которых еще недавно таилась грусть, теперь буквально горели. Ей уже было все равно, что их видно с оживленной улицы — достаточно просто идти мимо и не вовремя повернуть голову. Она была готова полностью отдаться, поэтому и ластилась, нежилась. И оба уже в тот момент понимали, чем все закончится. — Прости за то, что сказал сегодня при встрече, — пальцы Тенджи медленно перебирали ее растрепанные локоны, пока девушка пристроила голову на его животе. Другой рукой мужчина подносил ко рту Х сигарету, позволяя делать затяжку и отстраняя, когда та выдыхала дым. Пепел, кстати, стряхивали прямо на постель. — Когда-нибудь моя честность заставит меня потерять тебя. — Вряд ли, — спокойно ответила она. — Ты потеряешь меня лишь тогда, когда я сама этого захочу, ангел мой. — А ты захочешь? — Не знаю. Все может быть. Видишь? Я тоже предельно честна с тобой. — каждый раз, когда подушечки его пальцев касались ее губ, по телу мужчины пробегался разряд, который понуждал все больше желать ее, все пристальнее разглядывать девичье обнаженное тело, маленькую татуировку в виде ангельского крыла на лопатке. В этом сером дыму, что цветом ее глаз, она казалась ему особенно желанной и привлекательной. Стройный, но отнюдь не впалый и не плоский, животик мерно вздымался в такт дыханию, небольшие аккуратные груди с еще твердыми сосками возбуждающе касались его торса, но она будто и не замечала, какой эффект производит на возлюбленного. Зачем замечать? Главное — знать и держать в голове, а там уже и поизводить можно. — Не кормлю лживыми обещаниями, не клянусь в вечной любви. Я же в принципе честная со всем вокруг и с собой. Вот нет у меня друзей, но я и никому и не вру, что могу быть хорошей подругой, так что это все моя вина. Я понимаю тех девчонок. Девушка вздохнула, и он ощутил это всем телом. — Да и правда, зачем мне нужен еще кто-то, если со мной очень долго будешь ты. — Х протянула руку и ткнула ноготком в кончик его носа, неприятно царапнув. Тенджи отнял от лица ее палец и поцеловал, но девушка вывернула запястье и поднялась на локте, оперевшись об постель. Тепло ее щеки контрастно сменилось холодком, который вскоре распространился по всему телу, когда она встала и потянула на себя простынь, оставляя его совершенно нагим. — Давай куда-нибудь уедем? В другой город, другую страну, на другую планету. Будем узнавать новые культуры вместе, знакомиться с новыми людьми, новой кухней… только, чур, без апельсинов, у меня же аллергия на все цитрусовое. Тенджи поднялся следом за ней, ища, во что бы можно укутаться. Погода стояла, конечно, теплая, но вот в помещении гораздо прохладнее, только холод комнаты будто совсем не касался ее хозяйки. Х улыбнулась и, забрав у него недокуренную сигарету, сделав последнюю затяжку и потушив ее об стол, поднялась на ноги. Закутавшись в простыню, она подошла к окну, совершенно не думая о том, что оно выходит прямо на дом соседей. Мужчина сел, внимательно рассматривая ее, в этом облачении похожую на античную богиню. — Давай уедем, — повторила она уже веселее. Тенджи напрягся: он никогда не мог понять, что у нее на уме, поэтому старался привыкнуть к неожиданным выпадам, которых навидался от нее за четыре года достаточно. — Что нас держит? Я ненавижу этот город! Меня все здесь уже душит… Скучно и грустно, ничего нового, и только отец со своими вечными требованиями. Давай путешествовать? Поедем, куда только душа пожелает! Отец называет меня глупой и говорит, что я веду себя как ребенок… Но какая разница?! Если это делает меня счастливой? Люблю мечтать о всякой ерунде, даже понимая, что это полная ерунда. — Конечно, уедем. Когда-нибудь, — уверенно ответил мужчина, протягивая ей руку. Х шире улыбнулась и опустила свою ладонь на его пальцы. Тенджи медленно поцеловал каждую ее костяшку, постепенно притягивая блондинку ближе и опуская к себе на колени. Девушка послушно села и тут же увлекла его в новый поцелуй, своей холодной ладошкой, скользнувшей вниз по его груди и животу, явно намекая на продолжение. А разве кто-то против? Если да, то пусть держит свои протесты при себе и не мешает им наслаждаться своей идиллией. ___ Сачи поморщилась и протерла глаза. Неужели все же удалось задремать? Больше похоже на кому — неожиданно, неприятно. Сама не заметила, как уснула, и теперь оставалось только почесать тяжелую уставшую голову. Девушка