Эгоисты

К камерам Ран привык, так что не чувствовал себя некомфортно. Более того — выжимал из себя максимальную раскованность и открытость, полностью отдавался процессу. Лишь бы этот ужас скорее прекратился… — Ну малыш, ну сделай лицо попроще. У тебя гримаса такая же, как в тот день, когда ты пригубил из папиной рюмки, а там был сакэ! — Мам! — последнее, о чем Хайтани хотел думать сейчас — да и когда-либо еще, — это его горе-родитель. Только не в такой компании, не в этом месте — это табу! Рефлексировать нужно наедине с собой, а не в моменты, когда нужно собрать силы в кулак и выдержать последний миг долгой экзекуции. — Мне было шесть, и я впервые попробовал алкоголь. Естественно, мне тогда не понравилось. Вернуться в родительскую квартиру — это максимально странное, скомканное чувство, пульсирующее где-то на окраине подсознания и разрывающееся в груди кучей воспоминаний, связанных с эти местом. Веселых, грустных, злых — здесь прошло его с братом детство, здесь они росли и учились жить, здесь образовывалась и постепенно разрасталась глубокая пропасть между детьми и их родителями, между родными людьми. Ран не хотел разбираться, что чувствует по этому поводу, отчего так хочется осмотреться и пробежаться по просторной гостиной, потрогать все, изучить и наложить полученную информацию на воспоминания, использовав сравнительный метод. Только вот как же непривычно видеть очертания предметов сквозь мутную клеенку, рассматривать свои же следы на пыльном полу, слышать шум бегущей воды из крана, который не включали долгие три года. Но намного страннее — видеть в этой обстановке мать, явно не привыкшей к сору и грязи. Ран как человек, не имеющий ничего общего с джентльменами, галантно не открыл перед ней дверь, хоть и забрал ключ, желая снова почувствовать его легкую тяжесть в руке. Просьба матери совершенно не удивила его, даже обрадовала. Пара часов мучений, и долг отдан! Лишь бы не деньгами, которых у Рана кот наплакал. Хулиган в принципе чего-то подобного и ожидал — она любит изощряться на всякие разности, уверяя, что все это только лишь для ее интереса. Хайтани глядел на мать, кажется, только сейчас начиная понимать, как же много в нем от этой женщины. — А сейчас? Нравится? — Нет, — честно ответил юноша, — хоть и пытался распробовать. Как же непривычно видеть на фоне всего этого маму. Как же непривычно видеть ее в принципе. Ее образ стоял перед глазами все эти годы, не покидал память — палевые волосы, фиалковые глаза, мягко выгравированная улыбка. Ран ненавидел все это в ней. И сам красил волосы в светлый, увеличивая сходство до невозможности, совершенно не замечая этого. Как же странно видеть Акеми на корточках и с половой тряпкой в руке, с закаченными рукавами и мокрыми следами на коленях. Как же она терпеть не могла беспорядок… Хайтани не помнил ни разу, чтобы она что-нибудь делала по дому. Обычно, по квартире водили хоровод горничные, а сама хозяйка не полоскала за собой и кружки. Акеми в глазах сына всегда была капризной принцессой на горошине, образцом аристократизма и изящество. А теперь это изящество, постоянно откидывая за спину волосы и ругаясь на испачкавшееся платье, ползало перед ним на полу, стирая пыль возрастом в три года. — А девочка у тебя хотя бы есть? Помню ту брюнетку из средней школы. Она была ничего. Вы больше не виделись? — Виделись. Но я не заинтересован в отношениях. А Рану-то тоже тряпка досталась. Решили не снимать клеенку с мебели. Этим занялся Ран, впервые в жизни делающий что-то по дому. Оказалось, работать руками гораздо сложнее, чем бить налево и направо ебала, но юноша постарался. Не хотелось уступать матери, которая удивительно ловко и быстро управлялась с полом. Похоже, байка о том, что она по юности мыла полы в баре, вовсе не байка, а навыки не теряются с годами. Работа спорилась, на удивление, складно, и уже через какой-то час просторный зал из обычной грязной комнаты превратился в креативную локацию для фотосессии. То есть, в пыточную камеру Рана. — Как жаль, что Рин еще не оправился окончательно и не смог присоединиться. — женщина, щурясь, сделала несколько шагов назад от своей модели и опустилась на корточки, пытаясь поймать нужный кадр. Солнце уже опускалось, и весь зал был пропитан теплым желтым светом. Просто идеальный фон для Рана, снова выбравшего блонд. — Он не имеет никакого отношения к моему долгу, — фыркнул Хайтани и плюхнулся на шелестящую клеенку кресла, устроив обе ноги на подлокотнике. Как же непривычно было чувствовать на коже ластящийся атлас, а на волосах — блестящий лак. Снова быть в центре внимания для одной-единственной зрительницы, самой требовательной и суровой. — И все это останется между нами. Чтобы я этих фотографий ни в одной газетенке не видел. — Это личное, — заверила Акеми, нахмурившись, когда сын ловко прогнул спину и откинулся на второй подлокотник. Теперь чуть завитые блондинистые локоны едва не доставали до паркета. Закаченные под самые верхние веки глаза глядели пристально и немного раздраженно. Пальцы крепко впивались в пленку. Напряжение капало, и Хайтани, которая отлично чувствовала настроение сына, понимала, что пора бы уже заканчивать. — Просто глаза закати. Хайтани, что за ним вообще не водится, послушался. Сам хотел это сделать уже как три часа, как длилась эта пыточная фотосессия. То, что Акеми — умелый фотограф, он знал. То, что она дотошная до ужаса, — тоже. То, что он в долгу перед этой женщиной, Ран тоже прекрасно понимал, и только поэтому принял ее условие, при котором занятые деньги конвертировались в фотографии и минуты в ненавистной квартире. Оставалось только шутить, что фотоснимки с ним обошлись Акеми в пару миллионов йен. Как профессиональная модель она, конечно же, умела обращаться с камерой и правильно делать фотографии, устраивать игру света и ракурсов без аппаратуры. Фотографировать Рана — это отдельное удовольствие, немного нервное и крикливое, но зато восхитительно прекрасное и… правильное. У нее были изображения сыновей разных периодов их жизни, но был вырван громадный кусок в виде исправительной школы. Нет, Акеми не стремилась заполнить пробел. Просто тешила душу и запечатлевала в памяти Рана именно таким: холодным, хмурым, явно недовольным. И таким красивым, совсем как юная моделька, копия шестнадцатилетней ее. Она старалась сделать все правильно — ах, нет! — речь не об отношениях со своим чадом. Речь