Эгоисты

Чем наркотическое опьянение отличается ото сна? Сачи не считала себя чокнутой настолько, чтобы заменять одно другим. Из двух зол обычно выбирают меньшее, ни то боясь рискнуть, ни то не желая покидать зону комфорта. Так и получаются терпилы и садомазохисты. Зачем держаться за кончик маятника и метаться между зоной, где тебе плохо, и зоной, где еще хуже? Можно ведь сползти до серединки, и филигранно избегать нежелательных пересечений. Сачи как раз относила себя к людям, которые из пресловутых двух зол не выбирают ничего. Она слишком привыкла крепко держать руль — ни дать ни взять: кот, который гуляет сам по себе и ищет на свой хвост приключений. Не понравится — уйдет. Не захочет — не сделает. И дело даже не принципах — в простом нежелании щекотать нервы. Свобода воли всегда казалась ей первоосновой всей жизни — бесконечной фотопленки, где один за другим создаешь новые слайды. Получается целое немое кино. Жаль только, спойлеров никто не дает. Если бы Симамото могла выбрать одну суперспособность, это однозначно было бы предвидение. Парадоксальная импульсивность и резкость заставляли вертеть собственной судьбой, как лабиринтовой головоломкой, Сачи раз за разом шла на риск и прогорала. Неправильно складывала пазлы, отрезала и приклеивала кусочки по своему усмотрению, так зачем потом удивляться, что картинка получилась не такой? Гоняла на полной скорости, так что удивляться: машина раскурочена в атомы. В самых банальных книжных метафорах жизнь представляется дорогой, по которой идешь, преодолеваешь грозы и тайфуны, и еще прочую ересь диванных романтиков. Житие Сачи — это ломаная прямая, это трасса, с которой легко вылететь, даже если ехать на обычном велосипеде. Черт ногу сломит, и навигатор тут тоже не поможет — первым завопит от безысходности. Симамото сама терялась в ней бесчисленное количество раз. Терялась, временами находилась, временами оставляла что-то важное — имя, дом, своего ангела. Терялась, временами нечаянно, негаданно, временами с умыслом. В новую жизнь хочется брать лишь нужные вещи, а некоторые лучше оставить за углом — так, чтобы видно не было. Х, малышка, сыграешь с Сачи в прятки? Давай ты найдешь хорошее место, пока она считает до миллиона? А потом будет искать. По крайней мере, умело создавать видимость этого. Главный бич Симамото — это ее неусидчивость. Это бесконечное желание менять и меняться, преображать и преображаться, веселить и веселиться. Это засыпать, не зная, что за очередная непредсказуемость взбредет в голову завтра. Это бежать навстречу смерчу и гадать: полетаешь или нет. Это иметь биполярное расстройство, и постоянно быть в маниакальной стадии. Сачи была здорова. И оттого поддавалась себе легко, без страха. Любая пертурбация воспринималась за достойный ход, ведь здравый ум — не враг самому себе. Так ведь? Сачи давно перестала заниматься такой бессмысленной деятельностью, как построение планов на жизнь. Ну, придумает — сама же и похерит. Это давно перестало быть проблемой. Симамото адаптируемая, легко перестраиваемая, даже разворот на сто восемьдесят уже даже не выбивает из колеи. Выбивают обычно последствия. Но они же проявятся не сейчас, да? Итак, чем же наркотический сон отличается от обыкновенного? Когда Ран позвал ее в Саппоро, случился очередной поворот, резкий и под острым углом — практически движение в обратную сторону. Сачи видела опасность лишь в том, что окажется так близко к родному городу. Тогда она еще не понимала всех масштабов случившегося и куда же все это в итоге завернет. Но последствия уже стучались в дверь. Нет — они уже сорвали ее вместе с петлями, не дав желаемой и такой нужной отсрочки. Предательство. Безумный предел. «Дарк». Нравится такое, Симамото? Ну-ну, это лишь начало. Наркотический дурман имеет одну отличительную особенность — чтобы увидеть сны, не требуется засыпать. Для Сачи