неловко поднялась на руках и с огромной теперь радостью подметила, что она дома, в своей кровати, в тепле и, как она больше всего теперь надеялась, в безопасности. День выдался долгим, сложным, и скорее бы он закончился! Пока не подкинулось новых причин возненавидеть его. Симамото держалась, честно, держалась — не заплакала даже в машине того страшного немца. Однако, только оказавшись в своей квартире, все же сорвалась, не выдержала. Слезы застилали глаза, разрисовывали щеки потекшей тушью, окончательно срывали самоконтроль, и ей ничего не осталось, кроме как поддаться и, закрыв лицо руками, опуститься на пол. Истерика напрашивалась давно: больше всего хотелось накричать на Рана, ударить его и… заплакать, чтобы он, черт возьми, понял, насколько плохо поступил и как обидел ее. Обида душила, разочарование скреблось в душе. Самое главное, не разревелась прямо так. Сачи слишком привыкла плакать дома, в одиночестве, где ни перед кем не потеряешь лицо. Она ведь, и правда, верила, что Хайтани не такой, что он не бросит ее в беде, в которую же сам и втянул. Или куда она сама втянулась с его подачки. Сачи из интереса открыла интернет и почитала про Шиву, Сати и их любовь. Ей хватило трех минут, чтобы понять, что она не имеет ничего общего с индуисткой богиней. Сати убила себя ради мужа и его чести, не сумев снести оскорбление, нанесенное ему свекром. Обезумевший от горя Шива долго носил на своем трезубце тело погибшей жены. Если придерживаться аналогии, то Шива — это Ран. Далеко от истины, так ведь? Только вот он не стал бы так убиваться из-за смерти Сачи, как и сама Симамото не пошла бы на такие жертвы. Уж точно не ради него. Но все оказалось куда хуже, ведь втянул он ее по своему же желанию и, видимо, ничуть в этом не раскаивался. Просто истинная философия эгоизма. Сачи даже думать не желала о парнях, и какая ирония, что, пока она спала, ей снился Тенджи, но стоило проснуться, как все мысли вернулись к Рану. Она даже и не знала, что из этого хуже. Тенджи обманул ее, сильно обидел, но это далеко в прошлом, куда она никогда уже не вернется. Хайтани сделал то же самое, плюс еще подверг опасности, однако это еще пока что свежая царапина, даже не успевшая перестать кровоточить. Испуг никуда не делся, и теперь даже дома она не чувствовала себя в безопасности. Синяк на коленке разболелся даже сильнее, чем там. Однако если мысли о Ране еще были актуальны, то она не понимала, почему вдруг, засыпая, видит того человека, который подарил ей браслет из розового золота, дал наметку нового имени, разбил ей сердце своей ложью. Парадоксально, что он так топил на честность, в итоге оказавшись самым больным обманом в ее жизни. Но как же давно это было… Последний год средней школы, повторный год, худший год. Сачи все никак не могла завести друзей, поэтому постоянно вертелась со своим водителем, который был единственным, кто не отказывал ей во внимании, и со временем произошло то, что зачастую происходит с двумя людьми. Любовь, вроде как. Только вот Симамото его не любила, просто убивала одиночество, кормилась какой-то иллюзией нужности и раз за разом падала на те же грабли. Теперь, спустя столько времени, она наконец-то переварила свою предыдущую жизнь. Хорошей подруги из нее бы не получилось — Сачи очень своеобразная для этого: любит быть в центре внимания, перетягивать одеяло на себя, заполнять собой все пространство, не оставляя воздуха для потенциальных друзей. Любит быть эгоистичной, гиперактивной, неорганизованной, навязчивой и вечно требующей внимания, потому что любит каждую черту себя, пусть это иногда и приносит гнилые плоды. Жизнь одна, и ее нужно любить — если погрязнуть в самокопании, это лишь тебе хуже сделает. Когда Ран обратился к ней за помощью, он потешил ее тщеславие: крутой гопник, хозяин района просит услугу! Симамото была готова распахнуть спасительные объятия, стать для него хорошенькой и заодно заиметь покровителя. Только вот и не заметила, как протянула палец ядовитому пауку. Все то, что произошло после больницы, было спонтанным. Симамото не думала впутываться в чужие семейные разборки, как и ехать куда-то через всю страну. Сачи была не прочь проводить его до больницы, и потом, когда он спросил о поездке, автоматом согласилась, поддавшись нахлынувшим эмоциям. И только потом, уже собирая вещи для длительного