о том, что она сложит в папку с надписью «Ран. 16 лет», которую запрячет далеко в шкаф, будто скрывая от мужа. — Ты отлично справился. Позировать умеешь. Вот бы с мимикой поработать, и вышли бы шикарные кадры. — Да знаю я, что неебический красавчик, можешь не напоминать. — съемка уже закончилась, Хайтани в привычной одежде и с вишневой сигариллой матери сидел в родительской комнате перед большущим туалетным столиком, за которым Акеми раньше могла часами наводить марафет. — Для набора клеток, обеспечившего тебя будущим, неплохим уродился. — Ох, Ран, ну сколько раз можно тебе повторять… — теперь Хайтани-старшая бережно расчесывала космы своей сегодняшней модели, осторожно рассоединяя пальцами там, где особенно много блестящего лака. Когда с горем пополам и матом-перематом удалось причесать сына, она принялась за единственную прическу, которой научила его в детстве. За косы. — Если бы ты был нужен мне только ради этого, ты бы умер еще у меня утробе. Их взгляды встретились в отражении зеркала, и некоторое время не отрывались друг от друга. Акеми улыбнулась, изящным движением ладони вытащила из его губ сигариллу и прикурила сама. После нескольких затяжек она вернулась к прическе. — Если дело не во мне, то почему вы с отцом вместе? — не сдержался Ран, который в последнее время вообще перестал пониматься, как его спроектировали. — Поверишь, если скажу, что это любовь? — ее губы растянулись еще шире, отражение взгляда стало более внимательным. — Нет. — И правильно. Не верь людям, особенно близким. — женщина заплела две высокие косы, но не стала продолжать плетение, просто собрав оставшуюся часть в низкий хвост. За который и потянула назад, несильно, но вполне ощутимо, заставляя их взгляды встретиться. Только уже без помощи зеркала. Юноша, поддавшись моменту, не стал сопротивляться. — Именно они знают тебя лучше всего, чтобы в лишний раз всадить нож в спину: Рин, та девчонка, с которой ты встречался в средней школе, та официантка. Не доверяй на все сто и сам не внушай доверие. Будет плохо в любом случае. — То есть, — уточнил гопник, — ты тоже можешь меня предать? — Мы с отцом уже сделали это три года назад. Акеми отпустила его волосы, и Ран почувствовал внезапное облечение, даже вздохнул, хоть хватка и не была такой уж сильной. Скорее, стальной, крепкой, неприятной. Ран и не думал, что ему может быть так неловко, некомфортно в месте, где он родился, где провел детство, и с самым родным человеком, который и произвел его на свет. Иронично, что именно этого человека он не мог терпеть едва ли не больше всего на свете. — Значит, ничего страшного, если я однажды предам вас? — он попытался повторить ее улыбку. Вышло идентично. Совершенно. Акеми положила ладони на его плечи, чуть сжала и опустила подбородок на его макушку. В этих движениях не было ничего несущего угрозу, но парня током ударило словно. С самого того момента, как переступил порог квартиры, он хотел лишь одного — убраться. До этого рвался сюда, был готов договориться с отцом, платить аренду, а теперь… Мать отдала ему ключ, просто, без разговоров, без отца. После фотосессии отсюда уйдут они оба. Но Ран вернется. И приведет с собой брата. — Вы с братом уже предали нас, милый мой. — две одинаковые приторные улыбки разом сошли с их лиц. ___ Риндо постигла участь более завидная — молодой сильный организм быстро сумел восстановиться. Закупоренная энергия вырывалась мелкими частями, то и дело толкая в очередную потасовку и заставляя получать щелбаны от брата, который слишком боялся повреждения швов. Пока лежал в палате, младшего Хайтани нестерпимо тянуло на улицу, на свежий теплый воздух и солнечный свет. И, конечно же, хотелось крушить, ломать, драться, хотелось свою прежнюю жизнь. И первый шаг к ней — выписка. О том, что Рин здоров как бык Акеми было знать совсем необязательно. Иначе и его бы вырядила, как модельку, и заставила позировать. А нежная неустоявшаяся детская психика Риндо этого бы не выдержала, не нужно травмировать мальчика. Ран старался максимально разъединить их, заполняя все свободное время братишки собой. Собственно, как и все четырнадцать лет его жизни — сначала непроизвольно, ревностно, но теперь со злостью, теперь точно понимая, почему так не хочет, чтобы мать принимала участие в его воспитании. Компания все та же: братья Хайтани — старшенький и младшенький — и один их недодруг, Аоки Сейджиро, который и в самом деле верил, что они друзья до гроба. А сидели они в этот раз на одном из мостиков Западного парка Роппонги, отпугивали своим сборищем прохожих да думали о том, как бы убить вечер, летний такой, теплый, когда несуществующая душа трясется в треморе и в воздухе пахнет свежестью. — Самая сексуальная часть женского гардероба — это платье, — с видом опытного эксперта проговорил Ран и подмигнул брату. Тот только закатил глаза, ведь знал обо всех похождениях Рана, даже непроизвольно считал количество (хоть и вообще ничего не хотел знать о таких вещах). — Особенно когда оно уже снятым валяется на полу. Ребята распивали газированные напитки в солидарность с Риндо, которому пока что не стоит заливать в себя всякую дрянь. — Ага… — многозначительно поддакнул Сейджиро и отпил из своей банки. — Сегодня точно нужно подцепить девчонок. — Не, не думаю, что братишка готов расстаться со своей целкой, — улыбнулся Ран, заметив, каким взглядом одарил его братишка, и быстро перевел тему. Издеваться над послеоперационным братом даже у него не хватит совести. Юноша спрыгнул с перил и плюнул себе под ноги. Недопитая бутылка отправилась на дно искусственного ручья. — Тебе настолько хочется? Не первый раз говоришь о девчонках. Не боись, трахнуться еще успеешь. Ран был безусловным лидером в их трио, и его слово всегда было последним. Однако в этот раз Аоки повторил его прыжок и разом смял уже пустую алюминиевую банки, не отводя взгляда от своего друга. Риндо, примостившийся по другую сторону перил, только поправил очки и заметил, как тут же напрягся брат. — Какие-то проблемы? — довольно спокойно выдавил он. — В этом-то и дело, что я не хочу проблем. Не хочу чтобы мы ссорились из-за какой-то девчонки. — ни Ран, ни Рин не поняли, о чем речь, и переглянулись, но, видимо, собирался решаться вопрос чего-то действительно важного — сегодняшнего секса. Об этом так и кричал напряженный взгляд Сейджиро. — Сегодня я планирую увезти из бара ту блондинистую официантку. Ты