это сравнимо с быстрым бегом — адреналин кипятит кровь, опаленные нервы продолжают тлеть, пока эйфория бьет по ушам, за малым не травмируя перепонки. И бег этот на износ — до рези в груди, до цветных узоров перед глазами, до боли в мышцах и потери сознания, когда страшно долгий спринт позади. Именно тогда мозг и начинает работать на своем резерве. Он выдает ошибку, вопит об опасности. Именно тогда и начинается просветление, почти мгновение, будто столкновение с невидимой стеной на полной скорости. Можно уже упасть и отдышаться, закончить эту гонку с непонятно кем. Во рту так же сухо. Тахикардия такая же. И голова болит так же. Помните ведь, в чем заключается худшая часть волшебных коктейльчиков из бара Симамото? В отходняке. Сачи всем телом ощутила, как ее буквально выдергивает из сна. Пробуждение резкое, будто от болезненной пощечины. Как вынырнуть из глубины и вдохнуть до рези в легких. Мозг проснулся, пока тело еще бунтовало: сердце бешено колотилось, заставляло буквально прижать в груди руки и свернуться калачиком. Так и пришлось поступить, с трудом перекатившись на бок. В голове образовался тяжелый вакуум, то и дело подергиваемый противной пульсацией боли в висках. Эта пустота и поглотила память о том, что ей снилось, что виделось в состоянии полной отключки и почему ощущение такое, будто там был кошмар. Однако ни один из симптомов даже не шел ни в какое сравнение с тем, как же сильно хотелось… — У тебя сушняк, — уверенно заключил кто-то, находящийся совсем рядом. И играть в угадайку смысла не было. — Твою мать… — не открывая глаз, тихо простонала в подушку девушка. — Почему ты все еще здесь? Ран в ответ лишь нарочито громко фыркнул, отчего по блеклым остаткам воспоминаний о вчерашнем вечере пошла тревожная рябь. Сфокусировать мысль на чем-то конкретном казалось невозможной задачей, а попытка подумать отозвалась звоном в ушах. У Сачи, в целом, с этим глаголом беда. Тем не менее перед глазами все же всплыли некоторые образы, отчего официантка тут же пощупала лоб, и ее пальцы наткнулись на пластырь. Значит, память воспроизводит реальность, а не делирий. — Потому что возвращаю долг. Вчера Симамото впервые попробовала ту отраву в стакане, которую на постоянной основе продает посетителям, и убедилась, что люди, заказывающие это, — вовсе не законченные наркоманы, гоняющиеся за трипом. Они настоящие смельчаки, немного отчаянные, немного бессмертные. Жаль только, все это разом куда-то улетучивается, стоит им лишь заслышать полицейскую сирену. Симамото в первый раз выпила «дарк» — самое ядреное, что только можно в ее заведении прикупить. И на чем — что неудивительно — они с Мицуки делали каждый вечер немалую кассу. Произошедшее диафильмом проецировалось в сознании. Только вот пленка была подпорчена местами. Сачи с трудом помнила, как была вынуждена прервать работу, как оказалась на парковке. Совершенно не могла выудить из памяти тот момент, как Хайтани помог ей вернуться в бар. Зато никак, даже при всем желании, не могла забыть ругань Мицуки, пока та обрабатывала ей лоб и пыталась привести в чувство. Горло все еще драло от попытки вызова рвоты. Тем не менее, сама Симамото не представляла более действенного варианта, и теперь лишь была готова поносить самыми нецензурными словами дружка Рана, которому, как она надеялась, вчера тоже крепко досталось. Потом, как помнила девушка, домой ее доставили уже Хайтани. Мицуки, кстати, отпустила их легко, разом забыв про все свои предостережения. Видимо, поняла наконец, что подопечная не нуждается в ее наставлениях. Теперь вопрос стоит в другом: когда она поймет, что сама не нуждается в Сачи? — Нет, Ран, — уже громче и четче произнесла она, — делать то, о чем тебя не просили, — медвежья услуга. И поступать так, зная, что у меня уже готово желание, как минимум трусливо. Симамото приоткрыла глаза, и это далось ей на