путешествия, она задала себе тот самый вопрос: «Да что же я делаю?» Но только уже было поздновато идти на попятную, тем более страшно так поступать с таким человеком. Только вот тогда Сачи не воспринимала Рана как угрозу, просто как парнишку, что оказался в беде. Взыграла треклятая обезоруживающая жалость, и она не смогла ей отказать. Вот с нее-то все и началось, а продолжилось стыдом. Стало совестно за свои меркантильные мысли, когда она узнала Хайтани поближе, увидела его неподдельную тревогу о брате. Как оказалось, он тоже человек со своими чувствами, и они все обострялись, кричали, молили о помощи. После той первой ночи в мотеле Симамото в полной мере осознала чужое горе. Ран немножечко приоткрыл свою душу, и ей тогда показалось, что далось это ему легко. Однако короткий контакт надорвался уже на следующий день. Для Рана то был разовый порыв, случайная слабость, ставшая началом чего-то иного. Хайтани стал более открыт и разговорчив, видимо, ощутив возможность разгрузить душу. Он был совершенно искренен, и это подкупало. Хуже всего то, что Сачи именно купилась. Что греха таить, Ран ее интересовал, и дело постепенно оказалось не только в любопытстве. Происходило все, значит, в следующем порядке: сначала Симамото просто пыталась понять, чем он там знаменит, потом гадала, какую выгоду могла бы получить от помощи ему, но потом все это сдвинулось на последний план, выявив порыв рассмотреть его не просто как объект городских баек, а как живого человека. Хайтани постепенно раскрывался, становился все живее и человечнее, как-то ближе. И чем сильнее он распахивал душу, тем сильнее начинал нравиться ей. И тем настойчивее толкал на старые грабли — привязанность к человеку, которому на тебя все равно. Девушка вздохнула и побрела на кухню, щелкая зажигалкой — той самой, которую Хайтани вернул. Курить отчего-то вообще не хотелось, и вид полной пепельницы вызывал отвращение. Симамото залезла на подоконник с ногами и глянула на ночной город, межующийся с ее отражением на стекле. Да, ей, и в самом деле, понравился Ран. Не то чтобы это огорошило или вогнало в ступор, просто пришло не туда и не вовремя. Не успела она, значит, даже обдумать те робкие зарождающиеся чувства к этому человеку, как тот делает все возможное, чтобы пресечь их на корню. И наверняка ведь даже не извинится! Он ведь наверняка даже не знает значения этого слова… Было самой стыдно признавать, но Сачи хотела его извинений, хотела понять, что не так уж ошиблась на его счет, и он не такой мудак, каким кажется ей сейчас. О привязанности придется забыть, но, может, хоть смогли бы перекидываться парой слов в баре. «Хайтани, — черти в который раз за последние дни в голове прозвучала его фамилия его же голосом, — одно, всего одно блядское извинение…» Однако Симамото и помыслить не могла, что Ран знал это слово. Более того — думал о нем весь вечер и всю ночь. Тоже, кстати говоря, сидя на окне. Юноша, привалившись спиной к холодному стеклу, все не выпускал из рук телефон, прищурившись, пытаясь набрать сообщение. Иероглифы один за другим появлялись на поле ввода. И тут же исчезали в пикселях. Хайтани понимал, что должен написать, однако такое просто слово было труднее всего набрать. В квартирке было необычайно пусто, одиноко. Риндо в больнице, а он всю последнюю неделю провел в компании Симамото, и теперь не мог уснуть, оказавшись совсем один. Вместо этого думал о разном, и мысли эти были отнюдь не радостные. Тревога за брата медленно отливала, а вместе с ней и весь негатив. Страх медленно пятился назад, его гнало облегчение. События последних дней все гасли, оставляя в памяти лишь наброски тех чувств, что он испытывал. Долгожданное столь приевшееся спокойствие возвращалось. Но уснуть все равно не получалось. И вроде же все хорошо сложилось: Риндо будет в порядке, переговоры с Безумным пределом начались, даже волосы открасил обратно в свой любимый цвет. Парень с огромным довольствием накручивал на палец блондинистую прядку и наконец-то видел не противный рыжеватый цвет, а идеальный палевый, но все равно чувствовал, будто что-то пошло не так. И это «не так» заключалось в злосчастной Симамото Сачи, которая, даже ничего не сделав, сумела подпортить ему настроение. Ран и сам понимал, что поступил мерзко и рискованно, и, честно, не желал такого для нее. Сачи ведь, и