не против? По лицу старшего Хайтани мало что можно было сказать — и только складочка между бровей намекала на его ни то задумчивость, ни то попытку вспомнить. — Я тебе сутенер, или как? — наконец ответил хулиган, качнув плечами. — Еби кого хочешь, у меня не нужно разрешения спрашивать. — У вас точно ничего нет? — согнув бровь, уточнил бандит. — Вместе в Саппоро гоняли, с родителями познакомил, потом еще зависали в баре, и кто знает, чем там все закончилось… — Крепким пьяным сном. На разных кроватях. — запросто сказал Ран. И тут же вспомнил тепло ее кожи, приятную тяжесть ее тела на себе и лезущие ему в рот волосы, запах ее шампуня и тихое сопение у своего уха, холод наручника на запястье и дикое желание залезть руками под ее свитер, изучить изгибы спины и боков, расстегнуть лифчик, чтобы не мешал гладить лопатки. — Между нами ничего нет и не было, так что действуй. Расскажешь потом, что да как. Необязательное одобрение отчего-то взбодрило Аоки — улыбнулся во все двадцать, сощурился блаженно на солнышке, точно щеночек, которого подразнили сахарной косточкой. Ран впервые подумал, что и улыбается тот красиво, вообще-то, — вот не зарабатывал бы на лице шрамы, а чаще посещал зубного хирурга, и милое дело бы было. Ран представлял его в паре с Сачи как героев сказки «Красавица и чудовище» и очень сомневался, что Симамото подпустит его к себе. Впрочем, думал он об этом недолго: нужно было обсудить с ребятами Предел. Сейджиро принял эту затею с распростертыми объятьями. Риндо орал на всю палату благим матом о том, что его брат идиот. Что удивительно — сам Ран был согласен. — Почему ты не рассказал мне, что вы потом ходили в бар? — Риндо дернул своего старшего за рукав, заставив отстать от Седжиро, когда они уже двигались к выходу из парка. — Ну-у… — задумчиво протянул Ран, прикусив кончик ногтя — перенял эту привычку у Симамото. — Мой брат только-только вышел из комы, а я развлекаюсь в баре с красоткой. Не очень звучит, правда? — Не очень, — подтвердил гопник и нахмурился, вдруг преградив брату путь и скрестив руки. — Но почему не сказал? Думал, осужу или обижусь? — Просто рассказывать не о чем. Забей, — немного помолчав, отмахнулся Ран и обошел его. Риндо постоял один пару минут, задумываясь над странным поведением брата, и не стал догонять. Так что Хайтани мог спокойно двигаться в тишине и быть наедине со своими мыслями, вдруг вернувшимся на несколько дней назад. Потому что события той ночи в Саппоро он будет прокручивать в памяти еще множество раз и даже не понимать, зачем делает это вновь и вновь. ___ Яркий неон, громкая музыка, сладкий ликер и щелчок наручника на запястье — вот чем ознаменовалась та злополучная ночь. Ее ладонь казалась пламенной, и даже через носовой платок, которым были перевязаны разбитые костяшки, касание обжигало, и единственным вариантом оставалось лишь отдернуться. Ран только плотнее сжал ее руку. Это как в лютый мороз — лучше изжариться у костра, чем блуждать по заснеженной дорожке. Пар костей не ломит. Рана ломила тоска по брату, на плечи давила злость на родителей, грудную клетку простреливало чувству вины, как при межреберной неврологии. Все это копилось, тряслось, распалялось жерлом вулкана, готовым взорваться в любой момент и ввести хулигана в состояние такого ража, что и его отец назовет свое чадо проклятием. Но рядом была она, Симамото. Его маленький блокатор и человек, которого в принципе не должно было здесь быть. Человек, который оставался рядом по совсем непонятным ему причинам. Человек, перед которым он испытывал испанский стыд за родителей и теперь не хотел еще сильнее зарыться в грязь лицом. Была рядом… Скорее впереди, и уверенно вела за собой, лавируя между людьми в зале. И позиция ведомого ощущалась слишком сильно — она не делала ни плохо, ни хорошо. Ран просто воспринимал как данность: в данный момент Сачи выше него. Он потерял свой трон, упал в самую глубь людской чумы, оказался вычеркнут из семейного альбома и едва не лишился самого ценного в своей жизни. Сачи терять было нечего, кроме самой себя. Она могла позволить себе такую роскошь, как броситься в непонятный омут, не захватив страховку. Ран был совершенно разбит, точно сиганул с десятого этажа, переломал все кости, только вот помереть забыл. Сачи не получила никакого урона, даже не надтреснулась. Хайтани было завидно. Хотелось разворотить ее шкаф и вытащить всех скелетов. Потому что Симамото, кого бы ни строила из себя, тоже была склеенным графином, некогда раздолбанным на части. Ран это видел. И хотел стать таким же — чтоб ни одного скола. — Выпьем за Риндо и его здоровье? — такой был первый их тост. Чокнулись, звонко, пустив волночки по зеркальной поверхности прозрачного напитка. А за что еще пить? Второй бокал розового шампанского был распит на брудершафт. Третья попытка глотнуть спиртного превратилась в целое соревнование, потому как решили не мелочиться и пить с горла. Терпкая пузырящаяся херня Рана вообще не воскресила, и теперь он чувствовал себя подавленным. Зато Симамото заметно опьянела, заулыбалась всем и вся, глазки заблестели — под кислотными цветами светомузыки казалось, что у них появился цвет. Оптическая иллюзия — проекция на сером фоне. Так вот и развлекались в ту ночь Король Роппонги и безымянная официантка с золотым браслетиком. — Ты, правда, был готов убить, когда предлагал мне это? — неожиданно спросила блондинка, совсем не боясь, что их голоса пробьются сквозь ударные басы. Только вот придвинуться пришлось ближе, чтобы губами к самому уху. Парень лишь слегка повернулся в ее сторону, не ища встречи взглядом, и уверенно кивнул. Девушку ответ ничуть не смутил, но она все же слегка отодвинулась, произнеся уже вполголоса: — Есть два человека, которых мне бы хотелось убить, но это просто мой очередной каприз. Думаю, я была бы настоящей Королевой Червей, раз так легко желаю смерти своим обидчикам. И это плохо. — Чего же плохого в этом? — хмуро покосился на нее напарник. — То, что это уже анархия, если все будут так думать. — Сачи взяла свой бокал, попыталась допить последние капли со дна, и звучно опустила его на столик. — Ни правил, ни законов, ни морали. Только свобода и независимость. Никаких стереотипов и обязательств… — Звучит так, будто ты этого и желаешь. — Конечно! Я люблю анархию. Хаос неуправляем, ему ни прикажешь, ни откажешь. Живи в свое удовольствие, делай, что