удивление легче, чем представлялось. В гостиной еще царил полумрак — очевидно, забытье забрало у нее не так много времени. За окном еще стояла темная ночь, и только редкий свет горящих окон соседнего дома напоминал, что город так и не научился спать. Сачи обнаружила себя на диване перед включенным без звука телевизором — единственным источником света в комнате. Шли новости. Ран, видимо, читал бегущую строку — девушка лежала против света, поэтому уж слишком отчетливо видела его затылок и плечи, потому что пристроился хулиган прямо на полу. В очерченном силуэте вырисовался профиль. Хайтани вполоборота глянул не нее: — Почему трусливо? — Потому что. — Это не ответ. — Ох, Ран… — поморщившись, Сачи медленно поднялась и привалилась к спинке, решив: пока что хватит движений. — Это же неравноценная покупка. Я сделала то, о чем ты попросил, и получила в ответ совершенно наплевательское отношение к себе. Давай же, докажи мне, что я тороплюсь с выводами, и ты не такой мудак, каким теперь мне кажешься, и у тебя еще сохранилось понятие долга и совести. Обещал — исполняй мое желание! Хайтани ничуть не смутился, но на это никто и не рассчитывал. — Опасаюсь, что в твоих хотелочках оказалось что-то неприличное. Тут уж Симамото ничего не оставалось, кроме как закатить глаза. Периферическим зрением девушка заметила в дверном проеме Риндо и, с натяжкой улыбнувшись, помахала ему рукой. Хулиган никак не отреагировал, только продолжил молча стоять, подбоченившись. Девушка не могла объяснить данное явление, но в плане поведения ей больше импонировал младший из братьев. Вероятно, потому, что знает его раз в десять меньше. В случае с Хайтани, видимо, лучше и не узнавать. Чтобы не рушить образ. — Хорошая новость, — заметив, куда устремлен ее взгляд, проговорил Ран, — мы с братом договорились не ломать твоей подружке вторую руку за помощь. Сачи, по правде сказать, за всем происходящим в последнее время и забыла об этом. — Обрадуй меня лучше другой новостью. — блондинка поморщилась, потирая пальцами переносицу. — Я вроде поцеловалась вчера с кем-то… То ли с тобой, то ли с твоим отбитым дружком. Пожалуйста, скажи, что мне приснилось это… — Было дело. — Ран кивнул в знак подтверждения и, не задумываясь, пояснил: — С Аоки, да. Мне даже как-то неловко мешать вам было. — Твою мать… — мученически простонала Симамото, закрыв лицо руками. — Сколько же раз теперь нужно зубы почистить… — Тут поможет только новый рот, — с преувеличенной серьезностью констатировал гопник. Риндо наблюдал за ними со стороны и ничего не понимал. О каком желании речь? Почему братец солгал ей о поцелуе? Почему вчера он так смачно вмазал Сейджиро за нее, а потом так просто скинул на шею другой официантке в совершенно неадекватном состоянии? Он еще слишком отчетливо помнил Рана с блестящими от помады губами, и блеск этот был точно таким же, как и у нее. Риндо совершенно не понимал, какие отношения у них установились за неделю совместного приключения, и совсем не хотел этого делать. Особенно вспоминая ложь Рана и тут же осознавая, что там все совсем нелегко. Хайтани-младший просто чувствовал, что не хочет влезать в эту Санта-Барбару, задевать ее даже боком. Что эту двоицу лучше оставить наедине, чтобы они либо продолжили вчерашнее, либо окончательно разругались и уяснили, что даже начинать не стоило. И Риндо тут же сообщил брату о своем желании уйти. — Куда ты так торопишься? — не понял его помысла Ран, глянув на своего младшенького посерьезневшим взглядом. — Будто к девке не терпится. — Может, и к девке. — задумчиво глянув в потолок, запросто пожал плечами Риндо. — Сам сказал: сегодня обязательно должны быть девчонки. Ночь еще не закончилась. Сачи прикрыла рот рукой, побоявшись хохотнуть. Так уж у Рана округлились глаза и открылся в чем-то невысказанном рот. — Какие девчонки?! — по его тону было неясно, воспринял