правда, помогала ему, поддерживала все это время, даже сама садилась за руль иногда, пусть и делала это лишь на относительно прямых полупустых трассах. Хайтани не хотел отплачивать ей тем, что сам запрятал за спину руку помощи, но слишком поддался стечению обстоятельств и позволил им взять верх. Пусть они все и стекались в его пользу. Надо было извиниться как можно скорее, тут уже время точно будет бить в его ворота. Ран долго просидел с телефоном и открытым в нем контактом. Но единственное, что делал за эти часы раздумий, — это сменил «Симамото» на «Сачи» в телефонной книге. Все же не чужие люди теперь, в некоторой степени. Хулиган, честно, не хотел, чтобы она злилась и обижалась. Это, конечно, эмоции в его сторону, но Ран не романтик, он бы предпочел пресловутое равнодушие, что якобы хуже ненависти. Что за очередной бред?! Равнодушие тоже бывает теплым и приветливым. Хайтани все думал, анализировал поездку, раз за разом прокручивая в голове ту ночь в мотеле, когда сболтнул так много лишнего. Вот бы сейчас язык развязался так же, и получилось бы лечь спать, отложив мобильный. Ничего ведь не дает такой плюсик в карму, как искреннее извинение — Аоки, конечно, далеко не авторитет для него, но все же тоже время от времени что-то путное может посоветовать. Уже ведь давно за полночь перевалило. Но решения все так и не было — ни СМС, ни звонок не помогут. Слишком банально и просто для такой девушки. Ран раз за разом набирал новое сообщение, накладывал палец на кнопку вызова, но снова и снова прятал телефон в карман. Сидел в тишине минут пять. И брался снова. И по-новому искал выход из ситуации и возможность отойти ко сну. ___ Нужно совершенно не знать Сачи, чтобы думать, будто она будет сидеть дома и уроки учить. Да как так можно?! Громкая музыка влечет, неон манит, а Симамото в очередной раз чувствует себя мотыльком, который летит на свет. Ее огоньком всегда была ночная жизнь Отару, веселая, вкусная, что хочется ложками есть это время, и такая притягательная. В ней есть все то, чего так не хватает днем, — раскованность, веселье, непосредственность и разнообразие. Столько людей, столько приключений, столько эмоций и нового желания жить. Это заставляет сердце биться. Это освобождает и заставляет существовать здесь и сейчас. Танцевальный ритм приятно пульсировал в ушах, пока Симамото пробиралась сквозь толпу. Ночной клуб — пожалуй, лучшее место на свете. Никаких дневных проблем, никаких забот, даже думать о них не хочется. Никакой школы, никаких кружков дурацких, никакого отца. Можно просто отвлечься и быть свободной, не боясь снова кому-то не угодить и быть наказанной. А наказание все равно ждет… Девушка выскользнула из дома, пока отец был в своем кабинете. Должно быть, он слышал хлопок входной двери, но явно не успел перехватить ее на выходе. Но это будет потом, завтра — пусть сколько угодно ругает за безответственность и беспечность! Ей не привыкать. Сейчас будет только драйв, только веселье. — Тенджи?.. Тенджи! Девушка резко замерла, только увидев под отсветом светомузыки знакомое лицо, и тут же немного неуверенно помахала рукой, сразу же позвав. Было странно, но это все же был он: если бывают люди с похожими лицами и похожими тату, то комбинация встречается не так часто. Сачи одернула себя, тут же почувствовав себя нашкодившим котенком — сама-то обещала, что никуда не денется на выходных, будет послушной девочкой и останется дома, и Тенджи не придется в понедельник выслушивать новые причитания своего начальника. Но в то же время где-то на подкорке души проскочила радость: Тенджи ругаться точно не будет, и с ним веселее провести время. Они часто ходили куда-то вместе: клубы, кафе, концерты. Несколько раз даже вырывались в Саппоро. Ох, если отец об этом узнает, то поседеет… Вот только неясным оставалось лишь одно, и от этого Симамото почувствовала укол совести — Тенджи вроде говорил, что будет занят на выходных, а она одна пошла развлекаться, отложив интерес об этом на следующую встречу и понадеявшись, что ничего серьезного не произошло. Но он быстро прошел. Удивление слилось с интересом и взяло верх, и блондинка, лавируя между танцующими людьми, направилась в сторону барной стойки, где и заметила его. Разгоряченная после танцев и шампанского она попыталась на ходу хоть немного поправить волосы, беспорядочно рассыпавшиеся по