хочешь, но… — девушка развела руками. — Свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого. Если появится реальная возможность лишать жизни тех, кто тебе неприятен, то и людей-то не останется. Да и ты сам можешь стать объектом чьей-то ненависти. Анархизм хорош, лишь когда сосредоточен в одних руках. Таких людей называют преступниками, но и это не хорошо и не плохо. Иногда убив одного, ты становишься моральным уродом, достойным кары, но иной раз убив тысячу, ты становишься героем. Но если только твоя цель угодна обществу. Так что все дело в восприятии. — Ты такая странная, — заметил Хайтани. — Тихий омут с комплексом бога. Я все не пойму, ты осуждаешь меня или поощряешь? Или и это ни хорошо, ни плохо? Напомню, я насмерть забил человека, и ни о чем не жалею и не раскаиваюсь. Какое-то время, заполненное пьяными выкриками, музыкой, она молчала, глядя куда-то в зал. — Я тоже не ангел, Ран. Тоже творила в жизни всякое, куролесила, бесоебила, — называй, как хочешь. Поэтому мой отец и не выносил меня. И не мне кого-то судить, ведь я тоже выбиваюсь из общепринятых критериев. Может, я и глупая, но у меня все просто: будь ты хоть редкостной сволочью, убийцей, грабителем, пусть даже врагом всего мира, но если при этом ты будешь добр ко мне, я отплачу тебе тем же. — А если я не хочу церемониться с тобой? — То я тоже не буду церемониться с тобой. — И что это значит? — оторвался от пустой бутыли гопник и поглядел на ее профиль. По белым распушенным волосам и лицу, как на экране кинотеатра, бегали полосы светомузыки, будто проекцией. — Ран, я затираю тебе про анархию и говорю о том, меня ничуть не смущает факт того, что я еду в чужой город и выпиваю с эмансипированным убийцей-максималистом с полным отсутствием сострадания и благодарности. Как думаешь, что будет, если не дружить со мной? — проговорила она это серьезно, вполне серьезно. Ран слушал, как зачарованный, страшась упустить хоть слово, пытаясь понять, чем же живут ее мысли. Неожиданно она потянулась к его локтю и дернула на себя, заставляя сесть слишком близко к себе. Теперь их бедра соприкасались, но не успел хулиган и подумать об этом, как официантка одним быстрым движением хлестанула его пальцем по носу. Было не больно, но этот жест так поразил его, что Ран замер, глядя ей в лицо и ожидая, что же она выкинет теперь. Симамото казалась расслабленной и повседневной, невозмутимой. Наконец она пьяно хохотнула и, улыбнувшись, потянулась раскрытой ладонью к его шее: большой палец надавил под кадыком, в то время как остальные четыре скользнули ноготками по выпирающим позвонкам. — Ну, я расстроюсь, конечно, но плакать не буду. Гордо развернусь на каблуках, и мы больше никогда не увидимся. И она отпустила, откатилась на другой край диванчика, а парень подозвал официанта. Нет, блять, после такого надо выпить чего-то такого же крепкого, как его нервы. И Хайтани пил, пил как не в себя, пил, будто пробежал марафон и ему вообще похер, что глотать. Риндо едва не умер. С матерью повидался. Набил ебло отцу. Пообщался с анархисткой. Да одного только повода достаточно, чтобы приложиться к спиртному. А тут четверное комбо. И если о старших Хайтани, о том, как он едва не потерял брата, думать вообще не хотелось, мысли просто не шли на ум. А вот о Симамото они просто бежали, скакали — буквально, голова заболела вдруг так, будто по ней прошлась толпа. Сначала Сачи казалась ему деревенской простушкой, которая грозится своими коготками, а сама жмется в угол. Может, так оно и было. Просто мышка с мыслями тигра. И Ран совершенно не понимал, откуда они у нее. И почему она решила реализовать их с ним. Алкоголя становилось все больше. Голова затягивалась туманом, а зрение рассыпалось на блестящие искры зеркального шара. Музыка забивала слух, застревала в ушах пневматическими берушами. Не «дарк», конечно, но тоже штормит неплохо. Хайтани уже сам не понимал, что заказывает, что пьет, чем будет платить и что происходит вокруг него. Хотелось забыться и отрубиться на пару часиков, проснуться отдохнувшим и понять, что вся эта поебедень была сном. Ран двигался по танцполу. Только вот танцевать вообще не хотелось. Ран вообще не любитель движух всяких, поэтому ходил в подобные заведения лишь с двумя целями: подраться и потрахаться. Попадать в полицию в чужом городе (в такой близости к отцу) желания не было, поэтому Хайтани выбрал второй вариант. Цеплять кого-то, трахаться, потом вспоминать, что, где и как вообще не хотелось, но хулиган уже не знал, что делать с этими смятенными чувствами. На душе было так погано, что он не мог и словами выразить даже при всем своем знании арготизмов. Было грустно и горестно, и даже хорошие новости из больницы как-то не веселили, из тела рвалась какая-то энергия. Обычно он так себя чувствовал перед тем, как натворить что-то такое, за что можно попасть в исправительную школу. Ран стоял среди танцующих людей и не знал, что делать дальше. Танцевать вместе с ними? Пока его брат в больнице? О Роппонги, семье, брате думать не хотелось, поэтому гопник просто сошелся на том, что хочет выпивки и секса. И как раз заприметил группку девчонок. Четыре к одному — шансы у него высоки, так что хулиган решил больше не терять времени и приступить к своему очередному любовному похождению, о котором потом будет жалеть. Но что у пьяного на уме… Однако не успел он и шага сделать, как его потянули за руку. Обернулся. Это была Сачи, и глядела она пристально, внимательно, с плотно поджатыми губами. Что-то щелкнуло, и гопник почувствовал на запястье холодок. Опустил взгляд — наручники, накрепко связавшие их. Не успел и слова сказать, не успел возразить, как его с буквально нечеловеческой силой потянули прочь от четырех вариантов развития сегодняшней ночи Рана. Или это он сам не сопротивлялся, послушно двигаясь в сторону коридора. И вела она очень умело, уверенно, точно зная, что делает. — Мы пришли сюда вдвоем, вместе и выйдем, — бросила она вполоборота, когда они добрались до коридора, где были уборные и куда не попадали пляшущие огни, где было тише и спокойнее. Ран с удивлением подметил, что ему стало легче, свободнее, боль притупилась, заменилась плывущим перед глазами недовольным лицом. — Мы в чужом городе. Нам нельзя разделяться. — А что? Хочешь на их место? — Ран не то чтобы хотел секса на одну ночь, но всего лишь разрядки, пусть бы даже и пробежкой. Но отравленный алкоголем ум