ли тот всерьез его слова. — Ты целоваться хоть умеешь? — Пришло время учиться, — парировал Риндо, отчего-то уже не так уверено. Брат глядел на него с нескрываемым интересом и удивлением, пытаясь сформулировать мысль. Получалось, видимо, скверно. Хайтани чувствовал в этом его искреннее беспокойство. Еще бы! Так взял и огорошил в неподходящий момент. Ран, конечно, тот еще приколист, никогда не упустит повода постебаться, особенно на подобные темы. Но сколько бы несерьезным он ни казался, только Риндо знал, как тот умеет волноваться за него. Ран может посмеяться, в шутку послать подальше, но совет всегда даст дельный. Ран был ненамного старше. Он сам только познавал мир и адаптировался к нему. Естественно, совершал ошибки. И, наловчившись, удерживал от них брата, всегда был рядом в нужный момент. Хайтани понимал, что братишка уже становится старше, взрослеет, поэтому и пытался учить его, неловко, неумело, но так старательно. И Риндо видел это в его внимательном взгляде, сосредоточенном на нем, слышал в его голосе, приглушенном и вкрадчивым, будто сообщающим какую-то тайну. В уроках Рана не было ничего философского и сверхъестественного, они были крайне просты: с незнакомцами не пить, с девочками предохраняться, в авантюры всякие непонятные не лезть… Но в них была его душа, неподдельная братская любовь. Риндо было неприятно обманывать его. Ох, придется наутро сказать, что так ни с кем и не познакомился. Но сейчас есть смысл уйти. Когда входная дверь хлопнула, закрываясь за Риндо, Ран все еще задумчиво смотрел в дверной проем, в котором стоял брат. Сачи уже не веселилась. Чувствовала стыд. Потому что в проявлении заботы не может быть ничего зазорного. — Эй, не вешай нос, — она решилась подбодрить хулигана, — нынешние дети больше нас умеют уже! Ран встрепенулся, будто только сейчас поняв, что завис. Сачи, откровенно говоря, глаз оторвать не могла — Хайтани сидит полу, поджав к груди колени, и только экран подсвечивает его лицо: тени залегают глубже, цветные переливы бегают по коже, глаза блестят. Ран действительно урвал красивейшие черты своей мамы. Если бы только его привлекательная внешность соответствовала характеру… — Я просто не хочу, чтобы он повторил кое-какие мои ошибки, — пояснил юноша. Симамото было интересно, но спрашивать она не стала. Дала ему возможность, которую он без сожалений не упустил. Хулиган тряхнул головой, будто перемешивая в голове мысли и выстраивая их в нужный порядок. И, видимо, главенствующую позицию там теперь занимала Сачи. Ран отвернулся от телевизора и опустился локтями на сидение дивана напротив ее ног, едва не касаясь. — Ты в норме? Хороший вопрос. Тяжелая сонливость и боль в голове практически не беспокоили, хоть яркий свет все еще больно бил по глазам. Жажда мучила сильнее всего. Хотелось выпить, по меньшей мере, всю дневную норму воды и завалиться спать, чтобы проснуться и больше не вспоминать об этом состоянии. Хайтани слушал внимательно. Он отлично понимал ее. Сам прошел через это, когда впервые полакомился «дарком». — Так-с. Назовешь мне свое желание? Сачи задумалась лишь на секунду. Глянув прямо ему в глаза, сообщила: — Мы сыграем в одну игру. И пока ты не пошутил про карты на раздевание, скажу: эта игра гораздо азартнее, и ставки в ней будут выше. Рану, видимо, понравилась задумка. Или он просто рад, что ее желание оказалось таким плевым? — Я весь в предвкушении, — вздернув один уголок губ, заверил хулиган и удобнее устроился головой на диване. ___ Если Хайтани и прокручивал в голове возможные варианты того, что она может попросить у него, то точно не думал, что все в итоге сведется к обыкновенному развлечению. Сачи казалась ему цепкой, точно знающей, чего хочет от жизни. А еще той, кто не упустит своего. Складывалось ощущение, что она проблемная. Пусть и улыбается, будет похуисткой и дальше, пусть делает