плечам, и одежду. И заодно этими движениями немного избавиться от неприятного предчувствия, неожиданно нахлынувшего. Сачи всегда была из тех людей, которые доверяют своему шестому чувству, потому что срабатывал этот механизм безотказно. — Угадай, кто! — мурлыкнула девушка, подкравшись сзади и быстро коснувшись носом ушной раковины Тенджи. Только мужчина попытался обернуться, как она ловко закрыла его глаза своей ладошкой и прижалась к спине, приобнимая. — Не знала, что обнаружу тебя здесь. Я-то ладно, я постоянно шатаюсь где-то, а вот ты… По какому такому совпадению ты тут оказался? Недолгое молчание — слова заменяла музыка и куча голосов, чужих, не относящихся к ним. Вместо ответа он осторожно перехватил ее запястья, отведя их от себя, и обернулся. Сачи нравилось, когда он так делал после объятий — то, как он касался подаренного им браслета, гладил нежную кожу, всегда вызывало приятное послевкусие в виде мурашек по всему телу. — Неужели судьба?! — Х… — только вымолвил Тенджи, удивленно рассматривая ее. Девушку это только улыбнуло — сбивать его с толку она любила. В цветном бегающем свете все смотрится гораздо лучше — красивое мужское лицо с немного резкими чертами казалось загадочным, таинственным, особенно когда исчезало в мигающем полумраке, и только Симамото хотела поделиться своими мыслями вслух и заодно пошутить, что она вот уже шестнадцать лет Х, как Тенджи снова окликнули. Только вот была это не она. — Тенджи, держи. — голос принадлежал миниатюрной брюнетке в коротеньком черном платье, на которую Сачи даже не обратила внимания сначала. Но вот бармен смешал два коктейля и подал ей, и девушка, подхватив их, бодро передала один Тенджи. Симамото даже отступила на пару шагов, пораженно наблюдая эту картину, на которой незнакомка подходит совсем близко к нему, подает стакан и, улыбаясь ей, прижимается к плечу, крепко, будто демонстративно. — Может, познакомишь нас? Кто твоя знакомая? Ненадолго между ними воцарилось новое молчание. Незнакомая женщина улыбалась, Сачи не знала, что и выдавить из себя, и лишь пораженно хлопала глазами, впервые чувствуя себя так неловко и смутно, и только Тенджи глядел на нее с некоторой укоризной, заставляя отчего-то ощущать себя еще и виноватой. — Это Х, моя подопечная. Я каждый день вожу ее в школу и на кружки всякие, — наконец выдал мужчина, указав рукой в ее сторону. Звук собственного имени, которое она и так терпеть не могла, впервые послышался ей так сухо и отдаленно, будто нехотя. Тенджи залпом пригубил всю свою выпивку, отставил пустой стакан на стойку и снова глянул на нее. Женщина понятливо кивнула и заявила, что рада знакомству. Только вот тон и чуть насмешливая улыбка, явно отвечающая на ее растерянный взгляд, говорили о другом, говорили: «он мой, ты не нужна здесь». Да Сачи и сама в один короткий момент ощутила себя лишней здесь, героиней дурацкого фильма, которая встретила своего возлюбленного прямо в тот момент, пока он был на свидании с кем-то другим. Наконец Тенджи назвал и имя женщины, но удивило ее больше совсем другое — то, что он выдал после этого: — Моя супруга. Симамото потребовалось сесть, иначе ноги как-то сами захотели подогнуться, будто их разрядом пронзило. Музыка разом затихла, отойдя на второй план. Остался только взгляд Тенджи, как всегда пронзительный, внимательный, читающий насквозь, прохладный. Под ним будто в прорубь заскакиваешь. Не помня себя, блондинка кивнула, стараясь сделать это как можно непринужденнее и увереннее, устроилась на барном стуле и еще раз посмотрела на них, просто чтобы убедиться, что это только что был не пьяный бред, вызванный бокалом. Лучше уж бред и шутка, пожалуйста. — Ты ее любишь? — вдруг спросила она, глядя прямо Тенджи в глаза. Единственное, что теперь хотелось знать вместо требования объяснений, которые в один момент могут стать неважными в случае неверного ответа. — Только честно. Женщина сразу же непонятливо нахмурилась, явно не понимая, к чему этот нетактичный вопрос, но тот даже не обратил на это никакого внимания и только выдал одно короткое: — Люблю. Очень. Сачи как можно приветливее улыбнулась на это и быстро полезла в свою сумочку, выуживая оттуда купюру и с хлопком опуская ее на столешницу. — Бармен! Налейте сладенького сакэ этой прекрасной паре! Домой она заявилась, как и ожидалось, уже за полночь. Оставаться