мыслил иначе, вдруг начав вырисовывать у него перед глазами картины непристойного содержания с участием его и Симамото. Вот этого, блять, не хватало. Ран не собирался ее хотеть или в принципе рассматривать как сексуальный объект. Только вот теперь совершенно не понимал, к чему она его ведет, зачем впадает в таки двусмысленности. — Твою мать, Ран! Найдешь еще, кому пипетку свою показать, — у девушки так округлились глаза, будто сама мысль о половой связи с Раном не укладывалась у нее в голове. — А я по утрам достаточно навидалась. Оказывается, когда просыпаешься раньше парня, можно много чего увидеть. — Так то был трейлер. Хочешь все кино увидеть? — ухмыльнулся Хайтани, чуть потянув руку, опоясанную наручником, на себя, однако девушка довольно крепко стояла на ногах. И явно злилась. — От начала до конца? — А не боишься, что фильм провалится в прокате? Ну…. Критики скажут, что ожидали большего от такого режиссера. — А зритель-то, я смотрю, искушенный. — улыбка Хайтани стала еще шире по мере того, как лицо Сачи все смягчалось и смягчалось. — Ты предлагаешь переспать, я правильно понимаю? Это секс на одну ночь, или ты действительно во мне заинтересован? Скажи честно. — Симамото шагнула к нему и оказалась совсем близко, едва не уткнувшись лбом в его подбородок. Натянутая цепочка наручников расслабилась, и звенья щелкнули друг о друга, когда она прижала его запястье к стене. Ее лицо оказалось совсем рядом, так, что даже через пелену дурмана он мог рассмотреть ее черты: тонкие губы, как всегда открашенные яркой помадой, светло-серые глаза, прямо впившиеся в него, требовательные, вопрошающие, морщинку, залегшую меж бровей. Ран сглотнул — так уж пересохло в горле, когда одна ее коленка скользнула меж его бедер и вжалась в стену. — Если ты просто хочешь трахнуться и забыть, то это не ко мне. Я занимаюсь любовью лишь в отношениях, а мы даже не друзья. Однако если я тебе нравлюсь, и ты бы хотел продолжить наше общение в таком ключе… — Мы позами не ошиблись? — попытался вывернуться Хайтани. — Да нет, — ответила Сачи, вдруг хищно сверкнув глазами и хлопнув его свободной рукой по бедру, отчего юноша непроизвольно дернулся, просто от неожиданности, — все правильно. На вопрос отвечай. Хайтани молчал. Просто не знал, что сказать. Не понимал, что делать с этой женщиной. Как-то разом отпало и желание видеть ее, и возбуждение сошло на нет, хоть они и оказались в довольно пикантной позе. Осталась только пьяная задумчивость и желание сыграть в русскую рулетку: солгать или нет. Рана привлекало тело своей спутницы — она высокая, симпатичная, умеет себя держать и создавать вокруг себя флер загадочности. Но именно он и пугал, напрягала эта неизвестность, когда он даже имени ее не знает. Хайтани только что спрыгнул с эмоциональных качелей и не хотел залезать на новые. Хотел бы Ран в состоянии пьяной эйфории переспать со своей напарницей, высвободить накопившуюся энергию? Да, да и еще раз да. Хотел ли он отношений с такой девушкой, больше похожей на шляпу фокусника, когда не знаешь, что из нее вытащат сейчас? Ответ отрицательный. Собрав воедино те осколки разума, которые были трезвыми, Хайтани дал ей честный ответ. И увидел в ее глазах нескрываемое разочарование. Настроение упало совсем на ноль, стало тошно, и они оба это ощутили и двинули к гостинице. Как были — шли по улице, скованные наручниками. Так и вошли внутрь, подивовав людей в холле. Так и плюхнулись на одну кровать, едва добравшись до нее, и уснули в обнимку. Хвала всем существующим и не существующим богам, не переспали. А уж пожалеет об этом Ран или нет — это вопрос завтрашнего дня. ___ Однако ответа он так и не нашел ни завтра, ни оказавшись в Токио, ни когда отдавал ее Безумному пределу. Собственно, не находил его даже сейчас, вновь оказавшись с ней лицом к лицу. — Ран. — ну, спасибо, что хоть по имени назвала. — Что будешь заказывать? — Тебя. — нет, это уже становится дурной привычкой. — Смешай что-нибудь, что бы отражало твои чувства ко мне. Официантка, на полчаса подменившая бармена, вздернула бровь. Ее лицо не выражало ничего — ни радости встречи, ни злости, ни обиды. И это раздражало Хайтани, который, между прочим, не одну ночку вот так вот просил на подоконнике, гадая, как подступиться к ней после всего. Наверное, было бы проще, если бы она била стаканы, кричала на весь бар, колотила его кулаками в грудь. Так было бы понятнее им обоим. Но она выбрала худший способ наказания — игра в молчанку. Тем не менее, Ран вывалил на стойку купюру, и теперь за нее должна была быть оказана услуга. Девушка посмотрела на бумажку, затем на посетителя, глубоко вздохнула, и начала вливать в шейкер буквально все, что только попадало ей под руку. Хулиган внутренне ликовал, наблюдая за ее хаотичными движения, показывающими смесь ее чувств к нему. Сачи растрясла шейкер и выплеснула в большой стакан ядерную смесь из водки, рома, виски и черт знает, чего еще. Ран смотрел на пойло и понимал, что у него разом откажут все органы если он это выпьет. Сачи оперлась локтями о стойку, внимательно глядя на него. — Если опустошишь стакан — считай, прощен. Все кончено, но я не злюсь. Ран медленно кивнул, не отрывая взгляда от нее. Она ждала действий, хотела помучить. Она на своей территории, и Хайтани не может просто избить ее, чтобы получить желаемое. А хотел Ран ее расположения, ведь, вообще-то, был ей должен. А своего кредитора лучше не злить. — Конечно. Ведь нет смысла злиться на трупака, — гопник перегнулся через всю стойку и одним движением столкнул стакан на пол. Громкая музыка заглушила звон стекла. Официантка ойкнула и отскочила в сторону, с ужасом глядя вниз, где теперь валялись осколки. Когда она подняла глаза на Рана, в них будто были молнии. Значит, злость. — Опустошил! А теперь наколошмать мне и моим товарищам два «дарка» и два обыкновенных. — Ты же знаешь, что я не могу это приготовить, — Сачи уже смотрела себе под ноги, хрустя каблуками по стеклу, боясь поцарапаться. Наконец, она подняла на него глаза, вдруг обнаружив посторонний элемент привычной картины. — На четверых? Хайтани хищно ухмыльнулся и в один ловкий прыжок запрыгнул на барный стул, перехватив ее запястье — еще одна дурная привычка. Она дернулась, но все еще стояла в осколках, так что была ограничена в движениях. Когда Симамото вновь взглянула на него, он уже не улыбался. — Я не прошу твоего прощения, оно мне нахуй