вид, будто все под контролем. Ран чувствовал: забот у нее полон карман, который она упорно пытается зашить. Но нити рвутся раз за разом, а игла колит пальцы. И он не мог понять ее беззаботность, потому как сам привык рубить проблемы на корню, даже если придется делать это тупым топором. Сачи вместе с тем казалась ему ветреной, живущей здесь и сейчас. Возможно, для нее бессмысленны планы, ей нужно лишь чем-то запаливать свой фитиль, чтобы прожечь очередной день. Возможно, она совсем не думала о том, чтобы использовать Рана для своих целей. Потому что их нет: смысл существования потерялся, утонул в адреналине и скрылся за новыми ощущениями. За всем этим она и прятала то, что Ран пытался понять. Только вот не получал ответа даже на самый простой вопрос: какая она? Симамото — загадка. Только вот Ран не любитель морочиться с ними. Наступления вечера он ждал с нетерпением: пока по темноте добирался домой, пока собирал вещи, пока с Риндо перевозил их в родительскую квартиру и, кажется, даже в то время, пока отсыпался. Вроде даже приснилась какая-то любопытная несуразица. Сачи тоже должна была отдохнуть за это время, наслаждаясь внеочередным отгулом и приходя в себя после случившегося. Ран действительно желал ее поправки, потому что доля ответственности за этот инцидент была и на нем. Он хотел сгладить ситуацию. И только все усугубил. Права была мать: доверять нельзя никому. Тем не менее то, что Хайтани делал теперь, был своеобразным актом доверия. Симамото пригласила его на крышу своего дома, и теперь Ран поднимался на лифте на самый верх, искренне не понимая, для чего это делается. Фантазия у этой девчонки, как он успел понять, отличная, так что не сомневался хулиган в одном: это будет интересно. И, скорее всего, сложно — иначе и быть не может. Но кто после двух с половиной лет исправительной школы надеется на легкие пути… Крыша встретила его духотой — благо, додумался надеть кепку. Воздух уже постепенно стыл, но нагретый за день бетон слишком старательно отдавал накопленное тепло. Как только хулиган поднялся, тут же в поразительном контрасте ощутил не только жар на открытых предплечьях, но и слегка ударивший в лицо холодок. Инстинктивно зажмурившись, он потер кончик носа: мокро. Влага лизнула его ухо, руку, зацепилась за футболку. Ран сразу догадался, понял по привкусу на губах, даже не подсматривая. Сачи уже ждала его, привалившись к ограждению спиной, и пускала мыльные пузыри. — О, в этот раз ты пришел, — девушка перемешала раствор, снова подула в кольцеобразные наконечник трубки. Несколько мелких пузыриков закружило в воздухе, парочка долетела до него. — Я уже думала, опять какая-то необходимость помешает. — И именно поэтому ты стоишь тут на жаре и ждешь меня? — усмехнулся Хайтани и чуть приблизился к ней, сцепив за спиной руки. — Интересный выбор места. Надеюсь, суть игры не в том, чтобы прыгать вниз и определять победителя по принципу живучести. — Блин, так даже интереснее. — Сачи сощурилась, поглядела вверх, на лазурное поле с пушистыми овечками-облаками, поставила ладонь козырьком, задумчиво скривила губы, будто всерьез рассматривая его идею. — Но нет. Наша сегодняшняя цель — разнообразить жизнь, а не прекратить ее. На ней легкий голубой сарафан в цветочек, волосы рассыпаются по голым плечам, и Ран видел каждую волну на подоле, на локонах. Стоял-то довольно близко и смотрел: переливы на многочисленных серьгах, блеск неизменного браслета складочка между бровей, тонкая шея и покатые плечи. Да, он пользовался моментом посмотреть на нее, пока она глядела в небо. Наконец, Симамото опустила глаза, пересеклась с ним взглядом. Ран чуть улыбнулся моменту, но она не ответила тем же. Только поставила на пол баночку. — Расскажешь правила? Или все же возьмемся за руки и спустимся на первый этаж без лифта? — юноша, будто примеряясь к словам, перегнулся