с Тенджи и его подружкой не было никакого желания, но и уйти так просто домой Симамото тоже не могла. Должна была разобраться, понять, насколько все произошедшее не было шуткой. Жена или не жена — со стороны, действительно, казалось, что та женщина очень близка ему, явно не друг. Подруг так не обнимают за талию, не прижимают к себе, пусть это было и единственным, что Тенджи себе позволил вблизи своей Х. И подруги так много не лгут. Сачи расспрашивала, а она охотно отвечала: о свадьбе, о браке, о том, как они с мужем время от времени вместе выбираются отдохнуть. С каждой новой историей, с каждым новым закатыванием глаз Тенджи девушка все больше осознавала, что это не ложь. Потому что на ходу такой пиздеж не сочинишь — не то чтобы невозможно, просто незачем. Как только оказалась в коридоре, Сачи сразу же заметила отца — вот уж не было беды… Мужчина сидел прямо лестнице, что вела на второй этаж, причем явно давно, и поджидал нерадивую дочурку, намереваясь поймать ее с поличным. При ее появлении он встрепенулся и отложил на ступеньку просматриваемую стопку отчетов, строго скрестив руки на груди и уже готовясь отругать. Однако то, что он увидел, оказалось вне любых ожиданий. Его падчерица Х явилась домой заплаканной и полураздетой. Щеки украшали черный разводы туши так обильно, что к этим некрасивым узорами липли растрепавшиеся волосы. Девушка, тут же заметив его, протерла лицо ладонями и выпрямилась, хотя до этого сжималась, будто от холода. Почему «будто»? За окном ночь, а на ней какие-то свободные брюки и что-то очень короткое, совсем не прикрывающее даже живот. Мужчина укоризненно покачал головой и посмотрел на ее обнаженные до самых плеч руки, на блестящую серебристую сережку в пупке. Какой ужас. Мало того, что уши все проколоты, так еще и живот себе испортила… — А вот и мое главное проклятие объявилось, — строго констатировал он, с открытой неприязнью рассматривая ее внешний вид. — Наша семья пользуется таким уважением в городе, а ты все продолжаешь порочить нашу фамилию. Когда же ты уже нагуляешься, позорница? — Папа… — Симамото устало привалилась к дверному косяку и прикрыла глаза. Выпитое шампанское давало о себе знать, но она не боялась это показать. Все равно отец не считает ее за примерную девочку, так какой смысл что-то корчить из себя? — Вот ответь мне на один вопрос. Почему же меня никто не любит? Вот разве я делаю людям что-то плохое? Слезы хлынули с новой силой, однако блондинка даже не подняла руки, позволяя каплям бежать по лицу, капать на пол и на одежду, будто не замечая нового прилива. — Надеюсь, ты не разрыдалась прямо там… где бы ты сегодня ни была, — вместо ответа Х-сан только вздохнул и поднялся на ноги, разминая чуть затекшие плечи. Девушка открыла глаза и, недолго думая, медленно и утвердительно кивнула, будто только сейчас с удивлением заметив, что плачет, и наконец начав утирать соленые капли. Тоненький золотой браслетик — подарок Тенджи — так красиво поблескивал через призму слез. — Правильно. Никому нет дела до твоих слез, а вот лицо потеряешь. Поднимайся в свою комнату и проспись. С завтрашнего дня ты под арестом. Сомневаюсь, что это окажет на тебя воспитательное действие, но я уже просто не знаю, что делать с тобой… Но поздно. Слова глохли у нее в ушах, пока девушка, не глядя на отца, поднималась по лестнице и брела в свою комнату. Видеть его не хотелось. Слушать его не хотелось. Иметь с ним какое-либо дело не хотелось, никогда. Симамото вовсе не ненавидела отчима — просто практически не знала его как отца, хоть так и называла его. Этот человек так и останется для нее на всю жизнь странным дяденькой в очках, вечно работающим, не уделяющим ей внимание, но зато думающий, что куча дополнительных занятий после школы — это замена воспитанию. И только на самом верху, последней ступеньке блондинка обернулась и, качнувшись, ухватившись за перила, все же крикнула, постаравшись при этом улыбнуться, придать себе вид равнодушной небрежности, будто совсем все равно: — Ты не ответил на мой вопрос, папочка! Тот промолчал и только принялся собирать бумаги, что слегка рассыпались. Она уже думала, что не получит ответа, и побрела к своей комнате, как вдруг получила загадку, над которой будет еще долго размышлять: — Будто сама не знаешь. Я любил тебя, пока ты давала возможность делать это. ___ — Ангел