не нужно. Просто дай, блять, откупиться и выпей с нами коктейльчик. И я отстану до тех пор, пока ты не придумаешь свое желание и сама не придешь ко мне. Сама не зная, как, но Сачи быстро согласилась. Хайтани все же пускать слова по ветру не любил и вполне реально мог оставить ее в покое, ведь явно дал понять несколько раз, что не испытывает к ней интереса. Мицуки убьет, но ей не впервые. Теперь компания была следующая: оба Хайтани, Аоки Сейджиро и Симамото Сачи, которая предпочла бы работу этим посиделкам. Сидели молча, ждали напитки, принести которые вызвался Сейджиро. И даже расставил, принес и блюдце леденцов на палочках с разными вкусами. Братья сидели очень близко друг к другу, Ран опустил голову на плечо Риндо, который не подавал признаков раздражения — видимо, для них это нормальная практика. — Уверен, что все правильно? — серьезно спросил Ран, с подозрением косясь на розовую пенку. — Нам с тобой по «дарку», остальным обыкновенные, — заверил парень, опускаясь вместе со всеми за столик. Симамото, не проронившая за все время ни слова, притянула свой стакан и залпом осушила все содержимое, злобно зыркнув в сторону братьев. — Откупился. Поздравляю! — и девушка резко поднялась со своего места, утерла губы костяшками пальцев и стукнула по столу. — Теперь-то ты доволен своей пародией на извинение? Ответа на свой вопрос она так и не получила, потому что развернулась на каблуках и двинулась вглубь зала. Видимо, знать-то и не хотела. Ран, вообще-то, ждал не такой реакции и был не совсем удовлетворен ее поведением. Возможно, наткнулся на до костей принципиальную девку, а может, просто задел что-то личное. Неважно, в чем была причина, но она теперь стояла у Хайтани поперек горла — хочется проглотить и забыть, но понимаешь, что для желудка это будет вредно. Ран молча глядел ей в спину, все так же приваливаясь к плечу брата. — Рассказывай уже про ту женщину Симамото, — буркнул гопник так, что Риндо едва расслышал за музыкой. — Ты еще в больнице обещал ебейшую историю про Симамото из Отару. Хайтани-младший почесал затылок — хоть убейте, а не помнил, что обещал что-то неебически интересное. Юноша чуть дернул плечом, прогоняя брата, но тот упрямо подкатился ближе и удобнее устроился на нем. Тут глаза закатывать, да и только. Глубоко вздохнув, гопник глянул на него сверху вниз и развел руками — одной, потому что вторую прижала к дивану тушка Рана. — Да не особо интересно там. Просто твоя подружка… — С чего это она моя? — перебил старший, за что его справедливо дернули за хвост, который Акеми решила утром не превращать в косу. — Это все, что тебя волнует? — свет неона просто волшебно переливался на линзах очков Риндо, когда он глядел прямо на брата, продолжая едва ли не заговорческим шепотом: — Сачи представилась этой фамилией. Когда меня навещала мать, она рассказала одну историю. Короче, чуть больше года назад наш отец ездил в Отару по делам, и в то время там все обсасывали одно дело: женщина по фамилии Симамото застрелила своего мужа, сдалась полиции после чего покончила с собой. — рассказ не произвел на Рана никакого впечатления, поэтому Риндо посчитал нужным пояснить: — Ран, она сама мне сказала, что родом из Отару. Какова вероятность, что это история ее родителей? Хайтани задумчиво прикусил кончик ногтя, даже не заметив этого. — Симамото — это не фамилия Сачи, об этом она мне говорила. Но если она оттуда родом, то зачем взяла себе фамилию мертвеца и убийцы? — юноша отрицательно покачал головой, будто не желая связывать это дело со своей знакомой. — Неужели Отару настолько деревня, что весь город трубит о каком-то убийстве. — Так Симамото оба работали в одной дорогущей школе, такой, в какую отдали нас в свое время. — братья синхронно поморщились из-за нахлынувших воспоминаний, но это заметил лишь Аоки. — Он был охранником, а она — медсестрой. Чтобы инцидент скорее замять, школу быстренько прикрыли, участок продали и хуй знает, что там теперь. Мама подумала, что они могли бы быть ее родителями. Ран задумался, нашел дольку логики — побег из города, подработка неприметной официанткой, большие деньги, возможно, за молчание и желание убить каких-то людей, чья смерть уже ничего не решит. Он надеялся хоть что-то понять, но лишь сильнее запутался. Да, информация клеилась, как бумажная аппликация, только вот под ней не было основы. Возможно, будь эта история про кого-то другого, он бы стразу же поверил. Но речь о блядской Симамото, с которой ничего просто не бывает. — Я уверен, что это не касается Сачи, — немного подумав, выдвинул свой вердикт Ран, так и не заметив, что назвал ее по имени. Опять же, не по настоящему. ___ Что-то было явно не так. На высоких каблуках она парила, точно пушинка. Боль в икрах притупилась, ноги стали легкими и казалось, сделаешь шаг — полетишь и уткнешься в потолок. Рукам было свободно. Свой поднос она давно выронила и даже не заметила. Такая легкость, и в животе тысяча… нет, миллион бабочек. Так щекотно, что хочется залезть пальцами под блузку и почесаться. И все они там копошатся, сталкиваются, скользкими крылышками волнуют кожу. Что-то явно было не так. Огоньки светомузыки расплывались и превращались в световые мечи, толпа танцующих отплясывала так быстро с ловко, что лиц не удавалось различить. Сачи проморгалась. Расплывающиеся перед ней радостные пьяные лица теряли очертания, смешивались в массу какой-то чепухи. Чепухи? Да кто вообще сейчас использует это слово? И почему она вспомнила его? Какофония всего происходящего разом обрушилась на нее головокружением и такой резью в ушах, что хотелось свернуться калачиком на полу и заплакать. Но слез не было. Симамото, придерживаясь за грудь, где сердце отбивало не менее ста сорока в минуту, ухватилась за стойку. Что-то явно было не так. Легкость и слабая энергия, постепенно разгорающаяся, в конечностях так и подначивали ворваться в центр танцпола и завести такой танец, что на нее направят все софиты, и все разойдутся, чтобы не мешать, будут хлопать и, как дурачки, радоваться, как массовка в дебильных мюзиклах. Блондинка прошлась дрожащей рукой по волосам — мокрые. Лицо, шея, грудь, — все липкое от пота, потому что нестерпимо жарко. Нужно выбраться на воздух — как кстати, что энергии много и она требует движения! Сачи, снова ничего не сказав Мицуки, поплелась к запасному выходу. Коридор показался ей нескончаемо долгим, темным и отчего-то