через ограждение и посмотрел вниз. Высота восемнадцатого этажа, все внизу кажется мультяшным: игрушечные машинки гоняют по ненастоящим дорогам, а управляют ими пальчиковые куклы, лилипутские деревья вокруг детской площадки, и кажется, что раздавить это все можно одним ударом кулака, одним шагом. — Правила создают лишь для тех, кто привык жить по чужой указке. Поэтому у нас будут законы. — она негромко, как будто устало, вздохнула и, оттолкнувшись руками от ограды, ловко обогнула его. Сачи прошлась до лифта и скрылась в его тени, опустилась, подогнув под себя ноги. Наверное, не совсем удобно — твердый пыльный бетон, омываемый лишь дождями, которых в Токио не было уже давно. Ран не привереда, он без проблем устроился рядом с ней в холодке, сев на пол по-турецки, когда Сачи поманила жестом к себе. Сложив руки на коленях, девушка продолжила: — Эта игра называется «обоюдоострый меч». Я сама придумала ее в свое время. Все примитивно: мы задаем друг другу вопросы по очереди, — это основа. Закон первый — задав вопрос, ты должен сам ответить на него и поведать ровно столько же, сколько рассказала я, и наоборот. Закон второй — говорить только правду. Закон третий — быть осторожным: кто знает, куда нас этот разговор по душам занесет. Хайтани причмокнул губами, будто смакуя услышанное. Вкус, видимо, пришелся по душе. — Вопросы можно любые? — она незамедлительно кивнула, на что хулиган растянулся в улыбке. — Даже о том, сколько у тебя было половых партнеров? Симамото ничуть не смутилась и не рассердилась. Все же таков закон. — Один, но опыт у меня немаленький. — не задумываясь, ответила она, гладя прямо ему в глаза. — Я на протяжении двух лет состояла в отношениях с мужчиной и никогда не изменяла ему. Невинность потеряла на свой четырнадцатый день рождения, но, к сожалению или к счастью, едва помню, как все прошло, потому что впервые напилась до состояния неадеквата. Праздновали мы в баре, но ради этого дела поехали на съемную квартиру, так что мой первый раз — слава богу! — прошел в кровати, а не над раковиной или, хуже того, в туалетной кабинке. Моя любимая поза, кстати, — это та, в которой я сверху и контролирую весь процесс. Твоя очередь. Какой резкий разворот на сто восемьдесят… Ран, хохотнув, покачал головой, скрывая некоторую растерянность. За такие вопросы он ожидал по лицу получить, а не слушать такие пикантные подробности. Хоть то, что его это действительно интересовало, отрицать не было смысла. Сачи выпалила это на одном дыхании, как заученный текст, даже не покраснев и не отведя взгляд. Игра началась без предупреждения. Только вот Хайтани не был готов так просто раскрыть подробности своей личной жизни, но сыковать и идти на попятную — как-то не по-пацански. Хоть и похвастаться было, ровным счетом, нечем. Весь сексуальный опыт Рана сводился к «ну, было несколько раз». Ран потерял девственность в пятнадцать на вечеринке в честь их с братом освобождения, да и то сделал это только потому, что, по мнению Сейджиро, был уже в тех годах, когда «давно пора». Кстати, какой оптимальный возраст, он так и не узнал. Хайтани хорошенько хлебнул для храбрости и уединился с такой же пьяной Миясита Умой — своим первым и единственным опытом отношений. После этого еще пару раз спал с другими девушками — вот, собственно, и весь рассказ. Кстати, если бы он был трезвенником, то легко бы сохранил невинность и до сегодняшнего дня. Ага, чтобы вообще ничего не сказать ей… Тем не менее, Сачи уловила его замешательство. — Мне неинтересно, — прервала его мысли она. — Можешь не открывать такой страшный секрет, я, правда, не хочу знать. — Моя любимая поза в сексе — это та, в которой я нахожусь сверху и контролирую весь процесс, — сглаживая момент, поделился гопник, решив, что так нужно. Потому что по взгляду было ясно: ей интересно, она хочет знать. Вот это веселило настолько, что