мой, давай в последний раз: ты, блять, не шутишь? — Симамото с огромным трудом сдержалась, чтобы не выдать это на повышенном тоне. — То есть, все это время ты был женат и обманывал меня? Да еще и водишь ее в наш с тобой клуб?! Совсем в голову не помещалось, просто не усваивалось и так просилось наружу слезами. Сачи не верила, просто не могла в это поверить. Они ведь… Они с Тенджи бок о бок вот уже четыре года, и ни разу не было ничего, что могло бы заставить ее усомниться в нем. Тенджи всегда уверял, что основа любых взаимоотношений — это абсолютная открытость друг перед другом, неприкрытая честность. На лжи крепкой дружбы и любви не построишь. Тенджи никогда не лгал, даже если правда была обидной и явно не такой, какую ей бы хотелось слышать, и ее учил тому же. И Сачи по мере сил отвечала ему тем же, в чем-то даже обманывая окружающих и саму себя. — Недоговаривал, но не обманывал. — мужчина какое-то время топтался в дверях ее комнаты, в которой они, на минуточку, столько раз занимались сексом, не решаясь войти, будто опасаясь, что она нападет. А выглядела Х, и в самом деле, так, будто была готова расцарапать ему лицо: страшнее всего то настроение Сачи, в котором она пытается казаться холодной и равнодушной. Именно за этим она запрятывает все, какие бы чувства ни обуревали. Но Тенджи слишком хорошо знает эту девчонку, и этот плотно сжатый кулак, прикушенный ноготь, горящие серебром глаза говорили ему много о чем. Наконец он все же вошел и с процеженного сквозь зубы разрешения хозяйки комнаты опустился на пуф. — Это что-то меняет? — Спрашиваешь еще?! Меняет! — тут уже Х не сдержалась и вскрикнула, но сразу же замолчала, вдруг вспомнив, что дома отец. Злость стегала, как марионетку за нити, дергала руки, отчего хотело накричать, отвесить ему пощечину, нарушить свою сдержанность, когда внутри все нихера не так. Сачи просто бесилась, пылала от ярости. Да, она обещала не лезть в личную жизнь Тенджи, когда-то дала слово. Но факт того, что она оказалась ему вовсе не девушкой, а любовницей, которая бесстыдно пользует чужого мужа, ее определенно, мать его, касался. Сачи думала, что единственная для него, но оказалась просто скоротанным временем и развлечением. — Я не собираюсь быть любовницей. Между нами все кончено, ищи другую работу и будь счастлив! Она очень старалась, чтобы последняя фраза прозвучала без сарказма, однако этого не получилось. Трудно говорить кому-то о счастье, когда не желаешь ему этого. — А работа тут моя причем? — Тенджи, поняв, что уже нет смысла что-либо скрывать, полез во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда что-то маленькое, блеснувшее на свету. Предмет оказался обручальным кольцом, которое тот нацепил на палец. Девушка фыркнула и резко поднялась с кровати. — Притом, что я не хочу, чтобы меня в школу возил мой бывший. Из сердца вон, из-за руля тоже. Буду теперь, как все, на велосипеде ездить. — Сачи ловко прошмыгнула мимо него к двери, рывком ее распахнув, и выскочила в коридор. — Папа! Подойди, пожалуйста, на секунду! Отцовский кабинет располагался неподалеку от ее комнаты так, что на повышенных тонах можно было переговариваться. Чаще всего это были замечания насчет громкой музыки, вместо уроков, призывы учиться и ругательства о том, как обитательница этой комнаты терпеть не может такую жизнь. Дверь в конце коридора открылась, и Симамото вздохнула, только увидев вечно недовольное лицо отчима. — Пап, это серьезно. Ты должен уволить Тенджи. — С чего бы это? — подойдя к ним, Х-сан скрестил на груди руки. Сачи было до ужаса непривычно видеть его в простой домашней одежде и без очков, а не в деловом костюме с галстуком. Тенджи коротко поздоровался с ним и привалился спиной к стене, будто собираясь наблюдать за происходящим издалека. — Он отличный работник, вежливый, пунктуальный. Да и к тому же, он единственный, кто смог найти к тебе подход. — Вот поэтому и должен, — парировала девушка, все чувствуя, как злость и досада готовы взять верх. — Мы, как оказывается, не сходимся характерами. Х-сан кивнул, будто подтверждая, что понимает, о чем речь, но затем отчего-то перевел взгляд на Тенджи: — Что она снова натворила? — Опять учитель поймал с сигаретой, — совсем не думая, быстро ответит тот и пожал плечами. Не успела Сачи обернуться, возмутиться, спросить, какого черта, как резко