страшным. Раньше она спокойно проходила здесь в любое время суток. Хотелось поскорее выскочить на парковку, быстрее, пока есть силы и ноги сами несут вперед. Дверь оказалась ближе, чем ей показалось изначально, и встретила ее не совсем приветливо — из разбитого об косяк лба начала сочиться кровь, но девушка даже этого не заметила, только выискивая в темноте ручку. Боль новой ранки живо растворилась в ощущениях, что наполнили ее до отказа. Дрожащие в мелком треморе руки с трудом распахнули дверь, хоть для этого и пришлось хорошенько толкнуть ее локтем. Опять же ничего не почувствовав. Свежий ночной воздух хлестнул по легким, когда она сделала глубокий вдох. И тут же согнулась — гвалт за открытой дверью, мурашки на руках, тягучее ощущение в ногах. Хочется и бежать бы, но понимаешь, что это лишь психосоматика, а на деле у тебя нет сил и на один шажок. Сачи закрыла глаза, пока яркий свет фонаря не выжег ей глазные яблоки, и свободно раскинула руки, будто позволяя ветру подхватить себя и унести. На самом же деле это было сделано для баланса. Для какого? А чтобы элементарно не упасть. Падать нельзя, нужно бежать, бежать, пока не сотрутся каблуки, пока не сломаются ноги, бежать из этого бара, района, города, в котором она слишком задержалась, нужно бежать, милая Сачи, милая Х… — Приятные ощущения, не так ли? — знакомый голос отдался каким-то звоном в голове, как стартовым пистолетом, чья-то рука крепко взяла ее под локоть. — Пускай Хайтани пьют свое детское молочко. Но мы-то с тобой уже взрослые? — Аоки… — только лишь выдала пересохшим языком блондинка, распахнув глаза. Лицо перед ней плыло и постепенно теряло очертания, но она точно поняла, кто был перед ней. И что происходит на самом деле. — Это все «дарк», верно? Ты подал мне стакан с этой херней. — А ты крепкая, — усмехнулся хулиган, все придерживая ее, — и догадливая. Большой опыт? Обычно девчонок срубает после половины стакана. — Какой только дряни я за свою жизнь не перепробовала, знал бы ты. Ваш обожаемый «дарк» — молоко для грудничков. — Симамото попыталась не заулыбаться от собственного сравнения, но оно показалось ей таким забавным, что она хохотнула и покачнулась, но в этот раз уже с посторонней помощью. — Эй! Куда ты меня ведешь? — К своей машине. Отвезу тебя в одно очень хорошее место, — беззаботно проронил Серджиро, чей крупный организм воспринимал «дарк», действительно, как обычный сладкий напиток. Парень крепче притянул ее к себе и сжал ее руку так, что при попытке вырваться, та лишь выломает сустав. Девушка послушно сделала шаг за ним, понурив голову. И завизжала во весь голос так, словно он пообещал оторвать ей руку и начал исполнять это обещание. Она не звала на помощь, хоть на ее крики и прибегали люди с парковки. Просто голосила, громко и отчаянно, как он раньше не слышал никогда. Сейджиро не ожидал такого, поэтому не успел сориентироваться и развернул ее к себе, пытаясь зажать рот, но Сачи использовала этот момент удачнее и вынырнула из его объятий. Сейджиро — так и так — позволил, побоявшись сломать ей руку. Неудачно другое: рывок спиной назад — и встреча затылка с каменным забором. Секундная боль вспыхнула, в этот раз более сильная, яркая, заставившая почувствовать свое тело целиком. Появилась тошнота, но зато блондинка теперь понимала, кто ее оппонент, и размыто видела его, будто через плохую съемку. — А что насчет Рана? — звук его голоса троился эхом, пока он приближался к ней. — Почему все девчонки так липнут к нему? Он убийца. Убийца, слышишь?! Я никогда и никого не убивал, я чист, но почему все и всегда выбирают его? Он же убийца! И ты лучше отдашься в руки ему? Голос слишком громкий, бьет громом по перепонкам, боль от удара тянется по синапсам, горло скребет. Симамото зажмурилась и закрыла ладонями уши. Твою мать, твою мать… что угодно, лишь бы это закончилось, что угодно… — Я тоже, — почти что выкрикнула она ему в лицо, чувствуя, что растущий в теле жар, энергия копились в ней для одного-единственного рывка — признания: — Я такая же. На какое-то время он замолчал, внимательно рассматривая ее. Сачи расслабленно выдохнула, точно одна-единственная фраза так долго давила на горло, мешая дышать. Тремор рук уже бежал настоящей дрожью по спине, коленки подкашивались, угрожая пригвоздить к земле. Но упасть ей не дали. Сейджиро облизнул большой палец и смазал слюной косое рассечение на лбу. Крови было совсем немного, но будь девушка в нормальном состоянии, точно устроила бы истерику. — Да вы просто два сапога с ним, — прошипел Аоки и слизал кровь с ее лица языком. Девушка поморщилась и попыталась отвернуться. А может, не двигаться? Есть вероятность пролить на него все содержимое желудка. У Сачи было не так много мыслей в голове на тот момент, так что она уперлась в его плечи, пытаясь отбиться. Сил в теле было предостаточно, но они все равно не были равны, и уже в следующий миг официантка ощутила, как ее буквально вдавили в стену. А в следующий — свободу. — Какого хера, Ран? Ты же сам сказал… — конец фразы оборвался звучным ударом и болевым стоном. Сачи раскрыла глаза и увидела Хайтани вместе со своим обидчиком, который теперь придерживался за разбитый нос. «Кровь…» — мысль лишь проскочила на подкорке сознания, но Сачи была слишком не готова ее принять. Серджиро чертыхнулся, потрясывая окровавленной рукой в воздухе, злобно глядя на своего друга. Ран держался спокойно — руки в карманы, во рту леденец, и лицо такое невозмутимое, чуть скучающее. Аоки пробубнил что-то себе под нос, но блондинка не поняла, что, и резко замахнулся. Однако кулак не достиг нужной цели. Симамото и сама не поняла, как мимо нее быстро прошмыгнул Риндо и заломил ему за спину занесенный кулак. Послышался характерный хруст. И вскрик. — Если поднимаешь руку на одного Хайтани, помни, что второй ее опустит, — Риндо был заметно меньше Сейджиро, но тот согнулся от настоящей боли. — Братец, размяться пойду. Давно уже хочу с этой грушей потренироваться. — Конечно-конечно! Только аккуратнее со швами, — елейным тоном ответил ему Ран и помахал рукой им вслед. Теперь у заднего выхода они остались только вдвоем, и это напрягало обоих. И одновременно будоражило. — Квиты? — Нет! — девушка сама удивилась, как сумела так вскрикнуть дерущим горлом, но все же вышло чуть с хрипотцой. — И никогда не будем. Ты меня предал, использовал, подверг реальной опасности… — Но ты же не