улыбку не приходилось выдавливать. — Теперь твоя очередь? — Да. — ее глаза блеснули холодом. Они всегда казались такими, в любое время года, при любом освещении. Это вызывало зябкие мурашки — или это так действует тенек после прогулки по солнцу? — Расскажи мне о своей мечте. Ради чего ты живешь? — Моя мечта… — тут пришлось задуматься еще сильнее, даже немного прикусить губу. — Хочу вернуть все то, что потерял, и добиться успеха. Хочу снова править в Роппонги, и всю жизнь прожить тоже здесь. Тут мое место, мое королевство. Хочу держать это место полностью в своих руках, и прославиться на как сильный и жестокий якудза. У меня простые хотелки, но это ненадолго. Скоро-то все сбудется. А, да… — резко что-то вспомнив, парень выставил палец, перебивая сам себя. — И еще чтобы Риндо выбрал себе хорошую жену, и мне не пришлось его нянчить до печки крематория. Теперь точно все. Детский лепет? Но мечтать — это само по себе ребячество. Чего ни хоти, просто так ничего не получишь. Ран хотел вернуть то, что принадлежит ему, хотел собрать в кучу весь Предел и их приспешников и хорошенько примять сапогом, как букашек. Ран хотел властвовать и монополизировать, хотел вернуться на свой пьедестал. Только в этот раз он не будет так беспечен, он зубами вгрызется в свой приз, если им будет Роппонги на серебряном блюдечке. Ран уже был королем. И он снова хочет венец правителя на свою голову. Ну а слава… Отчего же не добиться в своем деле такого успеха, что об этом все заговорят? Слава — неплохой показатель того, что ты взобрался на самый верх. — Ясно. Моя мечта — путешествия. — Сачи и не подумала смеяться, осталась такой же серьезной. — И изучение нового. Мне ужасно осточертел мой город, поэтому я сбежала, но вот прошло время, и мне уже надоел Токио. Все такое одинаковое, однотипное… Азиатская культура родная для меня, но я не хочу ею ограничиваться. Хочу увидеть другие города, побывать за границей, учиться новому и познавать мир. Он же такой огромный, — улыбка все же сверкнула на ее лице, пока она рисовала в воздухе окружность, видимо, очерчивая свое представление о мире, — а я кроме нескольких городов Японии ничего не видела. Хочу знать разные страны не по атласу, а по своим впечатлениям. Хочу нигде не работать, но при этом иметь кучу денег, чтобы тратить их на поездки и на всякие разности. Видимо, придется захотеть еще и выйти замуж за какого-нибудь миллионера, потому что официанткой я много не заработаю… Но это уже побочный эффект. А у Симамото ведь тоже мечта детская совсем… Хайтани усмехнулся, но тут же успокоился. Потому что вдруг понял, что должен спросить. Просто вспомнил историю Риндо про Отару и убийство. — У нас диаметрально противоположные желания. Видимо, нам совсем не по пути. Есть ли что-то, за что тебя могут посадить? — сделал свой ход он. — Меня — да. Много чего накуролесил что до исправительной школы, что после. Если все собрать — в этот раз срок подольше дадут. Сачи помолчала. Похоже, выбить ее из колеи все же можно, но Хайтани не понравилось, что это случилось именно на таком вопросе. — Могут, — ответила девушка вполне спокойно и решила немедля пойти в лобовую атаку. — Почему ты поцеловал меня вчера? А вот это как раз то, чего хулиган не ждал, надеялся, что этого вопроса никогда не услышит. Очевидно, рано обрадовался ночью… — Так ты помнишь об этом? — Да. Просто хотела узнать, с каким лицом ты врешь. Ран потупил взгляд в сторону — небо постепенно наливалось ночью, пока на границе горизонта разгорался закат. На крыше только они вдвоем, побег — прыжок вниз. Отверчиваться некуда. — Потому что хотел этого. «Дарк», адреналин, музыка, все дела… Почему ты ответила? — Потому что хотела этого, — запросто пояснила девушка. — Хотела больше всего на свете в тот момент. — Ясно. — Хайтани нахмурился. Ой, не понравилось ему направление, которое она задает. Нужно