скривилась. Пощечина прозвенела по щеке, заставив кожу покраснеть и вспыхнуть. Не столько больно, сколько обидно, на самом деле. Непонимания куда больше. Симамото не понимает, зачем она ему в этом доме, почему он зовет ее своим проклятием, но не пытается избавиться, хотя сделать это легче легкого — кровью ведь не связаны. Единственный родной для нее человек — мама — давно покинул это дом и переехал жить в Токио, только вот дочка не вписывалась в эти планы. Пришлось оставить. Но самое ужасное заключалось всегда в том, что девушка не чувствовала к этому мужчине никакой благодарности. Чтобы быть отцом, иметь того, кто называет тебя так, маловато. — Бесстыжая. Я отдал тебя в элитную школу не для того, чтобы ты меня там раз за разом позорила. Там из тебя должны были сделать человека, но, видимо, я сильно переплачиваю. — блондинка не смотрела на него, только придерживала горящую щеку, но отлично представляла, с каким лицом тот это говорит. — Тенджи остается. Он пока что это единственный на моей памяти человек, который оказывает на тебя хоть какое-то влияние и может держать в узде. Без него я окончательно потеряю над тобой контроль. В данный момент Сачи больше всего хотела, чтобы это прекратилось, чтобы отец с Тенджи ушли, оставив ее одной. Тогда можно будет дать волю слезам, позволить себе слабость, ни перед кем не потеряв лицо. К счастью, отец, видимо, не хотел долго задерживаться с ними и явно спешил заняться своими делами, поэтому быстро удалился, бросив лишь напоследок что-то своему работнику. Так вот и повелось — со своим водителем Х-сан был приветливее и общительнее, чем со своей дочерью. И почему люди зачастую добрее к чужим, чем к близким?.. Тенджи промолчал и только усмехнулся, когда дверь за ним звонко захлопнулась. Этот звук ударил по ушам, и Симамото едва не подпрыгнула на месте, когда ее плеча коснулись и довольно крепко, почти болезненно сжали. — Вот видишь? Что и требовалось доказать. Даже у меня здесь больше власти, чем у тебя. Кровью вы не связаны, а значит свое право жить, как химэ, ты должна отрабатывать, — его пальцы скользнули вверх по ключице, погладили шею. — Продолжай играть роль красивой куколки, будь умницей и послушной девочкой. Это нужно и мне, и твоему отцу, и тебе самой очень идет образ стереотипной блондинистой оторвы, что родилась с золотой ложечкой во рту. — Зачем тебе это? — Сачи зажмурилась и отпрянула, но почувствовала, как он удерживает ее другой рукой. — Деньги, секс, жалкая иллюзия власти? — Сама же отвечаешь на свой вопрос. Деньги. И секс. Да, именно в таком порядке. — Тенджи наклонился к самому ее уху и легко коснулся его подбородком. — У меня, как знаешь, на груди две иероглифические татуировки — «счастье» и «удача», и я считаю, мне сильно повезло. — А счастье тогда где? — не сдержалась девушка. — Будет. Ты ведь пожелала его мне. Ну все, больше терпеть нельзя было. Сачи ловко вывернулась из его рук и ухватилась за ручку двери своей комнаты. — Хорошо, так и так. Работай пока что, раз тебе так нравится, — проговорила она, уже и не скрывая, как зла, как расстроена, четко чеканя каждое слово, точно на станке, и все сильнее хмурясь, придавая словам вес и серьезность: — Но если ты хоть еще раз подойдешь слишком близко, еще хоть раз коснешься меня, я тебя пристрелю! Мужчина звонко усмехнулся, красиво растянув губы в улыбку. Раньше она любила это, но теперь только скривилась. — Глупая, ты не можешь застрелить того, кто научил тебя этому. Даже по банкам мажешь. — Такую большую цель я точно не пропущу! — и она захлопнула дверь, наконец оставаясь в одиночестве. Где наконец-то смогла заплакать. Просто иногда находит такое… Сачи, вообще-то, не считала себя слабачкой и вполне думала, что может справиться со многим, даже не смотря на то, что и делает все одна, и не выделяется особо ничем. Это как слово «королева»: в средневековой Европе — это просто ничего не значащая личность при короле, больше нужная для украшения, а вот в шахматах — важная фигура, способная перевернуть весь ход игры. Однако иногда так может и живая королева, учинившая переворот и ставшая монархом своей страны, да и фигурку королевы может съесть любая пешка в случае неосторожности. Инверсии случаются, так и Симамото время от времени предавалась слезам, прежде чем подняться и жить дальше. Но это будет потом. А сначала — послабление.