пострадала, — равнодушно подметил Хайтани. Симамото физически ощутила, как что-то лопнуло. И это было ее терпение. — Да пошел ты! — Сачи ткнула его локтем, пытаясь уйти, но тут же споткнулась на каблуках. Ран церемониться не привык, поэтому просто разогнул ее, заставив опереться о ту же стену. — Все слухи про тебя — правда. Ты конченый эгоист и манипулятор, и останавливаться не собираешься. — слова вырвались хриплым криком, застревали сталью в суровом взгляде. Девушка тяжело вздохнула и прикрыла глаза. Так легче, намного легче. Ран сосал свой леденец. Сачи дрожащей рукой протирала лоб и шипела от боли, пальцами оценивая масштабы повреждения. Фонарь жег глаза. Автомобильный гул перекрыл лишь стук ее же сердца. — Почему ты так со мной? — Потому что так было нужно. — Рану ответ дался легко. И воспаленный ум Сачи легко его усвоил. В баре веселились люди, они пили и танцевали. Рану было невесело. Сачи было так вообще грустно. Хотя оба выпили по «дарку». Молчали и не смотрели друг на друга, хоть Хайтани периферическим зрением и замечал, что девчонка поглядывает в его сторону, будто пытаясь что-то сказать. Карамелька во рту становилась все меньше. Людей в баре — больше. Но все это проносилось мимо их двоих, совсем не задевая. Наркотик бурлил в крови, распалял, и жег, почти болезненно. Ран не мог так просто стоять, хотелось что-то сделать, что-то безумное и новое. Но чем удивить самого себя: ебальники бил, машины угонял и жег, убивал даже. Но самым отчаянным для него теперь представлялось только одно действие — поцеловать Симамото, нажать на спусковой крючок и наблюдать, к чему это приведет. Эта девушка — книжка загадок, а он не любитель что-то там разгадывать да и читать в целом. Поэтому он просто сожжет каждую страницу. — Хочешь конфетку? Она с колой. — Хочу, — как-то на автомате ответила она, видимо, не особо понимая, о чем речь. «Дарк» бушевал, пульсировал в крови и толкал вперед, обострял до предела такие чувства, о которых и не знаешь. Ран чувствовал недосказанность, незаконченность. «Дарк» толкал на немыслимое. И Хайтани сделал то, на что не хватило дури в Саппоро. Безумие из безумий, от этого будут последствия, Сачи снова будет чувствовать себя использованной, возненавидит его, Ран окажется последним мудаком и прочее бла-бла-бла… Плевать. Хайтани коснулся ее плеч, заставляя взглянуть на него. Нехотя девушка подняла глаза — все то же снежное альбедо, холодно блестящее в свете фонарей. Губы — прорезь на бумаге. Наверное, он порежется. Наверное, это все наркотики, но он совершенно ни о чем не думал. Их было всего трое: он, Симамото и «дарк». Ядреная комбинация, химический эксперимент, проводимый впервые. В ее взгляде не было ничего, кроме блеска расширенных зрачков. Она молчала. Но сколько же всего хотела выкрикнуть ему прямо в лицо. Ран молчал. Но стыдился сказать вслух свое желание. Потому что оно никак не совпадало с ее. Для кого-то миг — вечность, а кто-то тянет вечность, наполняя ее моментами — такими они были разными. Хулиган дернул ее на себя — теперь она не сопротивлялась — и ловко крутанулся на месте, теперь оказавшись у стенки и прижимая к груди официантку. Какой контраст — тепло ее тела и холодный кирпич за спиной. Прямо как тогда в Саппоро, снова под кайфом, только разве что без связывающих их наручников. Но почему никто не убегает? Все циклично, как кусающий себя за хвост змей, и это пугает. И это волнует. Больше не думая, чем это для него обернется, Хайтани наклонился ближе к ней и легко тронул намазюканные липким блеском губы. Сачи не шелохнулась, осторожно, будто боязно, в глаза заглянула. Облизнула медленно губы, совершенно игнорируя тот факт, что он все еще к ним прижимается. Кончик ее языка был горячим и скользким, он задел его нижнюю губу, будто приглашая. И Ран откликнулся — прошелся вверх по ее языку своим, минуя мягкие губы, минуя кромку зубов. Откликнулся настоящим поцелуем. В голове пусто, зато в груди колотится сгусток энергии, так и желая выскочить. Хайтани медленно сместил свои руки: одной прижал Симамото ближе за талию, другой зарылся в мягкие блондинистые космы. Сачи дрогнула, поддалась — и вот ее ладошки на его груди, чувствуют пульс, дыхание. И не отталкивают. О последствиях придется думать позже, но сейчас хулиган просто целовал понравившуюся ему девчонку. Карамелька скользила по их языкам, сластила долгожданный поцелуй, совершенно не мешая. Мешали лишь эмоции, которые было невозможно вместить в один только поцелуй. Ран, откровенно говоря, хозяйничал в ее рту, а она позволяла. Нет, не позволяла… Она отвечала ему с тем же напором, умело, страстно, будто давно хотела этого. Интересно, задумывалась ли она об этом раньше? Гопник зажмурился, ловя момент, — такого в его жизни еще не было. Его ладонь — та, что была на талии — скользнула вверх, нащупала под блузкой застежку лифчика. Расстегивать не стал. Ее холодные пальцы коснулись шеи, прошлись ноготочками. Хайтани почувствовал мурашки на руках — от холодка или возбуждения? Глубокий поцелуй долго не прекращался, уже кружилась голова от желания стянуть с нее эту уродливую форму, трогать губами каждый обнаженный участок кожи, касаться руками. Хотелось изучать, разглядывать, запоминать все детали. Хотелось переспать с ней, воспользоваться ситуацией, пусть и заставив этим ненавидеть себя. Это и стало последней каплей. Ран прошелся по ее шее пальцами, вниз по груди, мягкому животу, нащупав под тканью пирсинг — вот уж что особенно удивило его. Коснулся горячего бедра под юбкой, поднялся к ягодице и… отступил. Мозг, даже отравленный «дарком», завопил об опасности, о том, что он подошел к опасной черте. Саппоровское дело закрыто. И на этом конец. — Ангел мой… — горячо выдохнула она в его губы, когда поцелуй прекратился. Ран сглотнул сладкую слюну, только заметив, как теперь порозовели ее щеки, и переложил свой леденец ей в рот, осторожно закрывая его. — Ран… А Ран уже ушел, развернулся и, сунув руки в карманы, пошел искать Риндо. На сегодня приключений точно хватит. — Ран! — он обернулся. Сачи бежала к нему, на ходу выбрасывая леденец, все спотыкаясь, и пару раз едва не клюнув носом асфальт. Парень поймал ее под локти, как только она оказалась на достаточно близком расстоянии. Сачи тяжело дышала. Хайтани ждал, насколько позволял «дарк», терпеливо. Наконец, поймав его взгляд, она негромко произнесла: — Я готова загадать свое желание….