срочно менять курс. Потому что гопник совершенно не хотел разбираться в подобных вопросах: у них ведь не должно больше быть никаких взаимоотношений, — поездка давно закончилась, долг погашен, а наркотический поцелуй… это то, что требует обсуждения меньше всего. — Как тебя зовут? Твое настоящее имя, а не то, что на бейдже. — Глупый, это же нечестно. Не прокатит: я знаю твое имя, а значит, ты не раскроешь мне никакой секрет. — Симамото устало потянулась и поднялась на ноги, отряхнувшись. Хайтани наблюдал за ней снизу вверх, пока она снова направлялась к краю крыши. Ограждение уже остыло, и за него можно было взяться руками, что она и сделала. Ран высматривал, наблюдал. Ему казалось, сейчас начнется безумство: либо залезет на перекладину, либо вообще сиганет вниз. В этой блондинистой голове может быть что угодно, поэтому хулиган последовал за ней. Нехорошее предчувствие вызвал ее выпад. Но Сачи всего-то раскинула руки, будто пытаясь принять в свои объятия ветер. — Моя жизнь — это та штука, в которую лучше не лезть, как и делали мои близкие, вроде и присутствуя в ней, а вроде и маяча все это время в качестве декораций. Моя мать посчитала меня обузой, поэтому отказалась. Мой отец думал, что я его проклятие за какие-то грехи, поэтому старался как можно реже взаимодействовать со своей кармой. Кое-кто и вовсе называл меня бездушной куклой, с которой можно и играть, и просто хранить в коробке. Но проблема в том, что все это время я просто была собой. Так почему же такие разные представления? Ран молчал. Совершенно не знал, что ответить на такое. — Это и есть твой вопрос? — Нет. Лучше скажи: я тебе нравлюсь как женщина? А тут уже Хайтани стало все равно, куда бежать — хоть перелезть через ограждение, и прыжок веры вниз. Обоюдоострый меч режет сразу двоих — чем больше пытаешься узнать о другом, тем сильнее нужно распахивать душу в ответ. Толкаешь лезвие в сторону оппонента и при этом вытаскиваешь свою часть из груди, а, возможно, именно она закупоривает собой разрез и спасает от кровотечения. Нет, нет, нет, Сачи, давай только без этого, скоро расходиться в разные стороны, так зачем все усложнять в разы? Так подумал он. И все равно не стал лгать. — Нравишься. Тебе удалось заинтересовать меня. Нет, только этого еще хватало! Сачи, прошу тебя, будь умничкой, не нужно признаваться в ответ. Лучше соври, отшутись, обзови и обматери, как только захочешь, любыми словами, но только не неси эту херню в ответ… Предложи быть друзьями, позволь ему согласиться, и наблюдай, как от ожидаемой «дружбы» остается одно название. Пожалуйста, не делай этого, не порти момент, не порти все, что осталось между вами… Ран вздохнул. Он не знал, чем живут ее мысли. Но точно знал, что она скажет. — Ты мне тоже очень нравишься, хоть и ведешь себя как подонок. — слова дались легко, намного легче, чем их усвоение собеседником. Симамото обернулась, глянула на него, и на лице ее была улыбка. — Знаешь, один философ говорил, что встреча двух людей — это встреча двух химических элементов: реакция может и не произойти, но если произойдет — изменяются оба. Самое любопытное в этом то, что никогда не знаешь, где тебя ждет твой реагент. Кто знает, вдруг я стану той, кто изменит твою жизнь?! А вдруг ты изменишь мою?! Ран, удивительно, правда? Скажи же! — Закат сегодня очень красивый. Небо горит. — Хайтани выпалил первое, что пришло в голову, ухватился за этот образ, как за спасательный канат. Солнце садилось, на месте его слияния с крышами зданий расплывалось пятно желто-оранжевого света. Воздух стыл, на крыше более остро стала восприниматься пустота, медленно тонущая в подступающей ночи. Ран уже жалел, что пришел. Когда два человека заинтересованы друг в друге, им опасно оставаться наедине. Игра, действительно, выдалась хардкорная. — Да, очень красиво. — И Хайтани был уверен, что она смотрит на него.